Шло время, а свершений и событий становилось все меньше. Бизнес уже не требовал постоянного внимания, и Родик ограничивался лишь контролем. Саша и Михаил Абрамович вполне справлялись со все возрастающим объемом покупок без существенных изменений налаженной Родиком системы. Проблемы, конечно, возникали, но пути их преодоления были очевидны. Единственной новостью явилась покупка земли, которая не прошла без поразившего Родика трагикомического происшествия.

До пятого ноября необходимо было расплатиться. Однако денег не хватало, и Родик, зная Мишину страсть к накопительству, решил занять у него. Тот долго мялся, не надеясь на быстрый возврат, но под напором Родика не устоял, хотя и с передачей денег тянул. Перед оплатой вместе с продавцом оформили сделку в земельном комитете подмосковного города Балашиха, к веденью которого относилась земля. Получив документы, поехали расплачиваться. По дороге Родик попросил:

– Миша, давай деньги.

Тот, побледнев, достал пачку долларов и, вероятно, так перенервничал, что потерял сознание. Родик, перепугавшись, резко затормозил. Вместе с продавцом вытащили страдальца из машины и уложили на подернутый инеем травяной газон, полагая, что холод приведет его в чувство. Родик хотел бежать вызывать «скорую», но тут Михаил Абрамович открыл глаза и спросил:

– Где деньги?

Родик вложил ему в руку пачку купюр и увидел блаженную улыбку на лице партнера. Пораженный Родик только произнес:

– Плюшкин чертов. Напугал.

Все завершилось благополучно, а через неделю Касым начал возводить по эскизам Родика склад. Вскоре строительство превратилось для Родика в часть отдыха. Он ездил туда и в будни, и по выходным. Устраивал пикники, вспоминая студенческие строительные отряды, много советовал, а иногда и показывал рабочим, как надо выполнять ту или иную операцию.

Шло время, и он стал замечать, что независимо от его желаний бизнес требует все меньших усилий и времени. Стремительный бег последних лет замедлился.

Он опять стал посещать театры и выставки, много времени проводил в клубе, сочетая приятное с полезным, выполнением обязательств перед Комиссией, поиском новых направлений в бизнесе и отдыхом.

На этой почве у него образовался новый круг общения, состоящий помимо бизнесменов и политиков из появившихся, во многом благодаря партнерам Алексея, деятелей культуры. Поэтому в возникающих беседах обсуждался самый широкий круг российский событий, от майского венчания Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова и «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова до неудач армии в Чечне и непрерывной череды крахов финансовых пирамид.

Родик продолжал составлять записки для Комиссии и при этом все больше задумывался о перспективах развития российского общества, интересы которого теперь занимали значительное место в его сознании. Интересы же были весьма специфическими и сводились в конечном счете к финансовым операциям. Политики лоббировали начинания коммерсантов, коммерсанты, делясь с ними прибылями, покупали чиновников, а артисты и известнейшие деятели искусств начали называть свое творчество шоу-бизнесом, что вполне соответствовало действительности, вызывая вал низкопробной, но вполне рентабельной продукции. Отличительной особенностью стало отсутствие маскировки, а подчас и бравирование такой однобокой заинтересованностью. Знаковые режиссеры и артисты, к которым Родик относился когда-то с благоговением, отвлекаясь от сплетен, могли часами рассказывать об обналичивании денег и путях их сохранения, а известные бизнесмены цинично обсуждали организацию компании по созданию новой «звезды» того или иного подиума. Политику, естественно, тоже не забывали, но и там все сводилось к деньгам. Эти разговоры обильно сдабривались сладкой подливкой отечественной духовности и критикой нарождающихся капиталистических нравов.

Однако Родику не составляло труда понять истинные побудительные причины происходящего, которые вначале настораживали, а последнее время вызывало неприятие. Поэтому когда-то беспристрастные записки для Комиссии стали приобретать вид аналитических отчетов, в которых Родик делал неутешительные выводы о возможных путях развития страны.

