Глава 34

– Он убил людей, которых забрали отсюда раньше, – сказал Катон, когда воины снова посадили его на цепь и покинули загон.

Фигул кивнул:

– Я так и думал. А куда они возили тебя, командир?

– В одну усадьбу. Ту самую, в которой побывал Метелл. Каратак хотел, чтобы я увидел тела.

– Зачем?

Катон пожал плечами:

– Он считает, что в этом убийстве повинна Третья когорта. И я не посмел открыть ему правду.

– Чему я, в общем, очень рад.

Катон слегка улыбнулся.

– Радоваться нечему. Я надеялся, что смогу убедить его изменить свое мнение, но теперь, думаю, никакой надежды на примирение не осталось. Теперь он будет сражаться до конца, скольких бы жизней – и наших, и его соплеменников – это ни стоило.

– А ты правда думал, что он может пойти на мировую?

– Я надеялся на это.

Фигул печально покачал головой.

– Ты ведь не очень хорошо знаешь кельтов, командир, верно? Война у них в крови. – Он улыбнулся. – Наверное, и в моей крови тоже. Мой дед был воином племени эдуев, последний раз восстававшего против Рима незадолго до моего рождения. И хотя племя потерпело поражение, он не сложил оружия. Он и другие воины, уцелевшие в последней битве, ушли в леса и продолжали борьбу до тех пор, пока не стали слишком старыми для того, чтобы держать меч. А после этого многие просто умерли с голоду. Помню, как нашли их тела, – я тогда был мальчишкой, и мы охотились в лесу. В один прекрасный день дед приполз в селение, больной, изможденный. Моя матушка еле его узнала. Я тогда впервые увидел своего деда. Как бы то ни было, он умер, но знаешь, что за слова последними сорвались с его губ – последние слова в его жизни? Проклятия, адресованные Риму и его легионам. Каратак слеплен из того же теста. Он не сдастся, командир.

– Как-то вечером он выглядел так, будто был близок к этому.

– Не обманывайся, командир. Это была лишь запинка, легкая тень сомнения и ничего более. А теперь он будет драться, пока не умрет.

Несколько мгновений Катон молча смотрел на оптиона, потом пожал плечами и отвел глаза.

– Может быть. Но ты-то служишь «под сенью орлов». Возможно, к этому можно было бы склонить и его.

Фигул тихонько рассмеялся.

– Еще мой отец понял, что Рим победить нельзя, поэтому сам служил во вспомогательной когорте, а меня вообще постарался, насколько это возможно, вырастить римлянином. Может быть, большим римлянином, чем настоящие римляне. Сомневаюсь, чтобы матушкина родня вообще меня признала, не говоря уже о том, чтобы считать своим. Я поступил на римскую службу и сражаюсь за Рим, но, как кельт по рождению, понимаю кельтскую душу, потому и говорю, что Каратак никогда не покорится Риму. Никогда. Попомни мои слова.

– Стыдно так себя вести. Должен ведь он понимать, что разбит. Нужно уметь смотреть фактам в лицо.

– Правда? – Фигул повернулся и посмотрел на центуриона. – Тогда как насчет тебя, командир? Похоже, у нас нет никакой надежды отсюда выбраться. Ну и как, готов ты с этим смириться и безропотно принять смерть?

– Это не одно и то же.

– Неужели?

Катон кивнул.

– На нем лежит ответственность. Каратак держит в своих руках судьбы многих людей. Я же просто сражаюсь за себя. Стремлюсь выжить. Изо всех сил.

Фигул помедлил, глядя на него, а потом сказал:

– Разница не так уж велика, как тебе хотелось бы думать, командир. У него есть люди, о которых он обязан думать, и у тебя тоже. – Оптион кивнул на остальных содержавшихся в загоне пленников.

Катон обвел взглядом оставшихся легионеров, сидевших на корточках у плетеной ограды и в большинстве своем тупо смотревших на землю у себя под ногами. Никто не разговаривал, и Катон понял, что они смирились с неизбежностью скорой смерти. И он ничего не мог с этим поделать.

