Глава 13
МОНИЛЬСКАЯ ЦЕПЬ

Мне уже можно было спокойно выйти из шатра, прогуляться между полотняных холмиков, посмотреть на людей. Со мной раскланивались и, хотя не спешили подавать руку, держались вежливо и очень приветливо. Даже как-то нарочито. Сопровождающая меня Жилан то и дело принимала от монильцев какие-то угощения для меня. Её не удивляли эти знаки внимания, поэтому и я затолкал своё недоумение поглубже. Наверное, тут так принято выказывать благодарность или там симпатию, приходится смотреть с пониманием на чужие традиции.

Вернувшись к своей палатке (туда уже внесли всю мебель, покрывала, убрали серые ткани, развешанные и расстеленные для обряда), я с любопытством принял от моей сиделки огромный поднос, на котором она поспешила разложить угощение. Итак, чем тут принято радовать спасителей мира? Какие-то крохотные булочки, как оказалось, с начинкой, штучки вроде тарталеток, пахлава, фаршированные чем-то аппетитным маленькие помидорки и даже полосатые пирожные. Всё это Жилан разложила по ранжиру и предложила принести чаю.

Вот уж от чего бы не пришло в голову отказываться! Чай она делала замечательный, а я ещё не завтракал!

Исход дела принёс такое облегчение, что сейчас, пожалуй, ни к кому я не испытывал ожесточения, даже к Пресвященному. Поэтому когда Логнарт вновь появился на пороге шатра, я радушно пригласил его к столу. Куриал охотно согласился.

— Я очень рассчитывал, что так всё и получится, — сказал он, осторожно присев на крохотное креслице. — Я рад, что ты сумел доказать свою правоту всем нам.

— И тебе в том числе?

— Сомнения всё равно оставались. Ты должен это понять. Демоны бывают очень и очень хитры.

— А теперь сомнений нет?

— Теперь — нет. Ты можешь оказаться хорошим человеком, или не очень хорошим, или дурным по натуре, но бесценным для Мониля, как маг-мастер — неважно. Ты всё равно остаёшься человеком. Ты свой. — Логнарт радушно улыбнулся мне. — Это всё решает.

— Всё?

— Раз у Пресвященного больше нет к тебе претензий, ни у кого другого не должно быть. По крайней мере, в вопросах твоей якобы зависимости от чужой воли. Поскольку теперь ты един с айн Эйвидлоу, вопрос изъятия у тебя этого магического предмета снимается. Священнослужители договорились считать, что пока он находится у тебя на ответственном хранении, и ты обязан следить за его сохранностью. Думаю, ты охотно возьмёшь на себя эту обязанность.

— Разумеется. И что же теперь?

— Теперь всё пойдёт по протоколу. Тебе предстоит путешествие в Арранарх. Ты ничего не знаешь об Арранархе? Это наша так называемая парадная столица.

— У вас их много?

— Хм… Четыре. В разных частях света. Но это неважно. Тебе предстоит увидеть именно Арранарх. Во всей его красе, как надеюсь.

— А что именно требует протокол?

— Ты узнаешь это уже по ходу дела. Тебе самому ни к чему не надо готовиться. И будь уверен — всё будет предоставлено, всё подготовят, и твоё путешествие сделают как можно более комфортным. От Явора до Арранарха сравнительно близко.

— И что меня там ждёт?

Логнарт посмотрел сперва с удивлением. Потом — успокоенно.

— Ты ведь хотел получить то, что получил бы любой монилец на твоём месте? Ты получишь всё, что было обещано.

— Вот как?

Я спешил придумать ещё какой-нибудь вопрос, который прояснил бы для меня моё ближайшее будущее. Но, с другой стороны, если мой собеседник предпочитает чего-то недоговаривать, едва ли я сумею вытянуть из него хоть одно лишнее слово. Захотел бы, давно б всё рассказал.

Впрочем, мне ведь чётко и ясно дали понять, что соглашение остаётся в силе. Что обещание будет выполнено, а значит, меня ждёт впереди только хорошее. Ну и отлично. Потерпим и всё увидим своими глазами.

Видимо, чтоб стать полноправным членом здешнего общества, нужно пройти какой-то ещё обряд. Неопасный, но обязательно совершаемый в столице Мониля.

— Давай-ка я облегчу тебе жизнь, — сказал я Жилан, когда куриал ушёл. — В лингвистическом плане. Немного магии — и ты отлично шпрехаешь русский и шпаришь по-монильски.

— Лучше б ты пока не напрягался, — вмешалась айн.

— А что, такая ерунда потребует напряжения?

— Ты разбаловался и охренел! Попробовал бы составить такое вот ерундовое заклинание без моей помощи, я б на тебя посмотрела!

— Я бы тоже, может, хотел бы посмотреть на себя без тебя и твоего вечного присутствия. Но это невозможно. Поэтому давай-ка быстро сбацаем ерундовую магию, и мне больше не придётся напрягаться, вспоминая английские слова.

