Глава 8
Нет, эти игры высокородных господ доведут Джанхашара до скромного погребального костерка!
Еще недавно он тихо радовался тому, что у третьего десятка свободный день. Хоть сегодня не нужно переживать за юного Спрута. Если и влезет в какие неприятности, так начальник стражи тут ни при чем…
Так нет же! Третий десяток в свой свободный день выследил гнездо контрабандистов, расколошматил негодяев в неравном бою, захватил пленных и товары, освободил похищенных людей.
Молодцы. Конечно же, молодцы. Вот только плохо, что история об их подвигах уже сегодня пойдет гулять по Аршмиру. А ну как Хранитель заинтересуется: не участвовал ли в этих приключениях его племянник?
А племянник не просто участвовал — еще и геройствовал. В пещеру первым полез, назвался человеком Ирслата… Голову бы десятнику оторвать за то, что допустил такое!
Но переживания можно и нужно было отложить на потом. Джанхашар получил свою высокую должность не за то, что трясся от страха перед начальством. Он знал свое дело. Сначала — люди. Его люди. И никому он не будет отрывать голову. Наоборот, похвалит…
— Молодцы. Получите наградные. И новый свободный день, только не завтра… Ранен только Гижер?
— Да, господин.
— До дома лекаря дойдет? Или сюда лекаря привести?
— Дойду, — подал голос Гижер.
— Хорошо. Алки тебя проводит. У нас теперь другой лекарь, Ульден с Кошачьей улицы… Алки, знаешь, где его дом?
— Знаю, господин, — кивнул Алки.
— Теперь пещера… Я послал гонца в береговую охрану. Надо будет дать им одного из твоих людей, Аштвер, в проводники. Они там поищут, нет ли рядом еще тайников, заодно и покойникам костры сложат.
— Говорун пойдет, — решил десятник. — Он эту пещеру хоть с суши, хоть с берега найдет. У него глаз хороший.
Ларш следил за начальником стражи с некоторым удивлением. До сих пор Джанхашар казался ему весьма забавной фигурой. Он так потешно боялся прогневать Хранителя!
Но сейчас, во дворе перед Домом Стражи, юный Спрут видел перед собой толкового командира, быстро и разумно расспросившего освобожденных аршмирцев и велевшего, чтобы каждый из них продиктовал писцу приметы мерзавцев, которые подлили им в вино сонное зелье или обманом выманили за черту города. Причем начальник стражи напомнил, чтобы в каждом допросном листе было указано, где проживает спасенный аршмирец: вдруг понадобится опознать арестованных пособников контрабандистов!
Затем было велено отпустить освобожденных по домам — всех, кроме пятилетней крохи с огромными темными глазами и шапкой курчавых волос.
— За этим цветочком, — пояснил Джанхашар, — второй день каждые ползвона прибегает мать. И спрашивает, ищем мы ее радость или не ищем.
— Я пить хочу, — заявила «радость».
— Дай ребенку воды, — приказал Джанхашар старому слуге. — И пригляди, чтобы девочку отдали матери… Так, теперь груз. Меха со склада Заркуда, так? Пошлите за командиром второго десятка, он со своими людьми с утра на пожарище роется. Пусть забирает пленных, — Джанхашар бросил презрительный взгляд на кучку связанных, потупившихся контрабандистов, — и допросит этих скорпионов, как к ним меха попали.
Он встретился глазами с восхищенным взглядом Ларша. Замолчал. Помрачнел. Наконец решился.
— Есть дело, — сказал он негромко. — Прошу под крышу.
И кивнул в сторону крыльца.
* * *
— Что ж, не повезло — значит, не повезло. — Голос Ирслата был ровным и спокойным. Знаменитый контрабандист умел скрывать ярость и разочарование. — А вот тебе, дружище Лабран, повезло. Мне глупо уходить без груза. Придется задержаться на пару дней. Возможно, удастся раздобыть хоть что-то такое, что можно продать на Берниди. Ну, и твой заказ будет весьма кстати.
— Ты поосторожнее. Сейчас вся береговая охрана исполняет древние боевые пляски — как же, Ирслат у наших берегов! Мне бы не хотелось, чтобы мой сын вместе с другими моряками из охраны брал «Вредину» на абордаж.
— Мне тоже этого бы не хотелось… Я высажу тебя у Бычьей скалы, ты возьмешь свою лодку и вернешься… постой-ка! Что это за кузнечик распрыгался меж сосен? Не те ли это древние боевые пляски, о которых ты говорил?
