ГЛАВА 22
Хотя зима уже кончилась, весенняя ночь была так холодна, что дыхание вырывалось из губ струйками пара. Катон быстро шел, кутаясь в плащ. В записке, полученной им от Лавинии, или, по крайней мере, подписанной ее именем, ему назначалось свидание за палаткой легата. Территория, на которой находился штабной городок, была ограждена натянутой веревкой, вдоль которой, по периметру, прохаживались часовые. Катон подождал, пока они, поравнявшись, разошлись в противоположные стороны, поднырнул под веревку и принялся петлять между темными повозками и парусиновыми палатками, пока не наткнулся на кожаный плотный покров.
Именно здесь ему было велено ждать, однако никто его почему-то не встретил. Катон замер, вслушиваясь в окружающую тишину и досадуя на слишком громкое биение своего сердца. Из темноты не доносилось ни звука. Может быть, девушка побоялась прийти? Или передумала? Или ей срочно что-нибудь поручили? Неожиданно кто-то схватил его за плечо, и Катон подскочил от испуга.
— Тсс! — прошептала Лавиния. — Быстрее, сюда!
Она потянула его за руку вниз — под колеса большой повозки.
— Что… — прошептал он, но Лавиния прижала руку к его губам. Ее тело, горячее и упругое, источало столь острый запах, что голова юноши пошла кругом.
— Кто тут? — прозвучал зычный голос. — А ну, выходи.
Катон затих, одновременно и напуганный, и возбужденный. В паху его волнами разливалось тепло.
— В чем дело? — послышался другой голос.
— По-моему, тут кто-то есть.
Возле повозки появились ноги, обутые в крепкие сапоги, и древко копья. Через миг подошел и другой часовой.
— Видишь что-нибудь?
— Пока нет.
Катон ощупью нашел пальцы Лавинии и крепко сжал их, а свободной рукой привлек ее к себе. Она на долю мгновения напряглась, потом подалась к нему.
— Похоже, все тихо.
— Говорю тебе, я что-то слышал.
— Скорее всего, что-то стукнуло внутри шатра.
— А по-моему, нет.
Губы Катона скользнули по гладким, остро пахнущим волосам, потом по горячей щеке и нашли мягкие губы. Лавиния не просто ответила на поцелуй, трепещущий язычок ее проник в его рот. По телу юноши прошел жаркий озноб, отозвавшийся сладким еканьем в чреслах.
— Послушай, здесь никого нет, — раздраженно сказал второй часовой.
— Может, и нет.
— Ну так нечего тут и топтаться. Если какой-то воришка и подбирался к командирским вещам, то теперь он уже далеко. Давай забудем об этом.
Второй часовой двинулся прочь. Первый после короткой паузы неохотно последовал его примеру, ворчливо бубня себе что-то под нос.
А Катон под телегой изнывал от томления, какого он не испытывал никогда в жизни. Его правая рука медленно поползла к бедрам девушки, однако Лавиния свела колени.
— Нет! — прошептала она.
— Почему?
— Не здесь!
— А чем плохо здесь? — спросил он в отчаянии.
— Слишком холодно, неудобно. Хозяйка присмотрела местечко, где нас не потревожат. — Девушка крепко сжала его руку. — Пойдем.
— Госпожа Флавия? — изумился Катон.
— Тсс!
Лавиния потащила его за собой. Выбравшись из-под повозки, они постояли какое-то время и, убедившись, что все спокойно, скользнули к шатру. Ловко управившись со шнуровкой, девушка приподняла полог, пропуская своего спутника внутрь. Там царил непроглядный мрак, но Лавиния, видимо, хорошо знала дорогу. Катон споткнулся, ступая на деревянный настил.
— Прости, — прошептал он. — Куда ты ведешь меня?
— В самое укромное место, какое мы смогли отыскать.
— Мы?
— Госпожа и я. Идем же.
Они прокрались по длинному узкому коридору вдоль навесных, накрепко зашнурованных стен и вышли в просторной зал, где смутно темнели очертания большого стола. С легким смешком Лавиния толкнула Катона на мягкий диванчик и, когда тот упал, прилегла рядом с ним. Губы их тут же слились в поцелуе. Катон, прижимая очаровательную плутовку к себе, сдернул с ее головы ленту и провел ладонью по шелковистым, рассыпавшимся во все стороны волосам. Неожиданно Лавиния вскинулась и, оседлав своего пленника, села ему на живот, лукаво поблескивая глазами.
— Что ты делаешь? — удивился Катон.
— Тсс! Будь умным мальчиком, лежи спокойно. — Лавиния приложила пальчик к его губам, а другой рукой пошарила у себя за спиной и громко прыснула.