У Каратака дела обстояли иначе, он имел возможность все изменить. Потому-то и обязан был склонить своих людей к миру, пока они еще продолжали признавать его волю и готовы следовать за ним. «В отличие от этих бедолаг», – подумалось Катону. Они уже не были ограничены рамками обычной воинской дисциплины, предписывающей выполнять его команды, а какое-то чувство цели, несмотря на кажущуюся безысходность обстоятельств, похоже, осталось только у одного Метелла. Он сидел, склонившись над цепью в том месте, где она крепилась к ножным узам, и ковырял маленьким камнем. Катон плохо представлял себе, что собирается делать этот малый, даже если ему удастся освободиться. Загон по-прежнему охраняли трое караульных, и находился он посреди вражеского лагеря, наполненного тысячами кельтских воинов. Катон покачал головой и, повернувшись к Фигулу, тихо сказал:

– Мы разделим судьбу остальных в ближайшем будущем. Как только Каратак разделается с Третьей когортой.

– Они где-то рядом?

– Да. Я видел Макрона во главе патруля. Каратак сказал, что они поставили лагерь у самого болота. И, похоже, Максимий набросился на местных жителей даже с большим, чем обычно, остервенением. Каратак, ясное дело, не будет сидеть сложа руки и позволять ему зверствовать. Кроме того, у меня такое чувство, что его воинам позарез нужна победа.

Некоторое время Фигул молчал.

– Как я понимаю, – сказал он наконец, – на каждого из наших ребят придется по пять, а то и по шесть варваров.

– Что-то в этом роде, – согласился Катон. – И если их застигнут врасплох, с ними покончат очень быстро.

– Да… и не похоже, командир, чтобы мы могли как-то этому помешать.

Катон был вымотан, и безысходность ситуации давила на него тяжким грузом, ему даже этот разговор давался с трудом. Оглядываясь по сторонам, он и в остальных видел те же подавленность и отчаяние. Они тоже знали, что конец близок, и воспринимали неизбежность смерти с таким же тихим отчаянием, что и их центурион.

С наступлением темноты во вражеском лагере на открытых площадках между хижинами запылали костры, и скоро сквозь ограду загона, добавляя мучений запертым внутри пленникам, стал просачиваться запах жареной свинины.

– Ох, и убил бы я свинью, – проворчал Метелл, и несколько человек разразились ироническим смехом.

– Ты уже раз убил, – хмуро указал Катон. – В первую очередь именно по этой причине мы здесь и торчим. Из-за тебя и твоего проклятого ненасытного желудка.

По мере того как проходил вечер, лагерь все более и более охватывал праздничный дух. Воины пировали и через некоторое время, судя по доносившимся снаружи звукам, изрядно перепились. Повсюду звучали похабные песни, прерываемые выкриками и взрывами смеха. Пленники в загоне угрюмо слушали пьяный гомон, а Катон гадал, не приберегли ли их, чтобы устроить попозже для воинов кровавую потеху. Он вспомнил о несчастных, затравленных охотничьими псами на пиру у царя атребатов Верики, и волоски на его шее поднялись дыбом из-за леденящего ужаса. Но намного ли предпочтительнее быть сожженным заживо в плетенной из прутьев клетке? А именно такая судьба, как слышал Катон, постигла многих других пленников, угодивших в руки врага. Конечно, со стороны воинов, понесших в боях с легионами страшные потери, пощады римлянам ждать не приходилось.

– Римские ублюдки… – донесся из-за изгороди раздраженный голос. Говорили по-кельтски. – Все люди веселятся, а мы что же, должны из-за них тут всю ночь торчать?

– Вот именно, – поддержал говорившего другой голос. – И почему именно мы?

– Почему мы? – передразнил говорившего другой голос, принадлежавший, как понял Катон, человеку постарше. – Да потому что вы сопливые мальчишки, а меня к вам приставили проследить, чтобы глупостей не натворили. А ведь если по справедливости, то мне следовало бы быть там, с ребятами, где полные чаши.

