Убедившись в невозможности изменить ситуацию по кредитованию, во вторник вечером Родик принял решение возвращаться в Москву.

Достать билеты удалось только на вечер четверга. Заняться было нечем.

Родик уже давно понял, что когда-то не без основания называемый городом-садом Душанбе стал совершенно непригоден для отдыха в том понимании, которое вкладывали в это слово жители уже несуществующей страны – СССР.

Учреждения культуры давно не функционировали. Парки, пляжи, рестораны, кафе и другие места, отведенные для отдыха горожан, заполонили неопрятно одетые, с блестящими от пота лицами и постоянно играющие оружием недавние крестьяне, а сейчас заслуженные деятели Народного фронта. Они создали сумятицу, раньше царящую только в кишлачных чойхонах [1] во время отмечания революционных праздников.

Смотреть на это Родику не хотелось, и он решил провести оставшееся до вылета в Москву время дома. Единственное уличное развлечение, которое он вынужденно себе позволил, – посещение базара. Надо было чем-то питаться и кое-что захватить с собой в Москву, чтобы оправдать надежды друзей и родственников на презенты, а себя, вероятно, надолго обеспечить необходимыми ингредиентами для приготовления восточных блюд, прочно обосновавшихся в его рационе.

Ходить на базар Родик любил по многим причинам. Ему нравилось торговаться, ощущать восточные ароматы, выбирать пищу и особенно фрукты, предвкушая их поглощение. Земля и солнце этого благодатного края, несмотря на социальные катаклизмы, продолжали дарить плодам незабываемые ароматы в сочетании с несравненными вкусовыми качествами.

Время подходило к полудню, и надо было поспешить, чтобы застать базар в его расцвете. Улица встретила Родика и Оксу безлюдьем и духотой. Еще накануне задул «афганец», неся с собой что-то похожее на песок. Им повезло. Почти сразу удалось остановить «жигули», и сидящий за рулем таджик согласился довезти их до Путовского базара. Через пятнадцать минут они уже осматривали торговые ряды.

Несмотря на войну, базар изобиловал продуктами, хотя привычной толчеи по понятным причинам не было. Родик по привычке начал торговаться, но вдруг почувствовал, что необходимая для восточного базара часть общения пропала. Продавцы хотя и принимали торг, но как торг, а не как общение. Настроение Родика испортилось. Он отстранился и полностью положился на Оксу, предложив дыню для Москвы купить завтра на Зеленом базаре по дороге в аэропорт, а вахшских лимонов не брать много, поскольку до Москвы их не довезти, а за оставшееся время он больше килограмма съесть не сможет.

Вскоре сумки в руках Родика потяжелели, вместив предназначенные для Москвы миндаль, фисташки, сухофрукты, зиру, барбарис, а для дома – дыню, вахшские лимоны, виноград, крупные плотные розовые помидоры, слегка потемневшую от жары баранину. Наконец Окса стала выбирать лепешки, и Родик понял, что поход завершается.

Фрукты, книга, кондиционер, секс и вот уже трап самолета. В салоне, еще не наполненном запахами фруктов и людских тел, Родик устроился около иллюминатора, из которого было видно здание аэропорта. Некоторое время он всматривался, как будто желая запечатлеть его в памяти. Потом повернулся к Оксе и сказал:

– Прощайся с Душанбе. Вероятно, теперь мы попадем сюда не скоро, а может – никогда.

– Да-а-а, – как-то растерянно отозвалась Окса и положила голову на плечо Родика. – Жалко. Что с нашими квартирами будет?

Родик удивился такой реакции женщины, прожившей в этом городе всю сознательную жизнь, родившую здесь двоих детей и похоронившую мужа. Однако развивать эту тему не стал. Достав книгу, он погрузился в сюжетные ситуации рассказов незаслуженно забытого Пантелеймона Романова. Его короткие бытовые зарисовки, так характерные для советской сатиры двадцатых–тридцатых годов, нравились Родику и навевали ассоциации с современностью. Он отвлекся, только когда начался разгон для взлета, чтобы понаблюдать момент отрыва от земли. Наконец самолет набрал высоту. Родик опять углубился в чтение.

