ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Шестой центурии в этот раз выпало нести вторую стражу, и легионеры, наскоро подкрепившись дымящейся овсяной кашей, отправились сменить караульных на лагерных стенах. Центурион, сдавший пост, сообщил Катону о прибытии кавалькады из Каллевы. Рассветное солнце светило так ярко, что даже приходилось прикрывать ладонью глаза.

— Славное утречко, оптион! — приветствовал кто-то сзади. — К теплу, не иначе.

Катон повернулся к рослому краснощекому малому, чья безыскусная улыбка обнажала ряд редких, кривых зубов, очень похожих на фрагмент древнего капища, представлявшего собой круг, составленный из огромных камней, мимо которого легион проходил прошлым летом. Худощавому и потому совершенно лишенному подкожной жировой прослойки Катону даже под плотно запахнутым зимним плащом никак не удавалось согреться, и он ограничился молчаливым кивком, чтобы не выдать сотрясающей его дрожи. Новобранец из недавнего пополнения, галл Гораций Фигул неплохо справлялся с воинскими обязанностями, а добродушный нрав паренька быстро снискал ему симпатии сослуживцев.

«Привыкает, молокосос», — снисходительно подумал Катон.

И совершенно неожиданно для себя осознал, что Фигул — его сверстник. Мало того, ведь и сам Катон попал в армию не так уж давно, почему же тогда он смотрит на новичка сверху вниз, будто бывалый вояка? Впрочем, в кое-каких переделках ему и впрямь довелось побывать. Вон на боку ожоги — одно загляденье! Правда, эти уже поджившие свидетельства боевой доблести, к сожалению, не на виду, зато цыплячий пушок на лице виден, и даже очень. Он всем говорит, что его обладатель еще не держал в руках бритвы. А вот Фигул с его кельтскими предками зарастает мгновенно. К утру — весь в щетине, хотя и скоблит себя каждый вечер.

— Смотри, оптион!

Фигул прислонил копье к земляному брустверу и, порывшись в плаще, достал что-то из его складок.

— Я упражняюсь уже с неделю.

Катон подавил стон. С тех пор как центурию однажды развлек странствующий финикийский фокусник, юный Фигул безуспешно пытался повторить его трюки. Теперь незадачливый маг держал в руке грецкий орех.

— Что это?

Катон уставился на протянутую ладонь, потом воздел глаза к небесам.

— Тебе видней, — процедил он сквозь зубы.

— Так вот, это грецкий орех, а, как известно, орехи не имеют обыкновения подскакивать и исчезать. Я прав?

Катон кивнул.

— А сейчас глянь-ка!

Фигул сомкнул ладони и потер их одну о другую, произнося нараспев что-то похожее на заклинания. С последним выкриком он развел руки и всплеснул ими перед лицом оптиона. Уголком глаза Катон увидел, как грецкий орех взлетел в воздух и, описав дугу, покатился по внешнему склону насыпи вниз.

— И куда, по-твоему, подевался этот орех? — подмигнул Фигул. — Давай покажу!

Маг пошарил у зрителя за ухом и нахмурился. Катон раздраженно вздохнул. Часовой вытянул шею, чтобы исследовать область позади командирского уха.

— Как же так? Эта проклятая штуковина должна быть там!

Катон шлепнул его по рукам.

— Вернись лучше к дежурству, Фигул. Ты и так потерял много времени.

Бросив последний недоверчивый взгляд на ухо Катона, легионер взял свое копье и повернулся к белым просторам страны атребатов. Хотя мороз одел всю округу в сверкающие серебром кружева, снег внизу постепенно подтаивал и темная земля уже проступала на южных склонах холмов. У новобранца был столь смущенный и растерянный вид, что Катон, растрогавшись, пожалел его.

— У тебя почти получилось, Фигул. Просто нужно еще малость потренироваться.

— Да, оптион.

Фигул ухмыльнулся, и Катон тут же пожалел о своей мягкотелости.

— Фокус что надо. Пальцы, правда, сейчас подвели меня, но я ими займусь.

— Хорошо. Но это потом. А теперь гляди в оба, чтобы враг не прошел.

— Есть, командир.