— Как ты мне надоел, — вздохнула айн и подсунула готовую магическую структуру.

— Так лучше? — уточнил я у Жилан.

— Очень… Необычно.

— Но ты меня понимаешь, я прав?

— Отлично понимаю. Самый приятный способ изучать языки, — рассмеялась девушка.

Она всё равно артикулировала забавно, очень уж не по-русски, но внятно и, пожалуй, мило. Мне нравились азиатки, хотя раньше ни с одной из них не приходилось общаться столь тесно. И хотя Жилан вызывала у меня огромную симпатию, уже сейчас я осознавал, что дальше дружбы с ней никогда не зайду.

А раз так, то можно и в самом деле спокойно взяться за её обучение. Ничто постороннее не помешает ей осваивать трудное искусство чародейства, а мне — оттачивать мастерство учителя.

— Похоже, они боялись, что ты наслушаешься лишнего и сообщишь это лишнее мне. Потому и не взяли на себя труд снабдить тебя подобным заклинанием. А я был не в силах.

— Как поняла, они почему-то опасались тебя?

— Да. Я, видишь ли, ношу в своей душе демона.

— Демона? — Непонимание было в её взгляде, и тут я внезапно испугался, что её оттолкнёт от меня это признание, и каюк всем стройным образам будущего, которые я уже успел себе нарисовать. Фиг его знает, почему мне вдруг показалось таким важным, чтоб она согласилась учиться у меня. — Ты говоришь о повелителе-демоне?

Следом за испугом пришло понимание, что она, кажется, не совсем меня понимает. Должно быть, представления о демонах в русской и китайской традициях сильно различаются. И если я вижу в её глазах любопытство и изумление, а не отвращение, то этому обязан её непониманию. С одной стороны — хорошо. С другой — на непонимании долго не уедешь. Надо, чтоб она не заблуждалась на мой счёт.

— С одной стороны — да. Айн действительно в прошлом относилась к числу демонов-властителей. С другой — она — символ тьмы. Зла.

— У каждого человека тень живёт в душе. Она так же естественна, как всё доброе, свойственное людям.

Я запнулся. Объяснять дальше? Но зачем? Ведь она права. Отчасти так оно и есть. Пока оставим этот вопрос за кадром. Потом разберёмся, что у кого в душе.

— Что ты решила по поводу обучения? Хочешь быть магом?

— Кто же не хотел бы овладеть профессией, которой никто больше не владеет? И быть единственным специалистом в своём роде.

— Думаю, это скоро изменится. Магов с каждым годом будет становиться всё больше и больше.

— Но быть первой — уже очень много.

— Согласен с тобой. Хочешь вернуться в Макао и работать чародеем?

— О да! Я всегда мечтала о хорошеньком домике и двух милых детях.

— Двух милых детей лучше заводить в России. Или в Мониле.

Она аккуратно улыбнулась. Поразительно, сколько всего женщина может сказать одной улыбкой. Жилан хотела, чтоб наши отношения стали ещё более дружески-крепкими, надеялась поладить со мной как с учителем, однако не заблуждалась насчёт наличия у себя какой-либо женской симпатии в мой адрес. Точно так же, как она меня, я нисколько не затрагивал её сердце. И мы оба с облегчением убедились, что наши намерения абсолютно точно совпадают.

Вскоре после рассвета к моей палатке (господи, как же хотелось спать!) подали экипаж — размерами почти с дилижанс, и действительно очень комфортабельный внутри. Амортизация не оставляла желать лучшего, внутри можно было совершенно спокойно заниматься чем угодно, даже ставить полный бокал на столик и не бояться, что содержимое окажется на столешнице. На низком, обитом кожей, застеленном мягким покрывалом ложе я устроился отдохнуть, удобно разложив вокруг себя подушки. Моя сиделка облюбовала себе кресло, поджала ноги и всю дорогу листала книгу, видимо, наслаждаясь возможностью читать на новом языке.

Правда, путешествие заняло не так уж много времени. Уже к вечеру экипаж остановился, и слуга подал руку Жилан, помогая ей выбраться наружу. Мне, разумеется, никто руки не протянул. Вынырнув из приятного полумрака кареты, я обнаружил, что слуги, ехавшие в другом экипаже, уже развернули бешеную активность на обочине дороги. Уютная полянка, образованная опушкой леса, загнувшейся полукругом, быстро обрастала холмиками палаток. Крупный шатёр, похоже, предназначенный для меня, тоже вот-вот должен был обозначиться в груде складных опор, полотнищ и шестов. В стороне двое разводили костерок. Видимо, комфорт мне обещали не зря.

А не далее чем в километре от места стоянки от горизонта до горизонта раскинулся город, такой же таинственный, как мои детские сны о рыцарских замках и дворцах чародеев. Стены показались мне безупречно белоснежными, а башенки — чудесными и статными, чуть ли не подпирающими облака. Не живой город, а символ человеческих представлений о прекрасном и волшебном — вот как мне показалось, когда я впервые взглянул на столицу Мониля.

