ГЛАВА 53

— Неплохо, — проговорил Веспасиан, жуя соленую лепешку. — Совсем неплохо.

— Осторожно, а то будешь весь в крошках. — Флавия отряхнула тунику мужа. — Честно говоря, взрослому человеку стоило бы обращать побольше внимания на то, что он ест и как.

— Не вини меня, вини его. — Веспасиан махнул в сторону Нарцисса, сидевшего рядом с императором, как раз нацелившимся на тарелку грибов в чесноке. — Это он составлял меню, и не могу не признать, что его выбор совсем неплох. Кстати, что вообще сюда намешано?

Флавия взяла кусок лепешки и принюхалась к нему с видом аристократического пренебрежения.

— Это оленина, оставленная, замечу, вялиться чуть дольше, чем необходимо, и выдержанная в рыбном маринаде. Потом ее измельчили, добавили ароматических трав, смешали с мукой и запекли.

Веспасиан переводил восхищенный взгляд с жены на лепешку и обратно.

— Поразительно! Как тебе удалось все это определить? По одному лишь запаху?

— В отличие от тебя, я действительно не сочла за труд заглянуть в меню.

Веспасиан улыбнулся:

— Ну, раз уж ты все знаешь, так расскажи, что еще есть в этом меню.

— Не имею ни малейшего представления. Оно длинное, а я прочитала только вступительный раздел. Но, по моему разумению, этот пир будет в основном повторением всех остальных, которые устраивал Клавдий.

— Да, наш император человек привычки.

— Скорей уж, Нарцисс. Ты же сам сказал, что это он составлял меню. И не ошибся — все эти празднества несут на себе отпечаток его личности. Привередливой и претенциозной, что портит людям желудки.

Веспасиан рассмеялся и неожиданно поцеловал ее в щеку. На лице Флавии появилось озадаченное выражение.

— Прости, — сказал легат. — Я не хотел ставить тебя в неловкое положение. Просто в какой-то момент мне вспомнились прежние времена.

— Мы могли бы считать, что они и не проходили, муж мой. Если бы ты не охладел вдруг ко мне.

— Охладел? — Веспасиан ответил на ее взгляд встречным взглядом. — О какой холодности идет речь? Я никогда не любил тебя сильней, чем сейчас. — Он подался к ней и тихонько добавил: — Но порой мне кажется, что я совершенно тебя не знаю. Особенно с тех пор, как мне сообщили о твоих связях с «освободителями».

Флавия взяла его руку и крепко сжала.

— Но я же рассказала все, что тебе нужно было узнать. Поклялась, что не состою ни в каких отношениях с ними.

— Сейчас, может быть, и не состоишь. А раньше?

Флавия печально улыбнулась, а потом тихо, но твердо произнесла:

— В настоящее время у меня нет с ними никаких отношений, и это все, что я могу тебе сказать. Сказать больше значило бы подвергнуть опасности тебя, может быть, Тита и… другого ребенка.

— Другого ребенка?

Веспасиан нахмурился, задумался так, что перестал жевать, потом вздохнул, видно собираясь что-то сказать, но поперхнулся крошками. Лицо его побагровело, он зашелся от кашля, судорожно пытаясь прочистить горло. Гости стали поворачиваться в его сторону. Клавдий со своего почетного места воззрился на легата, а потом, в ужасе, — на свою еду. Нарцисс, желая успокоить императора, поспешно схватил с его блюда гриб и отправил в рот.

Флавия хлопала мужа по спине до тех пор, пока застрявшие крошки не выскочили, после чего он смог набрать воздуху и со все еще слезящимися глазами прохрипеть:

— Все! Все! Я в порядке.

— Мне показалось, что ты умираешь! — заявила, чуть не плача, Флавия, а потом неожиданно залилась нервным смехом.

Поняв, что ничего страшного не произошло, остальные пирующие облегченно вздохнули.

— Что вообще с тобой случилось?

