ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Три дня спустя снег почти всюду растаял, только в низинах или расщелинах, куда не могли забраться лучи низкого зимнего солнца, еще поблескивали белые пятна. Март расщедрился, дохнул теплом, и ухабистая, разбитая сапогами легионеров дорога стала скользкой от грязи. Четвертая когорта двигалась маршем на юг, чтобы защитить пограничные районы страны атребатов от происков дуротригов и обосновавшихся на их землях друидов, дабы отбить у тех и других охоту к новым бесчинствам. Правда, на деле никто всерьез не рассчитывал на такой результат, ведь когорта есть только когорта. Однако донесения о панике, охватившей дальние маленькие деревеньки, и об ужасных расправах, все еще невозбранно творившихся в тех злосчастных краях, настолько удручали Верику, что он упросил Веспасиана вмешаться. Поэтому довольно внушительное войсковое подразделение в сопровождении отряда конницы было отправлено в рейд с целью продемонстрировать дуротригам, что исходящая от них угроза не осталась незамеченной Римом.

Поначалу селяне настороженно относились к странно одетым, говорившим на непонятном языке чужеземцам, но когорте было приказано вести себя примерно. За жилье и провизию римляне платили золотыми монетами. К тому же они весьма уважительно относились ко всем местным обычаям и порядкам, с какими охотно знакомил их предоставленный царем Верикой проводник. Этот грек по имени Диомед вел дела с торговой компанией в Галлии, но много лет проживал среди атребатов, свободно изъяснялся на многих кельтских наречиях и даже умудрился взять жену из довольно влиятельного туземного клана, оказавшегося достаточно свободомыслящим для того, чтобы отдать одну из своих, может быть, и не самых завидных невест за шустрого маленького чужака. Своей смуглой оливковой кожей, напомаженными локонами темных волос, аккуратно подстриженной бородкой и континентального кроя одеждой Диомед резко отличался от диковатых с виду варваров, в чьем обществе он счел возможным коротать свои дни. Туземцы, однако, относились к нему хорошо. В каждом селении, через которое проходила когорта, маленький грек встречал теплый прием.

— И какой прок этим малым в наличных? — ворчал Макрон, пока старший центурион когорты отсчитывал денежки деревенскому старосте в обмен на груду телячьих окороков — темных, провяленных, перехваченных кожаными шнурами.

Командиров когорты собрали, чтобы представить местным старейшинам, и теперь они просто стояли в ожидании завершения сделки.

— О, вы удивитесь, — ухмыльнулся Диомед, блеснув мелкими, порчеными зубами, — но деньги им весьма кстати. Они на них покупают вино, они его очень ценят. Дуют, как воду, причем больше тяготеют к галльским сортам, что позволило мне даже сколотить состояньице. Пусть совсем крохотное, но все же.

— Вино? Они пьют вино?

Макрон обвел взглядом скопление низеньких пузатых хижин, перемежаемых загонами для скота. Полуразвалившийся частокол вокруг деревушки, видимо, предназначался лишь для отпугивания диких зверей.

— Конечно. Думаю, все вы пробовали то хмельное, что они сами варят. Чтобы довести себя до беспамятства, это пойло годится, спору нет, но в остальном удовольствия мало.

— Тут ты прав.

— Спросом пользуется не только вино, — продолжал Диомед. — Ткани, глиняная посуда, кухонная утварь и все такое. Им полюбились имперские привозные товары. Еще несколько лет, и атребаты станут почти цивилизованными людьми, — задумчиво заключил грек.

— По-моему, ты говоришь это как-то уныло.

— Конечно, потому что тогда мне придется двигаться дальше.

— Двигаться дальше? А я думал, ты здесь обосновался навечно.

— Лишь до тех пор, пока тут можно рассчитывать на какую-то выручку. Как только этот край станет частью империи, его наводнят купцы всех сортов, а с ними мне не тягаться. Волей-неволей понадобится куда-то перебираться. Может быть, дальше на север. Мне тут шепнули, что царица бригантов неравнодушна к заморским нарядам.