— Это и есть Арранарх?

— Да, это он, — подтвердил мне сопровождавший экипажи охранник. И ревниво покосившись на меня, произнёс: — Он прекрасен, не так ли?

— Да. Прекрасен.

Сразу же, как только схлынуло первое изумление и очарование, в голову пришло, что выглядит это всё очень странно. Ну в самом деле, какой современный город способен жить в кольце раз и навсегда возведённой стены? Он разбухает, разбрасывает щупальца во всех доступных для строительства направлениях, и границы рано или поздно лопаются, будто скорлупа яйца, в котором ворочается подросший цыплёнок. Здесь же нежная зелень опушила белоснежную стену, берега почти смыкающихся перед ней двух длинных озёр (наверное, когда-то они могли служить подобием рва, узкий перешеек между полосами воды легко можно защищать, а может, магия способна и его временно убирать — что я знаю о магии?) были оформлены хорошенькими дорожками, стрижеными кустами и маленькими декоративными деревьями. К тому же за моей спиной лежал настоящий лес.

Так почему тут нарушаются все законы развития городов? Или парадная столица заключена в слишком жёсткие рамки, перед которыми естественный порядок вещей бессилен?

— Город растёт во всех направлениях, — ответил охранник. — Но есть участки лесов, парков и побережья, которые запрещено застраивать. Это — один из них. Вот там за лесом приметно в перегоне отсюда начинаются спальные районы, многоэтажные дома. Однако прямо здесь никогда ничего не будет построено… Ваш шатёр готов. Вам могут подать воду для умывания, если пожелаете.

— Да расслабьтесь. Давайте-ка помогу ставить палатки.

— Нет, такое не полагается. Нет-нет, ни в коем случае. Если ваша служанка сможет нам помочь, это будет очень мило с её стороны.

— Она не служанка. Помощница.

— Прощу прощения. Конечно, помощница. Повару могут понадобиться её руки.

— Я помогу. — Жилан побрела к костерку, на котором уже стоял котёл, парящий вовсю.

Рядом на раскладном столе уже разложены были всевозможные припасы, посуда, и жизнь вокруг кипела ключом. А мне положено было забраться в шатёр, всё тот же, в котором я приходил в себя после закрытия зева, и отдыхать, валяясь на низенькой кровати с книжкой. Хотя сейчас я уже окреп достаточно, чтоб рубить валежник для костра или, например, вбивать колышки для палатки.

Любопытно, зачем вообще нужен этот лагерёк? Почему нельзя разместить меня в нормальном человеческом доме и избавить сопровождающих от кучи лишней работы? Допустим, без положенного обряда, который, видимо, готовился, мне нельзя входить на улицы Арранарха, но почему не отвести какую-нибудь комнатушку в спальном районе? Зачем обязательно в палатках селиться и превращать участок парка, столь значимого для Мониля, в бивуак?

Ладно, раз так делают, значит, это кому-то нужно. Значит, так положено. Подчинимся. Может быть, айн могла бы мне что-нибудь подсказать?

— Ничего не могу подсказать, — пробормотала демоница. — Уж извини. Но ты зря мельтешишь. Пользуйся радостями жизни, пока о твоей услуге ещё помнят. Это продлится очень недолго. Кстати, мне нравится пища, которой тебя тут кормят.

— Разве ты её ешь?

— Нет, но я же чувствую, как ты её воспринимаешь. Мне нравится.

— Чревоугодница… Кстати, судя по всему, меня сейчас снова будут кормить. Ты довольна?

Айн не ответила. Поднос, который Жилан поставила передо мной, предлагал разом столько еды, сколько я мог бы съесть разве что за целый день. Я с улыбкой предложил девушке присоединиться, и та не отказалась. Угощения оказались не просто обильными, но ещё и завлекательными — они были разложены и украшены так, что любой ресторан не постеснялся бы предложить это посетителям. Попробовать хотелось буквально всё, но приходилось учитывать возможности организма.

— Меня будто на убой откармливают, — пошутил я.

— Я не услышала ничего настораживающего в разговорах монильцев, — заверила меня Жилан. — Они опасаются тебя, но и уважают. А угощают столь обильно потому, что так полагается. Они тебя чествуют за что-то. Что такое ты сделал?

— Я решил очень серьёзную местную проблему, угрожавшую существованию Мониля. Видишь ли, магия может быть очень опасной, если неправильно с нею обращаться. Монильцы кое в чём ошиблись… Мне удалось исправить эту ошибку. Не окончательно, но хотя бы временно.

— Тогда ничего удивительного, что они тебя так угощают. Это меньшее, чем они могут поблагодарить тебя за то, что ты взялся исправлять их ошибки.

— Звучит слишком уж пафосно. Но, как бы там ни было, отказывать не стану. — И я с удовольствием взял с блюда кусок булочки с начинкой из колбасы, овощей, сыра и соуса. — Надеюсь, мой рассказ про магию тебя не отвратил от неё?