Приземлились без опоздания. За иллюминатором проплывали аэропортовские постройки с неопрятными подтеками воды от моросящего дождя, предвещавшего близкую осень.

Выйдя на трап, Родик посетовал, что не взял зонтик. Ветер неприятно бросал дождевые капли в лицо, заставляя бегом преодолеть путь до автобуса. Окса безмолвно следовала за ним.

В толпе встречающих Родик сразу заметил своего заместителя Михаила Абрамовича. Тот помахал им рукой. Родик сделал ответный жест и постарался ускорить свое движение в потоке прилетевших, чем вызвал их явное недовольство.

Наконец толпа вырвалась из узкого прохода и растворилась среди встречающих.

– Мишенька, как дела? – приобняв своего заместителя, спросил Родик. – Как самочувствие Галины Моисеевны? Как Инна?

– Все слава богу. Мама, как всегда, поскрипывает, поднывает, но в целом держится бодрячком. Инна – без изменений. Продолжают воевать друг с другом. На работе все ровно. Да я тебе по телефону докладывал. Августовское затишье. Как долетели? Выглядите отдохнувшими.

– Все нормально. Только в салоне было очень душно.

– Это мелочи. Главное – рейс не задержали. Окса, давай свои сумки.

– Спасибо, Миша, мне не тяжело.

– Давай, давай! Идти достаточно далеко. Машину близко не удалось поставить.

– Слушай, Миш, мы с Оксой подождем тебя у выхода, а ты подрули. Так будет проще. Да и мы еще не акклиматизировались. Болеть не время.

– Хорошо. Ждите. Я быстро!

Вскоре показался знакомый серый «Москвич», который Родик недавно приобрел для Михаила Абрамовича, с трудом преодолев при этом его нежелание передвигаться по Москве на автомобиле. С тех пор Родик постоянно сожалел, поскольку водителем Михаил Абрамович был никудышным, что приводило к курьезным ситуациям, не способствующим ожидаемому улучшению работы. «Москвич» описал нерациональную дугу и, наехав колесом на бордюр, остановился.

– Давай я сяду за руль, – предложил Родик, укладывая вещи в багажник.

– Садись, пожалуйста, – согласился Михаил Абрамович.

– Что не спрашиваешь про кредит? – выехав на шоссе, поинтересовался Родик.

– Жду, когда сам расскажешь.

– Да-а-а… Таджикистан выгнали из рублевой зоны, что повлекло за собой наше полное фиаско. Причем в самый последний момент. Столько сил и времени ушло на подготовку, а опоздал всего на несколько дней. Операции в рублях заморозили только в понедельник. Несколько дней уповал на изменение ситуации, но позавчера все надежды окончательно испарились. Так-то… Страшно обидно!. С телефонным проектом, боюсь придется распрощаться… Как, наверное, и с Таджикистаном. Там полный кошмар. Мне пришлось для получения гарантийного письма по кредиту поехать в самое пекло войны. Насмотрелся… Как-нибудь в спокойной обстановке расскажу.

– Да, обидно! Банк до сих пор готов принимать советские рубли.

– Ты-то в душе, наверное, радуешься. Тебе никогда не нравилась моя идея с мобильной телефонией. Теперь все само по себе лопнуло.

– Хм… Лучше бы раньше. Деньги на исследования впустую потратили. Большие деньги, кстати. Отдали бы их Серафиме на коммерцию…

– Кончай! Впустую ничего не бывает. У всякой вещи два конца. Другое дело, что перед разработчиками неудобно. Расстроятся. Нас за трепачей сочтут, а мне с ними на охоту ездить.

– Но ведь нам еще инвесторы не отказали.

– Есть у меня сведения, что откажут. Ничего не поделаешь. Кто не играет, тот не выигрывает. Стратегия наша верная. Ставить все на купи-продай нельзя. Не за этим будущее. Не для того нас родили.