Общение Родика с Комиссией после его поездки в Италию проходило по прямым каналам без участия Евгении Григорьевны. Поэтому Родик, памятуя последний разговор в театре, не настаивал на встречах или иных контактах. Он только внимательно следил за ее публичной деятельностью, центральное место в которой стали занимать пацифистские и правозащитные аспекты военного противостояния в Чечне.

Эта тема особенно волновала общество после неудачного штурма Грозного и последовавшего за этим бомбового удара. Конфликт грозил перерасти в войну. Родик же, вспоминая последствия нейтралитета двести первой дивизии в Таджикистане, в целом одобрял действия правительства, но никак не мог понять причину фиаско регулярных войск. Мнений по этому поводу в клубе высказывалось много, как, впрочем, и о причинах самого конфликта. Одни полагали, что это отвлекающий маневр, позволяющий «выпустить пар» социальной напряженности и одновременно «бросить кость» имперским амбициям ряда вновь образованных партий. Такое предположение вполне оправдывало странные действия армии, переводя их в ранг умышленного фарса. Другие резко возражали, обсуждая хитросплетения клубка глобальных, региональных и местных причин. Третьи вспоминали девятнадцатый век, Кавказскую войну и депортацию сорок четвертого года, пытаясь провести соответствующие параллели и осуждая тупость современных военачальников. Многие объясняли все материальной заинтересованностью верхушки бизнеса и генералитета, желающих откусить от чеченского пирога, начиненного деньгами от афер с подложными авизо и продажи каспийской нефти.

Вне зависимости от противоречивых гипотез российское общество раскололось на две противоборствующие части – сторонников и противников военных действий. Об этом спорили и на кухне хрущевок за рюмкой водки, и в будуарах элиты за коньяком с сигарой. Нейтральной пыталась оставаться только четвертая власть, выкидывающая на суд общественности взаимоисключающую информацию.

Евгения Григорьевна была в центре событий, ее цитировали правозащитники, она выступала на различных форумах, собраниях и, как стали называть, круглых столах, заняв крайнюю оппозицию к правительству, безоглядно оправдывая действия чеченцев, ведущих, по ее мнению, освободительную борьбу в условиях катастрофических нарушений прав человека.

Похожее мнение, судя по получаемой Родиком корреспонденции, сложилось и у Комиссии, а его суждения подвергались мягкой критике.

Поэтому просьба Евгении Григорьевны о встрече показалась Родику закономерной. Он предположил, что она хочет что-то пояснить с целью изменения его мнения. Послушать ее было интересно, и Родик, отложив все дела, согласовал встречу на полдень следующего дня.

Встреча состоялась в том же особнячке, где они и познакомились. Родик без труда нашел нужную квартиру и, не обнаружив звонка, постучался. Дверь тут же открылась, и в проеме возник мужчина средних лет, интеллигентное лицо которого показалось Родику знакомым.

– Добрый день, – произнес Родик, поняв, что не раз видел его в телевизионных передачах по поводу различных политических дебатов.

Тот, протянув руку для приветствия, представился:

– Лев Николаевич.

– Очень приятно, Жмакин.

– Проходите, пожалуйста, Родион Иванович. Курточку вот сюда вешайте… Чем вас угостить? Чай, кофе?

– Спасибо, ничего не надо. Куда проходить?

– Вот сюда, пожалуйста. Устраивайтесь. Евгения Григорьевна будет через несколько минут.

Родик подумал, что ничто тут не изменилось, и, войдя в знакомую с прошлого раза комнату, устроился в том же кресле около журнального столика. Пока он усаживался, появилась Евгения Григорьевна с неизменной сигаретой в руке:

– Родион, здравствуйте. Рада вас видеть.

– Взаимно, Евгения Григорьевна. Как дела? – встав, ответил Родик.

– Дела… Какие тут дела? Рабы не могут понять, что такое свобода. Устала объяснять.

