ГЛАВА 54

Несколько дней спустя император покинул остров, чтобы вернуться в Рим. До Нарцисса дошел слух, что в отсутствие Клавдия некоторые сенаторы начали выражать сомнение в его пригодности к правлению, и стало очевидным, что по мере увеличения срока задержки такие крамольные речи будут звучать все громче. Пришло время возвратиться в столицу. Флот спешно поднялся по реке к Камулодунуму, и началась погрузка императорского багажа. Военные корабли длинной вереницей вытянулись вдоль причалов, и обливавшиеся потом рабы сновали туда-сюда по сходням, подгоняемые надсмотрщиками, то и дело пускавшими в ход свои длинные палки.

Не вся императорская свита покидала Британию. Флавии и некоторым из жен старших командиров разрешили провести осень и зиму со своими мужьями и вернуться в Рим только с началом следующей, весенней кампании. Правда, сама Флавия отнюдь не горела желанием провести еще одну морозную зиму на суровой северной окраине империи, считая туманный остров не лучшим местом для рождения вынашиваемого ею ребенка. В глубине души она надеялась, что Веспасиан отклонит ее предложение остаться и отошлет их с Титом обратно в Рим.

Однако он настоял на том, чтобы она осталась с ним, под тем предлогом, что в ее положении опасно пускаться в дорогу. В этом, разумеется, имелась доля истины, однако, кроме того, легат Второго хотел удержать жену подальше от опасных политических интриг Рима, а также от возможных происков пресловутых «освободителей».

Назначенное для официального отбытия императора утро выдалось ясным, с легким ветерком. В прохладе бледного северного рассвета солдаты Второго легиона поднялись и, перекусив на скорую руку, стали готовиться к предстоящей церемонии. Именно Второму была оказана честь сопровождать Цезаря из лагеря через Камулодунум к пристани, где тому надлежало взойти на борт флагманского корабля. Всем было предписано облачиться в полные парадные доспехи и шлемы с гребнями из конского волоса. Каждый предмет экипировки должен был выглядеть безупречно, и центурионы тщательно осмотрели своих людей, прежде чем вывести их на плац, на общее построение легиона.

Ветерок колыхал штандарты и алые плащи командиров, стоявших перед своими подразделениями в ожидании начала церемонии. Теперь, после того как Вителлий по воле Клавдия отзывался в Рим, где его ожидали почести и слава, подобающие человеку, спасшему императора от ножа убийцы, старшим трибуном легиона снова стал Плиний. Катон, как оптион, стоял на своем обычном месте, чуть в стороне и на один шаг позади центуриона. По прошествии нескольких дней после того кровавого пира он все еще не пришел в себя. Его до сих пор преследовал образ Лавинии, лежавшей мертвой в луже собственной крови. Хотя девушка и бросила его ради Вителлия, Катон отнюдь не желал ей такой страшной участи и никак не мог отделаться от чувства, будто он тоже каким-то образом повинен в ее смерти. Макрон на сей счет придерживался иного мнения и, хотя и не говорил об этом открыто, явно полагал, что коварная рабыня получила по заслугам и что печалиться о ней нечего, ибо она не стоит того. Соответственно, хотя во многом и к сожалению для обоих, между ними пробежал холодок отчуждения и, в то время как солдаты шестой центурии оживленно переговаривались, их командир и его заместитель стояли молча.

Когда впереди появился высокий гребень командирского шлема, солдаты подтянулись. А потом расступились перед легатом, направлявшимся прямиком к Макрону с Катоном.

— Центурион, нужно перемолвиться парой слов. С тобой и с твоим оптионом.

— Да, командир.

Следуя за легатом, они покинули плотную массу легионеров и остановились поодаль, где никто не мог их слышать. Веспасиан повернулся к своим подчиненным:

— Ну что, передумали насчет того дела, которое мы обсуждали? Это ваш последний шанс.

— Нет, командир, — твердо ответил Макрон.

— Центурион, тот факт, что вы двое сыграли важнейшую роль в спасении жизни императора, мог бы основательно поспособствовать вашей карьере. Если бы Катон не задержал убийцу, сомневаюсь, что кто-нибудь успел бы отреагировать и спасти Клавдия. Даже сейчас люди пытаются выяснить, кто же первым набросился на того бритта. Я могу найти способ сделать так, чтобы ваши заслуги были достойно вознаграждены. А, Катон?

— Нет, командир. — Оптион устало покачал головой. — Слишком поздно! Ты видел, как император обнимал Вителлия в тот момент, когда стало ясно, что смерть миновала его. Он уже нашел своего героя, и при таких обстоятельствах претендовать на какую-либо роль в его спасении не только неразумно, но и просто опасно. Весьма вероятно, мы будем мертвы задолго до того, как сможем воспользоваться заслуженными благами. Ты сам это понимаешь, командир.

Веспасиан воззрился на оптиона и медленно кивнул:

— Ты прав, конечно. Я лишь хотел поспособствовать торжеству справедливости.

Катон хмыкнул, поскольку сама мысль о существовании в этом мире хоть какой-то справедливости показалась ему нелепой. Макрон напрягся, опасаясь, как бы такой афронт не рассердил легата.

— Ладно, — холодно промолвил Веспасиан. — Вижу, вам лучше вернуться к своим людям.