— Ребенок? — выдавил из себя Веспасиан и снова закашлялся. — Ты ждешь еще одного ребенка?

— Да, — с улыбкой ответила Флавия, после чего велела Лавинии принести для мужа воды.

Веспасиан, чье лицо все еще оставалось багровым, склонился к жене и заключил ее в объятия.

— Когда ты понесла?

— Еще в Галлии, незадолго до того, как мы прибыли в Гесориакум. Более четырех месяцев тому назад. Малыш должен появиться на свет в начале следующего года.

— Веспасиан! — окликнул его Клавдий над гулом разговоров, которые тут же смолкли. — Послушай, В-веспасиан!

Веспасиан отпустил жену и быстро обернулся к императору.

— Цезарь!

— С тобой все в порядке? Ты в порядке?

— В полном порядке, Цезарь. — Он с улыбкой повернулся к жене. — У меня все замечательно.

— Ну а по виду не с-скажешь. М-момент назад казалось, что ты вот-вот испустишь дух. Я даже подумал, что мне повезло и кто-то вместо меня по ошибке отравил тебя.

— Никакого яда, Цезарь. Я только что узнал, что у меня будет еще один ребенок.

Флавия покраснела и потупилась с подобающей скромностью. Цезарь потянулся за своим кубком и поднял его, глядя на чету Флавиев.

— У меня тост! Пусть новый Флавий, который появится на свет, служит своему императору столь же отменно, как его отец и, конечно, дядя.

Последовал кивок в сторону Сабина, который слабо улыбнулся. Остальные гости, собравшиеся в ярко освещенном пиршественном зале катувеллаунов, хором повторили тост, и Веспасиан склонил голову в знак благодарности. Все бы хорошо, но слова императора насчет отравления вновь напомнили ему об угрозе покушения, и он обозрел помещение, с подозрением присматриваясь к приглашенным бриттам. Вениций, старейшины триноватов и еще пара десятков знатных туземцев, явно чувствовавших себя не в своей тарелке, сидели по правую руку от императора, в некотором от него удалении.

— И куда подевалась эта негодная девчонка Лавиния? — пробормотала вполголоса Флавия, оглядывая зал. — Ведь я всего-то послала ее за стаканом воды…

Едкий аромат пряностей и еще более насыщенный запах соусов и готовящегося мяса наполнил ноздри Катона, когда они с Макроном вступили на открытую кухонную территорию позади большого пиршественного зала. Огромные котлы кипели на медленном огне над кухонными кострами, за равномерным горением которых следили покрытые потом полунагие рабы. Многочисленные повара, склоняясь к длинным деревянным столам, трудились над множеством блюд, предназначенных для императорского банкета.

— Что теперь? — прошептал Катон.

— Следуй за мной, вот и все.

Центурион подошел к дверному проему, связывавшему кухню с задней частью трапезной. По их приближении мускулистый дворцовый раб, наряженный в пурпурную тунику, предостерегающе поднял руку.

— Прочь с дороги! — рявкнул Макрон.

— Стой! — твердо ответил раб. — Без разрешения проход запрещен.

— Какое еще разрешение? — Макрон смерил его гневным взглядом. — С каких это пор раб преграждает дорогу центуриону?

— Прошу прощения, но проход через кухню запрещен всем, кроме кухонных рабов и прислуги пирующих. Попробуй пройти через главный вход.

— Что это за порядки? Кем установлены?

— Я получил приказ от самого Нарцисса.

— Нарцисса, а? — Макрон шагнул поближе и понизил голос. — Нам нужно немедленно увидеть легата Второго.

— Прошу прощения, господин, но без разрешения никак нельзя.

— Ладно, будет тебе разрешение.

Макрон левой рукой полез в поясной кошель и в тот момент, когда взгляд раба опустился, нанес правой снизу сокрушительный удар в челюсть. Голова раба откинулась, он обмяк и осел на настил.

— Ну, как тебе разрешение? — пробормотал Макрон, потряхивая кулаком и глядя на бесчувственное тело, распростертое у его ног.

