Гиблые фантазии и алмазные сердца
«Песни о Городе», Джеймс Макфарлан, — шепчет Горбалс, благоговейно разглядывая золотые буквы на обложке. — Подарок? Мне? Спасибо тебе, Мара. — Однако книгу взять не решается.
— Почему вы все так боитесь книг? — Мара лежит на траве под деревьями. Она устала и измучена долгими безрезультатными поисками.
— Они гиблые, — напоминает Бруми-ло, тревожно поглядывая на Клэйслэпса, который ползает по земле рядом с книгой. — Так говорит Кэндлриггс.
— Эта книга не гиблая. Она лежала очень далеко от воды. Я нашла её в комнате высоко в башне.
— Бруми-ло сказала мне, что ты туда ходила, — шепчет Горбалс. — Смотри, чтобы Кэндлриггс не узнала.
— Я сама ей скажу, — отвечает Мара. — Потому что я хочу понять, почему она так боится этого здания и книг. Горбалс, — она садится, — тебе надо завтра поехать со мной. Это изумительное место. Там столько книг и всяких древних вещей, ты не поверишь! Пожалуйста, Горбалс, мне нужна твоя помощь! Это очень важно. Если ты хочешь, чтобы у тебя было будущее, ты должен пойти. — Мара поднимает книгу и настойчиво протягивает её Горбалсу. — Может, это написано специально для тебя. На, почитай.
Горбалс берёт книгу так нерешительно, словно боится, что она взорвётся у него в руках.
— Моя мама любила слова, — бормочет он. — Она научила меня читать по страницам, которые вылавливала в воде… как ты. Она тоже не слушала Кэндлриггс.
Горбалс осторожно переворачивает страницы. А Мара занимает своё место рядом с остальными древогнёздами около закатного костра. Вдали слышится перезвон. Айброкс подкидывает в костёр горсть лаванды, и в воздухе разливается мягкий успокаивающий аромат. Мара чувствует, как расслабляется её усталое тело, отключается от забот утомлённый ум; ей не мешает даже грохот, поднятый водяной шпаной.
Внезапно Горбалс громко вскрикивает от удивления — его глаза прикованы к книге:
— Мара, ты была права! Древогнёзды, слушайте:
И шум и грохот городской
Терзают слух усталый мой…
Этот поэт знал про трезвон, и тоже терпеть его не мог!
Мара удивлённо вскидывает брови.
— Эта книжка написана лет двести назад. Тогда не было никакого трезвона.
— Значит, был, — отвечает Горбалс. — А иначе, откуда же он узнал об этом? Послушайте, как он пишет!
«Сердца чисты и твёрды, как алмаз…» А это про что?
Ни литеры не уцелеет,
Чтоб подтвердить: их жизнь не сон…
— Что такое литеры? — спрашивает Горбалс. — Это как-то связано с литрами?
— Литера — это буква, — негромко отвечает Кэндлриггс.
Она сурово хмурится, глядя на книгу в руках Горбалса. Потом оборачивается к Маре. Но Мара готова к неприятному разговору.
— Ты была в библиотеке университета? Что ты там делала?
— У… чего? — удивленно спрашивает Горбалс.
— Университет, — раздраженно отвечает Кэндлриггс. — Древнее место учения и знаний.
— Так вот что это такое, — бормочет Мара.
— Почему же ты запрещаешь нам туда ходить? — восклицает Горбалс. — Ты всегда говорила, что это гиблое место, которое приносит только горе и страдания. Что книги — это яд. Почему?
— Потому что так оно и есть, — отвечает старуха. — Ты больше не пойдешь туда, Мара.
— Я должна, — говорит Мара. — Потому что мне кажется, там можно узнать о том, как нам быть дальше. Вы же сами этого хотите, разве не так?
Кэндлриггс смотрит на неё с яростью, но потом её круглые совиные глаза заволакивает печаль.
