Глава 8
Однако я ошибся в своем предположении. Нас сразу же вызвал к себе Зиновьев. Мы с князем даже не успели переодеться из основательно испорченных парадных мундиров. Я только начал расстегивать верхние пуговицы, когда в дверь вежливо постучался посольский слуга.
— Его высокопревосходительство требует вас к себе, — с порога выдал он и добавил: — Немедленно.
Пришлось снова застегивать пуговицы, хотя это и глуповато выглядело, потому что половину пуговиц я потерял во время схватки с заговорщиками. К тому же погон на левом плече болтался, наполовину оторванный. С минуту я думал — не оторвать ли мне его совсем. Однако решил, что и без того вид у меня достаточно затрапезный. Зиновьев может и подождать несколько минут. Порывшись в вещах, я извлек на свет божий английскую булавку. Кое-как приколол ей погон к плечу. Второй булавкой закрепил серебряный шнур аксельбанта. И как только он остался при мне, даже не знаю.
Смыв с лица грязь, я отправился в посольский кабинет. Конечно, не немедленно, как передал слуга. Но не мог же я являться к нему с оторванным погоном, болтающимся аксельбантом, да еще и не умывшись после схватки.
Князь уже был в кабинете. Сидел в мягком кресле, напротив Зиновьева. Мне предложили присесть на стул с высокой спинкой, чем-то напоминающий трон. Таким его часто изображают в детских книжках.
— Ну вот, — сложив пальцы домиком, произнес Зиновьев, — можно начинать рассказывать вам хорошие новости, господа офицеры. Падишах завтра утром — сразу после первого намаза — приглашает нас троих на аудиенцию. Обещает наградить всех орденами Меджидие. Кроме нас на аудиенцию приглашены британский и немецкий консулы. В сопровождении командиров королевских и механических улан. Нам, как видите, оказана особая часть. И британцы с немцами обратят на это весьма пристальное внимание. Уже будьте уверены, господа офицеры.
— Значит, нам надо будет починить парадные мундиры, — усмехнулся князь. — Впрочем, у меня-то не один парадный. А у вот у ротмистра Евсеичева вряд ли. Верно, Никита?
Мне оставалось только подтвердить этот печальный факт.
— Получите у моего секретаря сто пятьдесят рублей, — быстро подписал бумагу посол, — и отправляйтесь к слугам, которые чинят одежду. До утра пускай справят вам новый парадный мундир из лучшей ткани. Секретарь проследит, чтобы вас не надули местные шельмы. У падишаха вы должны выглядеть образцом русского офицера.
— Будем выглядеть, ваше высокопревосходительство, — кивнул князь Амилахвари. Он опередил меня, схватив со стола подписанную Зиновьевым бумагу. — Я лично прослежу. Лучше всякого секретаря управлюсь. А теперь мы можем быть свободны?
— Ступайте, господа офицеры, — подтвердил посол. Не дожидаясь пока мы выйдем, он взял целую кипу бумаг и углубился в их чтение.
Мы быстро вышли из посольского кабинета.
— Да уж, Никита, образцы мы с вами, конечно, те еще, — усмехнулся князь, оглядывая меня.
Сам он выглядел ничуть не лучше. В мундире хорошая прореха — кусок ткани прихвачен буквально на живую нитку. Как и у меня не хватает половины пуговиц. Аксельбанта нет вовсе. Зато оба погона на месте.
— Эх, как не вовремя падишах затеял всю эту церемонию! — хлопнул кулаком по ладони Амилахвари. — И где их левантийская неторопливость, а? Завтра же устраивают это чертово награждение. Да еще и с самого утра. После первого намаза. — Он подошел к окну. Что-то прикинул, шепча себе под нос неразборчиво нечто вроде: — Копье… Как ружье… Нет, лучше со штыком… Это примерно через час… — Снова повернулся ко мне. — Придется вам, Никита, битых пять часов стоять истуканом. Времени у нас в обрез. Идемте получать деньги — и справим вам мундир по всей форме!
Майор Лоуренс был выведен из себя. Да что там — он был просто взбешен! Узнав новость о том, что его собираются наградить одним из высших орденов Левантийского султаната, майор не выказал особой радости. Но когда лорд Бредфорд сообщил, что церемония награждения состоится завтра же утром, майор врезал офицерским стеком по столу британского консула.
— Передайте их падишахскому величеству, — выпалил Лоуренс, — что я не могу встретиться с ним завтра. У меня есть более важные дела, чем получение какого-то там варварского ордена.