– Не скажи. Мы живем в основном за счет продаж продуктов со склада. Там самая высокая рентабельность. Это главный аргумент для вложения. Площади пока позволяют. Серафима отладила сбыт. Уже и реклама не требуется. А то, для чего нас учили, денег не дает.

– Серафима, конечно, молодец… Во всех отношениях. Да и семьей она не обременена. Вся ее жизнь на работе. Однако ничто не вечно под луной. Нельзя строить будущее на том, что еще вчера называлось спекуляцией и каралось уголовным кодексом. Знаю, ты со мной не согласен. Давай сменим тему. Как там поживают наши йоги?

– Ты имеешь в виду Лену и Сергея?

– А кого еще? Йогов, слава богу, в нашем коллективе других нет. Ты уже привык к их кличкам Лейтенант и Майор, а на их космическое предназначение не реагируешь.

– Достал ты их этими прозвищами и шуточками об их связи с Конторой. Они, кстати, вполне успешно создают клуб. Откуда-то добыли деньги…

– Откуда… От верблюда. Контора дала. Я тут общался с одним забавным человеком и понял, что создание клуба, в котором будут собираться бизнесмены, по некоторым соображениям, для подобных организаций очень актуально.

– Не знаю. Это все твои подозрения… Пока от них вреда нет. Только польза. Вчера билеты на Майкла Джексона принесли. Кстати, и для тебя тоже.

– Не понял… На какого Джексона?

– Ты совсем отстал от жизни. Пятнадцатого будет концерт известного тебе Майкла Джексона в «Лужниках».

– Это который быстро скользит по сцене и поет?

– Дошло. Еще он кожу меняет.

– Так он к нам и поехал. Он, говорят, на улицу боится выходить. Утка все это. Деньги собирают. Ты купил билеты?

– Купил. Четыре билета по пятьдесят долларов каждый. Кстати, это недорого. Продают в два с лишним раза дороже. Причем официально.

– Даешь! Ладно. Может быть, это преддверие обещанного в ноябре конца света. А что, нашим йогам живые камни резать уже не надо?

– Еще как надо! Они тебя уже заждались.

– В субботу или в воскресенье порежу. Заодно с Игорем Николаевичем пообщаюсь. Как он там на вольных хлебах?

– Ты знаешь, не очень. Похоже, он переоценил свои силы. Ювелирка вообще не идет. Камнерезка и при Розенблате хромала, а сейчас там затоварка. Они же начали делать крупные детали для мебели, а народ обнищал, и ему сейчас не до того. В общем, теория у него с практикой плохо сходится.

– Этого следовало ожидать. Напрасно я его из Академии наук сорвал. Он геолог, а не коммерсант. Это мы с тобой многостаночники. Чем только не занимаемся! Да, кстати, я оформил в Душанбе товарищество. Надо срочно ехать в Варшаву и открывать в банке счет.

– Знаю. Ты же мне говорил об этом по телефону. Я уже сообщил Янеку. В первых числах сентября он нас ждет. Последняя партия ГАЗов почти вся продана. Деньги от следующей реализации будем направлять уже на новый счет.

– Хорошо. У Саши на производстве все без изменений?

– Я тебе докладывал. Все как ты распорядился. Терраблоковые прессы он держит для подтверждения целевого использования кредита, а мелочовку активно выпускает. Ну и Юра со своей бригадой водителей там пребывает. Они доводят до ума КрАЗы, ждут новой командировки в Польшу. Кстати, пока тебя не было, мы шесть штук продали.

– Надо у Виктора Григорьевича еще взять. На следующей неделе поеду к нему в часть. Он, наверное, уже соскучился по халявой выпивке и деньгам. Здорово его прапорщик деньги в авоське безменом взвешивает! Хитрец… Полагаю, что деньги потом все же пересчитывают. Я по его солдатским хохмам даже соскучился… А ты говоришь, что нас только Серафима кормит! На КрАЗах мы три конца делаем, а на ГАЗах вообще двадцатикратная наценка. Да и вещевое управление не обижает. Военная одежда разве не продается?

– Не так, как прежде, но кое-что покупают.

