ГЛАВА 26

Над головами столпившихся на палубе широконосого транспортного судна людей нещадно сияло солнце. Шерстяные туники под доспехами пропотели и неприятно липли к телу, а поскольку легионеры так и не сумели отмыться от пропитавших их болотных миазмов, дух на борту стоял тяжелый до тошноты. Причем в буквальном смысле — зной, плотный горячий воздух, усталость и нервное напряжение вызывали у некоторых солдат рвотные позывы, так что ко всему прочему добавлялась еще и вонь только что исторгнутой из желудков блевотины.

За бортом простиралась водная гладь Тамесиса, тревожимая лишь монотонными всплесками весел да завихрениями воды перед носом и за кормой судна, экипаж которого прилагал все силы, стараясь держаться за шедшим впереди него боевым кораблем. Огромные весла триремы в идеальной слаженности, словно являясь частями некоего удивительного механизма, поднимались, взметая вверх каскады воды, производили мах вперед и снова опускались, чтобы продвинуть крючковатый корабельный нос еще ближе к противоположному берегу.

Стоя на передней палубе транспорта, Катон обвел взглядом тесные ряды поджидавшего их противника. Сбор войск вкупе с прибытием транспортных судов и военного корабля сделали намерения римлян очевидными для бриттов, и, в то время как легион на виду у них готовился к переправе, те все утро готовились отразить римский натиск. Конные разведчики разнесли повсюду весть о намечавшейся переправе, и разрозненные отряды Каратака быстро собрались на облюбованном римлянами для высадки берегу.

Вдобавок варвары получили дополнительное время на подготовку к обороне, поскольку транспорты прибыли гружеными и, чтобы с их помощью переправить людей, сначала следовало разгрузить припасы. В результате солдаты, которым предстояло идти в бой, вынуждены были перетаскивать груз с судов на пристань, а потом еще и оттаскивать его в сторону, чтобы тот не загромождал дорогу, мешая посадке.

Пока римляне прилежно трудились на своем берегу, на той стороне реки скапливалось все больше и больше бриттов, а это, естественно, грозило первой волне десанта серьезными неприятностями. Неудивительно, что бойцы авангарда нервничали и отчаянной бранью побуждали своих товарищей ускорить разгрузку.

Первый транспорт еще не приблизился к вражескому берегу, когда толпящиеся там варвары издали громовой, прокатившийся по их рядам клич. По прикидкам Катона, бриттов у реки собралось несколько тысяч, и, хотя более точно определить, сколько на деле народу в этой колышущейся массе, не представлялась возможным, было очевидно, что по сравнению с первой партией бойцов Второго легиона варвары имеют значительное численное превосходство. Что, естественно, не лучшим образом сказывалось на настроении намеревавшихся высадиться солдат. Понимая, что людей необходимо приободрить, Катон отвернулся от дикарей и сказал:

— Слышите, как разорались варвары? Ничего, скоро они у нас запоют по-другому.

Нескольким солдатам удалось выдавить вымученные улыбки, но большинство имело смятенный, а то и откровенно испуганный вид. Всего несколько часов назад эти люди казались исполненными решимости во что бы то ни стало посчитаться с туземцами за своего центуриона, но, как запоздало понял Катон, одно дело — желать отомстить, и совсем другое — пытаться осуществить это желание, когда враг так силен. В этот момент Катон с особой остротой ощутил, что люди сейчас особенно пристально присматриваются к нему, оценивая его командирские качества, а он пока в этом мало себя проявил. В конце концов, многие из них по-прежнему оставались при мнении, что ему и оптионом-то быть рановато.

Макрон в таких обстоятельствах наверняка обратился бы к товарищам с каким-нибудь дельным призывом или такого же плана напутствием, но юноше не приходило в голову ничего, кроме избитых высокопарных фраз, позаимствованных из книг и совершенно неуместных здесь, перед лицом смертельной опасности. Говорить что-то в этом роде означало выставить себя напыщенным идиотом.

Какое-то время легионеры и их временный центурион молча смотрели друг на друга. Молчание затягивалось, перерастая в неловкость. Катон оглянулся через плечо и, увидев, что черты лиц отдельных бриттов уже хорошо различимы, понял, что если он все-таки хочет что-то сказать своим бойцам, то говорить надо сейчас, не откладывая.