– Вы же уверяли меня, что «правильным курсом идете, товарищи», – почему-то вспомнив Александра Николаевича и шутливо по-ленински грассируя, заметил Родик.

– Все меняется. Не в лучшую сторону. Хотели попасть в элитный клуб, а оказались в холуях у колониальной администрации. Был шанс, и он упущен. Рабскую идеологию народу победить в себе не удалось, а руководство занялось любимой русской игрой – воевать, уничтожать, делить и подавлять. Бездарные и бессмысленные авантюристы. Ельцин не смог противостоять слиянию капитала, криминалитета и чиновничьего беспредела. Теперь свертывание демократии неизбежно.

– На такие глобальные выводы вас натолкнула ситуация в Чечне? Еще недавно вы были полны надежд.

– Ситуация… Дикое проявление подавления прав и свобод.

– Я так не думаю. Идет всего-навсего полицейская операция. Чеченцы распоясались…

– Там армия подавляет целый народ. Армия, а не полиция. Это совсем другое. Чеченцы в соответствии с международным правом отстаивают свои интересы. Свободу, если хотите… А ельцинские приспешники творят, используя армию, геноцид.

– Я не могу согласиться. Нечто подобное наблюдал в Таджикистане. Лозунги похожие, а суть знакомая – изгнание чуждого этноса, в данном случае некавказских народов плюс захват их собственности. Ведь в Чечне, как и там, было больше половины русскоязычного населения – обычных людей, которых социализм разными путями туда направил для нормальной работы и жизни. Про них, про их интересы вы не думаете?

– Начитались, наслушались. Нет там ничего подобного…

– Уверяю вас – есть еще худшее. С этим необходимо бороться, даже исходя из интересов чеченцев. Они изгонят иноверцев и начнут гражданскую войну. Так было в Таджикистане. Отличий немного. Там авлоды и кланы. Здесь – семьи и те же кланы. Кровная месть и прочие предрассудки. Резать друг друга они будут с особой жестокостью и долго.

– Здесь совершенно другая ситуация…

– Ага. Там именно это. Они уже дошли до работорговли и повсеместного гоп-стопа. Благо, их вооружили до зубов. Мужчина, особенно восточный, получив в руки автомат, становится другим. Поверьте, я насмотрелся. Он начинает ощущать власть, справиться с которой обычно не в силах. Дай ему любую национальную или религиозную идею, и он побежит убивать, а потом, чтобы удовлетворить животные инстинкты, станет грабить и насиловать своих же. Я прожил в аналогичной ситуации. Привез про это документальный фильм на четырех кассетах. Пытался показать его по телевидению, но там воздвигли, несмотря на все хваленые демократические преобразования, цензурную стену. А жаль, может, и сегодняшних событий в Чечне не произошло бы. Люди бы увидели генезис от начала борьбы за свои, как вы выразились, свободы до сдирания кожи с живых людей, и вспарывания животов у беременных женщин… Кстати, бывших соседей и родственников.

– Я очень уважаю вас, Родион, но вы жертва ложной информации. Замечательной сказки кремлевских фантазеров. В Чечне совершенно иная ситуация. Это не Таджикистан, о котором я наслышана от Алпамыса. Да и фильм этот или похожий смотрела. Мне было отвратительно, но не страшно. Тут же армия расстреливает мирное население. В том числе и русских, которые во многом на стороне своих братьев-чеченцев.

– По-вашему, там нет национального конфликта? Сосед – чеченец не режет соседа – русского, а мечтает строить с ним независимую Ичкерию? Сомневаюсь.

– Там национально-освободительная борьба на фоне крайне тяжелой ситуации с правами человека, созданной нашим правительством. И еще одно… Это симптом страшной болезни. Возможно, предсмертный.

– Хорошо, не буду спорить. Что, по-вашему, надо делать?

– Вести конструктивный диалог с теми, кто уже взялся за оружие. Желательно с самого начала…

– С Дудаевым и Масхадовым?