Мысль о возможных радужных перспективах зажгла в глазах грека мечтательные огоньки.

Макрон глянул на Диомеда с той особой неприязнью, какую питают все воины к думающим лишь о собственной выгоде торгашам, но тут ему в голову пришло кое-что.

— А на какие шиши они покупают то, что ты им завозишь?

— Они и не покупают. В этом-то вся прелесть. Деньги у варваров не в ходу, монету, правда, кое-кто тут чеканит, но таких племен мало. Поэтому я предлагаю обмен, а в результате выгадываю гораздо больше, чем трачу. За свои товары я беру у туземцев меха, охотничьих псов или драгоценные украшения… Словом, все, что в империи у меня рвут с руками. Ты удивишься, узнав, как высоко ценятся кельтские украшения в Риме. — Он посмотрел на шею Макрона, охваченную затейливым ожерельем. — Возьмем, к примеру, эту поделку. Она сулит очень хороший барыш.

— Она не продается, — решительно заявил Макрон, машинально ощупывая туго свитые золотые полоски.

Этот массивный знак принадлежности к царскому роду носил некогда Тугодумн, вождь катувеллаунов и брат Каратака. Макрон убил его в поединке вскоре после того, как Второй легион высадился на покрытый туманами остров.

— Я дам тебе настоящую цену.

Макрон фыркнул.

— Сомневаюсь. Ты обдерешь меня, как несмышленого дикаря.

— За кого ты меня принимаешь! — возмутился маленький грек. — Я и подумать о том не посмел бы. Ты — римский центурион, я заплачу все сполна.

— Нет, приятель. Сказано, нет.

Диомед поджал губы и пожал плечами.

— Ладно, я не настаиваю. Но предложение остается в силе. Подумай.

Макрон покачал головой и поймал взгляд одного из центурионов, который сочувственно подмигнул ему и выразительно вскинул глаза. Эти греческие проныры просто заполонили империю и уже пролезли во все стороны в поисках легкой поживы. Куда ни сунься, везде сидит хитрый эллин, так и прикидывающий, сколько он может на тебе заработать.

— Мне думать нечего. Я продавать ничего не хочу, а уж тебе и подавно.

Диомед нахмурился, глаза его на миг сузились.

— Вы, римские легионеры, поди, и вправду считаете себя лучше кого бы то ни было?

Макрон промолчал, только слегка выпятил подбородок, отчего грек саркастически хмыкнул. Остальные тихо переговаривающиеся между собой римляне разом умолкли и повернули головы к спорщикам. Грек поднял руки:

— Прошу прощения, может, я слишком резок, но мне хорошо знаком такой взгляд. Вы, солдаты, воображаете, будто расширение империи, присоединение к ней новых земель — это лишь ваша заслуга.

— А чья же еще? — искренне удивился Макрон. — Мы воины, мы шаг за шагом занимаем новые территории.

— Да ну? А подумайте, где бы вы были сейчас без меня? Как сумели бы раздобыть провиант? Но это так, ерунда. А вот ответь-ка, почему, по-твоему, атребаты так дружелюбно относятся к Риму? Ну, может, и не совсем дружелюбно, но все-таки без какой-то вражды.

— Не знаю. Вообще-то мне все равно. Но ты, наверное, мне растолкуешь.

— С удовольствием, центурион. Задолго до того, как в каком-нибудь диком уголке мира появляется первый легионер, туда прибывает купец, чаще всего грек вроде меня. Он заводит дружбу с местными жителями, знакомится с их языком и обычаями, а их самих, в свою очередь, знакомит с доселе неизвестными им товарами. У дикарей возникает желание заполучить что-то из заморских диковин, ведь многое из того, что нам привычно, для них в новинку и может служить знаком достатка и высокого положения. У варваров появляется вкус к хорошим вещам, а мы его поощряем и развиваем до тех пор, пока не оказывается, что им уже не обойтись без даров римского мира. К тому времени, когда прибываете вы, эти дикари уже и так знают многое об империи. Более того, они теперь накрепко связаны с ней. По правде сказать, так и воевать нет нужды. Через пару поколений они сами станут упрашивать Рим принять их под крыло, в свой состав.