В голосе звучало неподдельное негодование. И Катон вдруг ощутил легкое головокружение: к тому времени, когда старший стражник поворчал и умолк, в его мыслях уже созрел план.

Он набрал воздуха и закричал по-кельтски:

– Эй, караульный! Караульный!

– Заткнись, римлянин! – рявкнул старший стражник.

– Что у вас за гулянка?

– Гулянка? – Послышался тихий смешок. – Это не гулянка, а празднество в честь тех римских голов, которые собираются отсечь завтра наши воины.

– А, понятно… Поэтому и празднуют одни воины. Не женщины, не дети… и не вы.

– Сказано тебе, римлянин, заткни пасть, – проревел старший караульный. – Пока я не зашел и не заткнул ее тебе навсегда.

Последовало молчание, потом один из караульных помладше опять принялся сетовать:

– Ну почему мы даже выпить не можем?

– А ты что, выпить хочешь? – отозвался воин постарше. – На самом деле?

– Ага.

– А ты пить-то умеешь?

– Конечно! – возмутился юнец.

– И я тоже! – подхватил его товарищ.

– Ладно, – воин постарше понизил голос и тоном заговорщика продолжил: – Тогда стойте здесь, а я пойду и что-нибудь для нас раздобуду.

– А что с пленниками?

– С этими? А что с ними? Они смирные. Просто присматривайте за ними, пока я не вернусь.

– И долго тебя ждать?

– Ну, это уж как получится, – хохотнул воин, повернулся и зашагал прочь, туда, где шумел пир.

В это время в загоне Катон с бешено бьющимся сердцем развернулся и нащупал связанными руками в плетеной стене на уровне своей головы небольшое отверстие. Запустив туда пальцы и надавливая то в одну сторону, то в другую, он расширил его настолько, что стало видно происходящее снаружи. Старший воин как раз свернул за ближнюю хижину и пропал из виду. Покатые соломенные крыши окружающих хижин выделялись на фоне уличных костров; то здесь, то там в ночи рассыпались фонтаны искр. Вытянув шею, Катон приник к отверстию и увидел двоих пареньков, оставшихся в карауле. Вооруженные боевыми копьями, они стояли рядом с оградой, на их лицах играли тени и блики костров. Юнцы-то юнцы, но, судя по виду, вполне способные убить человека, если потребуется. Катон повернулся обратно и схватил оптиона за руку.

Фигул не спал, но был погружен в раздумья и от неожиданности вздрогнул.

– А… что? В чем дело?

– Тссс! – шикнул на него Катон, усиливая хватку. – Не шуми. Один из караульных ушел.

– И что?

– Да то, что у нас есть шанс. Сейчас или никогда.

– А что ты собираешься делать с этим? – Фигул поднял руки и кивнул на кожаные ремни, стягивающие запястья.

Оставив вопрос без ответа, Катон задрал подол туники и принялся шарить в набедренной повязке. Фигул, глядя на него, пожал плечами.

– Ну, я думаю, для последнего раза время всегда подходящее…

– Тихо!

Катон повозился еще чуть-чуть, а потом, вытащив руку, раскрыл ладонь. На ней лежал маленький, с острой гранью, кусочек кремня.

– Руки давай.

Фигул протянул связанные запястья, и Катон принялся резать ремни кремнем.

– Где ты его взял, командир?

– В усадьбе. Подумал, может, на что сгодится. Не дергайся, сиди смирно.

– И ты всю дорогу прятал это… там? – Фигул ухмыльнулся. – Должно быть, не слишком удобно.

– Ты и представить себе не можешь… А сейчас молчи и не шевели руками.

Катон сосредоточился на ремнях, стягивавших руки оптиона. Его пальцы крепко сжимали тупой конец кремня, а острая грань резала перекрученные полоски кожи. Он спешил, понимая, что старший из стражников может вернуться в любой момент, как бы ни соблазняли его яства и выпивка. Катон разрезал первый ремешок и сосредоточился на двух остальных. Скоро настала очередь второго. Фигул вскрикнул, когда острый кремень соскользнул и порезал ему кожу.