– Конечно, хотя есть и многие другие реалистично и современно мыслящие люди.

– Полагаю, что уже поздно. Идея при помощи оружия по примеру Ельцина урвать власть, прикрываясь лозунгом независимости, очень заманчива. Особенно для людей с восточными усами. Их уже словами не остановить.

– И вы, Родион, туда же. Поймите. В происходящем все самое негативное. Реставрационные тенденции, подавление свободы и совести, отсутствие национальной политики, ложь и, наконец, бездарная, бессмысленная авантюра, могущая привести к большой войне. Если сегодня не остановить все это, то Россия упустит шанс для своего спасения и возрождения и опять погрязнет в тирании.

– Остановить? Неплохо бы, но фантастично. Кто на это пойдет? Кто в этом заинтересован? Я варюсь в клубе в каше современных представлений тех людей, которые определяют сегодняшние реалии. Их волнуют лишь деньги, а власть как средство добычи этих денег. Диссидентов нет. Оппозиция либо в сговоре с властью, либо разрозненна и состоит из таких бессребреников, как вы, у которых отсутствие денег предопределяет фиаско. Вспомните Октябрьскую революцию. Для ее осуществления Ленин и Троцкий пошли на сложные контакты с Германией и Америкой, посулившими им финансовую помощь. Заметьте, они все же имели за спиной партию с разветвленной структурой. А что имеете вы? Два десятка бывших диссидентов без гроша в кармане? Да и те за последние годы избаловались и к черной икре на приемах привыкли.

– Не упрощайте. Революция, подобная Октябрьской, уже произошла. Мы держали в руках ее величество Демократию. Вернее, все для ее создания, но уронили. Надо поднять. Сейчас происходит лишь откат. Чечня – это барометр. В стране назрели милитаристические тенденции, несовместимые с демократическими реформами. Это ярко проявилось уже в октябре прошлого года, когда стали применять оружие. После этого в окружении Ельцина появились чекисты и военные. Они не способны различить принципы империи от деспотизма и от тоталитаризма. Смотрите, на кого они, как вы выражаетесь, в полицейской операции опору сделали. На уголовников Лобазанова и Гантемирова… Вам ничего это не напоминает?

– Конечно. Так было и в семнадцатом году, и в девяносто втором в Таджикистане. Там Файзуло и Сангак… Помните? Это естественное развитие изложенного мной сценария. А в нашем случае добавляется идея суверенитета по-ельцински – сколько можно. Следующий шаг – их уберут, и останется всего два пути: либо Чечня станет неким подобием Таджикистана, где кланы начнут давить друг друга, пока не останется один вождь, либо их не отпустят и начнется война с Центром. Второй сценарий мне кажется более реальным, поскольку там нефть. Хотя есть и промежуточный вариант, но у черта и жена ведьма.

– В вашем пророчестве и заключен весь ужас, хотя вы исходите из неверных посылов. В этом случае заблокируется и без того тяжелое продвижение демократии. Что-то похожее на Литву девяносто первого.

– Не надейтесь. Литва – Европа, а Чечня – Азия. Так не будет. Не те традиции… Не тешьте себя иллюзиями. Компромисс уже никого не устраивает. Я понимаю, о чем вы говорите. Мол, если чеченский народ мы сломаем, то это станет приговором для демократии в стране. Поэтому вы на их стороне?

– Почти так. Вот мы и подошли к цели нашей встречи. Теперь вам станут понятными мои поступки. Я, в отличие от вас, не считаю борьбу за свои идеалы бессмысленной из-за отсутствия необходимых средств. Во-первых, не факт, что средств нельзя получить, во-вторых, нас не так мало, как вы думаете. Вы правы в одном – диссидентская работа сейчас невозможна. Поэтому я слагаю с себя все прошлые полномочия, которые хоть как-то связывают меня с сегодняшней отвратительной властью, и перехожу в противоборствующий лагерь. В этом лагере, поверьте, есть средства. Разные средства. Мне ясна общая картина существующего режима, надежды на возможное равновесие утеряны, и я намерена бороться со ставшим деспотичным внутри и агрессивным внешне режимом.