— Чушь! Полная чушь, — ответил Макрон, грозно ткнув в грека пальцем, и другие центурионы одобрительно закивали. — Расширяет империю меч, а также бесстрашие, сила воли и все такое, что помогает нам драться. Что же до вас, то вы просто навязываете этим невежественным глупцам всякие безделушки, причем втридорога, исключительно ради собственной выгоды. Вот и все.

— Конечно, мы стараемся заработать, кто спорит? А ради чего же тогда рисковать, терпеть лишения, выбиваться из сил? — Диомед улыбнулся, пытаясь смягчить тон дискуссии. — Я только хотел указать на пользу, какую приносит Риму и наш брат торгаш, налаживая контакты с непокоренными племенами. И если, пусть в мелочах, это может облегчить путь победоносным легионам империи, значит, мы тоже каким-то краем причастны к великим свершениям. Прошу прощения, центурион, если мои скромные амбиции чем-то тебя задели. Я не хотел никого оскорбить.

— Коли так, ладно. Замнем это дело, — кивнул Макрон.

— А что касается твоего ожерелья… — просиял Диомед.

— Грек, если ты еще раз заикнешься о нем, клянусь, я…

— Центурион Макрон! — рявкнул Гортензий.

Макрон моментально отвернулся от Диомеда и вытянулся в струну.

— Командир?

— Кончай разговоры и построй своих людей. То же самое относится и к остальным — мы выступаем.

Пока центурионы, выкрикивая приказы, спешили к своим подразделениям, деревенские жители мигом загрузили окороками одну из провиантских подвод. Как только колонна была построена, Гортензий взмахом руки послал вперед конников, затем дал знак начинать движение остальным.

Лица вышедших проводить солдат атребатов подернулись грустью. Какое-то время они пребывали в спокойствии, а теперь их начинал когтить страх. Перспектива остаться опять без защиты не радовала никого, и долго крепившийся староста в конце концов подбежал к Диомеду, очевидно упрашивая того убедить римлян остаться. Однако у грека были свои резоны не вмешиваться ни во что. Он вежливо, но твердо отстранил старика и поспешил примкнуть к уходящим легионерам. Когда Шестая центурия, осуществлявшая тыловое прикрытие марша, покидала пределы деревни, Катон ощутил жгучий стыд. Ему казалось просто предательством бросать мирных селян на произвол судьбы, в то время как в округе свирепствуют безжалостные друиды и их не менее беспощадные приспешники дуротриги.

— Командир?

— Да, Катон.

— Неужели мы ничего не можем сделать для этих людей?

— Ничего, — покачал головой Макрон. — Почему ты спросил? Что, по-твоему, мы должны сделать?

— Оставить защиту. Хотя бы центурию, чтобы охранять их.

— Когорта без центурии ослабеет. Да тут и разместиться-то негде. А потом все равно мы не можем оставлять в каждой дыре по отряду. На всех центурий не напасешься.

— Зато у нас есть излишки оружия, — не сдавался Катон. — Мы могли бы выделить им часть арсенала, что валяется в наших фургонах.

— Нет, парень, не могли бы. Нам это все еще может понадобиться, а им в оружии проку нет. Они ведь не обучены с ним обращаться. А теперь закрой рот и не сбивайся с дыхания. Впереди долгий путь.

— Есть, командир, — тихонько ответил Катон, пряча глаза от хмурых селян, понуро замерших под покосившимся частоколом.