– Что это там? – спросил один из караульных.

– Ты о чем?

– Звук такой, будто кто-то из них поранился.

Его спутник издал ехидный смешок.

– Ну, если они сейчас этак хнычут, я просто жду не дождусь, что будет, когда за них возьмутся друиды… Да ты присядь, отдохни. Завтра силы тебе понадобятся.

– Это точно.

Катон перевел дух и продолжил работу, но теперь осторожнее, стараясь не поранить товарища, разрезая последний ремешок. Фигул, со своей стороны, напряг мышцы, растягивая ремень, что облегчило Катону его дело. Спустя мгновение запястья оптиона были свободны.

– Теперь освобождай меня, – шепнул Катон, передавая ему кремень. – Быстро!

Фигул резал ремни кремнем как одержимый, и очень скоро руки и ноги центуриона были свободны. Растирая затекшие запястья, Катон кивком указал на остальных, и оптион крадучись перебрался к ближнему из пленников и продолжил работу. Восстановив нормальное кровоснабжение и убедившись, что руки и ноги его не подведут, Катон повернулся и снова выглянул в глазок, проделанный в плетеной стене. Двое караульных сидели на корточках у входа в загон, тоскливо поглядывая в сторону, откуда доносились звуки пиршества.

Когда последний из пленников был развязан, Катон жестом подозвал их к себе. Теперь их оставалась лишь дюжина, причем один жестоко страдал желудком и так ослаб от поноса, что едва мог стоять.

– Солдаты, времени вдаваться в подробности нет, – заговорил Катон шепотом. – Нам нужно избавиться от двоих караульных: как только ворота откроются, мы набросимся на них. А после этого выберемся из деревни.

– А потом куда? – встрял Метелл. – Тут же вокруг вода, а выход один, по насыпи. И он охраняется.

– Вот там, – Катон указал на юг, – есть несколько лодок. Я их заприметил, еще когда нас сюда вели. На них мы и уплывем.

– А что потом, командир?

Катон взглянул ему прямо в глаза.

– Мы должны предостеречь когорту и передать сообщение Веспасиану.

Катон опасался, что Метелл, как это у него принято, станет возражать, однако легионер кивнул в знак согласия.

– Ну, двигаем. Как ворота откроются, не мешкать!

Повернувшись, Катон через лужи мочи и горки фекалий направился к воротам, запертым снаружи деревянным брусом, задвинутым в петли в верхней части створок. В то время как остальные, припав на корточки, затаились в напряженном молчании, центурион медленно вытянулся во весь рост, взглянул над верхним краем ворот на темные спины караульных, протянул руку и потянулся вниз, к засову. Не отрывая взгляда от часовых, он пошарил пальцами по шероховатой деревянной поверхности, глубоко вздохнул и приподнялся на цыпочки. Но как он ни старался, дотянуться до запорного бруса не получалось. В конце концов Катон с тяжелым вздохом оставил свои попытки.

– Проклятье! – буркнул он, отступив от ворот. – Не достать.

– Попробуй снова, – потребовал Фигул. – Встань мне на спину.

Оптион встал на четвереньки, легонько прислонившись к воротам с внутренней стороны. Катон поставил ногу ему на спину, взявшись за верхний край ворот, и подтянулся вверх, оставив без внимания надсадный хрип Фигула, в спину которого впились шляпки железных гвоздей, которыми были подбиты сапоги центуриона. На сей раз обзор у него был хороший. Он без труда дотянулся до деревяшки, но вот вытащить ее оказалось не так-то просто: она сидела очень туго. Катон стиснул зубы, напрягся изо всех сил, и это дало результаты: мало-помалу запор начал поддаваться. Правда, при этом дерево слегка заскрипело. Рука Катона застыла, он вскинул глаза на караульных как раз в тот момент, когда один из них обернулся.

На миг юнец растерялся, уставившись на ворота, но потом схватил копье, развернулся и закричал напарнику:

– Побег! Вставай! Тревога!