— Вижу, ты уже готов взять меня, да?
— Да, — задыхаясь, отозвался Катон.
— Ну, хорошо. Хотя я на сегодня ничего подобного не планировала. Тогда мне нужно кое о чем позаботиться.
— О чем?
— О том, чтобы у нас не завелись ребятишки.
— Неужели нельзя это сделать потом? — пробормотал Катон, судорожно лаская ее. — Пожалуйста. Не уходи.
— Типичный мужчина! — Лавиния мягко шлепнула его по рукам. — Все вы такие. Наслаждаетесь, а разбираться приходится нам. Мне вовсе не хочется оказаться на сносях.
— Я сдержусь и выйду пораньше, — смущенно пообещал Катон.
— Ну конечно! Все вы так говорите. Я-то могу себя контролировать, правда могу, но, когда доходит до дела, обо всем забываю! И куда, ответь, потом бедной девушке деться?
— Тогда иди, — сказал Катон, удивленный ее прямотой. — Но поскорей возвращайся.
— Успокойся. Я сейчас же вернусь.
Лавиния деловито спрыгнула с его груди, обожгла на прощание поцелуем и скрылась. Катон остался лежать с бурно бьющимся сердцем, ошеломленный шокирующим прикосновением девичьей руки к его паху. Ему захотелось, чтобы ее пальчики повторили свой экскурс, и так остро, что он открыл глаза и привстал на локте. Лавиния все не шла, и молодой человек принялся с любопытством озираться вокруг, ибо его зрение, уже привыкшее к темноте, позволяло ему что-то видеть.
Минуты текли, и Катон завздыхал, его стали одолевать мучительные сомнения. Что она может делать так долго? Или… (он в ужасе замер) она решила воспользоваться самым действенным средством против возможной беременности, то есть не приходить вообще? Одна мысль о подобном исходе свидания так его устрашила, что он поспешил выбросить ее из головы. И вдруг осознал, что в зале находится кто-то еще. Юноша встрепенулся, готовый окликнуть беглянку, однако шорохи доносились вовсе не со стороны спальных секций шатра.
Он замер, практически не дыша, напряг слух и всмотрелся во тьму. Возле главного входа в палатку, насторожено пригнувшись, застыла темная человеческая фигура.
Катон обомлел. Он страшно перепугался. Не за себя, за Лавинию, которая вот-вот должна была появиться. Вдруг незнакомцу вздумается наброситься на нее? Но девушка все еще где-то задерживалась, и из глубины личных покоев легата не доносилось ни звука.
Незнакомец бесшумно, с уверенным проворством кота двинулся к стоявшему в центре зала столу. Он был невысок, плотен, завернут в плащ с капюшоном, а в руке его безошибочно угадывался короткий воинский меч, тогда как все вооружение юноши составлял только кинжал, да и тот находился сейчас в ножнах, которые в результате возни своевольно забились под его левую ягодицу. Но, хвала небу, ночной гость не заметил Катона и даже был настолько любезен, что шагах в десяти от кушетки повернулся к нему спиной, потом присел и с очевидной натугой потянул на себя из-под стола какой-то громоздкий предмет. Тот заскрипел, незнакомец замер, после чего потянул снова, уже более осторожно. В два-три приема ему удалось-таки вытащить сундук наружу, и он, склонившись над ним, принялся возиться с замком.
Все это время Катон лежал неподвижно, умирая от страха.
Наконец замок, звякнув, подался. Незнакомец, откинув крышку, стал рыться внутри сундука, видимо, в поисках чего-то конкретного.
И тут Катон шестым чувством понял: еще миг, и ночной визитер обернется. А когда это случится, вряд ли стоит надеяться, что он не заметит распростертую на кушетке фигуру. Осознав это, юноша осторожно подсунул левую руку себе под бедро и взялся за теплую, впечатавшуюся в обивку диванчика рукоять, потом приподнялся, чтобы ослабить давление, и резко, даже чересчур резко, рванул кинжал из ножен. Лезвие лязгнуло, и незнакомец, мгновенно развернувшись, занес меч над головой. Однако от неожиданности он, видимо, позабыл первую заповедь пехотинца, что меч — не топор, и рубящий сильный удар не задел проворно отпрянувшего Катона.
Юноша ответил выпадом в нависшую над ним фигуру. Острие кинжала пронзило плащ и, кажется, плоть.
— Дерьмо! — прорычал, отскакивая назад, незнакомец.
Катон вслепую метнулся налево, к коридору, в котором скрылась Лавиния, но запнулся о табурет и покатился по полу, обдирая в кровь руки. Противник устремился за ним с явным намерением не повторить прежней ошибки. Катон ощутил боль в ноге и увидел, что меч идет ему в горло.