Весь остаток дня Четвертая когорта брела по разбитой дороге, ведущей на юг, к морю, к маленькому торговому поселению, стоявшему близ большой естественной гавани. Диомед хорошо знал те места. Ведь именно там он многие годы назад впервые ступил на британскую землю и принял участие в строительстве небольшого форта. Форт этот, нареченный Новиомагом, постепенно разросся и стал его домом, превратившись в уютный, хорошо обустроенный городок, дававший приют купцам разных стран. Некоторые из них, так же как Диомед, оседали там, обзаводились семьями и друзьями. Переселенцев становилось все больше, жизнь городка текла мирно, и вплоть до недавнего времени, по словам грека, приезжие и туземцы прекрасно ладили между собой. Но в последние месяцы цепь печальных событий внесла в мирную жизнь перемены. Атребаты стали коситься на чужаков, возможно небезосновательно полагая, что их присутствие злит друидов, чем навлекает бедствия на коренных жителей края. Однако дни шли, шла своим чередом и торговля. Новиомаг никаким нападениям не подвергался. И Диомед понемногу уверился, что семье его там ничего не грозит.

Когорта шагала под серыми, низко нависающими облаками, сквозь которые едва пробивалось заходящее солнце, а когда уже стали сгущаться вечерние тени, впереди вдруг послышался крик. Усталые люди подняли опущенные к земле головы, чтобы посмотреть, что случилось. Горстка конных разведчиков галопом спускалась с холма. Старший центурион, звучный голос которого с легкостью докатился до конца колонны, приказал всем остановиться.

— Дело неладно, — тихонько промолвил Макрон, глядя, как всадники обступают Гортензия.

Выслушав разведчиков, командир когорты кивнул и повернулся к колонне:

— Командиры, ко мне!

Катон спустил с плеча вещмешок, положил его на обочину и припустил трусцой за Макроном, ощущая хребтом неприятную дрожь.

Когда весь командирский состав сбился в плотную группу, Гортензий коротко обрисовал ситуацию.

— На Новиомаг напали. То, во что он теперь превратился, находится за тем холмом. — Резким жестом центурион показал за каким. — Разведчики нигде никого не заметили, так что, похоже, всех горожан или увели, или перебили.

Катон бросил взгляд на Диомеда, стоявшего чуть в стороне. Тот, насупившись и стиснув зубы, смотрел себе под ноги. Похоже, грек с трудом сдерживал слезы. Со смешанным чувством сострадания и смущения, что ему довелось стать невольным свидетелем чужого отчаяния, Катон отвернулся и снова уставился на Гортензия, который без тени волнения продолжал сыпать приказами.

— Когорта разворачивается под гребнем холма, затем переваливает через него и в боевом порядке подходит к селению. На ближних подступах строй останавливается, внутрь входит Шестая центурия.

Он повернулся к Макрону:

— Оглядишься там и доложишь. Потом я решу, что делать дальше.

— Есть, командир.

— Скоро стемнеет, ребята. Разбить походный лагерь мы не успеем, и поэтому нам придется, насколько возможно, подлатать те заборчики, что там найдутся, и за ними скоротать эту ночь. Если вопросов нет, выполняйте.

Командиры вернулись к своим солдатам, зазвучали распоряжения. После того как каждая центурия сформировала колонну в два ряда, Гортензий громко отдал приказ сомкнуться, и все подразделения в соответствии с нумерацией стали пристраиваться одна к другой. Шестая центурия потекла к левому крылу строя, и только тогда Макрон велел всем остановиться, когда первый правофланговый легионер ее поравнялся с уже занявшим свое место первым левофланговым легионером из Пятой. Ряды подтянулись, по ним пролетел приказ «шагом марш». Сомкнутая когорта поднялась по пологому склону, перешла через гребень, и солдатским взорам открылось серое неспокойное море с просторной, защищенной от штормов гаванью и широким, уходящим в глубь суши каналом, чью поверхность то и дело тревожили порывы крепнувшего ветра. Кораблей в гавани не было. Лишь на прибрежном песке дыбились корпуса нескольких вытащенных из воды барок. Городок пока прятался среди скал. Когда когорта спустилась ниже, показался и он. Вернее, то, что от него осталось.