— Разве знание приносит страдания, Кэндлриггс? — спрашивает Молиндайнар. — Или горе? Может, в этих книгах есть новые рецепты мазей и травяных настоев? А я так мало знаю. Нам нужно столько лекарств…
Кэндлриггс горестно качает головой.
— Мара считает, что книги тоже могут быть частью Предсказания, — вставляет Бруми-ло. — Ведь Тэнью держит на коленях книгу.
Вся дрожа, старуха поднимается на ноги и показывает вверх, в сторону небесного города.
— Вон оно, горе, к которому приводит знание. Город, который живёт только для себя, в собственном мире грёз и фантазий, не желая знать об остальном мире. Не спрашивайте меня ни о чём. У меня не хватит сил рассказать эту историю. — Кэндлриггс вздыхает. — Но если Мара считает, что книги — часть Предсказания, то я ей верю. Неважно, нравится мне это или нет.
Кэндлриггс тяжело опускается на свое место. Бруми-ло и Молиндайнар пытаются успокоить её, но она только отмахивается.
Горбалс осторожно откашливается.
— Этот Джеймс Макфарлан писал о Нижнем Мире. И его стихи гораздо лучше моих. Если… если Кэндлриггс не против, сегодня на Закате я произнесу его слова, а не свои.
Кэндлриггс что-то бормочет, глядя в огонь, но, судя по всему, возражать не собирается.
— Что, своих слов не осталось? — злорадно хихикает Поллок. — Приходится красть чужие?
— Я не краду, — холодно отвечает ему Горбалс. — Мне хватает своего, и чужого мне не нужно.
Они со злостью смотрят друг на друга.
— Прекратите, — просит Бруми-ло. — Ненавижу, когда вы ссоритесь. Почему сегодня всё идет не так?
— Солнце вот-вот зайдёт, а вы всё препираетесь, — ворчит Кэндлриггс. — Что ж, читай этого древнего поэта, Горбалс. А мы посмотрим, на что больше похожи его слова: на бесценное сокровище или на яд.
Солнце скрывается за стеной, перезвон колоколов стихает. Горбалс торопливо листает страницы, потом вдруг останавливается и всматривается в текст.
— «Погибший город», — объявляет он. — Я почитаю отсюда.
Древогнёзды затихают, поудобнее устроившись перед угасающим костром. Горбалс начинает читать:
Здесь, среди мёртвой тишины,
Шаги людские не слышны.
Мара так отчетливо представляет себе всё, о чём читает Горбалс, что по коже у неё ползут мурашки.
От жара небеса дрожат,
Нависли прямо над землёй.
И тени от колонн лежат
Огромной чёрной пятернёй.
Откуда он знал, удивляется Мара. Неужели он видел во сне то, что через сотни лет стало явью?
Напрасно новый день встаёт;
Лучами полумрак пропорот.
Он никогда не оживёт —
Проклятый и прекрасный город.
Закат пылает точно кровь
Давно ушедших поколений.
С приходом тьмы вернутся вновь
Воспоминания и тени.
Провалами зияют стены,
И слышен смех и плач гиены.
Некоторое время все молчат.
— Он знал про наш город, — шепчет наконец Бруми-ло. — Но что такое гиена?
— Животное, которое издает ужасные звуки, похожие на визгливый хохот и вой, — отвечает Кэндлриггс.
— Так ведь мы их слышали, правда же? — говорит Айброкс. — Мы слышим этот смех и плач каждый раз, когда городские ворота открываются, чтобы впустить белый корабль. Гиены — это небесные люди в оранжевом, которые врываются в наш мир и утаскивают с собой крысоедов.
Он говорит о морской полиции в оранжевой форме, догадывается Мара, и о вое сирен.
— Они забирают с собой шпану? Куда?
— В небесный город, — отвечает Горбалс.
— Но зачем?
— Заставляют крысоедов работать, ведь те умеют глубоко нырять. И лазят быстро и очень высоко, словно настоящие крысы, — объясняет Поссил. — Мы с Поллоком видим их иногда, когда уходим в опасные районы на той стороне воды, рядом с центральными башнями и городскими воротами.