Вскоре император, впереди которого маршировали шесть первых когорт легиона, проследовал через Камулодунум к пристани. Рядом с ним ехал Вителлий, махавший рукой в ответ на приветственные возгласы обступивших дорогу легионеров, усиливавшиеся всякий раз, когда император указывал на своего нового фаворита. Ехавший позади них Нарцисс не сводил с Вителлия холодного, оценивающего взгляда.

У причала когорты рассредоточились влево и вправо, и красные гребни Второго легиона растянулись в линию вдоль всей длины речной пристани. Император, спешившись, взошел на борт своего флагманского корабля, после чего поднялся на кормовую надстройку, откуда благосклонно кивал всякий раз, когда люди Веспасиана громовым хором выкрикивали славословия ему и Риму. Отдали концы, расстояние между раззолоченным носом корабля и грубой каменной кладкой пристани стало увеличиваться, но над водой по-прежнему разносились дружные восклицания.

К Веспасиану подъехал командующий Плавт.

— Похоже, наш император получит-таки желанный триумф.

— Похоже на то, командир.

— Хотя всем нам, конечно, жаль расставаться с Цезарем, у меня складывается впечатление, что, и будучи отлученной от его тактического гения, наша армия не впадет в ничтожество и не разучится воевать.

— Так точно, командир, — улыбнулся Веспасиан.

Ряды длинных весел опустились в воду, и отошедший от берега флагманский корабль двинулся вниз по течению к морю. Триремы сопровождения последовали за ним.

— Что ж, по крайней мере, на этот год кампания завершена, — объявил Плавт. — Не знаю, как ты, а я совсем не против того, чтобы, прежде чем мы снова ударим по бриттам, основательно отдохнуть.

— Полностью разделяю твое мнение, командир.

— Советую тебе и твоим людям как следует набираться сил. С приходом весны они вам понадобятся, потому что впереди у Второго особое задание.

Веспасиан молча воззрился на командующего.

— Я подумал, что тебе это может быть интересно. Весной, в то время как остальные три легиона будут продвигаться к сердцу этого туманного острова, Второму будет доверено самое сложное поручение. Вы двинетесь вдоль южного побережья, принуждая к покорности те племена, которые еще не признали владычества Рима. В тех краях у нас уже имеется союзник, некий Когидубн, так что ты не останешься без поддержки. Кроме того, можешь рассчитывать на помощь нашего флота, который будет курсировать вблизи побережья. Уверен, возможность проявить себя, командуя совершенно самостоятельно, придется тебе по душе.

Веспасиан сумел спрятать улыбку и серьезно кивнул:

— Хорошо. Не сомневаюсь, твой поход будет успешным. Имей в виду, Веспасиан, именно такого рода миссии дают возможность подготовиться к самым великим достижениям и свершениям.

Когда флагманский корабль завернул за излучину реки, Второй легион отпустили, и когорты потопали с причала через Камулодунум обратно к лагерю. При этом от Макрона не укрылось, с какой жгучей ненавистью во взоре наблюдал юноша за гревшимся на палубе в лучах благосклонности императора Вителлием. При всем своем грубоватом добродушии Макрон немало повидал на своем веку всякой всячины и понимал, что такого рода злоба, не находя выхода, разъедает человеку сердце и неуклонно ведет его по губительному пути саморазрушения. Катона необходимо было отвлечь от мрачных раздумий, и Макрон решил, что помочь оптиону в таком благом деле — это его непреложный долг.

— Как насчет того, чтобы прогуляться в город и малость надраться сегодняшним вечерком?

— Командир?

— Я сказал, что мы сегодня как следует надеремся.

— Мы?

— Да. Мы.

Катон неопределенно кивнул, и центурион понял, что надо бы предложить юноше что-то более привлекательное, чем рядовая попойка. По правде говоря, ему не очень хотелось поступаться собственными интересами и знакомить Катона с девицей, которая нравилась ему самому, но чего не сделаешь ради боевого товарища.

— Есть одна девчонка, к какой тебе стоило бы приглядеться. Я подцепил ее на днях на рынке. Ох, доложу тебе, с ней не соскучишься. Думаю, вы неплохо поладите.

— Это очень любезно с твоей стороны, командир. Но я не хотел бы мешать твоим планам.

— Вздор, какие там планы. Устроим дружескую пирушку. Поверь мне, тебе это не повредит.

В первый момент Катон хотел отказаться. Слишком уж глубока и свежа была рана, чтобы он мог позволить себе наслаждаться радостями столь бренной жизни. Однако, взглянув центуриону в глаза и увидев в них искреннее сострадание, а также желание помочь, юноша решил, что ему вряд ли стоит в одиночестве лелеять свои обиды. Почему бы, в конце концов, сегодня вечером и не оттянуться по полной программе? И Макрону будет приятно, да и ему самому, глядишь, удастся хоть ненадолго забыться.

— Спасибо, командир. Пожалуй, мне и вправду не помешает сделать глоток-другой.

— Молодец, парень! — Макрон хлопнул его по спине.

— Скажи, командир, а кто она… эта твоя знакомая?

— Она из местных, из одного племени, что обитает выше по восточному побережью. Нрав у нее горячий, даже чуток чересчур, но зато выглядит она так, что ребята, завидев ее, столбенеют.

— А как ее зовут?

— Боудикка.