Катон, перегнувшись через ворота, ухватил деревяшку обеими руками и рванул со всей силой отчаяния. Запор выскочил из гнезд, ворота мгновенно распахнулись, и находившиеся позади них легионеры устремились наружу, перескакивая через Фигула. Сбитый с ног Катон полетел вперед, приземлился под ногами у того самого стражника, который его заметил, и моментально откатился в сторону, прикрываясь руками. Молодой воин возвышался над ним темным силуэтом на фоне звездного неба. Он занес копье, готовый поразить беспомощного врага, но, прежде чем обрушилось железное острие, еще одна темная тень, метнувшись через Катона, налетела на юнца, сбив его наземь. Другие тени навалились на упавшего сверху, Послышался страшный предсмертный хрип, часовой молотил руками и ногами, потом дернулся, вытянулся и затих. Поднявшись на ноги, Катон увидел, что второй часовой что есть мочи удирает в направлении ближайших хижин, подсвеченных разведенными за ними кострами.

– Остановить его! – прошипел Катон.

Метелл, находившийся поблизости, схватил копье убитого караульного и бросился было в погоню, но тут же понял, что юнец добежит до своих прежде, чем его удастся перехватить, и метнул свое оружие. Полета копья Катон не заметил, но услышал глухой удар, резкий вздох – и туземный парнишка повалился лицом вперед. Метелл подбежал к нему, удостоверился, что враг мертв, и вырвал из его спины копье.

Легионеры, возбужденные неожиданным успехом и появившейся надеждой на спасение, тяжело дыша, сгрудились в темноте вокруг Катона, с нетерпением ожидая его приказов. Они смотрели на него так, что на какой-то миг его чуть было не парализовало пугающее чувство ответственности за их жизни. Но раскисать было некогда, в следующий миг он огляделся и приказал:

– Забрать их оружие. Тела спрятать в загон.

Фигул подобрал второе копье, остальные быстро обшарили трупы, в результате чего два легионера оказались вооружены копьями, а один – кинжалом. Тела часовых затащили в загон, после чего Катон закрыл ворота, подобрал запорный брус и надежно водрузил на место.

– Отлично. Теперь идем.

Он уже собрался уводить людей, когда вдруг послышался чей-то голос. Центурион развернулся, глаза его заметались между хижинами, пока он не увидел колеблющуюся тень, приближавшуюся к ним оттуда, где шумело пиршество.

– Вам повезло, ребята!

Язык у говорившего заплетался, но Катон сразу узнал старшего караульного, оставившего молодых напарников на посту и отправившегося за выпивкой.

– Я раздобыл кое-чего промочить глотки.

Держа в руках закупоренный кувшин, он нетвердым шагом приблизился к загону, остановился и огляделся.

– Ребята? Где вы?

– Взять его! – крикнул Катон, бросаясь на воина. – Прикончить ублюдка, пока не поднял тревогу!

Старый воин бросил кувшин в Катона, развернулся и с громкими криками пустился наутек. У него была хорошая фора, и Катон понял, что гнаться за ним не имеет смысла.

– Проклятье! – выругался он.

– И что теперь? – пробормотал Фигул. – Будем пробиваться?

– Ни малейшего шанса, – угрюмо проворчал Метелл. – Они на нас всем скопом навалятся.

– Нам придется разделиться, – заявил Катон, повернувшись к своим товарищам. – Бежим быстро, по возможности прячась, и никакого дурацкого геройства, кто бы что ни увидел и ни услышал. Кто-то должен спастись, чтобы предупредить Максимия. Метелл, возьми своих друзей и уходи вот тем путем. Фигул и остальные – за мной. Удачи!

Быстро отсалютовав Метеллу и четверым бойцам, решившим идти с ним, центурион повернулся и, низко пригибаясь, побежал по направлению к южной оконечности вражеского лагеря.

Тем временем пьяные песни оборвались: судя по возбужденным возгласам, варвары подняли тревогу.

– Сейчас они будут здесь! – крикнул Метелл со стороны загона. – Бежим сюда, ребята!