Молодой человек прокашлялся.

— Уверен, что наш центурион точно бы знал, что вам сказать перед делом. Уж у него-то нашлись бы нужные ободряющие слова, и мне бы очень хотелось, чтобы он был сейчас с нами. Я ведь прекрасно понимаю, что не гожусь ему и в подметки. Но его с нами нет, и сейчас нам предоставляется возможность посчитаться с теми, кто лишил нас нашего командира. Лично я настроен отправить как можно больше варваров следом за ним, в царство Аида.

На сей раз многие поддержали его заявление одобрительными восклицаниями, и Катон почувствовал, что между ним и этими закаленными ветеранами устанавливается некая связь.

— Только имейте в виду, что, даже если через Стикс начнут переправляться отрядами, Харон никому скидки не делает. Так что лучше поберегите свои денежки и оставайтесь живыми.

Шутка, конечно, не самая остроумная, но перед гибельной заварухой важно хотя бы чуточку поднять настроение подчиненных, что ему вроде бы удалось.

Что-то плюхнулось в воду неподалеку от судна. Катон обернулся, и в тот же миг носовую надстройку осыпал град камней и свинцовых ядер, выпущенных из дикарских пращей.

— Надеть шлемы! — крикнул Катон и, торопливо застегивая под подбородком ремень, пригнулся, чтобы спрятался за фальшбортом.

Шедшая впереди трирема забрала вверх по течению, чтобы метать там на якорь, и между первым судном и берегом осталось около ста локтей водной глади. Пращники варваров продолжали обстреливать транспорт, но и команда, и легионеры прятались теперь за бортами, и обстрел, по крайней мере пока, никакого ущерба римлянам не наносил.

— Полегче на веслах! — проревел капитан, и гребцы перестали налегать на длинные рукояти, давая возможность шедшим позади транспортам догнать головной корабль и образовать линию, чтобы высадка со всех судов осуществлялась одновременно. Под непрерывным обстрелом вражеских пращников, к которым присоединились и лучники, неуклюжие транспорты осуществили требуемый маневр и стали ждать, когда метательные машины триремы обрушат свои снаряды на скопление бриттов.

Потом с громкими, резкими щелчками заработали тяжелые стрелометы. Огромные металлические стрелы, попадая и тесную толпу, легко находили множество жертв, и теперь к варварским боевым кличам добавились не менее громкие вопли раненых и умирающих. Находившиеся на борту триремы лучники добавили к залпу машин ливень своих легких стрел, под которым бритты, многие из которых не имели доспехов, падали, как побитые градом ростки. Когда боевые машины триремы вкупе с прилежно работавшими стрелками проделали в рядах варваров заметные бреши, капитан головного транспорта подал сигнал и гребцы снова налегли на весла. Суда двинулись к берегу, и легионеры подняли щиты над головами, прикрываясь от мгновенно забарабанивших по ним метательных снарядов и стрел. А вот моряки, в отличие от солдат, ни щитов, ни доспехов не имели, и, когда ведущий транспорт приблизился к суше, одно из весел с левого борта, войдя в воду, вдруг безжизненно замерло. Оба его гребца были выведены из строя: один, еще живой, стонал на палубе, пронзенный сразу двумя стрелами, а его напарник уже не двигался, ибо вражеская свинчатка уложила его на месте, через глазницу проникнув в мозг. Это сбило работу всего ряда весел левого борта. Судно начало разворачивать, и Катон, осознав размеры грозящей опасности, бросил щит с копьем и схватился за свободную рукоять, пытаясь вытащить лопасть весла из воды. Борясь с непривычным и тяжеленным орудием, рассчитанным на двоих сильных малых, он делал все возможное, чтобы удерживать судно от разворота, тогда как по бортам и по палубе непрестанно молотили метательные снаряды, а в доски настила впивались стрелы.

Он рискнул бросить взгляд через борт и увидел, что транспорт вот-вот уткнется в берег. В следующий миг днище заскребло по отмели. Судно остановилось, капитан приказал своим людям прекратить греблю и укрыться от обстрела. Катон отпустил неподатливое весло и, сознавая, что взоры всей центурии устремлены на него, снова подхватил с палубы щит и копье.