— Мерзкие они, эти крысоеды. — Поллок брезгливо сплевывает. — Очень хорошо, что небесные люди их забирают. Я, может, и сам бы начал их отстреливать, если бы небесные люди этого не делали.
Мару его слова приводят в ярость, но она сдерживается, желая узнать побольше.
— А что их заставляют делать?
Поссил и Поллок переглядываются.
— Туннели строить, — зевает Поллок.
— И мосты, — пожимает плечами Поссил.
Мара вспоминает про отборщиков в лодочном лагере, и ей становится нехорошо. Если небесные люди используют в качестве рабов таких как Винг, то, может статься, и людей в лагере отбирают для тех же целей? Делают из них рабов! Мара вспоминает свой необъяснимый страх при виде полицейских и понимает, что её догадка верна.
В вышине сверкает небесный город. Еще выше сияют звезды — как алмазы.
Сияют души, точно звезды… — бормочет Горбалс, —
Им в глубине ночной Вселенной
Не нужны ни дворцы, ни замки,
Ни залов пышных красота…
Мара думает о сокровищах, без толку пылящихся в огромных залах заброшенного университета, — обо всех фантазиях и людских грёзах, запечатлённых в книгах. Если Новый Мир превращает беженцев с затонувших островов в рабов, заставляя их строить свою империю, значит, это отвратительное, гиблое место. Она не хочет там жить, никогда! Она хочет сбросить небесный город с небес. Завтра она снова отправится на поиски сведений об Арктике, в которой живут атапаски. Она будет искать и искать до тех пор, пока не найдёт то, что ей нужно. Мара представляет себе Роуэна, укутавшегося в одеяло и съежившегося на дне лодки. Только бы он ещё был жив! Она должна найти эту книгу. И как можно скорее.
* * *
Мара наблюдает, как Бруми-ло кормит своего малыша. Сейчас она кажется такой счастливой и одухотворённой, что Мара даже немножко завидует ей, хотя и не понимает до конца причины этого счастья. Но вот Бруми-ло укладывает Клэйслэпса спать и с улыбкой смотрит на Мару.
— Завтра Клэйслэпс увидит свой двухсотый Восход, — гордо сообщает она, раскачивая люльку под непонятные и диковинные звуки: это внизу под деревом кто-то из древогнёздов играет на странном музыкальном инструменте, сделанном из веток, костей, перьев, кусочков металла, пластика и стекла.
— Будем отмечать, — объявляет Кэндлриггс. Она уже пришла в себя после неприятной сцены у закатного костра. — Посмотри, Бруми-ло, я подарю ему мягкий мячик. — Она демонстрирует клубок, сплетённый из трав.
Бруми-ло с улыбкой поднимает глиняную чашечку. Мара видела, как она лепила её из глины, сушила и красила красным ягодным соком.
— Я слепила ему его первую чашку. — Она поворачивается к Маре. — Сколько ты видела Восходов, Мара? Наверное, примерно на тысячу меньше, чем я.
— С тех пор, как я здесь? — недоуменно спрашивает Мара.
— Нет, всего в жизни, — улыбается Бруми-ло.
— Откуда я знаю? — смеётся Мара.
— Не знаешь? — удивляется Бруми-ло. — Я, например, видела шесть тысяч шестьсот тридцать четыре Восхода.
— А я шесть тысяч двести семьдесят восемь, — вставляет Горбалс. — А Кэндлриггс больше тридцати тысяч.
— Там, где я жила, мы считали время годами, — объясняет Мара. — Мне пятнадцать лет.
— Годами? — Горбалс морщит лоб. — Мама говорила мне про годы, когда я был маленьким. Год как-то связан с солнцем…
— Год проходит от одной зимы до другой, — говорит Мара, пытаясь вспомнить: то ли Земля за это время делает круг вокруг Солнца, то ли наоборот. Чем больше книг она читает, тем больше осознает, как мало знает.