Кухонные рабы испуганно вытаращились на грозного центуриона.

— Возвращайтесь к работе! — крикнул Макрон. — Живо! Пока я не разобрался с вами, как с этим болваном.

В первое мгновение никакой реакции не последовало, и Макрон сделал несколько шагов к ближайшей группе кухонной челяди, медленно доставая из ножен меч. Смекнув, чем пахнет промедление, повара и их помощники вернулись к работе. Макрон обвел территорию сердитым взглядом, давая понять, что не потерпит препон, и, убедившись, что все занялись своими делами, повернулся к Катону.

— Пошли, — спокойно сказал он и, наклонившись, чтобы не задеть головой притолоку, нырнул в пиршественный зал.

Катон последовал за ним — в полумрак, царивший за каменными, обегавшими зал опорами. Их тут же окутала духота.

— Держись позади, — велел Макрон. — Мне нужно разведать, что тут да как.

Он украдкой выглянул из-за толстой колонны. Огромный зал был освещен бесчисленными масляными лампами и высокими свечами, закрепленными в больших деревянных крестовинах, подвешенных с помощью блоков к смутно различимым вверху стропилам. Их янтарное сияние проливалось на головы и одеяния нескольких сотен гостей, восседавших и возлежавших на пиршественных кушетках, расставленных по всему периметру зала, кроме фронтальной его стороны. Перед ними тянулись столы, уставленные лучшими яствами, какие только могли приготовить императорские повара. Громкий разговор и смех заглушали голоса греческих певцов, выводивших что-то свое на помосте позади главного стола, за которым располагался один император. В пространстве между пирующими на прикрепленной к вбитому в пол стержню цепи с ревом метался медведь. Свора мохнатых собак носилась вокруг него, увертываясь от когтистых лап и норовя подскочить сзади, чтобы вцепиться в незащищенное место. Одна из них, чересчур осмелевшая, подвернулась под лапу и, с воем пролетев по воздуху, грохнулась на чей-то стол. Подносы, блюда, кубки — все полетело на пол. Завизжала перепуганная женщина — ее светло-голубая стола была забрызгана кровью.

Когда одобрительный рев гостей стих, Макрон присмотрелся к сидящим неподалеку от императора бриттам. Они по большей части уже поддались свойственной всем кельтам слабости и находились в изрядном подпитии, реагируя на каждый эпизод травли медведя бурными криками. Были, однако, и иные — они сидели тихо, вяло ковыряясь в своих блюдах и наблюдая за римлянами с плохо скрываемым презрением. Сидевший на кушетке ближе всего к императору молодой варвар жевал маленькую плетеную булочку, уставившись в пол и, похоже, совершенно не интересуясь происходящим.

— Вот тот, кто нам нужен, — промолвил Макрон, поманив к себе Катона. — Это Беллоний. Видишь его?

— Да, командир.

— Как думаешь, его надо схватить?

— Никак нет, командир, ведь у нас нет никаких доказательств. Нужно каким-то образом поговорить с Нарциссом или с Веспасианом.

— Вольноотпущенник вон он, как тень, возле своего господина. Но легата я пока что не вижу.

— Он там.

Катон кивком указал направление. Голова Веспасиана в это время была повернута в другую сторону — он целовал свою жену. Позади них, возбужденно наблюдая за наскоками псов на медведя, стояла Лавиния. На Катона нахлынули противоречивые чувства — ревность, озлобление и всплеск еще не остывшей любови. Лавиния посмотрела куда-то и улыбнулась. Оптион, присмотревшись, увидел, что эта улыбка адресовалась Вителлию, сидевшему с группой штабных офицеров как раз напротив бриттов. Трибун улыбнулся ей в ответ, и Катон сжал кулаки.

— Вон Вителлий, совсем рядом с императором, — прошептал Макрон.

— Я вижу.

— Что теперь? — спросил Макрон, снова спрятавшись за столбом. — Нарцисс или Веспасиан?