Налетчики основательно потрудились и уничтожили все, что могли. Дома и амбары сожгли подчистую, и теперь улицы окаймляли обугленные развалины. Большую часть кольев оборонительного палисада выдернули и сбросили в ров. Отсутствие какого-либо дымка говорило, что дуротриги здесь побывали не меньше чем дня три назад. Среди руин не просматривалось никакого движения. Угрюмую тишину нарушало лишь хриплое карканье воронов, несшееся из ближней рощи. С обоих флангов от внезапного нападения когорту оберегали кавалеристы.

Хорошо подогнанное снаряжение спускавшихся к пепелищу легионеров если и звякало, то еле слышно, но Катону и эти звуки казались громовыми, отдающимися в ушах. Стараясь не сбиться с ноги, что при его широком шаге было не очень-то просто, он одновременно обводил взглядом окрестности, высматривая засаду. Смеркалось, зимний ландшафт наполнялся тенями, каждая таила угрозу, и рука юноши крепче сжимала ремень щита.

— Стой!

Гортензию пришлось напрячь голос. Ветер усиливался, относил слова в сторону. Когорта на два счета остановилась.

— Поклажу снять!

Легионеры с большим облегчением освободились от заплечных мешков. Теперь, ничем не обремененные, кроме щитов и копий, они были готовы сразиться с врагом.

— Шестая центурия, вперед!

— Вперед! — повторил приказ Макрон, и его люди, покинув общий строй, двинулись к городку.

Сердце Катона отчаянно заколотилось, нервная дрожь волнами проходила по всему его телу, казалось, в нем, пульсируя, нагнеталась энергия, готовая в любой миг разрядиться. Сразу за рвом Макрон всех остановил.

— Катон!

— Да, командир!

— Ты возьмешь пять своих отделений и войдешь через главные ворота. Я с остальными зайду в город с моря. Встретимся где-нибудь в центре.

— Да, командир, — ответил Катон, но неожиданно зашевелившийся в животе холодок заставил его добавить не по уставу: — Будь осторожнее!

Макрон приостановился и пренебрежительно бросил:

— Уж я постараюсь не оцарапаться, оптион. Но вообще-то здесь тихо. Если где что-то и копошится, так это духи погибших. Не дрейфь, паренек.

Катон, вспыхнув, отсалютовал и обернулся к центурии:

— Отделения с первого по пятое — за мной!

Больше не мешкая и бурча под нос что-то злобное, он размашисто зашагал к главному въезду в город. Спохватившиеся солдаты заторопились, нагоняя его по сплошь испещренной ухабами и колдобинами дороге. Створки больших городских ворот были сорваны с петель и разбиты. Чтобы проникнуть в Новиомаг, пришлось перебираться через груду обломков. Вправо и влево от врытых в землю массивных столбов расходились оборонительные траншеи с невысокими насыпными валами и частично обрушенным частоколом. Легионеры молча следовали за своим оптионом, настороженно озираясь и вслушиваясь в каждый звук. Враг мог подстерегать где угодно.

Все вокруг говорило о том, что городок подвергся полному и опустошительному разгрому. Всюду валялись какие-то черепки, тряпки, осколки, клочья одежды, образуя порой целые кучи никуда не годного хлама, в какой был превращен вытащенный из домов скарб. Когда солдаты развернулись в две линии, Катон огляделся по сторонам, но нигде никаких трупов, к своему удивлению, не обнаружил. Как и наличия какой-либо живности. Зловещее безмолвие, и ни малейшего шевеления. Лишь ветерок то здесь, то там своевольно вздымал смерчики пепла.

— Распределиться и обыскать все кварталы! — распорядился Катон и махнул рукой своим людям. — Ищите с тщанием, должен же был тут хоть кто-нибудь уцелеть. Место сбора — центральная площадь. О результатах доложите по прибытии!