— Год — это слишком долго, — качает головой Горбалс. — День запомнить проще.
— Но так много дней запомнить сложно, — возражает Мара.
— Наоборот, легко, — говорит Горбалс. — Просто прибавляешь день за днём. А в конце каждого дня можно подумать о том, как ты его прожил. А про год подумать нельзя, он слишком длинный.
— Земля живёт по годам, — объясняет Мара. — И мы тоже.
— Люди живут по Восходам и Закатам, — настаивает Горбалс. — Это ёж или белка могут считать свою жизнь годами, потому что зимой они спят, а летом бодрствуют. Но мы-то ложимся на Закате и встаем на Восходе. Значит, наша жизнь исчисляется днями.
Поллок, растянувшись на земле, с аппетитом жует жареного кролика. Что-то такое есть в его больших, неподвижных, как болотная вода, глазах, что ужасно не нравится Маре. Она не понимает, что общего может быть у Бруми-ло с Поллоком. Хотя Клэйслэпс — ребенок Поллока. Поллок иногда качает его люльку и звенит погремушкой, но ухаживает за малышом исключительно Бруми-ло. А Поллок предпочитает на всю ночь уходить на охоту с непоседой Поссилом, а потом спать весь день напролёт. Поссил Маре тоже не особенно нравится, но, возможно, ей пригодятся их охотничьи способности, когда придёт время осуществить план, постепенно зреющий у неё в голове.
— Я хотела попросить Поллока кое о чём, — говорит Мара.
— Поллока?! — Горбалс кидает на него презрительный взгляд. — От него никакой пользы, кроме вреда, не дождёшься.
Вместо ответа Поллок швыряет в Горбалса обглоданную кроличью ножку, и очень доволен, когда та попадает в цель. Горбалс хватает здоровенный сук и уже собирается треснуть им Поллока, но тут вмешивается Айброкс и обещает изжарить на костре обоих, если они не угомонятся.
— Почему Горбалс и Поллок всё время ругаются? — шепотом спрашивает Мара у Бруми-ло. — Из-за чего они так друг друга ненавидят?
Нежное лицо Бруми-ло каменеет. Она наклоняется, чтобы подкинуть в костёр несколько хворостинок.
— Из-за меня, — шепчет она наконец.
— Из-за тебя? — удивляется Мара. — Но каким образом?
Бруми-ло придвигается к Маре поближе, чтобы их никто не услышал.
— Когда-то Горбалс любил меня, — говорит она грустно. — Но я убила его любовь. И теперь ничего не исправить. Он ненавидит Поллока, хотя ко мне и Клэйслэпсу относится, вроде бы, неплохо. Мне не на что обижаться.
— Но что произошло?
Бруми-ло испуганно оглядывается на Горбалса и Поллока, но те уже заняты другими делами.
— Однажды ночью, вместо того чтобы спать в гнезде, я пошла с Поллоком, — шепчет она. — Я никак не могла заснуть, и было очень душно. Небо было голубое и прозрачное, как стекло — стояла середина лета, когда вообще не темнеет, и мне было жаль тратить такую ночь на сон. У Горбалса, как всегда, голова была забита стихами, а я… я была одна, и мне всё надоело. А тут Поллок принялся рассказывать мне про крошечный островок, на который мы никогда не ходим, потому что это опасно. Небесные люди убивают всякого, кто приблизится к тому месту, если только он не из их мира.
Поллок сказал, что знает тайную дорогу к этому острову, через старый мост, который выступает из воды только во время отлива. Он сказал, что мы можем пойти туда и посмотреть, как открываются городские ворота и входит белый корабль. Ещё он сказал, что на острове полно всяких чудес и волшебства, а их-то как раз и не хватает в такую ночь. Он рассказал про необычное растение, которое растёт только на этом острове и которое мне захотелось попробовать. Мне стало так любопытно, что я пошла с ним.