– А тушенка с хранения?

– Это же по Серафиминому столу…

– Как посмотреть. По столу Советской армии. Хотя в целом ты прав. Армию либо развалят и разворуют, либо соберут и реорганизуют. И то и другое приведет к закрытию бизнеса. Думаю, через год-два. Кстати, нам же кредиты в следующем месяце закрывать. Не прикидывал, какой у нас убыток от кредита с болгарским розовым маслом?

– Трудно сказать. Надо масло продать. А это проблема.

– Согласен. Не просто… Будешь считать – не забудь долю Алексея: он начнет права качать.

– Он же подписывал соглашение… Свое получил…

– Наивный ты наш! Он – кто? Бандит он. «Крыша» наша. Поэтому у него короткая память. Он тут без меня не появлялся?

– Заходил. Посидел со своими мордоворотами в офисе, позадавал дурацкие вопросы и удалился. С неделю назад…

– Мы должны ему крышевые деньги, а с маслом будет длинный разговор. Он знает о моем приезде?

– Я не говорил, но он хотел с тобой что-то обсудить. Можешь ему позвонить.

– Вот… Предмет «обсуждения» ясен. Ты прибыли подсчитал?

– Да, все сведено. Сумма выверена, но с наличкой плохо. Не забывай, мы ему еще должны за одежду, полученную от твоего зятя или кем он тебе приходится.

– Да-а-а… Отдавать надо. Ему тоже шоблу кормить. Потяну время, но ты деньги готовь. Максимум неделя…

– В таком случае надо опять оборотку обдирать. Говори, откуда изъять деньги?

– Давай подумаем… Как Сергей работает по этой чертовой одежде?

– Свое мы получаем, но нерегулярно. Кредит в банк выплачивает, с бандитами, по-моему, рассчитывается. Твоя сестра, правда, звонила и просила, чтобы мы похлопотали о пролонгации кредита.

– Опять она лезет. Мало ей приключений. Забыла, как мы ее урода, хотя и отца моих племянниц, от смерти спасли, а сами на всю Москву засветились. Сомнительную репутацию приобрели. Что ты ей сказал?

– Чтобы тебя ждала.

– Правильно. Может, пусть Серафима средства из Серегиной одежды вытаскивает? А то он совсем охамеет, да и по сути так разумно поступить.

– Труднореализуемо. Лучше договориться и не все Алексею выплатить или не все показать. Как он проверит?

– Миш, давай не будем опускаться до уровня лавочников. Надо себя уважать. Да и любой обман рано или поздно вскрывается. Кстати… Знаешь, информация где-то просачивается.

– С чего ты взял?

– Я же тебе сказал. Посетил меня один забавный человек. Он все про нас знает. Даже как мы у болгар розовое масло забрали.

– Об этом вообще знали несколько человек.

– То-то и оно… Действительно, шила в мешке не утаишь. Лед тонкий, надо слушать его звуки…

– Что-что?

– Да так, ничего. Вспомнилось… Я по дочке соскучился. Не знаешь, как они?

– С Леной я по телефону общался. Они с Наташкой и с твоей сестрой на даче. Наташка здорова. На днях в Москву возвращаются. Первое сентября на носу.

– Да, конечно. Может, я завтра съезжу к ним на дачу. Хотя… Там теперь и ночевать не останешься. Нет мне там места.

Михаил Абрамович промолчал, не желая высказываться по столь личной для Родика проблеме. Родик это оценил и, желая переменить тему, сказал:

– «Москвичонок»-то твой шустро бежит!

– Сейчас – да, но вообще-то я с ним замучился. Сцепление все время ломается, а тут двери заклинило, пришлось утром через багажник залезать. Лучше на городском транспорте. Да и волнуюсь, что угонят. Ночью просыпаюсь.

– Давай тебе «ракушку» купим.

– В нее заезжать замучаешься – еще хуже.