— Помните, ребята, — крикнул он, — это им за Макрона! Копья к бою!

Люди поднялись на ноги. Находившиеся впереди перебежали на палубную надстройку, где имелся простор для замаха.

— Бросай!

Едва копья взмыли в воздух, как легионеры из задних рядов торопливо снабдили метателей новой партией оружия для следующего броска. Наконец центурия израсходовала весь запас метательных копий — и как раз вовремя, ибо трирема тоже прекратила обстрел врага.

Момент настал.

Где-то на задворках сознания юноши промелькнула мысль страшном риске и об абсолютной бессмысленности того, что он вознамерился сейчас предпринять, и Катон понял: действовать нужно немедленно, пока страх исподволь, изнутри не разрушил его решимости задать бриттам трепку. Собравшись с духом, молодой человек громко крикнул: «За мной!» — и перемахнул через борт. Он вошел в воду по грудь, подошвы слегка погрузились во что-то мягкое, илистое. Вокруг с плеском плюхались в реку бойцы его центурии.

— Вперед! Вперед! — вскричал Катон, устремляясь к берегу и стараясь перекрыть своим криком все остальные шумы.

Бритты прекрасно понимали, что главное для них — не позволить римлянам закрепиться на берегу, а потому они тоже в едином порыве ринулись к реке и встретили легионеров еще на мелководье в надежде не дать тем добраться до суши. Оба войска сшиблись, к боевым кличам добавился лязг металла. Огромный варвар, подняв тучу брызг, устремился к Катону, замахиваясь копьем. Юноша принял удар на свой щит, отбил копье в сторону и с четкостью, достойной похвал покойного Бестии, умелым контрударом вонзил в бок противника чуть ли не по рукоять из слоновой кости завещанный ему старым воителем меч. Высвободить оружие он сумел достаточно быстро, и как раз для того, чтобы рубануть им по голове следующего врага. Шаг за шагом, стиснув зубы, сквозь которые прорывалось нечеловеческое, яростное рычание, он неуклонно двигался к берегу, разя каждого, кто оказывался на его пути. Взбаламученная поверхность воды то отливала белым и серебристым в ярких, льющихся с неба лучах, то взметала вверх красные брызги, и те искрящимися рубинами осыпались на сошедшихся в смертельной схватке бойцов.

Растревоженный ногами донный ил мелководья смешивался с расползавшейся по нему кровью, в то время как римляне неудержимо рвались к суше, куда уже сумели пробиться некоторые легионеры. Между тем доставившие их на вражеский берег суда столкнули обратно в реку, и гребцы изо всех сил налегли на весла, чтобы как можно скорее доставить с римского берега еще одну партию римских солдат.

До прибытия подкрепления Катону и высадившимся с ним римлянам предстояло действовать самостоятельно и держаться, несмотря ни на что. Теперь вода доходила юноше лишь до лодыжек, и ему приходилось двигаться осторожно, чтобы не поскользнуться на илистом дне. Он, страшно скалясь, отражал удары щитом и делал выпады с неумолимой методичностью боевой машины. Бойцы его центурии, едва позволила глубина, без всякого приказа сомкнули щиты — сказались годы безжалостной муштры и боевой опыт. Первоначальная неразбериха уступала место более привычному для римлян сражению в боевом строю.

— Налево, за мной! — выкрикнул Катон, увидев отчаянно напиравших на варваров парней с соседнего транспорта.

Его центурия, тесня врага, выбралась на покрытую притоптанной травой почву и стала смещаться влево, к своим. Все это время бритты яростно молотили по римским щитам мечами, топорами и копьями. Не все удары удавалось отбить — воин, дравшийся рядом с Катоном, вдруг вскрикнул и вывалился из шеренги: зазубренное копье пробило ему икру. Злорадно повернув древко, бритт вырвал свое оружие из врага вместе с изрядным куском его плоти. Римлянин истошно взвыл, но тут же смолк под градом обрушившихся на него ударов. Центурия сомкнулась, мгновенно ликвидировав образовавшуюся брешь, и опять стала сближаться со своими. Постепенно различные группы высадившихся порознь римлян подтянулись друг к другу, пока наконец не сформировался прочный боевой строй из четырех или пяти сотен человек. Однако бритты налетали этот строй тысячами, отчаянно стремясь сбросить захватчиков обратно в реку.