Но от этого растения я словно опьянела, и Поллок показался мне совсем неплохим парнем. А на утро у меня ужасно болела голова, мне было плохо, и Поллок снова стал обычным Поллоком. Мне хотелось убежать от него и забыть обо всём, что между нами произошло. Я не хотела, чтобы Горбалс узнал об этом, и заставила Поллока пообещать, что он будет молчать. Но мне не удалось ничего скрыть, потому что после этой странной ночи появился Клэйслэпс. Вот почему Горбалс и Поллок не любят друг друга.
— Он разбил тебе жизнь, — серьёзно говорит Мара. — Он украл её. Горбалс прав, он вор.
— Моя жизнь не разбита, — возражает Бруми-ло. — Клэйслэпс — это самое удивительное чудо, которое случилось в моей жизни. И я сама виновата в том, что запуталась в собственных мечтах.
— Но ведь ты по-прежнему любишь Горбалса? — спрашивает Мара.
— Это не имеет значения, — сухо отвечает Бруми-ло. — Он выстроил высокую стену вокруг своего сердца, чтобы не подпустить меня к себе. Стену из слов.
Сидящая рядом Молиндайнар вздыхает и качает головой, не переставая перетирать в горшочке какие-то коренья. Мара ласково обнимает Бруми-ло. Она не знает, что сказать.
— О чём ты хотела попросить Поллока? — спрашивает Бруми-ло, слабо улыбаясь.
— Хочу, чтобы он немного поохотился для меня.
— Что ж, он слопал целого кролика, так что должен быть в хорошем расположении духа, — сухо замечает Молиндайнар. — Он, правда, вволю напился сидра, а после этого бывает особенно невыносим. Но ты, как-никак, Лицо на Камне, так что с тобой он будет повежливее.
Мара в упор смотрит на Поллока. Парень чувствует её взгляд, и хитро косится в её сторону, после чего начинает нервно ёрзать.
— Это не я, это Поссил! — наконец не выдерживает он. — Он посмотрел сегодня, пока тебя не было.
— Я не смотрел! — взвизгивает Поссил. — Это был ты, Поллок. Ты сказал, давай…
Поллок кидает на дружка угрожающий взгляд, и тот опасливо замолкает.
— Ты разглядывал мою волшебную машину?! — догадывается Мара. — Она вся в следах от твоих пальцев, Поллок!
Поллок вертится на месте, словно угодил в ловушку.
— Так, значит, пока меня не было, ты залез в мой рюкзак и порылся в моих вещах?
— Поллок! — возмущённо ахает Бруми-ло.
— Мне нужна твоя помощь, — говорит Мара. — Если ты согласишься сделать то, о чём я тебя попрошу, мы забудем об этом.
— Ты сделаешь то, о чём тебя попросит Мара, Поллок Полхорош, — произносит Кэндлриггс, — чтобы она простила тебя за то, что ты трогал её вещи. Даю тебе последний шанс, а не то ты будешь переименован в Нехорош. Ты слышишь меня?
Поллок хмуро кивает.
— Я хочу, чтобы ты поймал небесного жителя, — говорит Мара.
Все ахают. Поллок резко садится.
— Живого или мертвого? — спрашивает он шепотом. Его тусклые глаза становятся яркими и блестящими.
— Живого, — отвечает Мара. — Мне нужна только одежда. Потом его можно будет отпустить.
— Это не просто, — говорит Поллок, глядя на Поссила.
— Совсем не просто, — соглашается Поссил. — Понимаешь, чтобы кого-то поймать, нужно находиться на очень близком расстоянии к нему. Вот в чём вся штука. А чтобы оказаться на близком расстоянии, нужно подкрасться. А лучше Поссила здесь никто подкрадываться не умеет.
— Или нужно поставить ловушку, — хитро улыбается Поллок. — А для этого надо знать, на кого какую ловушку ставить. Главное — правильно расставить ловушку. Вот в чём вся штука. А лучше Поллока здесь никто ловушки ставить не умеет.