Катон оставил Фигула и продолжил обход вверенного ему участка стены. Вторая половина центурии несла вахту по другую сторону лагеря под началом Макрона. Увидев над рядами палаток на противоположном валу освещенную солнцем кряжистую фигуру с заложенными за спину руками и волевым чеканным профилем, обращенным к далекой Тамесис, Катон улыбнулся, представив себе, где в этот момент витают мысли его командира. Несмотря на весь свой разгульный нрав, Макрон, похоже, душой прикипел к Боадике. До встречи с ней он и представить не мог, что на свете есть женщины, способные не только не уступать ему в чем бы то ни было, но и порой обставлять его, обводя вокруг пальца как несмышленого малыша. Последнее так поразило задиристого, но отходчивого вояку, что его чувства сделались очевидными для многих, кто был с ним знаком. За спиной центуриона поползли шепотки, застарелые байки о подкаблучниках обрели новую жизнь, но Катон не был на стороне шутников. Сам только что переживший любовную драму, он и сочувствовал своему командиру, и тихо радовался за него.

— Тревога! — послышался чей-то крик.

Катон моментально поворотился и увидел, что Фигул указывает на гребень большого, поросшего лесом холма. Задранный угол земляного вала загораживал поле обзора, и оптион, выругавшись, побежал к часовому.

— Что случилось?

— Люди, командир! Там!

Фигул ткнул пальцем в сторону леса. Катон не увидел там ничего необычного.

— Чему тебя учили? — крикнул он. — Укажи направление как положено!

Новобранец взмахом поднял копье и наставил его на холм.

— Вон они, командир.

Катон встал рядом с Фигулом, послал взгляд вдоль древка копья и действительно там, куда указывало колеблющееся острие, увидел какое-то копошение. Из чащи на открытое, припорошенное снегом пространство медленно выезжали темные фигурки всадников. Какое-то время они двигались к лагерю, потом, подъехав поближе, остановились: десять верховых, все в черном, головы скрыты под капюшонами.

Вокруг Катона уже сновали центурионы дежурной когорты, распределяя вооруженных легионеров по валу, а те, не упуская из виду незнакомцев, занимали свои места, готовясь отразить любую атаку. Запела труба, по караульной дорожке бежал, грохоча сапогами, Макрон.

Находившиеся на достаточном, чтобы чувствовать себя в безопасности, удалении всадники расступились и пропустили вперед шатающегося человека с петлей на шее и связанными за спиной руками. Конец веревки держал в руках ближний всадник, одетый, как и все его товарищи, в черное, но выделявшийся среди них причудливым головным убором, наверху разветвленным, что делало его похожим на зимнее облетевшее дерево.

Странная пара двинулась к лагерю. Пеший человек ковылял, спотыкаясь, но стараясь сохранить равновесие, ибо падение для него было чревато гибелью от удушья.

— Что происходит? — спросил подбежавший Макрон. — Кто это?

— Не знаю, командир.

— Кто поднял тревогу?

— Фигул, командир.

Макрон повернулся и поискал взглядом новобранца.

— Фигул! Ко мне! Где этот молодец?

Фигул вытянулся перед центурионом, с глухим стуком поставив копье.

Макрон придирчиво осмотрел часового.

— Это ты вызвал дополнительный караул?

— Так точно, командир, — пролепетал новобранец, сбитый с толку строгим начальственным тоном. — Прошу прощения, командир.

— Прощения? Какого хрена ты просишь прощения, парень? Ты правильно сделал. А теперь топай обратно на пост.

Туго соображающий галл не сразу уразумел, что его похвалили, и лицо его расплылось в ухмылке.

— Сегодня, Фигул! На пост надо вернуться сегодня!

— О, слушаюсь, командир!

Галл повернулся и побежал к своему месту, тогда как центурион остался стоять, поджав губы и скорбно покачивая головой. Боги, каких только остолопов не приходится брать в центурию, чтобы восполнить потери! Между тем над скоплением шлемов засверкал в лучах солнца вызолоченный высокий гребень с султаном. Трибун Плиний, поднявшийся на в мгновение ока заполнившийся зеваками вал, пробился к частоколу и теперь вместе со всеми напряженно рассматривал две движущиеся фигуры, находившиеся уже не более чем в полумиле от обегавшего лагерь рва. Пара все приближалась. Уже стало видно, что одеяние пешего пленника представляет собой лохмотья туники, красной и с золотым шитьем по кайме. Плиний повернулся и уперся взглядом в мрачное, сосредоточенное лицо Макрона.

— Этот человек римлянин! Вели конному отделению седлать коней и быть наготове. Я иду за легатом.