Лабран взял из рук капитана Ирслата подзорную трубу.
Меж двух сосен неистово скакал человек, размахивая сорванной с себя рубахой и всячески стараясь привлечь внимание проходящей «Вредины».
— А я его знаю, — протянул Лабран. — По имени не помню, но что из контрабандистов — это точно… А не удрал ли он из той заварушки, в которой ты товар потерял?
— Но тогда как он «Вредину» обогнал — от пещеры до Бычьей скалы?
— Да запросто. Ты Ежовый мыс обходил, да еще медленно полз — там же скал напихано, верно?
— Ну, верно.
— А он напрямик, по суше. Если тропки знать…
— А почему он именно на Бычьей скале вытанцовывает?
— Может, знал, что условное место. Оно же у тебя не только со мной для сигнала назначено, так?
— Ну, так…
— А может, случайно так вышло: где увидел «Вредину», там рубахой и машет.
— Что ж, надо мне с ним поговорить. Может, расскажет что-то интересное про то, как я потерял груз…
* * *
В своей комнате начальник стражи промямлил что-то одобрительное в адрес Ларша, заставил себя успокоиться и уже ровно сказал:
— Есть еще одно поручение.
Сердце Ларша учащенно забилось. Вот как? Этот восхитительный день, полный приключений, еще не кончился! Джанхашар оценил его мужество — и дает ему, именно ему, особый приказ, который нельзя произнести при всех! Вот так-то лучше, чем сдувать со Спрута пылинки!
— У госпожи Кримерры Шипастой Розы из Клана Лебедя, Ветвь Правого Крыла, — продолжал Джанхашар, глядя в пол, — пропала собачка. Белая, ученая, по кличке Мотылек. Собачку надлежит разыскать и вернуть госпоже.
Ларш не сразу понял. А когда понял — задохнулся от гнева и унижения.
Сын Клана Спрута, бесстрашный «краб», гроза контрабандистов, только что перешедший дорогу самому Ирслату, будет бегать по закоулкам, заглядывая в корзины для мусора — не влез ли туда проголодавшийся песик?
Так ведь «крабы» не ищут пропавших кошек и собак! Это что же получается: для него, Ларша, специально измыслили такое героическое задание?
Юноша уже готов был разразиться гневным монологом. Но тут Джанхашар поднял глаза — и таким усталым, измученным был его взгляд, что Ларш заткнулся.
Он представил себя на месте начальника стражи. Надо разбираться с убийствами, грабежами, поджогами. Через каждые ползвона прибегает мать пропавшей пятилетней девочки и требует, чтобы ей вернули ее дитя. И вдруг является дама с сообщением о пропавшей собачке. Прогнать даму нельзя: дочь Клана Лебедя! Если оскорбится — пожалуется родственникам…
— Если собачка не будет найдена, — виновато сказал Джанхашар, подтверждая догадку Ларша, — высокородная госпожа сумеет стереть в порошок любого из стражников… кроме моего господина, верно?
Ларшу стало досадно и смешно. Конечно, командир прав! Если Алки или Даххи не сумеют разыскать эту дрянную собачонку, расстроенная старуха — наверняка старуха! — потребует наказать нерадивого стражника. А вот с Сыном Клана у нее все так просто не получится.
— Готов исполнять! — ответил Спрут тоном заправского служаки.
* * *
— Шестеро? — Контрабандисту Ирслату изменило хладнокровие. — Шестеро «крабов»?!
Загорелые крепкие руки сжимались в кулаки и вновь разжимались. Ирслат переживал острое унижение: он представлял себе, как весь Аршмир треплет по кабакам его имя с шуточками и насмешками. Шесть стражников — даже не береговая охрана, обычные «крабы»! — перехватили груз у пятнадцати городских контрабандистов, а потом обратили в бегство моряков из экипажа «Вредины»…
Но даже в ярости Ирслат не стал срывать норов на команде. Парни поступили правильно. Окажись сам Ирслат на том проклятом берегу, он не приказал бы своим людям штурмовать откосы ущелья, где в кустах, за валунами и в пещере засело невесть сколько врагов.
Но и спускать обиду капитан не собирался.
Ирслат закусил кончик длинного уса и зло задумался.
Спасшийся из переделки контрабандист сообщил ему имя мерзавца, который командовал «крабьей» шайкой.
Аштвер. Десятник Аштвер.
— Эй, Фарипара ко мне! — сказал Ирслат негромко.