– Мне казалось, что вы этим и занимаетесь, имея рычаги воздействия на президента и связи за рубежом.

– Поймите. Если находишься внутри системы, то ее можно только подправлять. Я же считаю, что ее надо уничтожать. Я не могу больше вести диалог с властями. Ленин, которого вы сегодня вспоминали, это понимал и делал революцию извне. Я, хотя и всю жизнь посвятила борьбе с его идеями, в этом последую его примеру. Со мной многие мои единомышленники не согласны. Вот встретивший вас Лев Николаевич видит себя только в правозащитной деятельности внутри страны. Он хочет защищать народ через суды, форумы, уговоры. У него надежда на то, что Ельцин по духу демократ и одумается, а я в это уже не верю. После жалких попыток совершить реформы он опять встал на привычный для него, как бывшего секретаря обкома, путь тирании. Скоро начнут сажать в тюрьмы по политическим мотивам, упразднят или фальсифицируют выборы, а его самого выбросят, как отслужившую марионетку, и заменят на тирана или бандита. Пока этого не произошло, необходимо начать жесткую войну идей, попытаться восстановить против наступающего кошмара мировое сообщество, которое надело розовые очки и успокоилось после развала СССР и социализма. Они не до конца осознают, что могут получить более худшее.

– Комиссия, с которой мы с вами сотрудничаем, всего этого не осознает? Даже из моих докладов многое с очевидностью следует. У них огромные возможности. Я это проверил. Они серьезно работают над способами преодоления у нас постперестроечных проблем, хотя толкают их на это чуждые нам мотивы.

– Что-то знают, что-то – нет, но главное – они не готовы к борьбе. Они опьянены победой. У них пока нет дельной программы дальнейших действий, хотя, возможно, какие-то ошибки они осознали.

– Даже то, что слишком поспешили с развалом социализма?

– Мне всегда приятно с вами полемизировать, но тут вы глубоко заблуждаетесь, Родион Иванович. Социализм в том уродливом виде, который мы наблюдали, необходимо было разрушить. Ошибкой является отсутствие дальнейших действий и упование на некие противовесы. А тут каждый начал тянуть одеяло на себя. Оно сначала порвалось, а потом стали мерзнуть отдельные части тела. Новое одеяло никто не дал, и стали использовать кому что под руку попало.

– Образно. Мне ситуация в целом давно ясна. Экерсон нечто подобное излагал. Однако принимаю лишь одно: без помощи Запада теперь, к сожалению, далеко не уйти, поскольку возврат к прошлому экономически невозможен, а предотвратить то, чего вы опасаетесь, за счет внутренних ресурсов вряд ли удастся. Не тем людям раздали богатства и, как следствие, власть. Вот где ошибка. Им демократия в вашем и европейском понимании – кость в горле. Я не отрицаю необходимости серьезной корректировки курса нашего правительства, хотя с оценкой чеченских событий с вами не согласен, как и с рядом высказываний Экерсона о месте России в мировой культуре и политике. Более того, в ваших аллегориях считаю, что одеяло сожгли, а новое не сшили. Кто будет портным? Не знаю, как говорится, поживем – увидим. Комиссия, бесспорно, серьезная организация, и сотрудничать с ней необходимо. Но есть ли в ней портные? Не уверен, хотя считаю важным давать ей объективную информацию во избежание присылки не того портного, что, без сомнения, происходило в самый разгар перестройки и привело к формированию решений, не идущих на благо не только России, но и всего мира. В этом ключе меня интересуют наши с вами взаимоотношения. В клубе у меня ваших последователей не числится, и соответственно информацию в этой части я не предоставляю.