— На помощь! — крикнул он, забиваясь под стол. — Люди, на помощь!
— Заткнись, говнюк! — злобно прошипел незнакомец, и Катон так растерялся, что на миг потерял дар речи. Однако противник стал тыкать мечом в темноту, и он заорал пуще прежнего:
— На помощь! Скорей!
Из спальной части шатра донеслись сонные голоса, и Катон с облегчением услышал, что кто-то зовет охрану. Услышал это и злоумышленник, он выпрямился и завертел головой, очевидно высматривая пути к отступлению. Неожиданно полог главного входа очертили полоски света.
— Сейчас! Я иду! — закричал часовой.
Ночной вор, подскочив к пологу, замер. Кончик копья отвел кожаный клапан в сторону, и пляшущий свет горящего факела проник внутрь шатра. Часовой шагнул в проем, и скрывавшийся слева от него злоумышленник взмахнул мечом.
— Берегись! — крикнул Катон.
Часовой повернулся на звук, и тяжелое лезвие плашмя стукнуло его по затылку. Легионер с хриплым стоном упал на колени, потом повалился ничком. Взметнулись искры. Выпавший из его руки факел, прокатившись по деревянному полу, уткнулся в ворох карт, сбитых в борьбе со стола. Увидев спину бегущего похитителя, Катон без колебаний ринулся следом и вбежал в секцию, сплошь уставленную столами. Очевидно, это была канцелярия, не имевшая наружного выхода, но злодей его и не искал. Подскочив к боковине шатра, он полоснул по ней мечом и скрылся во мраке ночи. Катон сунулся было за ним, но в глаза ему бросились огни приближавшихся факелов, и он тут же отпрянул.
Снова вбежав в отделение для совещаний, юноша краем глаза увидел, что карты уже пылают, но ему было сейчас не до них, он лихорадочно размышлял, куда деться. В спальных покоях поднялась суматоха, и Катон бросился в противоположную сторону. Возле разделительной стенки он упал на пол и попытался подлезть под кожаную боковину. Она крепилась к полу крючком, отстегнув который беглец протиснулся в следующий отсек и пополз дальше, проминая ладонями и коленями землю. Судя по отсутствию какого-либо настила, это была кухня, и Катон быстро ее пересек, чтобы затем поднырнуть под очередную, но уже более или менее свободно висящую полосу мягкой кожи. И выкатился под свет звезд, безмятежно взирающих на него со сплошь залитого ночными чернилами неба.
Не теряя времени, он вскочил на ноги и, петляя между палатками, побежал туда, где темнели повозки основного обоза. Когда шатер пропал из виду, юноша привалился к грубо отесанной станине баллисты, чтобы перевести дух. Сердце его бешено колотилось, дыхание восстанавливалось с тру дом. Над штабной территорией занималось оранжево-красное зарево. «Воды! — доносилось оттуда. — Пожар! На помощь! Воды!»
Смекнув, что на коротком пути к центурии его могут сцапать, Катон свернул влево, пересек участок, занятый артиллерийским обозом, и, лишь уткнувшись в оборонительный земляной вал, позволил себе забрать вправо, нервно поеживаясь и кутаясь в плащ. Он старался идти спокойно, хотя и понимал, что, если его задержат, вряд ли ему удастся найти вразумительное объяснение, на кой ляд оптиону шестой центурии четвертой когорты вдруг понадобилось прогуливаться в таком отдалении от своего бивака.
Но часовые его не видели, хотя и смотрели на лагерь, ибо он двигался в полосе тени, непроглядной для них. Путь был томительным, прошла целая вечность, пока перед ним не вырос знакомый штандарт. Где-то в ночи труба пропела сигнал тревоги для дежурной когорты. Мысленно выбранившись, Катон проскользнул в палатку и, не снимая плаща и сапог, завалился в постель.
— Это ты, Катон? — сонно спросили из темноты.
Катон затаился.
— Катон?
Нет, игнорировать Пиракса не стоит. Лучше уж подать голос.
— Да?
— Что там происходит?
— Откуда я знаю? Я был в нужнике, а там все как обычно. Правда, у штаба какая-то суматоха, вроде бы даже пожар.
— Эти штабные вечно что-нибудь напортачат, — зевнул Пиракс. — Разбуди меня, если огонь дойдет до наших палаток. Спокойной ночи, приятель.
— Спокойной ночи, — сонным голосом пробормотал Катон.
Но спать он не мог. Он лежал на спине, глядя вверх и даже и не пытаясь справиться с ужасом, который мало-помалу начинал брать его в неотступно сжимающиеся тиски.