— Веспасиан, — тут же решил Катон. — Вокруг Нарцисса слишком много германских телохранителей, нам к нему не прорваться. Давай дождемся следующей перемены блюд и вместе с разносчиками попробуем подобраться поближе к легату.

— Подождем? Мы ждать не можем. Тем ребятам снаружи не потребуется слишком много времени, чтобы прийти в себя и доложить о нас.

— Командир, как ты думаешь, что случится, если нас обнаружат здесь без приглашения или разрешения, но зато при оружии?

— Понял. Подождем еще малость.

Они присели за колонной, в то время как в зале, судя по дикому реву, визгу и лаю, схватка зверей достигла апогея. Раззадоренные гости, подбадривая кто собак, кто медведя, и сами порой рычали и завывали, как звери. А потом все перекрыл могучий торжествующий рык мохнатого хищника. Травля закончилась, зрители вернулись к прерванным разговорам. Рискнув выглянуть из-за столба, Катон увидел, что медведя, окровавленного, но вышедшего победителем, дюжина крепких бриттов уводит в цепях из зала, а другие невольники крюками уволакивают растерзанные туши псов.

Потом снаружи кто-то хлопнул в ладоши, двери распахнулись, и в зал хлынули десятки рабов. Двигались они вдоль стен, позади столов, никто из гостей не удостаивал их внимания, так что Макрон и Катон, присоединившись к ним, поспешили туда, где сидел Веспасиан, в надежде добраться до него прежде, чем их обнаружат. При этом сердце Катона трепетало от страха, и он холодел при мысли о том, что с ними сделают, если им не повезет. Скорее всего, изрубят на месте, даже не дав возможности что-либо объяснить.

Поскольку Катон смотрел в сторону легата и его супруги, он не мог не увидеть, как находившийся не так далеко от них Вителлий поднялся с кушетки и поманил стоявшую позади своих господ Лавинию к себе. Бросив быстрый взгляд на хозяйку и убедившись, что та за ней не следит, девушка побежала к трибуну. Катон ощутил болезненный укол, однако сейчас ему было не до ревности и прочей личной неразберихи.

Держась за рабами, Катон с Макроном добрались-таки до места, где сидел легат. Как раз когда они оказались у него за спиной, Флавия обернулась. При виде двоих легионеров она удивленно нахмурилась, а потом, узнав Катона, улыбнулась и потянула супруга за рукав.

На дальнем конце зала главный распорядитель пира снова хлопнул в ладоши, и рабы переместились ближе к уставленным яствами столам гостей.

— Командир, — тихонько промолвил оптион. — Это я, Катон.

Веспасиан повернул голову и удивленно нахмурился, точь-в-точь как мгновение назад его жена.

— Оптион, какого хрена тебя сюда принесло? Макрон, и ты здесь? Что это значит?

— Командир, сейчас не до подробностей, — настойчиво прошептал Катон, увидевший, как Вителлий, взяв Лавинию за руку, повел ее к столу императора. — Убийца, о котором предупреждал Админий, здесь.

— Здесь? — Веспасиан вскочил на ноги. — Кто это?

— Беллоний.

Глаза легата метнулись в сторону сидевших напротив бриттов. Все они были пьяны, все громко кричали. Кроме Беллония. Правда, он тоже вскочил на ноги, а одна его рука была скрыта в складках туники.

— С чего ты взял, что это он? — спросил Веспасиан, развернувшись к Катону. — Быстро!

Развалившийся за столом Клавдий облизал губы, обегая взглядом стоящую перед ним девушку. Та, несмотря свой статус рабыни, кокетливо улыбалась, похоже, вовсе не нервничая в связи с тем, что ее представляли самому императору.

— А что, премиленькая девица, — одобрительно обронил Клавдий.

— Истинная правда, Цезарь, — согласился Вителлий. — Премиленькая и весьма услужливая.

— Вот как? — Клавдий улыбнулся Лавинии. — Ты и правда готова услужить своему императору?