С оружием наготове легионеры разбрелись по пожарищу, опасливо вороша древками пик подозрительные скопления обгорелого хлама. Катон с минуту за ними понаблюдал и медленно двинулся по усеянной пеплом и всяческим мусором главной улице Новиомага. Отсутствие признаков хоть какой-то борьбы внушало тревогу. Направляясь к разграбленному форту, он мысленно представлял себе картины ужасной резни, с жуткими свидетельствами которой ему предстояло столкнуться. Однако реальность, не содержавшая на то и намека, была еще хуже, так как распаляла воображение и пробуждала дурные предчувствия. В конце концов юноша выбранил свою мнительность. Возможно, атака была неожиданной, городок захватили без боя, а скот и жителей увели как добычу. Это самое вероятное объяснение, убеждал он себя.

— Оптион! — позвал его кто-то. — Сюда!

Катон побежал на голос. Близ полуразрушенной каменной стенки, ограждавшей загончик для коз, стоял легионер. Он приподнял край лежащей на земле шкуры и указал копьем вниз.

— Там, командир. Посмотри туда.

Катон подошел к нему и заглянул в глубокую яму, прикрытую шкурами и просмоленной парусиной. Примерно десятифутовый в поперечнике схрон был отрыт совсем недавно. Почва по краям его еще осыпалась. Во мраке виднелись груды вяленого и копченого мяса, корзины с зерном и какие-то сундуки. Катон положил свой щит на землю, спустился вниз и открыл крышку ближайшего сундука, как оказалось наполненного серебряными и бронзовыми кельтскими украшениями. Взяв зеркальце, юноша повертел его в руках, восхищаясь изящной спиралевидной оправой, потом положил вещицу на место и стал разглядывать остальное. Искусно исполненные браслеты, ожерелья, кольца, перстни, бусы и кубки вряд ли следовало отнести к обиходному имуществу горожан. Скорей, это все был товар, приобретенный у местных племен и хранившийся на здешних складах в ожидании открытия навигации и последующей переправки на материк для продажи. Судя по всему, разграбив склады, дуротриги решили припрятать трофеи, чтобы забрать их на обратном пути, возвращаясь из рейда по стране атребатов.

Сообразив это, Катон захлопнул крышку сундука и выбрался из ямы.

— Найди остальных, — сказал он солдату, — и как можно скорее веди к месту сбора. Я пошел к центуриону. Выполняй!

Услышав вдали зычный голос Макрона, Катон торопливо двинулся в том направлении, лавируя среди обгорелых развалин, где уцелели лишь самые толстые бревна. Через какое-то время, обогнув пару покрытых копотью каменных стен, он вышел к городской площади. Макрон с несколькими легионерами находился там. Он стоял возле невысокого сооружения, походившего на обнесенный каменным парапетом колодец. Будучи около шести локтей в поперечнике, этот колодец прятался под конической формы навесом из шкур, который грабители почему-то не тронули. Не сожгли, хотя все вокруг было сожжено, и даже не опрокинули, в чем тоже улавливалась какая-то странность.

— Командир! — крикнул Катон еще издали.

Макрон поднял голову, он был чем-то расстроен. Завидев юношу, центурион выпятил подбородок и зашагал к своему оптиону.

— Нашел что-нибудь?

— Нашел, командир!

Катон, докладывая, едва сдерживал возбуждение.

— Неподалеку от главных ворот обнаружена яма, наполненная награбленным добром. Должно быть, дуротриги снесли туда всю добычу и собираются за ней вернуться. Командир, у нас есть шанс устроить засаду!

Макрон хмуро кивнул. Похоже, столь радужная перспектива его особо не взволновала.

— Понятно, — бесцветным голосом произнес он.

Только теперь Катон, бодро отбарабанивший заранее заготовленную тираду, заметил, что центурион не в себе.

— Что стряслось, командир?

Макрон сглотнул.

— А мертвые тела ты видел?

— Тела? Нет, командир. Нигде. Как ни странно.

— Да. — Макрон поджал губы и ткнул пальцем в сторону колодца. — Тогда, думаю, они все там.