— Вы что же из ума выжили, Лоуренс?! — подскочил со своего кресла Бредфорд. — Вы понимаете последствия вашего заявления? Хотя бы отчасти!
— Вы сами требуете от меня, как можно скорее найти документы предыдущего русского посла, — всплеснул руками Лоуренс, едва не задев стеком лицо Бредфорда. — А теперь я должен терять целый день из-за какого-то варварского ордена. Русские и без того опережают нас. И уж они-то ждать не будут.
— Между прочим, этот варварский орден, — заметил немного успокоившийся консул, — с гордостью носили многие английские аристократы. Так что и вам, майор, его будет принять не зазорно. Что же касается русских, то, уверяю вас, они точно так же потеряют этот день, как и вы. Хотя вы можете отправить на поиски документов вашего друга шерифа Али.
— Его нет в Стамбуле, — вздохнул Лоуренс. — Он отправился в пустыню за своими харишами. Ховейтатов в столице не осталось. А в их становище уже отправлен карательный отряд янычар. Головы ховейтатов скоро украсят двор падишахского дворца. И у меня не осталось в Константинополе доверенных людей. Но почему вы считаете, что русские тоже потеряют день из-за церемонии награждения, милорд?
— Вы видели, кто вместе с янычарами уничтожил пулеметный расчет? — поинтересовался у него Бредфорд.
— Офицеры, — пожал плечами Лоуренс, — в синих мундирах, как и остальные казаки.
— Вы дурно учились, Лоуренс, — усмехнулся британский консул, — раз не отличили мундир казачьего офицера от жандармского. Вы хоть знаете, кто такие жандармы в Русской империи?
— Да уж не кавалерия, — усмехнулся в ответ майор. — Значит, эти двое — офицеры русской тайной полиции. Вот оно как. Отважные, оказывается, ребята служат там. Они мне нравятся. Вдвоем полезли на пулемет. Они ведь не знали, что янычары заходят с другой стороны. А знаете, милорд, я теперь с удовольствие приду на аудиенцию падишаха. Мне интересно поглядеть на этих жандармов вблизи.
— Не опасаетесь, что и они увидят вас также близко, — заметил Бредфорд, который был рад, что это безумец Лоуренс успокоился. Да еще и так скоро.
— Кого они увидят, милорд? — развел руками Лоуренс. — Майора Девятнадцатого уланского Т. Е. Лоуренса. Не более того. Кто знает, что именно майор Лоуренс заведует всеми грязными делами на Востоке.
Он подмигнул консулу, четко развернулся на месте, будто на параде, прищелкнув каблуком. И вышел из кабинета.
Бредфорд только головой покачал. Эксцентричность Лоуренса начинала его всерьез раздражать. Но Браун куда-то запропастился, и рассчитывать консул мог только на Лоуренса.
Мрачное пророчество князя сбылось в полном объеме. С помощью слуг мы быстро отыскали портного, которые шьет одежду европейского покроя. Для начала мы подбирали сукно нужного цвета. А к нему правильный кант. Пуговицы мне пришлось взять взаймы у князя. Конечно, оставшиеся спороли с моего парадного мундира, но их ведь на нем не хватало.
— Берите мои, — махнул рукой Амилахвари. — Все равно, мундир только выкидывать. А пуговицы вам сейчас нужнее.
Портной только качал головой. Цокал языком. Долго обмерял меня. Прикидывал ткань.
— Это будет настоящий вызов, эфенди, — приговаривал он по-французски. — А всякий вызов моим талантам должен быть хорошо оплачен.
Князь, стоявший в углу комнаты, в которой работал портной, выразительно позвенел империалами в кармане.
— Слышать звон денег всегда приятно, — обернулся к нему портной, указательным пальцем сдвигая пенсне на нос и глядя поверх них на князя, — но увидеть их намного лучше.
Амилахвари сдвинул несколько кусков ткани с угла стола, освобождая поверхность, выложил на нее блестящие в свете заходящего солнца золотые кругляши империалов.
— Другое дело, — протянул портной, снова принимаясь за дело. — Я вижу, что это только аванс. Но этот аванс мне очень нравится. А когда старому Мордыхаю нравится аванс, он и работает на славу. Очень хорошо работает старый Мордыхай только за очень хорошие деньги.
Быть может, сто пятьдесят рублей за парадный мундир — это очень дорого. Но деньги-то не мои. А тратить казенные средства, швыряясь ими направо и налево, весьма приятно.