– Тебе не угодишь! Ты первый в моей практике, кто не хочет иметь автомобиль. Надо тебе дачу купить, и тогда ты оценишь это достижение цивилизации. Кстати, и мне надо о даче подумать. Свою же я жене оставил, а хочется на природе побыть. Давай с тобой на двоих участок купим и общий дом построим.

– Я не против. Земли много продают. Надо поискать. Вместе строиться легче и жить веселее.

– Да-а-а. Хотя… Вдруг у нас то же, что в Душанбе, будет. Помнишь, как мы ГКЧП перепугались?

– Помню! Сейчас оппозиции больше. У Ельцина масса антиподов. Конституцию под себя написал и проталкивает. Хасбулатов с компанией свою конституцию готовят. Руцкой между ними бегает. Скорее Хасбулатова поддерживает, да и в президенты метит.

– Во всех республиках неразбериха. Власть и деньги делят. Пусть себе делят! Меня возможность войны страшит. Ты вообразить не можешь, что это такое. Таджики – добрый, гостеприимный и миролюбивый народ, а потеряли человеческий облик. Хуже фашистов себя ведут. Представляешь, что будет, если наши взбунтуются?

– Представляю… Черная сотня Баркашова погромы начнет…

– Это мелочи. Ты просто на войне не был… Погромы – это развлекуха. С другой стороны, все возможно. Мы ведь, по сути, революцию переживаем. Глядишь, мы еще и потрудимся в нормальной стране. Ну да бросим эту тему, а то на меня опять воспоминания нахлынут. Жить надеждами на светлое будущее приятнее. Лучше я тебе по видику кассеты покручу, которые мне в Таджикистане дали. Может быть, ты что-то начнешь понимать. На следующей неделе с Инной к нам на ужин придете и «насладитесь». Только сначала поужинаем, а то даже у меня это зрелище аппетит отбивает. А ты еще и водку не пьешь.

– Спасибо за приглашение. С удовольствием посидим у вас. Я ведь, пока тебя не было, кроме дома и работы, никуда не выбирался.

– Может, недельку отдохнешь? Скатайте с Инной куда-нибудь, пока осень совсем не зарядила.

– Маму одну оставлять боюсь, а дома сидеть невмоготу. На работе лучше.

– Надо тебе подыскать кого-то типа домработницы. А то это не жизнь.

– Ну ты же знаешь маму. Ей невозможно угодить. Любая домработница сбежит.

– Не факт. Надо пробовать. Давай, я с Галиной Моисеевной поговорю. Она, как всякая еврейская мама, должна думать о будущем сына. Попробую ей это объяснить.

– Попробуй! Я сильно сомневаюсь в положительном результате. Однако… Она к тебе прислушивается.

Михаил Абрамович еще о чем-то говорил, но Родик только машинально кивал головой и вставлял малозначащие реплики. На него вдруг нахлынули воспоминания о матери, которая была чем-то похожа на Галину Моисеевну, но, к несчастью, не успела состариться. Она умерла в пятьдесят с небольшим от рака груди. Родик отдал бы все, чтобы мама была ему такой же «обузой», как Галина Моисеевна. К сожалению, понял он это слишком поздно, когда ее уже не стало. У него появилось желание высказаться, но, подумав, он подавил его, обратившись к Оксе, притихшей на заднем сиденье:

– Окса, ты спишь?

– Нет.

– Надо о твоем сыне подумать.

– Леня устроен. Учится в интернате. Там вполне хорошие условия.

– Без матери он. Нехорошо. Может, ему все же с нами жить?

– Ты со своим характером с ним не уживешься.

– Все ты знаешь!

– Знаю. Я тебя хорошо знаю. Да и я на птичьих правах сожительницы. В интернате ему лучше. Там у него много друзей и родственников. Это же корейская школа. Да и ездить ему туда от нас через всю Москву. Успокойся. Лучше остановись около какого-нибудь магазина. Я продукты куплю. Дома шаром покати, а фруктами ты не наешься. Будешь ныть.

– Ну смотри. В конце концов, твой сын. А в магазин около дома зайдешь.

Остаток пути проехали молча. То ли каждый думал о своем, то ли темы были исчерпаны.