— Почти любое значимое явление жизни таково. Нефть или электричество способны стать причиной страшнейшей трагедии планетарного масштаба, но как можно в современной жизни обойтись без них? Нам этого уже не представить.

— Ты права. Для Мониля магия — то же, что для нас и электричество, и нефть, и уголь, и ядерное топливо разом. И потенциально опасно, получается, как все наши источники энергии, вместе взятые. С магией нужно быть вдесятеро более осторожным.

— Понимаю. Ты разумно рассуждаешь. Я буду рассуждать так же. — И Жилан отправилась за чаем и новой порцией угощений, уже вышедших из рук опытного и ловкого повара.

Господи, помоги мне съесть всё это!

С чашкой чая в руках я вышел полюбоваться на Арранарх. Солнце почти коснулось крыш городских башен, вызолотило их, заиграло на шпилях, превратило обычный камень в подобие драгоценного розового мрамора. Хотя я находился всего в километре от ворот, не мог разглядеть на стенах никаких признаков присутствия людей. Ворота также были плотно закрыты, по берегам озёр никто не гулял. Парадная столица Мониля будто вымерла.

Можно было бы, наверное, затаить дыхание и представить, что ты находишься в картине. Или в старой детской фантазии… Если бы вокруг не ходили, весело переговариваясь, молодые парни, которым предписано было обеспечивать мне всяческий комфорт и безопасность. Их в окружающем пейзаже почему-то ничто не удивляло. Значит, всё идёт строго по распорядку. По протоколу.

— Вам лучше было бы лечь отдыхать, — осторожно сказал стражник, всё тот же. — Завтра вас поднимут на рассвете.

— Вот как? И что же будет?

— Я никогда не видел церемонии. Сам не знаю. Ничего не могу рассказать.

И улыбнулся будто бы в извинение. Чувствовалось, что он очень хочет быть со мной как можно, более вежливым.

Мне не улыбалось в очередной раз вставать на рассвете. Кому бы подать протест по этому поводу? Мысленно усмехнувшись, я вернулся в палатку и уснул, шлёпнувшись поверх покрывала носом в подушки. Всё-таки измотанность есть, а необходимость пройти ещё и экзорцизм добавила тягот на чашу весов. Всё-таки я не железный, хоть и оснащён мощной магической поддержкой в лице айн. И не способен спасать на неделе по пять миров, да ещё при этом чувствовать себя огурец огурцом.

Может быть, впервые в жизни мне спалось так безмятежно и так легко удалось пробудиться рано поутру. Иные говорят, что это признак чистой совести, но я думаю, тут вернее всего сыграло свою роль облегчение. Меч, занесённый над моей шеей, был наконец-то отведён судьбой. Теперь неважно, чего мне всё это стоило. Самое главное: за мной больше не гоняются чародеи целого могущественного мира в стремлении прервать нить моей жизни и вернуть повязавший мою душу артефакт на положенное место. Наверное, Логнарту стоило большого труда уладить эту проблему, но разве я не заслужил его помощи?

Может быть, не стоило так рано говорить «гоп», но, подняв голову от подушек и узрев трёх слуг, церемонно застывших у входа со стопками явно праздничной одежды в руках, я решил, что стоило. Не хоронить же они меня собрались в этих шмотках, в километре от ворот своей парадной столицы!

— Соблаговолите ли вы облачиться? — осведомился стражник. Он слегка поднадувал щёки и выглядел горделивее некуда, но в этой гордости было маловато заносчивости, по крайней мере, в мой адрес. Видимо, поручение его по-настоящему радует. Или даже льстит. — Ваша соотечественница может оказать вам помощь.

Намёк был вполне прозрачный. Что бы там ни говорил Логнарт и что бы ни признали священнослужители, прикасаться ко мне считается опасным.

— Поможешь, Жилан?

— Охотно. — Девушка взяла из стопки рубашку и с интересом погладила ткань. — Какой хороший шёлк.

— Отвернись, будь добра. — Я натянул штаны и за полминуты всё-таки сумел сообразить, что тут как застёгивается. Странно, повседневные портки по монильской моде, которые мне пришлось носить, не предлагают подобных головоломок. Что, чем параднее, тем хитрее? — Хм… Хорошая рубашка, говоришь?

— Едва ли придётся жаловаться. Я кое-что понимаю в шёлке. — Девушка помогла мне одеться, даже ремень затягивала сама, хотя у слуг, ждавших у порога, глаз дёргался. Странное дело, одежда вся чёрная, вся, кроме рубашки. И очень богато отделана серебряной тесьмой. Пуговицы и запонки так и вообще — произведение искусства! — Мне тоже нужно идти?

— Нет, сударыня. Господин пойдёт один.

— Куда идти?

— Прошу вас… Вам следует идти к воротам города. Там вас будут ждать… Сапоги удобные? Если что-то смущает, лучше переодеть сейчас.

— Я отлично умею ходить пешком.