Ему и не надо было орать. Капитанское слово на борту «Вредины» всегда звучало грознее грома — и исполнялось молниеносно. Фарипар Зеленый Овраг, загорелый матрос с плутовскими карими глазами, тут же встал перед Ирслатом, почтительно склонив голову.
— Ты говорил, Фарипар, что родом из Аршмира?
— Так, капитан. Здешний я.
— Мы не меньше двух ночей проторчим в Лисьей бухте. А ты отправляйся на лодке с почтенным Лабраном. Погуляешь сутки в родном городе. Заодно для меня дельце обстряпаешь.
— Только прикажи, капитан.
— Разыщешь десятника «крабов» по имени Аштвер Зимнее Оружие.
— Аштвер? Он уже десятник?
— Что, знаешь его?
— Было дело, морду мне чистил.
— Вот как? Я дам тебе случай с ним сквитаться. Держи кошелек. Набери в порту стаю местной рвани, напои как следует, разозли разговорами… Словом, делай что хочешь, но чтоб не позже завтрашнего дня этому Аштверу все кости переломали, на всю жизнь его калекой сделали. А если расстараются и до смерти Аштвера употчуют — доплати парням за усердие.
* * *
— Заходи, только громко не топай. Госпожа не молоденькая, чтоб всякий шум терпеть. И оботри сапожищи о тряпку, не в казарме!
Круглолицая, востроглазая служанка явно не собиралась церемониться с «крабом», явившимся в дом ее хозяйки.
Посмеиваясь про себя, Ларш проследовал за «командиршей» через темный коридор в комнату.
С первого взгляда показалось, что горничная привела его к себе. Не могла высокородная дама проживать в такой бедности. Чистенькой, даже нарядной, совсем не стесняющейся себя бедности.
На стене висел тканый коврик в веселеньких тонах, на деревянной полочке — глиняный кувшинчик с пучком бурых осенних листьев. Стол покрыт выглаженной дешевой скатертью с розочками по углам. На столе — блюдо с яблоками. Все выглядит очень аккуратным и уютным.
— Ну, что пялишься? — негромко сказала горничная. — Имей в виду: если госпоже Кримерре угодно будет называть вон тот ковер старинным гобеленом, а свои украшения алмазами да жемчугами — не вздумай скалить зубы. Попробуй только хихикни — я твоему начальству пожалуюсь, что ты перед высокородной госпожой нахальничаешь! И не сумасшедшая она вовсе, это соседки-дуры врут! Просто она все называет так, как ей угодно. И кто ей запретит, Лебеди-то?!
Ларш хотел было сказать, что и не собирался скалиться, — но тут дверь отворилась…
Парень ожидал увидеть грузную, тяжело опирающуюся на палку старуху, сварливую, с неприятным громким голосом. А к нему порхнула через порог женщина без возраста.
Маленькая, худенькая, с легкими седыми волосами, с мягкой улыбкой на красиво очерченных сухих губах… Но прежде всего привлекал внимание взгляд светлых больших глаз. Веселый, дружеский, чуточку лукавый — словно девочка обрадовалась мальчику, который пришел к ней поиграть.
Кримерра встала перед стражником с черно-синей перевязью на груди и сказала приветливо:
— Здравствуй, сынок. Из какого ты Клана?
Ни тени сомнения в голосе. Радостная и спокойная уверенность в том, что незнакомый гость вот именно из Клана.
И Ларш, подхваченный этой доброй улыбкой, ответил не раздумывая:
— Здравствуй, ясная госпожа. Я Ларш Ночная Волна из Клана Спрута, Ветвь Щупальца.
Рядом ойкнула служанка, и Ларш выпустил на свободу довольную ухмылку. Он вдруг почувствовал себя своим в этой чистенькой бедной комнатке.
Кримерра повела рукой, приглашая гостя за стол:
— Прошу… Явирита, принеси гостю вина… Ветвь Щупальца? Родственник Хранителя?
— Племянник.
Служанка бегом принесла кувшин с вином и два серебряных кубка. Повинуясь гостеприимному жесту тонкой белой ручки, Ларш глотнул вина и захрустел яблочком.
— Какие чудесные кубки, — сказал юноша отчасти искренне, отчасти желая доставить Лебеди удовольствие. — Старинные, сразу видно. Наследство?
— Да, подарок на свадьбу моей прабабушки, — кивнула женщина. И тут же гордо вскинула голову: — Но если мой господин думает, что я богата лишь наследством, он ошибается. Мой Клан щедр ко мне. Я живу среди уюта и роскоши, — Кримерра жестом обвела скромное убранство комнаты, — и мне вполне по кошельку дорогие безделушки. Вот этот пояс из уртхавенского янтаря я подарила себе в первые дни весны…
Ларш бросил взгляд на пояс из небольших яшмовых бляшек.
