Глава девятнадцатая

Насколько же Дживе было проще объяснить Иане основные положения истинной веры! Алекс норовил отсеять в сторону философию и прочие «пустые умствования», по его выражению. Его интересовали голые техники. Когда гуру начал рассказ про анатман, то есть отсутствие единой, бессмертной и неизменяемой души, ученик упрямо мотнул выбритой головой, отказавшись даже выслушать до конца.

— Как это — нет души? А что же мне дал Создатель? Или анатман — это особое приспособление? Вашим анатманом можно убивать врагов, защищаться от нападения, лечить ранения? Нет? Позвольте, учитель, просто помедитировать.

Джива отступил. Поэтому князь нахватался вершков, но без малейшей основательности, стало быть — без надежды когда-либо достичь высот духа и силы.

Другие монахи, работавшие с Гораном, не отмечали подобной строптивости, но и пользы добиться не могли. Тей внимательно слушал, но не только понять — повторить не мог ничего. Например, кратчайшее время щелчка пальцами он отказывался принять за философскую абстракцию. Схватив шпагу, бретер показал, что за одну «кшану» способен нанести два укола. Поэтому теория кшаникавады ему представлялась абсурдной. Как можно говорить о кшане — минимальном промежутке для изменения кармы, если шпага убивает двоих, изменяя две кармы за раз?

Иана же легко схватывала на лету. Через занятие Джива разбирал с ней самые трудные моменты ее и своей биографии с точки зрения теории взаимозависимого возникновения, именуемой также концепцией причинности, объясняющей истоки страдания и способы избавления от него.

Женщина понимала! Приглядывая вполглаза за гугукающим ребенком, она легко жонглировала сложными понятиями, с отдельными соглашалась с трудом, требовала дополнительных объяснений, сомневалась, порой спорила, но понимала!

Заниматься с ней было огромным удовольствием, особенно по вечерам, когда опускались поздние сумерки, комнату освещал масляный фонарь, висящий на потолке кельи, а за окошком трещали насекомые. Иана сидела поджав ноги, часто жестикулировала, словно

дирижируя в воздухе тонкими пальцами безупречной формы.

Всегда откровенный с собой, монах отметил, что его влечет в келью к молодой матери не только из желания подискутировать о философских категориях. Сама атмосфера, наполненная ее близостью, ее присутствием, вызывала возвышенные, никогда доселе не изведанные чувства… И материнство, естественное чистое состояние, абсолютно оправдывающее плотскую связь с неизбежным при ней удовольствием, наталкивало на мысль, ранее тщательно вытесненную по приказу верховных лам: не может быть, чтобы в этом таилось зло!

Джива достиг очень многого. Наверно, он в сотне наиболее уважаемых гуру Шанхуна.

Монах многим пожертвовал. Но до знакомства с Ианой не представлял, чего лишился.

Женщина умеет быть не только сосудом греха для соблазнения грязной похотью, источником бед, лишений, конфликтов. Она — это источник нежности, тепла, участия. Она — тонко чувствующий собеседник, не замыкающийся на собственных эмоциях, не безразличный к внутреннему миру мужчины.

Иана радуется, когда приходит Джива. Как такое сокровище Алекс променял на мирскую суету? Да, его деяния во имя сохранения рыцарского духа важны, но… Но он делает ту же ошибку, что заставили Дживу совершить родители и учителя, отняв общение с женщиной и дав взамен борьбу за идею.

Но Иана уедет. Или улетит на черном тейском крыле, прихватив с собой Айну. Воссоединится с Алексом.

А Джива? Джива останется один. С бессмертными истинами, невероятной Силой, полный мудрости и величия. Все равно — один. Это чудовищно несправедливо…

Иана уловила запоздалое пробуждение нормальных человеческих эмоций в шанхунском затворнике, устоявшем перед соблазнами другого мира и откровенно сломавшегося от самого простого проникновенного разговора. Искренне жалела его. Чувствовала растущую привязанность к себе, что совсем неудивительно: стареющий монах задумался о женщинах и изо дня в день видел перед собой хорошенькую, приветливо разговаривающую… Жаль его будет разочаровывать, если он скатится до попытки перевести их странную дружбу в иную плоскость, куда вхож только муж.