— Вам не придётся долго идти. Только до ворот. Но однако же удобная обувь — это важно.

— Всё нормально.

Я выбрался на дорогу и зашагал по ней, не оглядываясь на палатки и шатёр, на кострище и людей, собравшихся смотреть, как я иду, — взгляды в спину чувствовались бы даже в том случае, если бы мне не помогала магия. Утренний туман рассеивался так быстро, будто его ветром сдувало. Небо играло всеми оттенками картины Айвазовского, оживляя и громаду города, теперь уже не казавшегося искусственным, хотя людей и теперь видно не было… Нет, я соврал. Вон же они! Между зубцами, на галереях, вознесённых высоко над стенами, на башнях людей столько, что градине упасть некуда. Меня сбила с толку их неподвижность. Однако почему же они не двигаются? Чего ждут?

До ворот оставалось всего ничего. Утренняя прохлада приятно освежала, не имея возможности пробраться под плотный церемонный камзол, который мне пришлось надеть поверх рубашки и застегнуть на все пуговицы. Кстати, в полдень в таком будет мучительно жарко. Как хорошо, что дефилировать в нём приходится на рассвете. Надеюсь, всё закончится задолго до того, как зной вступит в свои права.

Мне оставалось до ворот всего метров пятнадцать, когда они вдруг медленно, величаво стали распахиваться. Передо мной появились четыре человека, разодетые с вызывающей пышностью и тоже с уклоном в старину. На их фоне я выглядел строго и укоризненно, будто испанский гранд перед венецианской куртизанкой. Один из них держал в поводу коня. Роскошная зверюга — рослая, иссиня-чёрная, с переливающейся, как дорогая парча, кожей, с красиво изогнутой шеей, с пышной длинной гривой и щётками над широкими копытами. Сразу видно: сильная, массивная, будто выточенная из камня. Лука седла, уложенного ей на спину, оказалась прямо на уровне взгляда.

Правда, проблем с тем, чтоб взобраться в седло, у меня не возникло. Один из сопровождающих учтиво подержал мне стремя, подал руку, второй помог нашарить опору второй ногой. После чего оба они взяли коня под уздцы и ввели в ворота.

Взгляду открылся широкий проспект, пролёгший меж высоких и очень красивых домов. Каждый был построен из своего сорта мрамора, отделан по-новому, окутан зеленью, но все они вполне смотрелись рядом, как единый архитектурный ансамбль. Что ж, монильцы знают толк в архитектуре, надо отдать им должное. Как бы высоки ни были особняки, башни и галереи возносились над крышами, как птицы над гладью степи, и действительно возникало ощущение, будто город разворачивается на двух уровнях — жилом, тоже вполне причёсанном, приукрашенном и достойном, — и парадном. Горнем.

Я изо всех сил вертел головой. Тут было на что посмотреть и без толп горожан, поэтому по ним я лишь скользил взглядом, отмечая — да, их тут хватает. Никто не кричал, но руками махали, не молчали, и встречали явно с симпатией. Вдруг пришло в голову, что если мне предстоит всего лишь обряд по признанию своим, так это как-то чрезмерно — выгонять всех обитателей Арранарха на меня смотреть. Неужели бедным людям даже поспать вдоволь не дали, и всё из-за того, что меня, горемычного, положено по протоколу сперва продемонстрировать толпе?

Да ещё и обилие цветов, флагов… Вот что удивляет! Верхние кромки крыш были буквально увиты цветочными гирляндами. И без того тут хватало зелени, все фасады особняков были образованы ступенчатыми галереями, буквально утопающими в декоративной растительности, но гирлянды всё равно выделялись. А уж какие флаги! Они сверкали под лучами новорожденного солнца, будто сотканные из драгоценностей. Каждое полотнище являло собой какой-то новый символ, новый герб, и я начал подозревать, что улицы Арранарха увешали стягами всех областей и регионов Мониля.

Не жирно ли для одного меня?

Впрочем, если параллельно они празднуют спасение своего мира от гибели, то всё очень даже объяснимо и оправдано. А со мной просто знакомятся заодно. Как бы логично. Я ведь тоже отчасти имею отношение к причинам празднества.

Цветов вообще было очень много. Многие из женщин, стоявших вдоль обочины, были украшены венками или цветочными ожерельями — иногда они снимали их и кидали под копыта моего коня. Я улыбался им, мне была приятна их реакция на мою улыбку. Как-то не радует, когда от тебя пусть и вежливо, но шарахаются. Эти хотя бы так не делают, а просто улыбаются и машут руками.

Потом к рокоту голосов добавилась ещё и музыка. Что за инструменты, можно даже не гадать — мир ведь чужой, и культура тоже чужая. Звук диковинный, глубокий, довольно приятный, но слишком уж вибрирующий, прямо в нутро отдаётся. Через несколько минут начинает казаться, что ты им дышишь, а не просто слушаешь. Мелодия выводилась простая, но гармоничная, и под неё мой конёк простучал копытами весь длинный-длинный проспект, который своими масштабами, пожалуй, дал бы фору любому проспекту у меня на родине. Как я ни вертел головой, так и не сумел разглядеть, где же прячутся вездесущие музыканты.