— Есть, командир.

Макрон повернулся к Катону.

— Ты слышал трибуна? Дуй к разведчикам и передай им приказ. А я пока наведу здесь порядок. Все деревенские олухи так и лезут на стену. Может, им кажется, что их хотят поразвлечь. Затеять скачки или что-то такое.

Макрон, изрыгая ругательства, принялся сгонять вниз новобранцев и прочих свободных от дежурства солдат, а Катон поспешил к конюшням, расположенным на дальнем конце лагеря за палаткой легата. К его возвращению лишних людей на валу не осталось, равномерно распределенные вдоль частокола легионеры внимательно наблюдали за незнакомцами. Там же стояли легат и вконец запыхавшийся старший трибун. Они оба молча взирали на странную пару.

— Что за дрянь у него на башке? — пробормотал Веспасиан.

— Оленьи рога, командир.

— Я сам вижу, что рога. Но зачем он водрузил их на голову? Это ведь неудобно.

— Так точно, командир, неудобно. Но вроде бы это какой-то культовый символ…

Под сердитым взглядом начальника Плиний сник.

— Может быть.

Приблизившись к лагерю на расстояние полета камня, пущенного из хорошей пращи, всадник поддернул веревку, и находившиеся на стене люди услышали пронзительный вопль. Кричал пленник. Всадник спешился и отбросил веревку. Римлянин пал на колени. Он явно выбился из сил, голова его беспомощно свесилась. Но передышка длилась недолго. Всадник ударил пленного по лицу и указал в сторону лагеря. До замерших в гневном оцепенении легионеров долетела какая-то фраза, но смысл ее был неясен. Римлянин поднял голову, выпрямился и крикнул стоявшим на стене соотечественникам:

— Послушайте! У меня сообщение командиру вашего легиона… Он тут?

Веспасиан сложил ладони ковшом и крикнул в ответ:

— Говори! Кто ты?

— Валерий Максентий… префект военно-морской эскадры Гесориакума.

Люди на валу изумленно ахнули: как мог человек столь высокого ранга попасть в руки дикарей? По стене рябью пробежал беспокойный гомон.

— Молчать! — гаркнул Веспасиан. — Тот, кто заговорит, будет выпорот! Центурион, возьми на заметку говорунов!

— Есть, командир.

Максентий снизу дрожащим от напряжения голосом снова воззвал к соотечественникам.

— Я говорю по велению друидов Темной Луны. Мой корабль потерпел крушение у британского побережья, и все спасшиеся — одна женщина, ее дети и я — были захвачены воинами племени дуротригов… Они передали нас друидам. В обмен на освобождение пленников друиды требуют вернуть их товарищей. Пятерых высших жрецов, захваченных командующим прошлым летом… Здесь со мной верховный жрец Темной Луны, их глава. Он дает вам на размышления тридцать дней, начиная с сегодняшнего и вплоть до праздника Первой Почки… Если друидов к тому времени не освободят, он сожжет своих пленников заживо, принеся их в жертву Круаку.

Веспасиан вспомнил рассказ Альбина и содрогнулся. Собственная жена и сын, мечущиеся среди языков пламени, предстали перед его мысленным взором, и он впился пальцами в частокол, отгоняя жуткое наваждение.

Всадник наклонился к Максентию и, по-видимому, опять что-то сказал. Потом он отступил назад и раздвинул полы своего черного одеяния. Максентий закричал снова:

— Друид желает дать вам… знак, свидетельствующий о его непреклонной решимости!

Позади него что-то вспыхнуло в лучах солнца. Друид извлек из складок плаща огромный с широким лезвием серп, взялся обеими руками за рукоять, широко расставил ноги и замахнулся.

В последний момент Максентий, видно, почувствовал, что за страшная участь ему уготовлена, и начал поворачиваться, но это мало чему помогло. Серп сверкнул в воздухе и своим длинным изогнутым жалом задел шею префекта. Все случилось так быстро, что на какую-то долю мгновения некоторым наблюдателям показалось, будто друид промахнулся. Потом голова префекта завалилась набок и упала в сугроб, из обрубка шеи забила, пятная снег, струя крови. Друид вытер окровавленное лезвие о снег, убрал серп под плащ, пнул ногой тело префекта, затем легко вскочил на коня и поскакал назад к своим товарищам, дожидавшимся его у кромки леса.