— Держись, ребята! — кричал Катон снова и снова, без устали вонзая острую бронзу в торсы и лица врагов, как только у него появлялась такая возможность.

Щит его содрогался под их мощными ударами, однако это свидетельствовало лишь о военном невежестве варваров, в большинстве своем необученных ополченцев, которые, при всей их отваге и силе, дрались как придется и лупили куда попадет. Другое дело, что недостаток умения бритты имели возможность возместить за счет своего численного превосходства, и, хотя земля была усеяна телами убитых и раненых соплеменников, они продолжали атаковать с почти демонической одержимостью. Создавалось впечатление, будто они находятся под властью колдовских чар, что, возможно, не расходилось с действительностью. За спинами рвущихся в битву бриттов Катон приметил разбросанные кучки причудливо одетых людей со всклоченными бородами и молитвенно вскинутыми руками, пронзительно выкрикивавших какие-то дикарские заклинания или проклятия. Холодок пробежал по спине Катона, когда он понял, что это, должно быть, и есть те самые таинственные друиды, рассказами о которых в Риме пугали детей.

Впрочем, времени у него хватило лишь на беглый взгляд.

О друидах тут же пришлось забыть, ибо ему пришлось иметь дело с новой проблемой.

На шестую центурию внезапно накинулся отборный отряд бриттов, вооруженных и обученных гораздо лучше большинства их соплеменников. Легионеров стали теснить назад к реке. Несколько бойцов Катона полегли сразу, другие стали терять равновесие, оскальзываясь на влажной почве, и сплошная стена щитов начала распадаться. Прежде чем Катон, заметив опасность, успел сплотить строй, он боковым зрением приметил движение справа и, повернувшись, едва успел сфокусировать глаза на ощерившейся физиономии дикаря. В следующее мгновение варвар сшиб его с ног, и оба противника покатились по отмели.

Перед глазами Катона вспыхнуло солнце, рассыпались сверкающие брызги, а потом мир потемнел. Вода наполнила его рот, он начал задыхаться. Бритт навалился на него сверху, подбираясь к горлу, в то время как Катон, выронив меч и щит, вцепился в плечи врага, пытаясь таким образом вытянуть себя из воды, где (что отстраненно удивило его) не было слышно звуков сражения, то есть царила почти абсолютная тишина. Варвар, могучий и мускулистый, одолевал, однако отчаяние придало уже задыхавшемуся юноше сил. Нашарив вслепую лицо противника, он изо всех сил ткнул пальцами в его глаза. Хватка ослабла, и Катон рывком, с плеском выдернул голову из воды, жадно хватая ртом воздух. Он продолжал давить варвару на глаза, и тот, взревев от боли, схватил Катона за запястья, а потом инстинктивно обрушил на него свой кулак. Пришедшийся по щеке удар был так силен, что в глазах у юноши потемнело, и он снова оказался под водой. А сверху на него опять навалился варвар.

Ну все, мелькнуло в сознании Катона, это конец. Казалось, голова его вот-вот лопнет, и как он ни бился и ни извивался, все было безрезультатно. Меньше чем в локте от его расширенных глаз серебрилась поверхность воды. А над ней простирался спасительный воздух, но с таким же успехом расстояние до желанного глотка жизни могло составлять целую милю. Последняя мысль Катона была о Макроне, о том, что, увы, ему так и не удалось по-настоящему отомстить за него. Потом вода сделалась красной, и солнечный свет потускнел от густого облака крови. Руки бритта по-прежнему сжимали его горло, но появилась и третья рука. Она вошла в воду, нащупала ремни доспехов и бесцеремонным рывком вытянула юношу на ослепительный солнечный свет. Лицо Катона прорвало подернутую красной пленкой поверхность воды, горящие легкие наполнились воздухом. Потом он увидел тело бритта. Голова варвара была почти отсечена, лишь какие-то мускулы и сухожилия крепили ее к телу.

— Все в порядке? — спросил легионер, продолжая удерживать его за ремни, и Катону, еще не восстановившему дыхание, удалось лишь кивнуть. Маленькая горстка легионеров шестой центурии сомкнулась вокруг них, отражая удары ближайших бриттов.