Зато разглядел то, что по-настоящему ошеломило меня и задержалось в памяти на всю жизнь. Многие галереи пересекали небо на большой высоте, и без всяких опор протягивались на очень большую длину (вот это да, вот это достижения строительной магии!). С них, обливая зеленью и белыми цветами податливые, но мощные стебли, свисали почти до земли длинные живые лианы. Ветер колебал их, встряхивая бутоны и венчики цветков, и казалось, будто сам небосвод протягивает земле приветливые зелёные руки. Так поразительно было это зрелище, что сперва я даже не смог понять, красиво ли это на мой взгляд, либо же наоборот.

А потом новые статные особняки заслонили от моих глаз это зелёное великолепие, да и сидеть в седле, повернувшись затылком вперёд, не очень-то удобно. Сев как положено, я приготовился наблюдать другие чудеса монильской столицы.

Что ж, тут и в самом деле было на что посмотреть. Поражало обилие озеленённых галерей, обнимавших каждый дом, арок, окружевлённых цветущими лианами, плоских портиков, похожих на срез висячих садов Семирамиды. Столько зелени я не видел ни в одном городе, особенно если говорить о зелени, не представленной парками или бульварами. Деревьев в Арранархе почти не было, только декоративные, умещавшиеся под перекрытием галерей.

Из густой растительности, вызывающей в сознании образы тропических джунглей, возносились столь же совершенные, как и творения природы, здания. Казалось, будто столица утонула в ней по самые крыши, как покоряется природе оставленный людьми посёлок. У меня возникло острейшее желание взглянуть на панораму города сверху, с одной из башен или даже с верхних галерей, если туда позволят подняться. Чудесным был этот город, чародейским, как и сам Мониль, и он в одночасье покорил моё сердце.

Видимо, столица росла тут постепенно, и три кольца стен, заключённых друг в друга и заключавших в себя дворцы, особняки, башни, галереи и арки, свидетельствовали об этом. Сейчас я пересёк каждую из крепостных линий по очереди. Людей по обочинам становилось всё больше, они приветствовали меня с такой теплотой, с таким восторгом, каких мне трудно было ожидать от людей, не являвшихся моими соотечественниками. Цветы уже устилали мостовую почти сплошным слоем. Такие знаки внимания тронули бы любое сердце.

А потом передо мной распахнулись ворота внутренней крепости, самой горделивой и самой величественной из всех, когда-либо мною увиденных. Ведшие моего коня монильцы остановились, один из них протянул руку — стало понятно, что тряское путешествие в седле закончилось, пора спешиваться. Это оказалось труднее, чем забираться наверх… Впервые мне пришлось иметь дело с верховой лошадью. Хорошо ещё, что предоставленное мне животное спокойно, как скала.

От ворот по широкому проспекту между более строгими, не так густо озеленёнными строениями мне пришлось пройти примерно с полкилометра, прежде чем в лицо ударил простор. Здесь небо не заслоняли нависающие галереи и башни почти не беспокоили взгляд. Площадь, размерами своими запросто способная спорить с главной московской площадью, сперва даже испугала меня тем расстоянием, которое мне предстояло пересечь пешком.

Но затем эта мысль отступила на второй план. Оглянувшись, я обнаружил, что площадь опоясывает подковообразное возвышение, и поднят этот примосток довольно значительно. Гранитные лестницы, поднимающиеся к его верхней кромке, располагались справа и слева, но сопровождающие явно направляли меня прямо, туда, где не было никаких лестниц, зато стояли выстроившиеся в идеальном порядке солдаты в парадных старинных доспехах, начищенных до солнечного блеска, с зеркально сияющими щитами.

Впрочем, присутствовали тут не только солдаты. Вдоль всего края подковообразного возвышения замерли люди. Сперва мне показалось, что они отличаются друг от друга только ростом: одеты монильцы были абсолютно одинаково, в лазурные длинные одеяния. И, кажется, что они не настоящие, а, может, заколдованные — расставленные тут для красоты. Чуть позже странное впечатление отступило. Ну да и чего ожидать от меня, сбитого с толку, растерянного? Здесь, во внутреннем замке Арранарха, музыка окружала меня уже со всех сторон и вела, вела вперёд с настойчивостью человеческой руки. Может быть, в этой музыке тоже живёт своя магия? Неизвестно. Айн тоже молчала, не пыталась мне ничего подсказать.

Я даже замедлил шаг, опасаясь, вдруг успел совершить уже какую-нибудь оплошность, или не совершу ли вот-вот. Тем более что спутники мои как-то разом отстали, и я остался один. Неосознанно замедлил шаг.