— А вот этими украшениями из сапфиров — браслетом и заколкой — я порадовала себя вчера. Не дешевые вещи, конечно, но женщине просто необходимо время от времени позволять себе что-то бесполезное и дорогое! — И она с гордостью указала на простенькие бисерные побрякушки.
В глазах Лебеди не было безумия. Она улыбалась задорно и лукаво, словно предлагала ему сыграть в забавную игру. И Ларш поймал себя на том, что ему хочется поцеловать руку этой неунывающей старой женщине.
— Я не обделена ни деньгами, ни душевным теплом, — продолжала Кримерра сердечно. — Меня часто навещают родственники. Взгляни: этот букет из листьев принес в последний свой приход самый дорогой для меня человек — Шерки, мой правнук. Какой же это замечательный ребенок! Пять лет — а умнее многих взрослых! Я запоминаю и повторяю про себя каждое сказанное им словечко — а уже ради этого стоит жить!
Ларш молча уставился на пыльный бурый комок, бережно хранимый любящей женщиной. Осенние листья, вот как? Значит, последний раз замечательного правнука приводили к прабабушке осенью? Чуть ли не год назад?
Сдержавшись, чтобы не высказать все, что он думает о чуткой и заботливой родне госпожи, Ларш перевел разговор на другое:
— Командир городской стражи, почтеннейший Джанхашар, прислал меня, чтобы разобраться насчет пропавшей собачки…
Кримерра вскинула руки к щекам:
— Да! Я ходила к командиру стражи! Он пропал, мой Мотылек, радость моя! Найди его, сынок… беленький, лохматенький, с черным пятнышком на лбу… Еще утром он был здесь. Он спит в корзине возле моей кровати. Я просыпаюсь утром, спускаю с кровати руку, Мотылек ее лижет. И сегодня лизнул. Он делает это каждое утро с тех самых пор, как мы взяли его в дом. Тогда был дождь, и Мотылек спрятался у нас на крыльце под навесом — помнишь, Явирита?
Служанка взволнованно закивала.
— Так, — попытался Ларш вернуть разговор в прежнее русло, — утром песик был на месте, а потом?
— Потом он позавтракал молочком и лепешкой и побежал гулять во дворик. И его украли!
— Почему обязательно украли? Может, просто убежал за приключениями.
— Что ты, сынок! Наш Мотылек боялся потеряться, боялся бродячей жизни. Он никуда не уходил со двора. Если я шла за покупками по лавкам — а это бывает редко! — он увязывался за мной, но все время поскуливал и звал меня обратно. Он был домашним песиком, он был счастлив только дома… А уж как он охранял свое жилище! Мы с Явиритой очень крепко спим, так он на любой шорох вскидывался так звонко и громко, что мы обе просыпались… Явирита, помнишь тот случай, когда в дом залез чужой кот?
Явирита поняла вопрос хозяйки как разрешение встрять в господский разговор — и на Ларша с двух сторон хлынули рассказы о несравненном, горячо любимом Мотыльке. О том, как он изгнал с кухни чужого кота. О том, как чудесно он танцевал на задних лапках. О том, как он скатывал в трубку вон тот половик, что лежит у двери. О том, как он скромен, аккуратен, приветлив, как он каждое утро лизал хозяйке руку, а потом отправлялся проведать Явириту — все ли у нее в порядке?
Две женщины говорили наперебой, горячо и взволнованно, а Ларш глядел в глаза Лебеди. В глаза, из которых исчезло лукавое веселье. В глаза, наливающиеся слезами.
И рухнула стена, которой старая женщина отгородилась от неласкового мира. Кримерра закрыла лицо руками и горько разрыдалась.
Ларш вместе со служанкой утешал Кримерру, поил вином, уговаривал лечь. Сердце его заходилось от жалости — словно его бабушку кто-то обидел.
Где же найти этого окаянного Мотылька, от которого столько радости двум одиноким женщинам? Ларш готов был ходить от двора к двору, заглядывать в каждую калитку и спрашивать: «Не забегал ли к вам беленький песик?» Но, конечно, толку от такого блуждания не было бы совсем.
И единственным разумным соображением, пришедшим в голову огорченному юноше, было: «Надо поговорить с Мирвиком! Если Мотылек и впрямь украден — может, Мирвику известно, кто этим промышляет?»