Который оказался сразу между тремя женщинами, как между тремя огнями.

Вдова герцога, Хлория. Синьора с костлявым лицом, от пятидесяти до пятидесяти пяти лет, из-за траура смотрится старше. Темные волосы, чуть выбивающиеся из-под чепца, тронула седина, а ее тираническое отношение к обитателям замка наилучшим образом охарактеризовала бы фраза: вас я тоже заставлю поседеть. Раньше влияла на всё и вся. Теперь, с потерей благоверного, имевшего, кстати, очень болезненный вид от жизни с такой женой, утратила часть влияния, но не смирилась.

Жена регента Лизия чертами лицами напоминает Хлорию, того же возраста, но они не сестры и не состоят в родстве. Резкость вдовьих черт у регентши скрашена легкой полнотой, волосы чуть светлее и не побиты белой плесенью. Кричит она меньше Хлории, но воздействует на мужа и проталкивает многие свои решения, имеющие единственный резон — досадить вдове. Мол, раньше ты тут командовала, ныне праздник на моей улице. Управлению замком, городом и герцогством это никак не идет на пользу.

Алекс с гвардейским отрядом уничтожил их единственных сыновей, у Хлории — еще и мужа, поэтому с его появлением во дворце женщины никак не смирились даже после шутовской присяги. Но отдельно стоило бы рассказать о другой вдове, в ночь переворота лишившейся родителей, брата, мужа, свекра и надежд на корону императрицы.

Амелия Винзор, урожденная принцесса Эдран и дочь последнего императора династии, унаследовала яркие черты матери и возвышенное благородство отца. Более круглолицая, чем большинство окружавших ее синьоров, с ярчайшими изумрудно-зелеными глазами и темно-рыжей копной густых волос, она свела с ума не одну дюжину теев, пытавшихся обратить на себя внимание принцессы. Увы, девушки такого происхождения отдаются замуж и в мужские объятия исключительно по родительскому расчету.

Она обожала отца. Она не простила ему принуждение к свадьбе с Винзором. Амелия желала корону сыну Филлису с правом носить фамилию Эдранов, а не Винзоров, но до его совершеннолетия быть супругой регента, то есть практически императрицей… И страшная ночь смешала все планы. Слухи о некой тщательно подготавливаемой акции донеслись до ее маленьких аккуратных ушек, украшенных серьгами в изумрудах, золотых сапфирах и бриллиантах, под цвет глаз, волос и твердости характера. Слухов гуляет много, не всем же придавать значение. Амелия ни во что не вмешивалась и ничего не спрашивала, в отличие от свекрови, совавшей костлявый нос куда ни попадя. Военная акция — удел мужчин, женщины выходят на сцену пожинать плоды. Или не выходят, если пожинать нечего.

Страшная ночь унесла слишком многих. В том числе — троих мужчин, на которых опиралось ее благополучие, отца, мужа и свекра. Смерть брата открыла дорогу к трону Филлису, отцовская кончина — ускорила… Но уничтожение самых влиятельных теев Винзоров, кроме тряпки Нилса, коего и собственная жена ни в грош не ставит, а также цвета гвардии, отшвырнуло их далеко-далеко с первых позиций. Ванджелис не только нацепил корону, но и преспокойно отрезал два северных графства на пути в Тибирию, богатые углем и железом, присоединив их к Кетрику… И ничего не возразишь! Потому что некому возразить.

Можно, конечно, упрекнуть покойников, что не озадачились нейтрализовать гвардию императора. Они и без того заплатили высшую цену. А непосредственный исполнитель убийств разгуливает по дворцу, меряет красную форму, цепляя на нее сразу пять нашивок элит-офицера — регент не возражает. Еще и получил влияние на сына, на полном серьезе приняв от несмышленыша вызов на дуэль и тем позволив ему считать себя почти взрослым!

Амелия решила — нужно удалить негодяя из замка любой ценой. Даже вперед ногами.