Мара слышит, как сдавленно охает Бруми-ло.
— Надо брать пример с паука, — самодовольно продолжает Поллок. — Вот уж кто умеет расставлять самые замечательные ловушки на свете! Пауки никогда ни за кем не бегают. Жертвы сами заходят в их симпатичную ловушку.
Бруми-ло, чуть слышно всхлипнув, встаёт и скрывается среди деревьев. Мара не выдерживает. Она вскакивает и изо всей силы бьёт Поллока по лицу, — тот громко вопит от неожиданности. Потом она хватает фонарик и бежит вслед за Бруми-ло, прислушиваясь к её тихим всхлипываниям. Мара нагоняет девушку на вершине холма, позади разрушенного здания.
— Я его ненавижу, — рыдает Бруми-ло. — У меня его ребёнок, а он, оказывается, просто отрабатывал на мне охотничьи приёмы. Я сама зашла в его симпатичную ловушку!
— Вот уж крыса похуже любого крысоеда, — говорит Мара. — Я врезала ему, и довольно сильно. Как ты думаешь, это тоже часть Предсказания? Лицо на Камне бьёт крысу Поллока?
Бруми-ло смеётся сквозь слёзы, потом тянет Мару за собой.
— Пошли, я покажу тебе один секрет.
Вертящиеся в вышине воздуховоды наполняют Нижний Мир вздохами и стонами. Бруми-ло, которая прекрасно видит в темноте, уверенно ведёт Мару за собой. Мара торопится следом, петляя между деревьями и большой палкой отгоняя летучих мышей от светлячкового фонарика.
На ветвях, тихонько ухая, сидят совы, похожие на маленьких призраков. Время от времени то одна, то другая, заметив среди корней или в сухой листве мышку, камнем пикирует вниз. Иногда в глубокой тени вспыхивают светящиеся точки — фосфоресцирующие мотыльки и ночные бабочки. Это единственный источник света, не считая фонарика, и Маре начинает хотеться обратно, поближе к костру и к гнезду. Куда Бруми-ло её ведёт?!
Наконец они останавливаются у густых зарослей ежевики. Бруми-ло лезет под колючие ветки и вытаскивает оттуда плоскую доску, завернутую в пластиковую плёнку. Осторожно размотав плёнку, она извлекает на свет большое потрескавшееся зеркало. Приглядевшись, Мара понимает, что никакое это не зеркало, а очень старательно подобранная мозаика из осколков стекла и зеркал. Осколки удивительно красиво сверкают в мерцающем свете фонарика.
— Это ты сама сделала?
— Да, — отвечает Бруми-ло. — Видишь, моя жизнь всё-таки не разбита. У меня есть малыш, а ещё — моя мечта. Теперь, правда, у меня на неё совсем нет времени. Всё время и силы забирает Клэйслэпс, но, может быть, когда он подрастёт, он мне поможет.
— А что это? — спрашивает Мара, восхищенно проводя пальцем по мозаике.
— Солнечная батарея. Я давно мечтаю о том, чтобы научиться собирать солнечную энергию и использовать её в нашем сумрачном мире. Этим зеркалом можно ловить солнечный свет по утрам и направлять его прямо на костёр, чтобы он сам зажигался. Я ещё не всё продумала, и зеркало недостаточно сильное чтобы отражать свет зимой, да и солнце каждый день немного сдвигается. Но когда-нибудь я всё сделаю как надо. У меня есть ещё одна мечта — научиться собирать солнечное тепло с помощью металлических пластин. — Бруми-ло вытягивает из-под куста ещё один пакет, набитый расплющенными кусочками металла. — Это я ещё далее не начинала. Но, вот увидишь, когда-нибудь нас каждое утро будут ждать огонь и горячая вода. Я думала и о других вещах тоже…
Бруми-ло мечтательно замолкает. А Мара понимает, что подспудно беспокоило её, когда она шла по длинным залам университета, разглядывая портреты и высеченные золотом имена. Там не было ни одной женщины-мечтательницы. Все имена, не считая парочки королев да ещё нескольких невнятных фамилий, были мужскими. Все великие мечтатели были мужчинами!
