К вечеру на западном горизонте появляется длинная вереница лодок. По мере ее приближения в плавучем городке растет недовольное бормотание. Нет мест, нет мест, — витает над лагерем. Уже видно, что новых лодок очень много. Недовольные голоса сливаются в общий хор.

— Это те самые, что ушли за грузовым судном! — выкрикивает кто-то.

Во взглядах людей читается безнадежность. Если лодки вернулись, значит, там, откуда приходят корабли, спасения тоже нет.

Из ворот вылетает отряд морской полиции, раздраженной количеством приближающихся лодок. Паля в воздух, полицейские вынуждают новоприбывших плыть мимо. Когда они удаляются, на лагерь обрушивается чувство вины.

— И куда же они теперь денутся? — перешептываются люди. Никто не знает ответа.

Мара напряженно вглядывается в уплывающие лодки, пока они не исчезают вдали. Ее всю трясет, ей хочется кричать им вслед, но ее все равно никто не услышит. Что, если в одной из лодок были ее родители?! Мара стискивает руки — так же, как стискивала их Розмари, ее мать — и мысленно молит лодки вернуться. Но они не возвращаются.

Проходит некоторое время, и в лагере начинается оживление. Прибыли отборщики. Никто не может толком объяснить Маре, что это такое, но каждые несколько недель морская полиция объезжает лагерь, под дулами пистолетов отбирая молодых, сильных и крепких. Их увозят в город. «Меня! Возьмите меня!» — умоляют люди, надеясь хоть таким способом пробиться в Новый Мир.

«Возьмите моего сына, мою дочь, моего ребенка…»

Впрочем, есть и такие, которые не могут объяснить, но нутром чуют, что отбор — это совсем не то, что кажется на первый взгляд. Мара тоже не понимает, почему вид отборщиков вызывает у нее такой ужас. Завернувшись в одеяло, она прикидывается слабой и больной. Нет, она отправится в город только после того, как разыщет свою семью! Рядом с собой она слышит умоляющий голос Кейт:

— Возьмите моего сына! Посмотрите, какой он здоровый и сильный!

Но Роуэн заставляет мать сесть и замолчать.

— Я не пойду, — упорно твердит он, кутаясь в одеяло.

Как только отборщики убираются восвояси, Мара поднимается на ноги. Она намерена прочесывать лодочный лагерь до тех пор, пока не отыщет родителей. Всё равно, здесь ей оставаться нельзя. Кейт видеть ее не может; во всём, что случилось, она винит Мару.

А Мара пытается убедить себя, что ничего не случилось. Тело в одеяле казалось таким маленьким и легким — трудно поверить, что это была Гейл. Ее осторожно передавали с рук на руки, из лодки в лодку, до самого моря. Потом сверток положили на обломок доски, подожгли и пустили по воде — так же, как остальные свертки до этого.

Вскоре сверток превратилась в пылающую звезду, скользящую по водной глади. Мара всё видела, но не могла поверить, что это правда, что этот горящий сверток — Гейл, ее лучшая подруга…

Она пролежала всю ночь без сна, словно молитву повторяя про себя последние слова Гейл: Иди и не останавливайся. Да, она будет идти и никогда не остановится, клянется себе Мара, пока не найдет свою семью. Она не знает, что еще можно сделать. На рассвете Мара складывает свои вещи в рюкзак, потом поворачивается к Роуэну, который сидит, скорчившись, в своем одеяле.

— Пойдем со мной, — зовет она. — Пожалуйста, Роуэн.

Роуэн с трудом открывает глаза.

— Я не могу их бросить, — отвечает он, имея в виду родителей.

— Если ты останешься здесь, то умрешь, — говорит она жестко, пытаясь расшевелить парня. Потом добавляет шепотом: — Это я во всём виновата.

— Нет! Не говори так.

— Если бы мы остались на Винге, Гейл была бы жива.

— Мы должны были уехать. Это не твоя вина. — Роуэн мягко сжимает ее руку, потом снова закрывает глаза.

— Пожалуйста, пойдем со мной, — умоляет Мара. — Мне кажется, я знаю, как пробраться в город…

— Ты и так уже натворила достаточно бед со своими идеями! — взрывается Кейт.

Мара поспешно встает, не смея заглянуть в глаза убитой горем женщины.

— Я тебя не забуду, — шепчет она Роуэну. — Я вернусь за тобой. Обещаю.

Мара нежно проводит рукой по его щеке, запихивает бутылку с остатками воды в рюкзак и уходит.

Она бродит весь день напролет, но так и не проходит лагерь до конца. Она зовет родителей до хрипоты, осматривает каждую лодку, ищет родное лицо, руку, прядь волос… Вконец обессилев, она останавливается. Здесь можно бродить всю оставшуюся жизнь. Конечно, родители ее тоже ищут; пора бы им уже встретиться! Мара чувствует, как в груди нарастает паника.

— Мара! — кричат издалека. Девочка знает этот голос! Она оглядывается в поисках знакомого лица.

