Глава двенадцатая
В мае у Ианы подошел срок. И радостно, и беспокойно одновременно.
Ребенок стучал, ворочался, Алекс убеждал ее — непременно родится сын, девочки более спокойный народ. Словно будущая мама — единственное беспокойное исключение из правил.
Женщины монастырского города в один голос утверждали: бояться не надо. Иана овладела основной техникой использования Силы для самоврачевания, Сила поможет и во время родов. Они часами объясняли, как концентрироваться, как унять боль схваток и крайне осторожно подтолкнуть младенца.
По неприятному стечению обстоятельств именно к маю в поведении мужа обозначилась еще одна настораживающая перемена.
Зачастую после занятий в дацане он уходил куда-то с Гораном, не пытаясь объяснить, чем они занимаются. В разговорах мелькали обрывки каких-то непонятных слов. Муж вдруг закрылся, не весь, конечно, но какой-то важной своей частью. Стал задумчив, что особенно поразительно — порой растерян. Не уместно для воина, в любую секунду обязанного быть готовым к удару.
Отгороженная от Ианы часть ей не принадлежит. Она не смогла бы высказать это связно… У нее стало меньше мужа!
Запахи. Привычные — пота, металла, крови из ссадин от занятий с Гораном, благовонного дыма от посиделок с Дживой. И новые. Почему-то бумажный. Потом странный сладкий, никогда не возникавший ранее, но кажущийся очень женским. Обвинить мужа, что он нашел себе утехи, пока жена в положении и не может приласкать… Но в Шанхуне — это глупо, здесь редкие послушницы на женщин-то не очень похожи.
На прямые вопросы Алекс ответа не дал. Смущался, увиливал, неловко отшучивался. Одним словом — не захотел объясниться. Он уснул, утомленный дневными делами, и не узнал, что Иана несколько часов проплакала.
У Алекса появились секреты… От нее! Ладно монахи — они вообще женщин за людей принимают весьма условно. Супруг-то считает иначе… Или это тоже в прошлом?
В кои-то веки Иана решилась на серьезный разговор. Подгадала к моменту, когда благоверный перекусил плошкой риса с редкими вкраплениями мяса и потянулся к сапогам.
— Нет! Сегодня ты никуда не пойдешь, пока не расскажешь, что происходит.
— Но, мой воробушек…
Ласковое словечко, не произносившееся уже месяца четыре, будто красный флажок — что-то не так!
— Никаких «но»! Мне рожать на днях! Тебя никогда нет рядом. Я не знаю, сколько мы еще проторчим в этой забытой Создателем дыре! Я не знаю, что будет с нами и с нашим ребенком! Как ты этого не можешь понять, бесчувственный чурбан?!
Он нахмурился, отчего вертикальный шрам на лбу превратился в глубокую борозду.
Алекс не понимал своего счастья — Иана проявила невероятные чудеса терпеливости, стойко и практически в одиночку вынесла тяготы беременности, не донимая мужа. Он не ощутил перепадов настроения, не испытал истерик, не огреб на свою голову лавины идиотских желаний, которые сваливаются на супругов от беременных высокородных жен. Не имея возможности сравнивать, как если бы оставался в Леонидии и общался с другими теями, подвергающимися домашнему террору, Алекс не оценил ангельского характера своей половины, поэтому позволил себе грозно встопорщить брови.
— Я тороплюсь.
— Кто-то в беде? Нет? Садись и говори, — Иана впервые использовала неотразимый аргумент: — Не смей отказывать беременной жене!
Деликатно постучал Горан. Он услышал, что явился крайне не вовремя. Если бы сунулся внутрь, женщина, вероятно, метнула бы в него тапок.
— Монахи запретили нам рассказывать. Понимаешь, опасные тайны, они почти сгубили другой мир, — Алекс сам почувствовал, насколько неубедительно прозвучали его слова.
— Убирайся…
— Да! Сегодня я постараюсь быстрее, до ужина.
Если бы задержался на минуту, услышал бы — можешь не возвращаться.
Как ни удивительно, только сейчас Иана ощутила, что занятия с монастырскими ей вдруг помогли. Она восстановила дыхание, прерывавшееся рыданиями, успокоилась, сосредоточилась. Мысли прояснились. Вся прошлая жизнь развернулась, как четкое полотно, с ошибками и заблуждениями. Из них пора делать выводы.