Я простоял на манер портняжного болвана до самого утра. Мне не пришлось спать в ту ночь и двух часов. Зато я стал обладателем великолепного парадного мундира, о каком не мог и мечтать еще несколько дней назад.
— Остались последние штрихи, — произнес князь Амилахвари, когда мы вернулись в посольство. — Поспим хоть немного, а завтра в пять утра заходите ко мне в комнаты. Будем добавлять последние штрихи к вашему портрету.
Если спросить у меня, какой именно звук я ненавижу больше всего, ответ может многих удивить. Не свист пуль и взрывы бомб. Вовсе не они. А банальный звук будильника. Особенно сильно ненавидел его я, когда спать приходилось всего пару часов. Как в тот день.
Я выбрался из постели. Привел себя в порядок. Почти с благоговением надел новенький мундир. И отправился к князю Амилахвари с темным тайным желанием разбудить его. Однако меня ждало разочарование. Когда я постучался к нему, князь уже стоял у ростового зеркала, рассматривая себя.
— Это вам вместо сабли, — махнул он слуге. Тот протянул мне прямой палаш в отделанных серебром ножнах. — Не уставное оружие, но пригодится вам для уроков фехтования. В любом случае лучше вашей почившей в бозе казенной сабельки. Фуражку оставьте в посольстве. Мы должны быть экипированы по высшему разряду. А значит должны быть при шлемах.
— Прошу прощения, — я почувствовал, что начинаю краснеть, — но мой остался с Петербурге. Не думал, что он мне тут пригодится.
— Я вот тоже, — усмехнулся князь, оборачиваясь ко мне, — но денщик мой решил, что надо обязательно везти их. Да еще и сразу два. Как будто знал, что такая оказия выйдет.
Слуга, по всей видимости, тот самый денщик, правда, одетый в гражданское платье, вынул из ящика каску с имперским медведем. Подал мне.
Прицепив к портупее тяжелый палаш и взяв под мышку, я понял, что готов к аудиенции хоть у султана, хоть у нашего самодержца, хоть у самого папы римского.
— Вот теперь вы мне нравитесь, Никита.
Князь подкрутил усы. Подошел ко мне. Без особой нужды поправил мундир.
— Идемте, — кивнул он. — Не стоит заставлять нашего посла ждать. Он и так словно на иголках из-за этой аудиенции.
— А почему он так нервничает? — удивился я.
— Мы ведь не профессиональные дипломаты, — пожал плечами князь. — Вдруг все испортим в высочайшем присутствии самого левантийского падишаха.
— Вроде бы мы не такие уж неотесанные болваны, — заметил я.
— Так ведь для дипломатов все, кто не из их числа — неотесанные болваны.
Мы вышли из здания посольства. У ступенек его стоял автомобиль. Я лишь однажды катался в таком — еще в Симферополе. Но этот экипаж не шел ни в какое сравнение в машиной крымского губернатора. Он выглядел просто великолепно. По-левантийски великолепно. Явно этот автомобиль был подарком падишаха. Вряд ли где-либо еще их настолько вычурно украшали. Золотом, серебром и, кажется, даже драгоценными камнями.
На заднем сиденье автомобиля мы втроем расселись вполне удобно. Сиденье в нем больше напоминали мягкие диваны. Водитель захлопнул за собой дверь. Сделал знак кому-то из помощников. Тот несколько раз крутанул кривой рычаг, кстати, тоже вычурно украшенный. Автомобиль затрясся в знакомой мне уже пляске святого Витта. Однако довольно быстро прекратил дрожать. Водитель дернул за рычаги. Посигналил. Перед нами открыли кованые ворота. И автомобиль покатил вперед, оставляя за собой целый шлейф дыма и пара.
За воротами к нам присоединился конвой из четырех казаков под предводительством урядника. Им приходилось сдерживать нервничающих лошадей. Те вертели мордами и фыркали от стелющегося за автомобилем дыма.
Вскоре я понял, что конвой этот вовсе не только дань нашему тщеславию. Он вполне мог оказаться необходим. Потому что на улицах Стамбула, если судить по звукам, шли настоящие бои. Стучали выстрелы и иногда можно было услышать даже взрывы.
— Янычары уничтожают младотурок, — пояснил Зиновьев. — Их распустили в последние годы. Управляемые националисты всегда нужны государству. Но после покушения Абдул-Хамид приказал их уничтожить. Всех до последнего. Теперь янычары, а вовсе не продажные стражники, взялись за очистку города от младотурок.