— Сюда, сюда! — Это их соседка, Рут, хотя ее и трудно узнать. Мара торопливо карабкается через лодки, пробираясь к ней.

— Мама и папа тоже здесь? — взволнованно спрашивает Мара, пока беременная Рут осторожно обнимает ее.

Закусив губу, Рут качает головой.

— Зато ты здесь, — шепчет она. — Это уже хорошо.

— Но они где-то здесь, правда?

Рут смущенно отводит глаза.

— Ты должна сказать ей. — Муж Рут, Квинн, с трудом поднимается на ноги. — Не стоит подавать ей ложную надежду.

— Что сказать? — холодеет Мара. Она боится, она не хочет услышать ответ.

Рут по-прежнему смотрит в сторону.

— Мне очень жаль, Мара. Это случилось на второй день плавания. Мы пытались повернуть, чтобы подобрать тонущих, правда, пытались. Но волны были огромные как горы. — Мара помнит эти ужасные волны. — Лодка с твоими родителями перевернулась, — голос Рут дрожит, — и пошла ко дну. Ох, Мара! Только что она была здесь, и вдруг — ее уже нет!

Наверное, Джеми растерялся… Он ведь начинающий моряк. У него не было опыта Алекса, он не смог управиться с лодкой в бурном море…

— Я вам не верю, — безо всякого выражения говорит Мара. — Они здесь. Они должны быть здесь.

— Если бы они были здесь, они бы уже давно перерыли все лодки в поисках тебя, — мягко говорит Квинн, обнимая ее за плечи.

Мара чувствует, как рвутся наружу ее ужас и горе. На Винге она представляла себе разные кошмары, которые могут случиться с ними в плавании; например, как они сбиваются с пути посреди океана. Всё, что угодно, только не это. Это слишком страшно! Вся ее семья и ее лучшая подруга мертвы. Их больше нет в этом мире, а она жива.

— Ты молодая, сильная, умная, — шепчет Рут, крепко сжимая ее руку. — Ты выдержишь, я знаю. Может быть, тебя отберут, и ты попадешь в город. А пока оставайся с нами. Мы ведь тебе не чужие, Мара. И ребеночек вот-вот родится. Останься со мной, Мара. Ты так хорошо умеешь обращаться с малышами…

Но Мара почти не слышит ее. Она тупо смотрит на Рут, на остальных людей в лодке, но это не приносит ей ни малейшего утешения. Ее уже ничто никогда не утешит. Внезапно Мара приходит в ярость. Она ненавидит себя и весь мир. Никогда еще она не испытывала такой ненависти. Но эта ненависть заставляет ее взять себя в руки.

— На северной стороне лагеря остались Кейт, Алекс и Роуэн, — говорит она Рут. — Гейл умерла. Помогите им, пожалуйста.

Мара решительно отодвигает от себя Рут и выбирается из лодки. Она снова начинает перепрыгивать с борта на борт, пока не добирается до дальней границы лагеря. Прямо перед ней расстилается бескрайнее море, за спиной высится невообразимо гигантская стена. Мара опускается на корточки на краю самой последней лодки. Вечерний ветер разносит над лагерем многоголосый стон боли и отчаяния, смешанный со вздохами странных устройств, что безостановочно вертятся на башнях.

Страх и горе внезапно оставляют Мару. Она точно знает, что надо сделать, чтобы вырваться из этого кошмара. Это очень просто: надо прыгнуть. Потом — дело за морем. Мара осознала, какая тонкая пленка отделяет жизнь от смерти, как легко ее разорвать; пленка, более хрупкая, чем крылышко мотылька.

Она прорвет эту пленку.

Громкий взрыв смеха — звонкого, беспечного детского смеха — заставляет ее поднять голову. Мимо проносится мальчишка на круглой металлической крышке. Вокруг опор моста плещется целая куча этих «замурзанных ангелов», и Мара, на мгновение отвлекшись, с любопытством наблюдает за ними. За их пронзительными воплями она явственно различает другой звук. Она уже слышала его раньше, но тогда была не в состоянии думать о том, что это такое. Сейчас же Мара понимает, что весь этот дикий грохот, бряканье и звяканье доносятся из-за стены. Мара переводит взгляд на неприступную стену. Что там, за ней?

Громыхание раздается где-то совсем рядом. Ритмичные, оглушительные удары: словно миллионы железных крышек со всей силы бьются о большую кастрюлю. Грохот буквально сшибает с ног. Но Маре кажется, что она давно уже хотела услышать его, — как будто этот грохот, не желая прекращаться, бросает вызов всему миру. Он вбирает в себя всё — и лязганье за стеной, и вопли водяной шпаны, и стоны беженцев.

Мара снова смотрит на мальчишек, цепляющихся за свой металлический хлам, смеющихся, запрыгивающих на опоры моста, и, не раздумывая больше ни секунды, прыгает в грязную воду. Она сама уже не знает, чего хочет — жить или умереть, но прыгает в ту сторону, откуда доносится громыхание.