Но меня никто не торопил. Все терпеливо ждали. Продолжая идти к основе «подковы», я разглядывал и бойцов в парадных доспехах, и тех загадочных людей в лазурном. Среди них оказалось немало женщин, и мужчины самые разные — рослые, щуплые, молодые и старые, атлетические и запущенные. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на самом деле одеты они в чёрное, поверх которого закутаны в широкие плащи чистого небесного цвета. Своей неподвижностью они действительно могли бы напугать, но, присмотревшись, я заметил, что многие улыбаются, и это оживляло их лица, а поэтому и весь облик.

Я ещё не приблизился к двум передним рядам солдат, когда те вдруг расступились, опустились на колено, положили щиты на брусчатку площади, оперли их на ступни. Следующие два ряда, тоже склонившиеся передо мной, уложили щиты себе на колени, остальные, согнувшись, подставили плечи, руки, даже ладони. И минуты не минуло, как передо мной выросла лестница из щитов, и все явно ожидали, чтоб я поднялся по ней.

Боязно было шагнуть на ступени по-настоящему живой лестницы. Но опоры оказались неколебимы, будто не людьми поддерживались, а камнем, равнодушным к неудобству и боли. Я поднимался медленно, но неудовольствие этим фактом, если оно было, солдаты оставили в себе. Собственно, раздражения или нетерпения на лицах я бы не увидел — забрала-то были опущены. До верхней кромки возвышения я добрался с облегчением.

Монильцы в лазоревых плащах теперь оказались прямо передо мной. Ну, может быть, шагах в тридцати, не больше. Один из них, седоволосый, пожилой, ждавший в середине, сделал три шага мне навстречу. Я смотрел на него вопросительно: надо ли мне поклониться? Надо ли мне подойти ближе? Что мне вообще надо делать? Подскажите, ей-богу, сделаю!

— Приветствую тебя, уроженец нового мира магической сферы! — У старика оказался очень сильный, красивый голос. «Он бы, наверное, мог раньше в опере петь, — подумал я. — Вот это голосина!» — Приветствую тебя, наш новый собрат!

— Благодарю. — Это я проговорил едва слышно, надеясь, что если мне полагается молчать в тряпочку, то народ корректно сделает вид, будто не слышит.

Мягко взревели трубы; как близки всё-таки традиции двух наших миров! Я подумал об этом, вслушиваясь в глубокие, словно из-под земли поднимающиеся звуки. Старик взял меня за руку, нажатием дал понять, что нужно развернуться. Лестница из золотых щитов уже распалась, ряды стражи расступились, вперёд вышли невесть откуда взявшиеся лучники. Залп они отправили прямо в небо, и тот вдруг рассыпался на тысячи неспешно кружащих цветочных бутонов. Воздух вскоре пропитался ароматным тёплым снегом. Наверное, именно так и бывает весной в отцветающих вишнёвых садах. К трубам добавились барабаны и ещё что-то, что я со своим весьма средним слухом никак не мог в полной мере охарактеризовать.

Блистая доспехами, воины выстроились в две широкие полосы, обозначив широкий коридор. Но никто не спешил занимать его. Вновь потянув за руку, монилец развернул меня к себе лицом. Сильные у него всё-таки глаза, как и руки. Да и гадать не приходится, передо мной — сильный, очень сильный маг. Настолько могущественный, что не боится прикасаться к кейтаху, даже оправданному.

— Мы видим тебя и принимаем тебя, чародей. Говори, готов ли ты стать опорой Мониля? Отвечай.

— Готов.

— Готов ли ты хранить это синее небо и эту зелёную землю для тех, кто обделён мощью? Отвечай.

— Готов.

— Признаешь ли ты Мониль своей второй родиной и примешь ли Мониль всем сердцем? Готов ли сделать это? Отвечай.

— Да.

— Прими честь и славу, прими благодарность и признание. Будь одним среди нас, будь достоин этой чести.

Женщина в траурно-чёрном платье, почти скрытом лазоревой накидкой, появилась по левую руку от старика. Она несла свисающую с ладоней узорную цепь, наверное, золотую, отделанную яркими пятнами выразительно-синих камней. Перед этим предметом, протянутым мне, я без подсказок опустил голову. Старик-монилец положил её мне на плечи и вновь дал понять, что неплохо бы повернуться лицом к площади.

Первое, что я увидел — как склоняют головы люди, увенчавшие собой подковообразное возвышение, люди, облачённые в лазурь. И только тут, будто кто мне на ухо нашептал, понял вдруг, что вижу перед собой всю монильскую курию в полном составе. Вот они, куриалы, управляющие магическим миром, обладающие здесь наибольшей властью, те, кто вправе решать судьбу Мониля и людей, которые его населяют. Все они пришли сюда приветствовать меня и принять… Принять? В это сложно было поверить, однако мгновением позже куриал, в котором я с запозданием узнал Логнарта, накинул мне на плечи длинный лазурный плащ, сам застегнул на плече аграф — и сомневаться стало намного труднее.

Они и в самом деле приняли меня в курию? Может ли такое быть?

