Глава вторая
До института я каждое лето проводил на природе. Но начиная с десятого класса деревенские каникулы остались в прошлом. В еще не столь отдаленном, а уже изрядно позабытом детстве, — теплом и беззаботном. В том прекрасном времени, когда любые невзгоды воспринимаются как нечто, не имеющее к тебе самому никакого отношения, и исчезающие с приходом следующего утра. Мир добр, уютен и приветлив, — а тебе в нем отведена невероятная, уникальная роль — зрителя, актера и постановщика в одном лице. Смотри, играй и наслаждайся…
Понятно, ничего подобного в те годы мне даже в голову не приходило, это я теперь такой умный. А чего? Четыре курса физмата сделают философом кого хочешь. Как пресловутая плохая жена. Не-е, лавры Сократа я на себя не примеряю, но тем не менее некоторую привычку к рассуждению и осмыслению приобрел.
О чем это я? Ах да. О деревенских каникулах… Вернее — о лете. До восьмого класса я предпочитал проводить свободное время на диване с книжкой в руках, — когда родители дома. Прочий досуг, естественно, протекал за компьютером. Стрелялки, рубалки, наши и их сериалы, а также — прочие занятные сайты отнимали практически все время. Отец что-то ворчал о жизни овощей, но поскольку мама была довольна, — принудительными пробежками по утрам и тасканием гирь по выходным его репрессии и заканчивались. Пока однажды я крепко не получил по шее. Прямо у школы.
Телосложением я в папу. И всегда выглядел лет на пять старше реального возраста. Поэтому драться со сверстниками, обычно не достающими макушками до моего подбородка, почти не приходилось. Они понимали, что не одолеют меня даже вдвоем, а мне не было нужды ни убеждать их в этом, ни разубеждать. Но в любом случае драка подразумевала наличие причины. А эти шакалы избили меня просто так. Причем парни дрались зло, получая удовольствие от возможности причинить боль другому существу.
Природные данные все же не подкачали, и я кое-как отмахался от хулиганов. Но, самокритично подсчитав дома у зеркала разницу между нанесенными и пропущенными ударами, я умылся и пошел записываться в секцию бокса.
Глянув на меня, Фома заинтересованно спросил:
— Сколько?
— Пятеро…
— Убежал?
— Ушел.
— Добро.
Потом тренер помолчал и прибавил:
— Разрешение от родителей. По окончании четверти покажешь табель. Тренировки в понедельник, среду и пятницу с семнадцати до девятнадцати. Суббота — бассейн в восемь утра. Один пропуск без уважительной причины — три круга вокруг парка. Два пропуска — не поедешь на летние сборы. Три… Больше не приходи. Все понятно?
— Да.
— Сколько раз подтягиваешься?
Этого вопроса я боялся больше всего. Ну не хватает моим мышцам силы побороть вес тела. Пудовые гири таскаю, а себя — никак не получается.
— Ни разу.
— А отжимаешься?
— Восемнадцать.
— Хорошо… — кивнул тренер каким-то своим мыслям. — В том смысле, что перекачанный бицепс боксеру только мешает, а так, конечно, форменное безобразие. До конца года надо выйти на семь подтягиваний и тридцать отжиманий. Ну все, Степан. Топай за разрешением и приходи. Иван! — крикнул в глубь зала, второму — невысокому поджарому мужчине в спортивном костюме. — Брось мячик!
— Лови…
Мячик для большого тенниса выпорхнул у него из руки сам, без какого-либо замаха, словно шел на реактивной тяге, — с соответствующей скоростью. Мне в лоб. Не ожидая ничего подобного, я потерял время и только успел, что дернуть головой в сторону А следом летел второй снаряд. Но адреналин уже был в крови, и этот мяч я поймал рукой.
— Угу, — опять кивнул Фома. — В общем и целом… не передумаешь, приходи.
Разрешение на занятие боксом отец не только написал, но и лично занес тренерам буквально на следующий день. И в моем распорядке дня появилась еще одна позиция. Правда, в спортивный лагерь тем, первым летом я все-таки не поехал.