Лавиния нахмурилась и беспокойно обернулась к Вителлию, но трибун, словно не понимая, к чему все клонится, не смотрел в ее сторону.

— Итак, красотка?

Вителлий метнул быстрый взгляд в сторону бриттов, после чего снова обернулся к императору.

— Может быть, Цезарь хотел бы увидеть товар лицом?

Без какого-либо предупреждения трибун вдруг схватил девушку за плечи и спустил ее тунику вниз, обнажив грудь. Она вскрикнула и дернулась, но Вителлий держал ее крепко. Все взоры обратились к ним.

И в этот момент, когда и гости, и стража отвлеклись на устроенное Вителлием представление, Беллоний прыгнул вперед и, выхватив из-за пазухи блеснувший кинжал, метнулся к императору. Первым отреагировал Катон. Вскочив на стол, за которым сидел легат, он бросился через зал наперехват Беллонию и успел на бегу поймать того за ногу. Бритт упал, и оптион вместе с ним полетел на пол. Но задержать варвара ему удалось лишь на пару мгновений. Беллоний ударил его ногой в лицо, высвободился, вскочил и снова бросился к Клавдию. Телохранители-германцы, засмотревшиеся на прелести молоденькой девушки, ринулись вперед, надеясь успеть преградить нападавшему путь. Клавдий в ужасе издал дрожащий, пронзительный крик и закрыл лицо ладонями.

Бритт уже занес свой кинжал, однако один из германцев, метнувшись наперерез, ударил варвара в висок краем щита. Беллоний грохнулся на пол.

— Стража! — заорал Нарцисс. — Стража!

Чтобы осознать, что убийца оплошал, Вителлию потребовалось лишь одно мгновение. А в следующее он выхватил кинжал, висевший на поясе у одного из растерявшихся телохранителей, и бросился к валявшемуся на полу бритту, опередив императорскую охрану. Миг — и все было кончено. Вителлий поднялся с колен, щека его и верх туники были в крови. Беллоний лежал у его ног, мертвый, с удивленными, выкатившимися глазами. Трибун вогнал ему кинжал в подбородок, так что острие, пробив горло, проникло в мозг. Струйка крови стекала по щеке мертвеца из уголка раскрытого рта, а его рука все еще сжимала инкрустированную драгоценными камнями рукоять кельтского кинжала.

Лавиния, пытаясь в общей суматохе потихоньку убраться подальше, бросила взгляд вниз, а потом подняла полные ужаса глаза на Вителлия и медленно попятилась от него, прижимая к груди разорванную тунику.

Телохранители с обнаженным оружием топтались над трупом. Гости и прислуживавшие им рабы толпой устремились вперед, желая рассмотреть, что случилось, и когда Катон поднялся на ноги, он оказался в самой толчее. Однако, взглянув поверх людских голов, он убедился, что с Клавдием все в порядке. Его окружала стража, а Нарцисс, прикрывая императора своим телом, во всю мочь выкрикивал приказ всем очистить зал. Юноша завертел головой, высматривая Лавинию, и увидел, что она бьется в железной хватке пытающегося оттащить ее куда-то трибуна.

Императорская стража стала оттеснять толпу от Клавдия, наставив на публику острия мечей. Послышались испуганные крики, толпа отхлынула, увлекая Катона за собой, и он потерял из виду Лавинию и трибуна. Потом кто-то крепко схватил его за руку и развернул. Он оказался лицом к лицу с Макроном.

— Парень, давай-ка уносить ноги! — крикнул центурион. — Пока сюда не набежали преторианцы и какой-нибудь недоумок не начал резню.

— Нет! Сначала я должен найти Лавинию!

— Лавинию? За каким хреном? Ясно ведь, что эта сучка помогала Вителлию.

— Командир, я ее не брошу.

— Найдем ее потом. А сейчас надо сматываться.

— Нет!