Старик сделал единственный жест, в котором я уже без труда угадал магию, и прямо перед нами развернулась хрустально-прозрачная эфирная лестница. На неё я шагнул без опасений, плечом к плечу с монильцем. А за нами потянулись все остальные куриалы.

Я шёл, всё ещё не веря в случившееся. Потом осторожно ощупал цепь, лежащую на груди. Тяжёлая штука, судя по весу, действительно золотая, с крупными вставками из лазурита. Такая же была и на моём пожилом спутнике, и на тех монильцах в лазурных плащах, что следовали за нами.

— Не стоит оглядываться, — проговорил старик. — Ты должен смотреть вперёд, улыбаться народу, махать рукой, кивать. Больше ничего.

— Прошу прощения.

— Не надо и извиняться. Тебя, как и положено по традиции, оставили в полном неведении относительно протокола и любых действий. Конечно, образованный чародей монильского происхождения всё равно поневоле оказался бы в курсе, но с тобой традиция была соблюдена в точности. Это, как мне кажется, хороший знак.

— Рад буду, если так.

— Я — Дьюргам, член Действующей Курии, представитель области Лозы. В настоящее время возглавляю Курию и буду возглавлять ещё три года. В дальнейшем меня сменит кто-то ещё из действующих куриалов. В тех выборах тебе уже предстоит принять участие.

— Понимаю. — Я с любопытством посмотрел на Дьюргама.

— Я должен поблагодарить тебя за совершённое не только как куриал, но и как уроженец Явора. Думаю, ты заслужил свою награду.

— Благодарю.

— Но запомни… Тебя, кажется, зовут Лексо?

— Да. Лексо.

— Запомни, Лексо. Тебе сейчас кажется, что ты достиг всего в этой жизни, что ты взлетел на головокружительные высоты, и тебе больше не о чем мечтать. Кажется, что ты сотворил самое большое волшебство в своей жизни. Но стать куриалом намного проще, чем остаться им. Ты спас Мониль, а потому получил цепь и лазурную мантию и как герой, и как представитель нового мира, присоединившегося к нашему. Но чтоб удержаться у власти, нужно много большее, чем просто геройство. Ты меня понимаешь?

— Пожалуй, да.

— Я скажу тебе то, что говорил уже многим, и что до меня говорили мои предшественники. Тебе лишь дали шанс, Лексо. Дали шанс стать одним из правителей мира. Но шанс недостаточно просто получить. Его ещё нужно правильно разыграть. Нужно научиться жить по-новому, понять, чего же ты хочешь, и работать. Очень много работать. Я тебе скажу откровенно — мимо меня прошли многие и многие, совершившие важнейшие открытия или по-настоящему героические деяния, спасшие сотни жизней. Многие, кто на этой площади получал из рук главы Курии цепь и плащ, и на этом успокаивающиеся. Да, они проживали обеспеченную спокойную жизнь, а многие и сейчас живут. Но удержать власть в своих руках не могли, и лишались даже тех знаков её, которые получали в самом начале. Понимаешь?

— Но зачем вы говорите мне это? А вдруг я правильно пойму сказанное, возьмусь за дело и преуспею на властном поприще? — улыбнулся я.

Старик ответил мне пронизывающим глубоким взглядом и лишь после этого ответил:

— А я каждый раз именно на это и рассчитываю. Ни один из нас не вечен, а Монилем должны управлять сильные люди. Сильные люди должны приходить к власти и тогда, когда их сильных предшественников уже не станет. Это будет только на пользу моему родному миру. И я буду приветствовать твоё восхождение, Лексо. Но предупреждаю тебя ещё раз — это совсем не так просто, как можно подумать.

И он сделал жест, пропуская меня чуть вперёд. Толпы на площади и примыкающих улицах только густели, теперь уже никто не стеснялся кричать, даже подпрыгивать, маша руками, будто взлететь намеревались для пущего улучшения обзора. Приветствовали, конечно, не одного меня, а всю Курию, которая не так уж часто прогуливалась напоказ, да ещё и в полном составе.

Но мне было всё равно. В первый момент слова Дьюргама про взлёт на головокружительные высоты и ощущение предела мечтаний вызвали у меня одну только усмешку — ведь на самом деле ни о чём подобном я не мечтал. И ничего такого не чувствовал, однако теперь, когда осознание проясняло случившееся, эйфория вступила в свои права. Конечно, старик прав. Кроме почёта я получил на свою шею кучу забот и проблем (особенно в вопросе представления Земли в монильской Курии — а президенты и парламенты-то не знают, ещё как отнесутся!). Однако уж сегодня-то имел полное право упиться триумфом.

И я упивался. Не чувствуя, как натирают чужие сапоги и как жарко становится в плотном чёрном шёлке под лазурным плащом, я любовался величием и красотой Арранарха, пялился на жителей и впитывал, впитывал моменты чествования. Такого в моей жизни уже не будет никогда. И каким бы ни был грядущий финал моей монильской политической карьеры, этот день я запомню на всю жизнь.