Ох как непросто, оказывается, жить по режиму и делать не только то, что хочется, а и то — что должен…
Давно заметил, ничто так не способствует погружению в себя, как перестук колес. И любая, самая оживленная беседа, подчиняясь ритму железной дороги, потихоньку стихает, — и вот уже все либо дремлют, либо погружаются в приятные мечты или — воспоминания.
Казалось бы, мы с Ирой только вчера познакомились, значит, интересных тем для общения — не переговорить. А уже минут через сорок девушка пристроила голову у меня на плече и притихла. Может, уснула?.. Ведь по городским меркам не просто раннее утро, а — сумасшедшая рань. Только-только на второй бочок переворачиваться.
Ну, пусть поспит. А мне есть о чем подумать и что вспомнить. Тем более когда от золотистых волос исходит такой дивный аромат. Не набивший оскомину садо-огородный парфюм, имеющий массовое хождение в этом сезоне, а какой-то легкий флер ромашек, калужниц и нежной утренней росы. Так пахли в предрассветной мгле луга, когда мы с дедушкой шли косить сено. Вернее, он — косить, а я ворошить покосы, чтоб трава быстрее высыхала.
Электричка заполнена разночинным людом, но по совокупности примет, большинство путешествует с аналогичной целью, — на пикник. Дремлющие или все еще оживленно шушукающиеся парни и девушки примерно двадцатилетнего возраста, одетые… м-м-м… по-походному, с пухлыми рюкзаками и… только не надо смеяться — оружием. Да, да — именно оружием. Не с автоматами и винтовками, но все же. Наверное, так могло выглядеть ополчение Минина и Пожарского, готовящееся начистить табло обнаглевшим ляхам, если бы ратников и дружинников приодеть в современные спортивные костюмы и джинсу, а все остальное снаряжение оставить. Разве что шеломы, шишаки да мисюрки в рюкзаки уложить, временно сменив на бейсболки и армейские панамы.
Хотя нет, ошибочка. Вот такой вид рекомое ополчение могло иметь только после славной победы, когда на пиру ряды суровых воинов изрядно разбавили освобожденные пленницы, веселые девицы из ближайших поселений и проезжающий мимо цыганский табор в полном составе. Ибо всевозможной пестротой и стилем одеяния пассажирок утренней электрички с легкостью могли затмить любой восточный базар. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что при всей яркости палитры преимущество имел зеленый колер и разные его оттенки.
* * *
Наверно, я тоже задремал, поддавшись общему гипнозу дороги. Причем даже не заметил когда! Но тем не менее, открыв глаза в следующий раз, понял, что электричка уже остановилась, а странствующий народ — зевая и потягиваясь, начал продвигаться к выходу.
Дав основной массе схлынуть, а Иришке проморгаться ото сна и даже что-то подправить на лице, используя вместо зеркальца отражение в окне, я забросил на плечо рюкзак, подхватил с пола мешок из полипропиленовой соломки со своим инвентарем, небольшую, удивительно легкую сумку девушки и тоже поднялся.
— Пойдем, что ли, спящая царевна?
— Почему спящая? — нахмурила бровки Ира.
По правилам игры мне следовало пошутить в такт, примерно так: «Ага, что спящая, тебя задело, а что царевна — это нормально?» Но в этот момент мы уже добрели до тамбура, где перемещение возможно только колонной по одному, и моя ехидная реплика пришлась бы в макушку незнакомого парня. А это значит, что Ира ее попросту не расслышала бы, да и парень вряд ли смог бы оценить по достоинству, — так зачем же попусту содрогать эфир?
Потом я оказался на перроне и помог сойти своей спутнице.
— Темные силы налево, светлые — направо! Светлые — направо! Темные силы — налево! Темные силы налево, светлые — направо!..
В центре довольно просторного полустанка, шагах в десяти от полотна, так чтоб его хорошо было видно из всех вагонов, стоял невысокий, коренастый мужчина в камуфляже типа «флора» и, как закольцованный файл, непрерывно выкрикивал в допотопный жестяной рупор системы «воронка» одну и ту же фразу.