Виновник смятения на другой прием и не рассчитывал. Никогда не отправился бы в Восточную Сканду, если бы не исключительное положение герцогства: шахты, обогатительные предприятия, железная дорога до Злотиса, выход к морю, пока мало используемый. Выбор красной территории одобрила бы и Хелена. Ее прибытия Алекс ожидал с нетерпением, особенно после разговора с теем Нейтосом, казначеем Винзоров.

Пухлый очкастый коротыш с маленькими хитрыми глазками и крючковатым носом под сросшимися пшеничными бровями, наверно, ни разу в жизни не дрался на дуэли. Или старался не конфликтовать, или нанимал представителей. Вместо традиционного камзола военного покроя — сюртук с жилеткой, придающий ему сходство с ламбрийскими перами из Атены, вместо удобных в полете лосин — полосатые брючки, заправленные в верховые, а не летные сапоги. Типичный счетовод, беда племени благородных.

В герцогствах Икарийской империи нет министров экономики и финансов, бюджетных комитетов и прочих образований, пытающихся управлять потоками денег и иных ресурсов, как это принято в мире, откуда произошли читанные Алексом переводы. Функции министерств выполняет казначей с полудюжиной подручных. Меньше людей — меньше коррупции. Но и рычаги влияния скуднее.

Казначейство заняло пяток скромных комнат в боковой пристройке замка. Наскоро познакомившись с гвардейцами, новый их командир галопом понесся к казначею. Нет, не за авансом — за сведениями о хозяйственном положении Восточной Сканды.

Кабинет главного финансиста площадью десять на семь шагов вместил конторку с высоким стулом, низенький стол с креслами вокруг, большой железный шкаф с дверцей на хитроумном замке и собственно тея Нейтоса.

— Для меня большая честь с вами познакомиться, благородный рыцарь из баллады! — улыбнулся казначей, отчего розовые щечки выехали за оградку высокого накрахмаленного воротничка. Он потряс пухлой котлеткой жесткую ладонь гостя и указал на стул. –

Однако не могу взять в толк, зачем вам понадобилась моя скромная персона.

Не переставая двигаться, тей звякнул в звоночек. Всунувшийся казначейский клерк получил задание организовать чаю.

Нейтос устроился в кресле. Его ладошки уютно нырнули под жилет.

— Хотя бы касательно регулярности жалованья гвардии и армии, — начал Алекс.

— О-о, не волнуйтесь. Если вы сами не запросите оклад целого легиона либо не увеличите армию вдвое, будьте покойны, золота хватит надолго.

Вместо того чтобы уйти, удовлетворившись положительным ответом, гвардейский командир закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее.

— Меня настораживает слово «надолго». Стало быть — расходы превышают доходы? Или у нас пока еще профицит?

Жилетный тей возрадовался, что не пил чай в этот момент. Услышать из уст вояки с порубленным лицом слова по поводу финансового баланса так же необычно, как романс из пасти удава. От неожиданности поперхнулся бы.

— Простите за любопытство, синьор. Вы бывали в Ламбрии? У нас не принято даже слова такие употреблять.

— Бывал. Не суть. Итак?

Клерк приволок поднос с чайником, кружками и мелкой сладкой закусью не из тейского рациона.

— Положительное сальдо сохраняется, но перспективы тревожные. Доходная часть уменьшилась за счет сокращения герцогства на два графства, расходная увеличилась из-за поборов в пользу Леонидии. И упал экспорт.

— Про последнее подробнее.

— Охотно. А вы чайком не брезгуйте, синьор. Не бойтесь, не отравлю. А вот что касается наших высокородных дам, особенно теи Хлории… Тс-с! Я вам ничего не говорил.

— Не уклоняйтесь.

— Сейчас.

Нейтос выбрался из кресла и приволок карту Икарии.