— Мой меч?

— Вот он, командир. — Легионер выудил оружие из воды. — Славный клинок. Тебе следует его беречь.

Катон кивнул:

— Спасибо.

— Не за что, командир. Центурия не может позволить себе терять в день по центуриону.

Тряхнув в последний раз головой, чтобы прояснить сознание, Катон поднял щит, принял меч и, оглядевшись, понял, что битва утратила первоначальное ожесточение. Первый порыв неистовой жажды крови иссяк, усталость начала брать свое, и теперь уже ни бритты, ни римляне, похоже, не стремились к мученической кончине. На некоторых участках схватка замерла вовсе: группы противников замерли с оружием наготове, выжидая, когда неприятель сделает первый шаг. Потом юноша посмотрел за реку и увидел, что посадка второй партии легионеров на транспортные суда почти закончилась.

— Парни, ждать осталось совсем недолго! — крикнул он своим и зашелся в кашле. — Подмога уже на пути сюда.

В следующий момент до его слуха донесся стук боевых механизмов триремы, и он, проследив за полетом метательного снаряда, увидел, что к берегу приближается свежий дикарский отряд. В центре колонны двигалась разукрашенная слишком пышно, даже по варварским меркам, великолепная колесница, на которой стоял рослый вождь с длинными струящимися русыми волосами. Воздев копье, он возгласил какой-то призыв, и его люди ответили дружным гортанным ревом. В их одеяниях и том высокомерном презрении, с каким они игнорировали обстрел с триремы, было что-то пугающе знакомое.

— Не те ли это ублюдки, что налетели на нас прошлой ночью?

— Может, и они. — Легионер прищурился. — Темно было, да и не так долго мы с ними контачили, чтобы их толком запомнить.

Друиды доводили себя до полного исступления, пытаясь побудить утративших пыл ополченцев усилить натиск на римлян, и появление подкрепления вызвало у них восторженный вой.

— Внимание, парни! Новый враг слева!

Это сообщение пронеслось вдоль всей римской линии, и центурион, ближе всех находившийся к новой опасности, быстро перестроил своих людей, образовав фланговое прикрытие. Он успел как раз вовремя, ибо новоприбывшие бритты не стали тратить время на развертывание и прямо с марша устремились в дикую, яростную атаку. Их решимость разбить врага и отвага подкреплялись отменным умением вести бой, так что, когда зазвенели клинки, стало ясно, что чаша весов начинает клониться в сторону туземцев.

Тревожный взгляд на реку показал Катону, что первое судно уже отчалило и что матросы гребут изо всех сил, стараясь добраться до берега как можно скорее. Однако яростный удар свежих сил и пламенные призывы друидов всколыхнули боевой дух ополченцев, и те с возрожденным мужеством устремились на римские щиты.

— Держись! — кричал Катон. — Крепи строй! Еще чуть-чуть! Мы их удержим.

Остатки шестой центурии соединились с горсткой других легионеров и упорно удерживали небольшой участок земли, захваченный ими на вражеском берегу Тамесиса. Один за другим они падали, и их оставшиеся в строю товарищи смыкались еще плотней, но, хотя за жизнь каждого римлянина варвары платили несколькими своими, стало ясно, что окончательный разгром высадившихся войск дело уже решенное. Левый фланг римского фронта, если потрепанные центурии вообще составляли какой-нибудь фронт, медленно отступал под неистовым напором дружины светловолосого вождя. Поскольку никакой возможности обратиться в бегство у римлян не было, они все дрались и дрались, пока не погибали там, где стояли.

Из примерно тысячи десантников первой волны наступления в живых оставалось не более половины, и тут Катон с ужасом увидел, что транспортные суда сносит течением. Они причалили к берегу шагах в двухстах ниже того места, где шла отчаянная схватка, однако бритты настолько сосредоточились на уничтожении первой партии римлян, что вторая смогла высадиться, не встретив никакого противодействия. Катон разглядел алый гребень шлема легата и легионный штандарт, вокруг которого высадившиеся спешно сформировали строй, а затем быстрым маршем двинулись вдоль реки. Бритты наконец спохватились и, благо численность позволяла им разделиться, в немалом количестве устремились навстречу новой угрозе. Сердце Катона сжалось, когда он увидел, что отряд Веспасиана сначала замедлил движение, а потом и вовсе остановился шагах в пятидесяти от товарищей, изнемогавших под напором врага.