Катон вырвался и, с силой расталкивая людей, проложил себе путь к тому месту, где девушка боролась с трибуном. Позади слышались призывы Макрона, но юноша не обращал на них внимания. Потом, уже впереди, раздался испуганный женский крик, и оптион сквозь толпу увидел Вителлия. Трибун был весь в крови, и густая темно-красная кровь капала с зажатого в его руке кинжала. Встретившись взглядом с Катоном, Вителлий нахмурился, но потом, обведя взглядом в ужасе отшатнувшихся от него свидетелей преступления, усмехнулся. Попятившись в сторону телохранителей императора, он бросил окровавленный клинок под ноги и поднял руки. Клавдий, увидев трибуна, бросился к нему и заключил его в крепкие благодарные объятия.

Катон продолжал пробиваться вперед, чтобы увидеть Лавинию. Растолкав всех, он поскользнулся, чуть не упал и посмотрел вниз. Сначала в глаза ему бросились складки задравшейся туники и лишь потом — неподвижное женское тело. Из-под разметавшихся по полу темных волос выползала красная лужица, которая расплывалась все шире. На юношу накатила холодная волна ужаса.

— Лавиния?

Посреди тесной, колыхавшейся и напиравшей толпы Катон опустился на колени рядом с недвижной девушкой и дрожащей рукой отвел волосы с ее лица. Большие темные глаза Лавинии были пусты, в приоткрытом рту виднелись белые зубы. Горло под подбородком было рассечено до самых шейных позвонков.

— О нет… Нет!

— Катон! — проревел ему в ухо Макрон, сумевший наконец прорваться к своему оптиону. — Живо сматываемся… Ох, дерьмо!

На мгновение оба застыли как вкопанные, но Макрон, опомнившись, рывком поставил Катона на ноги.

— Она мертва. Мертва, ты это понимаешь?

Катон кивнул.

— Мы должны слинять отсюда. Сейчас же!

Катон позволил Макрону увлечь себя прочь. В стремлении выбраться поскорее из зала, пока туда не ворвались преторианцы, центурион пинками и толчками разбрасывал всех, кто вставал у него на пути.

— Быстрей. — Макрон схватил Катона за руку и потащил к ближайшему боковому выходу. — Сюда.

Почти не осознавая, что происходит, Катон почувствовал, как его выволакивают из зала, а перед глазами его неотступно стояла одна-единственная картина. Не получивший ни царапины император заключает в благодарные объятия трибуна Вителлия. Своего спасителя.

Лавиния умерла. Вителлий стал героем.

Лавиния умерла, и ее убил Вителлий.

Катон потянулся к поясу, и его пальцы судорожно сжали рукоять кинжала.

— Нет! — хрипло прорычал Макрон ему в ухо. — Нет, Катон! Это того не стоит!

Оттащив юношу от мечущейся, визжащей толпы, центурион с усилием вытолкнул его в маленькую боковую дверь. Оказавшись снаружи, он увлек Катона в тень, и очень вовремя, как раз перед тем, как первые преторианцы ворвались в зал и начали сгонять в кучу рабов, что основательно прибавило криков и воплей.

Катон прислонил голову к каменной шероховатой стене. Высоко над его головой простиралось ночное, невозмутимое, безразличное к страхам и потерям копошившихся внизу людишек небо. Оно было усыпано звездами, но их свет казался таким холодным — даже холоднее ледяных тисков отчаяния, сжимавших его сердце.

— Пошли, парень!

Катон открыл глаза, стараясь сморгнуть слезы. Над ним черным силуэтом на фоне звезд стоял протягивавший ему руку Макрон. На какой-то миг Катон пожалел, что не остался в доме и меч преторианца не покончил с его страданиями.

— Она мертва, Катон. А ты пока жив. Исходи из этого. И пошли!

Катон позволил центуриону поднять себя на ноги, после чего Макрон легонько подтолкнул своего оптиона в плечо, направляя его прочь от все еще бурлящего зала к сулившим кров и отдохновение палаткам Второго легиона.