Катон, бежавший, петляя между хижинами, в противоположном направлении, слышал, как удаляющиеся возгласы бойцов команды Метелла потонули в яростных боевых кличах настигших их варваров. Между тем узкие извилистые дорожки сбивали ориентацию, и Катону, чтобы попытаться восстановить ее, пришлось остановиться. Фигул и остальные тревожно озирались по сторонам.

– А где Луций? – прошептал кто-то. – И Север. Они только что бежали за мной.

Солдат повернулся и направился назад.

– Стоять! – шикнул на него Катон. – Теперь им придется позаботиться о себе самим. Так же, как Метеллу и прочим…

– Но, командир…

– Тихо! – Катон оглядел хижины и поднял глаза к небу, пытаясь сориентироваться по звездам. – Нам туда… по-моему.

– Ты так думаешь? – пробормотал кто-то.

На Катона накатила волна ярости.

– Заткнись! Двигаем туда. Вперед!

В скором времени последние хижины остались позади, беглецы мчались по пологому берегу к воде, на гладкой, маслянистой поверхности которой мерцали, отражаясь, усеивавшие небо яркие звезды.

– Там! – указал рукой Фигул.

Катон взглянул в указанном оптионом направлении и увидел шагах в пятидесяти темные силуэты вытащенных на берег небольших лодок.

– Это то, что нам нужно. Вперед.

Они устремились к кромке воды, к лодкам, которых оказалось больше дюжины. Из одной доносились звуки, которые было не спутать ни с чем, – там занимались любовью. Фигул поднял на Катона вопросительный взгляд и провел пальцем по горлу. Катон покачал головой. Ему претила мысль об убийстве влюбленной парочки, тем паче что сами влюбленные ничего вокруг себя не замечали; их стоны и восклицания заглушали возню римлян, спускавших на воду лодки. Когда две посудины уже колыхались на поверхности, отведенные от берега на такое расстояние, что вода доходила бойцам до бедер, Катон шепнул:

– Оптион.

– Да, командир.

– Возьми кого-нибудь с собой. Плыви в любую сторону, потом повернешь на север. Найдешь Веспасиана и расскажешь ему, где находится лагерь Каратака. И предупреди, что он собирается напасть на Третью когорту.

– А ты, командир?

– Я хочу предупредить Максимия.

Фигул уныло покачал головой.

– Это, считай, твои похороны.

– Возможно. Но на кону стоит слишком много жизней. Ты, главное, доберись до Веспасиана; если он поторопится, то, возможно, успеет спасти Третью когорту и навязать Каратаку сражение.

– Будет исполнено, командир.

– Тогда отправляйся.

Катон с оптионом пожали друг другу руки.

– Удачи, оптион.

– Тебе тоже, командир. Увидимся в легионе.

– Да… двигай.

С плеском и брызгами римляне забрались в лодки. В это время над одной из оставшихся на берегу лодок поднялась темная фигура, и вслед отплывшим суденышкам во мрак понеслись самые грязные кельтские ругательства. Когда лодки удалились от острова на относительно безопасное расстояние, Катон оглянулся через плечо. Там виднелось слабое свечение, на фоне которого обрисовывались контуры крыш некоторых хижин да колеблющиеся огни факелов, перемещавшиеся между строениями. Но никаких признаков погони.

– Получилось, командир! – со смехом воскликнул сидевший рядом с Катоном легионер. – Мы спаслись от этих ублюдков!

Катон напряг глаза.

– Это Непот, что ли?

– Так точно, командир.

– Так вот, Непот, от неприятностей мы еще не избавились. Поэтому сделай одолжение, держи свой хренов рот на замке и греби что есть сил.

– Есть, командир.

Катон бросил назад последний взгляд, подумав на миг о том, сумел ли Метелл выбраться наружу. Из всех приговоренных к смерти солдат, бежавших с ним, осталась лишь горстка. И на их плечах лежал сейчас груз ответственности за жизни сотен товарищей, не подозревающих об ударе, который собирался обрушить на них Каратак.