На левом фланге римлян прижали к самой воде, и бритты, почуяв скорую победу, усилили натиск, сотрясая воздух громовыми кличами, а щиты едва державшихся на ногах легионеров — могучими ударами мечей, копий и топоров. Казалось, еще мгновение, и остатки головного десанта будут сброшены в реку и втоптаны в прибрежный ил.

Но когда это мгновение миновало, произошло нечто неожиданное. Варварский боевой рог вдруг возвысил над шумом сражения свой хриплый рев, и, к изумлению Катона, бритты начали выходить из боя. Последний воин, с которым он обменялся ударами, попятился, а потом, оказавшись вне досягаемости римских мечей, повернулся и побежал прочь от реки.

И такое происходило повсюду. Пестрая волна варваров отхлынула от едва не рухнувшей линии римских щитов назад, к обступившим колесницу вождя друидам. Затем, не впадая в панику и не теряя готовности к обороне, враг под возобновленным обстрелом с триремы поднялся по прибрежному склону, перевалил за его гребень и пропал из виду.

Катон уставился на поле боя, усеянное порубленными телами и оглашаемое криками раненых, едва ли способных поверить в то, что они еще живы. Теснившиеся вокруг уцелевшие воины его центурии в недоумении уставились друг на друга.

— Какого долбаного хрена они задумали? — растерянно пробормотал кто-то.

Катон лишь устало покачал головой и вложил меч в ножны.

Прибывшие с Веспасианом легионеры, изменив направление своего движения, сформировали заслон между отступавшими бриттами и прискорбно малым количеством десантников первой волны.

— Они что, испугались ребят, переправившихся с легатом? И задали драла? Да быть такого не может!

— Ясное дело, не может, — согласился Катон. — Их спугнуло что-то другое. Что-то еще.

— Эй, смотрите туда! Налево.

Катон обернулся в указанном направлении и увидел появившиеся из-за речной излучины и стремительно приближавшиеся темные фигуры.

— Это кавалерия, только вот наша или не наша? Сдается мне, все-таки наша.

Через некоторое время сомнений не осталось — верховые скакали под римскими штандартами. Плавт не напрасно послал всадников вверх по реке, на поиски брода. Конные когорты батавов весьма кстати появились на фланге у бриттов, как раз вовремя, чтобы спасти поредевшие центурии Второго легиона от поголовного избиения. Но спасители не были встречены ликующими криками: у измученных, вымотанных людей на это не осталось сил, и они, осознав, что смерть им больше не угрожает, просто валились наземь там, где стояли. И все солдаты шестой центурии, те, разумеется, кому посчастливилось уцелеть, тоже растянулись прямо на истоптанной множеством ног, залитой кровью и покрытой грязью береговой кромке, от чего их командира, Катона, удерживало лишь чувство долга. Как исполняющий обязанности центуриона он не мог позволить себе расслабиться, пока не произведет перекличку, не установит размеры потерь и не подготовит отчет для легата. Он знал, что обязан все это проделать, хотя теперь, когда отпала необходимость с нечеловеческим напряжением защищать свою жизнь, мысли его стали путаться, голова не хотела работать, а ему самому больше всего на свете хотелось прилечь. Даже сама мысль о возможности отдохнуть навевала сонливость, веки опускались все ниже, тело непроизвольно начало крениться вперед, и он наверняка рухнул бы ничком, если бы пара крепких рук не уперлась в его плечи.

— Катон!

— Что? Что? — пробормотал он заплетающимся языком, пытаясь разлепить веки.

Те же руки как следует встряхнули его, выводя из вызванного усталостью ступора.

— Катон! Какого долбаного хрена ты сделал с моей центурией?

В заданном вопросе слышалась горечь, но знакомый ворчливый тон, к которому юноша так привык за последние месяцы, мог принадлежать только одному человеку. Не веря ушам, Катон открыл-таки глаза и уставился на вопрошавшего.

— Макрон?!