Теперь Мара начинает догадываться, почему так получилось. Женщины мечтали не менее сильно, чем мужчины — как сейчас мечтает Бруми-ло, — но их всё время затягивали повседневные заботы: приготовление еды, воспитание детей, строительство гнёзд. И ведь правда: малыш Клэйслэпс куда чудеснее любой мечты любого из этих золотых мечтателей.
— Ты должна и дальше работать над этим, — убежденно говорит Мара. — Это здорово.
В глазах Бруми-ло вспыхивает надежда, ведь она верит, что её поддерживает и одобряет Лицо на Камне.
— Не бросай свою мечту.
— Не брошу, — бормочет Бруми-ло, любовно поглаживая ладонью мозаику. — Теперь не брошу. Мы осуществим её вместе с Клэйслэпсом.
И пока они идут назад, к гнёздам, Мара размышляет о том, что, возможно, у всех этих золотых мечтателей мамы тоже были мечтательницами. И, может быть, как раз мамы-то и научили их мечтать. И Клэйслэпс тоже станет когда-нибудь знаменитым, потому что изобретёт солнечные батареи, о которых мечтала его мама. Но вспомнит ли кто-нибудь о Бруми-ло?
Если это будет зависеть от меня, обязательно вспомнят, обещает себе Мара.
А как же её собственная мечта? План, о котором она так долго мечтала, начинает принимать реальные очертания, складывается, подобно огромной мозаике.
Может быть, с помощью этого плана они все спасутся и обретут будущее. Но пока в её мозаике всё еще не хватает очень важных деталей, которые обязательно нужно отыскать.
Вернувшись на поляну, Мара некоторое время лежит под буком, на котором устроено её гнездо, пытаясь убедить себя в том, что на этой залитой водой Земле у кого-то действительно может быть будущее. Она лежит на спине, чувствуя под собой древесные корни, уходящие глубоко под землю, и глядя на ветви, тянущиеся высоко в небо. Каждое дерево — это чудо, доказательство того, что Земля жива! В это необходимо верить, если хочешь довести дело до конца.
Мара по-прежнему не считает себя Лицом на Камне, не особо верит в Предсказание, но если сумеет выполнить задуманное, то действительно спасет древогнёздов. Как будто она и вправду Лицо на Камне.
Мара устало вздыхает. Это Предсказание — словно камушек в ботинке, который она никак не может вытряхнуть.
Но её план основан на реальных расчётах, а вовсе не на мечтах и слепой вере в туманные предсказания о рыбах с кольцами, птицах и прочих символах и каменных статуях. Если бы только среди бумажных гор университета ей удалось найти карту и какие-нибудь подробности о горах в Арктике, да еще раздобыть одежду небесных жителей, чтобы выглядеть, как они! Тогда останется только узнать, где швартуются белые корабли. Беда лишь в том, что как раз эту часть плана пока ещё и застилает туман.
Вот бы отыскать киберлиса и попросить его о помощи…
Мара забирается к себе в гнездо и достаёт кибервиз, заряженный в короткие солнечные мгновения. При мысли о погружении в Сеть её охватывает привычное радостное волнение. Быть может, ей всё-таки удастся найти киберлиса. Но сейчас еще не время, еще рано. Сначала надо подготовить древогнёздов: посвятить их, хотя бы частично, в свой дерзкий план.
— Древогнёзды! — громко восклицает она, обращаясь к сидящим под деревьями людям. — Слушайте. Я хочу рассказать вам одну историю. Это история про людей под названием атапаски. Они живут в лесу высоко в горах на самой макушке Земли. Эти люди чем-то похожи на вас.