Пришла очевидность — она больше не нужна Алексу. Нет, конечно, он не против жены и семьи, ждет ребенка, но! Иана больше не составляет главное в его жизни и легко заменима. Сначала, как выберутся обратно в Икарию — продажной девкой для ночной утехи, потом… Потом возможен вариант, хорошо известный по рассказам о существовании в горных замках Северной Скандии: муж поселяет жену в башне, сам охотится, пирует, воюет, навещает ее раз в неделю-две, считая супружеский долг исполненным, и искренне удивляется, если слышит недовольство.
В этих раздумьях минул час, может — полтора. За окном кельи началась нешуточная гроза. Возможно, именно она пригнала обоих заговорщиков назад раньше обычного. На коридоре раздался шум и голоса, сместившиеся в комнату Горана. И один голос явно женский!
Этого уже Иана стерпеть не могла. Попробуй медитировать и грезить о высоком, когда муж приволок бабу, а жена на сносях!
Она без стука рванула дверь, в монастырских кельях не бывает запоров. Увидела растерянное лицо Алекса, за спиной у него — Горан… И с ними — действительно какая-то крупная женщина с голыми до колен ногами! В очках! Почему-то последняя деталь, совсем не имеющая отношения к разврату, ударила с особой силой.
Иана даже не обратила внимания на множество отсыревших листков, разложенных у комелька, обычно зажигавшегося только зимой.
— Тебе нельзя сюда! У нас дело… Жди!
Последнее слово Алекс выкрикнул уже через дверь, захлопнутую перед носом жены, сам остался внутри. С бабой!
И запах! Тот самый — сладковатый. Стало быть, они с Гораном не раз запирались с этой…
Иана почувствовала резкую судорогу внутри. С ней пришла боль. Даже не имея опыта в этом деле, женщина догадалась — начинаются роды. И некого звать на помощь… Муж занят с бабой, видите ли!
Она с тихим стоном повалилась на циновку. Бедра почувствовали теплую влагу. А за стеной продолжали журчать голоса, к ним прибавился четвертый.
— Иана видела Хелену? — Джива, сохранив нейтральное выражение лица и интонаций в голосе, сумел передать свое недовольство.
Алекс попытался принять на себя удар за всех.
— Простите, учитель… Мы занимались за стенами монастыря, не заметили приближение дождя.
Монах шагнул вперед. В его руке оказалась книга в яркой обложке, явно не местного происхождения.
— Вынесли. Я разрешал показывать только переводы.
Крупная женщина в очках упрямо мотнула головой.
— Там — таблицы, графики. Ну не умею я этого рисовать!
Джива прижал к себе влажную книжку.
— В таком случае у меня нет выбора. Верховный лама велел — в случае нарушения доверия доступ в библиотеку вам закрыт. Всем. Кто еще видел Хелену?
— Вы не запрещали мне выходить из кельи!
— Но просил воздержаться, пока не перестанете отличаться от местных женщин. Непокрытые волосы, яркие висюльки в ушах, подол не прикрывает колени… Вы смотритесь или как чужестранка, или, поймите меня правильно, как непотребная женщина из дома развлечений.
Хелена машинально тронула сережки, но не стала их снимать.
— Я знаю, в вашем мире так принято. Но вы — здесь. Навсегда, — Джива прервал отповедь на полуслове и прислушался. — Алекс, по-моему, Иана рожает. Занятия окончены. Вы пока ждите здесь, мисс.
Глядя вслед убегающему князю, монах добавил, теперь уже обращаясь к Горану:
— На их языке похоже звучат слова «девушка» и «промах». И то, и другое — «мисс». Твой промах, послушник Атрей. Сложно было позаботиться, чтобы Иана не узнала о женщине другого мира? Так позаботься, чтобы Хелена не выставляла себя в двусмысленном свете и приспособилась к обществу, в котором ей предстоит жить всю оставшуюся жизнь.
Разумеется, о вопиющем нарушении пришлось тут же доложить ламе Кагью.
Верховный выдержал паузу в обычной неторопливой манере долго обдумывать услышанное.
— Значит, таково предначертание. Помнишь предания? Путь между мирами закрылся в тот раз, когда к нам пришел Родрик Рыжий, основатель Икарийской империи.
— Она — женщина, — возразил Джива.