– Это действительно важно. С Комиссией я продолжу взаимодействие. Ведь конечные цели у нас не антагонизируют. Эта часть работы на вас не перекладывается. Однако мы стоим, как я уже заметила вам, на разных методологических платформах. Они, к сожалению, никак не могут избавиться от идей конвергенции и коллективной безопасности. Полагаю, что с сегодняшней Россией этот способ не сработает. Уже нужны радикальные меры.

– Из разговоров с Экерсоном у меня сложилось иное мнение. Он конвергенцию не приветствует. Они намерены помогать России…

– То-то и оно: «помогать». Уже поздно. Тут терапевт не нужен, требуется хирург. Необходимо бороться до смерти, а они для этого не созданы, хотя их работа и не бесполезна.

– Если я вас верно понял, то мои с вами контакты в рамках Комиссии прекращаются?

– Да, к этому я вас и подвожу. Вы вполне самостоятельны и, более того, самодостаточны. У вас наладились необходимые связи. Я в этой части и без того вам не нужна. Затягивать вас в свои игры не вижу смысла. У вас другой путь. Да вы и сами не захотите. Такие люди, как вы, нужны стране. Вы будущая опора… Если, конечно, не произойдет того, чего я страшусь. Да и тогда вы найдете свое место. Ведь страна продолжит существование, хотя, возможно, и очень тяжелое. Ваши детство, молодость и зрелость прошли в подобных условиях тоталитаризма, но вы сформировались в порядочного и образованного человека. Только присутствие таких людей не позволяет реализовать все замыслы тиранов, хотя они вас и стараются задвинуть подальше или убрать вообще. Однако история свидетельствует, что это им не удается. Вы еще принесете много пользы родине. При тоталитаризме такие, как вы, – главный противовес. Луч света в темном царстве. Помните, «российская интеллигенция всегда нуждалась в индульгенции – то веря в Бога, то безбожна, но вечно неблагонадежна».

Евгения Григорьевна попыталась раскурить затухшую сигарету, но это ей не удалось, и она бросила ее в пепельницу.

Родик воспользовался паузой и, не желая обсуждать свое будущее, отхлебнув остывший кофе, задумчиво спросил:

– Евгения Григорьевна, а вы уверены, что ваши усилия способны изменить ход истории? Ведь, возможно, происходящее определяется каким-то неизвестным нам глобальным законом мироздания. Россия основное историческое время пребывала в хаосе войн и репрессий. Может, это ее путь. Этакая топка в паровозе мирового развития.

– Конечно, объективные законы существуют, может, и не все познаны. Однако не боги горшки обжигают. В истории России были целые эпохи благоденствия, в то время как Европа прозябала.

– Эти эпохи наступали после длительных периодов тирании. Может, и сейчас надо через это пройти?

– Вам более семидесяти лет социализма мало?

Родик почувствовал, что разговор может пойти по второму кругу или перетечь в область прописных истин, и замолчал. Евгения Григорьевна, вероятно почувствовав что-то подобное, достала из пачки сигарету. Родик взял зажигалку и помог ей прикурить, а потом, чтобы как-то заполнить паузу, допил потерявший вкус кофе и осторожно поставил чашку на прежнее место, не желая, как и при первой встрече, нарушить зыбкую тишину. Тут, как показалось Родику неожиданно, ворвалось назойливое тиканье. Непроизвольно оглянувшись, он увидел настенные часы, на которые до этого не обращал внимания. Родик завороженно следил за маятником, а Евгения Григорьевна молча курила. В этот момент он осознал, что в его жизни завершился еще один этап, какой, он сформулировать пока не мог.

– Пойду я, – тихим голосом произнес Родик, не делая попытки подняться из кресла.

– Да-да… Успехов вам, – отозвалась Евгения Григорьевна, гася в пепельнице недокуренную сигарету. – Хотя минуточку… Хочу подарить вам мою книгу. Я постаралась сказать о самом главном. Надеюсь, что вам будет интересно. Да и описанная эпоха чем-то сходна с наступающей. Сейчас подпишу. Подождите.