— Полагаю, офицер, вы рассматривали страну преимущественно с точки зрения полета. Давайте глянем на карту применительно к перемещению грузов в Ламбрию. Наиболее привычный за последние десять лет способ — по железнодорожной ветке до Злотиса, правильно? Она нагружена плотно, а Злотис превратился в самый крупный порт… Да, я слышал про ваши подвиги там. Удивительно! Извините, более не отвлекаюсь. Сейчас изрядная часть товара отправляется баржами вниз по течению Леонии. Казалось бы — тот же экспорт, пусть пошлины снижены в два-три раза. Но дальше происходит чудо. Нет, чтобы в порту Атанассии погрузить их на океанские суда. Либо их сгружают раньше и тащат в Нирайн по суше, обычными подводами, как сто лет назад, либо, что уж совсем непостижимо уму, из устья Леонии каботажные лоханки везут их на север к тому же Нирайну. Затраты на такую перевозку оправдываются только в одном случае: в столице Аделфии товары отправляются на Запад беспошлинно, а разница капает Орайону в карман, окупая лишний крюк.

— Не понимаю… — Палец в перчатке уперся в речную дельту на карте, рядом с портом Атанассии. — Допустим, Аделфия что-то получает. Но ведь и ее казна, и имперская — в руках папы и сына Ванджелисов. Если следовать логике — они крадут из одного своего кармана ради другого, рассыпая часть по пути.

— В корень смотрите, синьор! Когда совет герцогов утверждал новое налогообложение, хитрый тей Дайорд, тогда еще регент, засевший на вашем месте, простите, доказал всем, что сниженных экспортных пошлин, основных кормилиц имперской казны, более недостает для покрытия расходов центра, даже сокращенных. Герцоги кое-как согласились, поставив условие проверки таможенных доходов. Ванджелисы, как я понимаю, сделали себе лазейку, отсыпая в закрома Нирайна чуть-чуть больше золота. Но так как цены на внутренний рынок ниже, фискальные поступления в казну Восточной Сканды тоже уменьшились.

— Что же герцоги все не гонят за рубеж?

— Нельзя! — Нежные ручки, не знающие шпаги, выскочили из-под жилетки, разведясь в стороны. — Специальные эмиссары из Леонидии это тщательно проверяют. Наши коммерсанты вольны торговать только продукцией заводов, что же касается сырьевых, то есть основных товаров — увы.

— Золота пока хватает… Но мы не строим заводы, ввозим паровозы, оружие, горные машины, в их цену входит очень высокая цена сырья, в которую включены наши нескромные пошлины и перевозка через океан.

Казначей отбросил обычную невозмутимость и видимость дружелюбия.

— Синьор, скажите прямо — кто вы? Зачем вы здесь? Ни один фалько- или элит-офицер не забивает голову финансами, кроме денег на войну.

— Благородный рыцарь Алексайон Алайн из баллады. Увы, в современных войнах деньги становятся более важным оружием, нежели шпага. Тей! Можете прикинуть, что нужно сделать — заказать в Ламбрии не паровозы, а станки для их изготовления, не пушки…

— …А токарные станки для проточки стволов и разметки нарезов. Я бы еще добавил оборудование для передачи-приема каблограмм, прокатные станы для рельсов, металлорежущую оснастку и многое-многое другое. Могу написать. Только все это — втуне.

— Уверены?

— Да! Вы три часа во дворце и превратились во врага для всех влиятельных лиц.

— Нет, синьор казначей. Я приехал сюда уже врагом. Имею шанс если не стать другом, то хотя бы уменьшить вражду. А умные советы регенту можете и вы давать.

— Регенту? Вы смеетесь, Алексайон. Все решается в споре между его женой и вдовой усопшего, которого вы… Вы?

— Приговорил? Да, той самой рукой, что вы пожимали. Уверяю, она не устала колоть. А сегодняшний день ознаменует революцию против женского засилья в Винзоре.

— Между нами, тей. Они такие дуры! — Нейтос заговорщически улыбнулся, блеснув очками.

— Эти женщины — да. Но не все такие. Есть счастливые исключения.

Алекс вызвал из колодца памяти любимое лицо счастливого исключения и вздохнул. Сколько времени понадобится, чтобы в этом гадком месте соорудить убежище, безопасное для жены и дочки?