— Но младотуркам это совсем не нравится, — кивнул Амилахвари, — а оружия у них в достатке. Раз даже пулемет имелся. И теперь бои идут не на жизнь, а на смерть.
— Янычары, как известно, пленных не берут, — согласился с ним наш посол.
Нам удалось добраться до дворца без происшествий. И чем ближе мы подъезжали к резиденции падишаха, тем тише и отдаленней становились звуки боя.
Однако близ дворца дежурили дополнительные силы янычар. Могучие фигуры в доспехах и серебряных масках — только без ингаляторов — замерли у ворот. Каждый был вооружен длинной винтовкой, украшенной затейливой резьбой. Под их бесстрастными взглядами я чувствовал себя не по себе.
Вместо слуг нас встретили тоже янычары, только не в доспехах, а в форме и тюрбанах. Вооружены они были пистолетами и кривыми саблями. Казаки остались у ворот. Нас же проводили во дворец падишаха.
Это была официальная резиденция. Но она мало отличалась от летней, куда нас привезли сразу по приезде в Стамбул. Тот же белый и розовый мрамор. Деревянные панели, украшенные богатой резьбой. Целые панно из драгоценных камней. Тяжелые занавеси на окнах.
Мы долго шагали по лестницам, укрытым красными ковровыми дорожками. Прошли через вереницу коридоров. У каждых дверей дежурила неизменная пара янычар с длинными винтовками.
— Изначально на таких дорожках, — заметил князь Амилахвари, — было принято писать имена врагов падишаха, чтобы их попирали каждым шагом. В наши времена традиция прекратила существование.
— Это произошло после вручения ордена Леванта адмиралу Нельсону, — так же тихо пояснил Зиновьев. — Он увидел на одной из дорожек имя британского монарха. Поинтересовался сутью традиции и хотел отказаться от ордена. Тогда скандал едва удалось замять. И перестали писать имена врагов падишаха.
В большой приемной перед парадным залом уже стояли британцы. Как обычно, они прибыли немного раньше. Что, по их мнению, позволяло им глядеть сверху вниз на остальных. Человек с рыжими, но седеющими уже бакенбардами в отличном клетчатом костюме отрекомендовался как маркиз Эдвард Бредфорд — британский консул. А сопровождал его молодой человек в парадном красном мундире с черными брюками. На сгибе локтя он держал белый шлем.
— Т. Е. Лоуренс, — представился он, — майор Девятнадцатого уланского полка. Конницы Фэйна.
Я внимательно всмотрелся в его лицо. Лицо нашего главного врага. Того, кто организовал уничтожение русского посольства. Того, с кем мы скоро можем встретиться в смертельной схватке. А лицо у Лоуренса оказалось весьма приятное. Располагающее к себе. Он широко улыбнулся нам и добавил к представлению:
— Только умоляю вас, господа, не спрашивайте, что означают литеры перед моей фамилией. Это ведает лишь Господь Бог да мои родители, забывшие дописать имена на бумажке, приколотой к моей колыбельке, которую подкинули к дверям приюта святой Марии, что на Риджен-стрит в Лондоне.
По-французски говорил он безупречно. Без малейшего акцента.
Немцы прибыли с обыкновенной своей пунктуальностью. Ровно за минуту до того, как открылись двери зала и нас пригласили на аудиенцию к падишаху, в приемную вошли консул Кнеллер в сопровождении настоящего богатыря с копной ярко-рыжих волос. Оба были одеты в черную парадную форму, украшенную золотыми орлами.
Они не успели даже толком представиться, как нас уже пригласили в большой зал.
Падишах восседал на высоком троне. Его окружал в тот раз едва ли не весь диван в полном составе.
Но ближе всего к правителю стояли все те же янычары. Похоже, покушение заставило Абдул-Хамида всерьез задуматься о собственной безопасности. Возглавлял телохранителей сам Зубейр Аббас-ага. Ближе него к трону стоял только великий визирь Мехмед-паша.
Смотрелись мы, наверное, достаточно забавно, когда шагали на разный манер к трону. Стучали каблуки туфель майора Лоуренса и наши с немцами сапоги. Мы чеканили шаг совершенно вразнобой. Особенно забавно смотрелся Лоуренс, взбрыкнувший ногой перед тем, как остановиться, будто застоявшийся жеребец.