Следовательно, не может быть причиной сдвига в мироздании. Не принимать же всерьез догадку, будто она способна хоть на что-то повлиять, кроме нездорового возбуждения двух теев-послушников. Скорее всего, произошло совпадение. Один из братьев-монахов презрел правила и утянул Хелену в Шанхун, укрывая от опасности. Его можно понять. Нарушение клятвы отягощает карму. Но бросить человека в беде — ничуть не меньший грех. У монаха, скупавшего книги в мире, пропахшем горелой нефтью, не было времени на философско-религиозные раздумья, как и возможности спросить совета. И вот Хелена здесь, спасенная, но чужеродная. Вдобавок — носительница неприятных тайн.
Сморщенное лицо Верховного не отразило никаких чувств — они угасли лет полтораста назад.
— Отлученные от библиотеки, оба послушника узнают только то, что у нее в голове.
— Там не много, — почтительно кивнул Джива.
— Тем не менее вскоре они покинут нас. Да, методики концентрации Силы интересны Алексу, но не более чем интересны. Наша философия ему чужда. Гордый тей, презрительно называвший коммерсантов «счетоводами», с головой нырнул в книги о хозяйствовании. Искал, видимо, волшебный ключ к процветанию Икарии. Он стоял перед открытой дверью, эту дверь у него захлопнули перед носом. Разочарование. Смирению наш молодой тей не научен. Предвижу — как позволит состояние его супруги, отправится за горы. Ему невтерпеж проверить узнанное.
— У Алекса только что родилась дочь. Только мать окрепнет…
— Да… — верховный чуть наклонился вперед. — Не в их интересах болтать, что здесь источник тайных знаний. Лучше самим владеть крохами. Да и кто поверит про дверь в мир рыжего Родрика и пришелицу оттуда? Обычные сказки менестрелей. Пусть женщина покинет Шанхун с Алексом.
Оба понимали, что это непросто. В Шанхун никого не затягивают силой и никого здесь силой не держат. Конечно же — не выгоняют. Нужно, чтобы чужестранка сама решилась.
Не откладывая деликатный вопрос надолго, Джива навестил ее в келье с самого утра. И неожиданно для себя подумал, что ему приятно с ней разговаривать, вплоть до легкого разочарования, что Хелена скоро покинет монастыри.
Ей на вид лет двадцать пять — двадцать семь, на полголовы выше монаха. Была коротко стрижена, волосы едва достигали плеч. За год выросли и стали двуцветными. Прежние — цвета золотой пшеницы, а ближе к корням они темно-русые. Конечно, за горами есть настои для окраски волос, но не в монастырях. Стройная по меркам равнин Тибирии, с точки зрения тея — очень толстая. Лицо простое, чуть вытянутое, с пухлыми губами. Обманчивую интеллигентность придают очки. Ужасные красные ногти теперь обычного цвета, слава Создателю — закончился ядовитого цвета лак в ее сумке. Но яркие красные клипсы снимать отказалась, как и батарею браслетиков на запястье…. Красный монашеский балахон Хелена туго оборачивает вокруг бедер, ноги видны по колено.
Конечно, послушники придерживаются безбрачия, приучены держать похоть в узде. Посвятившие себя совершенствованию духа и овладению Силой, они с самого начала овладевают усмирением порывов плоти. В присутствии женщины Джива неприметно и непрерывно поглаживал специальные точки на левой кисти, остужая огонь… Зачем подвергаться искушению лишний раз? Прав Верховный — нужно выдворить ее.
— Мисс Хелена, как мне кажется, вы нашли общий язык с Алексом и Гораном.
— Насколько это вообще возможно, — женщина соорудила скрутку из бумаги и какой-то сушеной травы. Монах видел курящих в ее мире, но так и не понял их страстной привычки втягивать вонючий дым. — Вы же были у нас. Все другое. Тут — средневековье какое-то. Ну, девятнадцатый век, какая разница. Но они хоть мужчины. Смотрят на меня, старший едва ли не облизывается. Я бы с ними уехала… Можно?
Проблема разрешилась сама. Но остался неприятный осадок. Они — мужчины? А монахи — нет? Мужчина — это похотливый самец? Самообладание Дживы заработало в другом направлении. Он гасил в себе раздражение. И одновременно не мог разобраться, что выводит его из равновесия. Хелена с показной распутностью? Легкомысленный Алекс, с удивительным упорством сворачивающий с прямого и рационального пути на какие-то обходные тропки, туповатый Горан?
Монах отправился проведать роженицу. Ее он практически не замечал, она — даже не послушница, просто гость. Но единственный человек из новых, не сделавший ничего неправильного. Наоборот, роды — естественный ход вещей. Чья-то душа, удостоенная при реинкарнации вселения в человеческое тело, обрела плоть.