Нас представили падишаху. Тот поднялся со своего трона. Разразился длинным монологом, который мне вполголоса переводил князь Амилахвари. При этом он умудрялся даже не поворачивать ко мне головы и почти не шевелил губами. Общий смысл длиннющей речи Абдул-Хамида состоял в том, что он весьма признателен дружественным державам и их представителям за своевременное предупреждение о покушении и помощь в отражении нападения заговорщиков.
Поведал нам падишах и о судьбе младотурок. Большую часть их уничтожали сейчас на улицах, а высокопоставленных заговорщиков пытали в подвалах Семибашенного замка.
Закончив говорить, падишах опустился на трон. Сделал жест холеной рукой. Великий визирь принялся оглашать награды, которые нам причитались. Сначала вручали ордена Меджидие нашему и немецкому консулам. Как представителям дружественных держав, чьи солдаты защитили падишаха. Затем последовало награждение теми же орденами, только степенью пониже, Биттенфельда, Лоуренса и князя Амилахвари. После дошло дело и до меня.
Я отчеканил три шага, выходя из ровной, как на параде, шеренги.
Ордена с мягкой подушечки снимал великий визирь. Падишах все это время восседал на троне. Лишь когда Мехмед-паша оглашал, какой именно орден и за что вручается и кому именно, делал уже знакомый мне жест, хотя и в слегка урезанном варианте. Касался пальцами только лба и сердца.
Мне ордена не досталось. Даже самой невысокой степени. Наверное, потому что я не князь и не консул, а всего лишь штаб-ротмистр корпуса жандармов. С красной подушечки Мехмед-паша снял украшение в виде серебряного цветка, усыпанного россыпью бриллиантов. От сердцевины его отходило тринадцать лепестков.
Визирь не стал вешать его мне на мундир. Вместо этого он жестом попросил меня поближе подать ему каску. Ловко закрепил на ней серебряный с бриллиантами цветок.
Несмотря на то, что мне не досталось ордена, падишах и меня удостоил приветственным жестом.
После того, как мне на каске визирь закрепил серебряный с бриллиантами цветок, падишах снова поднялся с трона. Произнес еще одну пространную речь, смысл которой я понимал и без перевода. Снова гора витиеватых благодарностей и заверения в вечной дружбе между нашими великими державами. Несколько раз Абдул-Хамид повторил знакомый уже жест. В последний раз даже слегка поклонился нам. И слегка махнул рукой, как будто отпускал нас.
Это, несомненно, означало окончание аудиенции.
Мы, как по команде, развернулись — и строевым шагом, снова каждый на свой манер, покинули зал.
В приемной мы не обменялись ни единым словом. Сразу же покинули падишахский дворец. Надо сказать, что и британский, и немецкий консулы тоже приехали на автомобилях. Столь же богато украшенных золотом, как и наш. Их, как и нас, сопровождали всадники с пиками. Британские королевские уланы щеголяли красными мундирами и белыми шлемами. А вот пруссаков мне было откровенно жаль. Они были одеты в черные доспехи и каски с пиками. И как только смогли простоять на такой жаре. Я бы, наверное, уже расплавился и вытек из раскалившейся на солнце кирасы.
Когда мы ехали обратно в наше посольство, стрельба на улицах почти стихла. Лишь дважды слышали мы ее, но где-то далеко.
Что означает серебряный с бриллиантами цветок, что закрепил на шлеме великий визирь, мне объяснил Зиновьев, пока мы ехали обратно в посольство.
— Это челенк, — сказал он. — Воинский знак отличия. Вручается за храбрость, проявленную в бою. Что-то вроде нашего Святого Георгия.
— Не придворная награда, вроде наших звезд, — добавил князь, — а военная. Есть чем гордиться, Никита. Каску, кстати, забирайте себе. Мне тут и одной хватит. Не таскать же еще и вторую. Челенк носится всегда на головном уборе. Левантийцы носят их на тюрбанах. Вы же можете закрепить его на каске или парадной фуражке. Вам пойдет.
— Спасибо, князь, — поблагодарил я Амилахвари. Тот же только рукой помахал. Для грузинского князя лишняя парадная каска — мелочь. Он, наверное, даже не знает, во сколько она обходится обычному офицеру.
Сразу по приезде Амилахвари велел мне переодеваться в цивильное платье.
— Мы потеряли половину дня, — бросил он мне, прежде чем уйти в свои комнаты, — будем наверстывать.