А чтоб вышеназванные силы таки не перепутали: кому куда, — чуть поодаль, разойдясь в стороны шагов на двадцать, на приезжий народ с добрыми улыбками а-ля «Welcome to Miami!» взирали два паренька, навесив себе на грудь большие таблички. У того, что стоял слева — надпись на ней гласила «Темные», а у парня справа — соответственно «Светлые».
Наверно, помогало. Потому что позади парней уже образовались две толпы, человек по сто пятьдесят, и шмыгающих между ними туда-сюда, заблудившихся «перебежчиков» не наблюдалось. Зато, с высоты моего роста, среди людей были замечены кони!
Интересно, а лошадкам тоже был предложен выбор фракции, или их судьбу определил жребий и его величество Случай?
— Ну все, — потащила у меня из рук свою поклажу Ира. — Тут мы расстанемся. Тебе — налево, а мне — к светлым силам.
— Не понял? — от неожиданности я даже не возмутился. — Как же я тебя потом найду в этом бедламе?
— Тому, кто любит, — промурлыкала рыжая бестия, явно цитируя какого-то классика, — сердце укажет направление, а разум отыщет путь.
Потом быстро чмокнула меня в губы и упорхнула, оставив решать самый интересный вопрос: «Как она смогла это проделать, если разница в росте составляет больше тридцати сантиметров, а я к ней не наклонялся?»
— Чего завис, парень? — Мужчина с рупором, наверное, устав вещать в «матюгальник», доверил сортировку народных масс наглядной агитации и, покинув свой пост, подошел ко мне. Впрочем, ничего удивительного, — к этому времени праздношатающихся особей на перроне почти не оставалось, ибо все прибывшие присоединились к своим командам. — Что-то я тебя не припоминаю. Первый раз, что ли? Не знаешь, чью сторону принять?
— Да вот, сомневаюсь, однако, — улыбнулся я приветливо, игнорируя оценивающий взгляд. Привык, что незнакомые люди смотрят на меня, как на… В общем, по-разному смотрят. Но в основном со снисхождением, — будучи свято уверенными, что поговорка: «Сила есть — ума не надо» сложена именно о моей персоне.
— А что так?
— Понимаете, мой дедушка всегда говорил, что в раю благостно, зато в аду компания веселее. Вот я и размышляю.
— Видимо, знающий человек… — кивнул мужчина, протягивая ладонь. — Михалыч. А тебя как звать?
— Степан. Студент и… людоед.
— В смысле? — опешил чуток Михалыч, от чего даже затянул крепкое рукопожатие. Но быстро сообразил. — Тьфу ты, блин… Хочешь сказать, огр? Или — тролль?
— Не знаю, но вряд ли, — мотнул я головой. — Если честно, то не хотелось бы национальность менять. Обычный русский великан.
— Ага, — ухмыльнулся Михалыч. — Былинный витязь. А людоед, как я понимаю, хобби. Или для разнообразия трапезы?
— Не-е, из-за лени, — поддержал я немудреную шутку. — Злаками и овощами сыт не будешь. За зверьем еще побегать надо, а этих — вон сколько. И потом, только, чур, никому… — я доверительно понизил голос. — Мозги люблю. Правда, иной раз, такие дурни попадаются, что их пустые головы только на пепельницу и годятся. Жаль, не курю… Приходится выбрасывать. В общем, никакого толку, одно расстройство… желудка.
— Это точно, от дурня нигде толку нет, — согласился Михалыч как-то чересчур серьезно. — Только в русских сказках. Ну ладно, поглядим потом на твой костюм и определимся, к какому сословию приписать. А пока, Степан, коль людоедом обозвался, двигай к темным. Среди воинства света порою тоже далеко не ангелы попадаются, но в поедании человеков еще никто замечен не был. Даже сердцем побежденного врага брезгуют…
— Как скажете, — согласился я. — Налево так налево. Оно даже звучит как-то более обнадеживающе, что ли.
— Вот и договорились. Пошли, представлю тебя твоему Мастеру. Да и выдвигаться уже пора. Кто хотел, прибыл, а кто не успел — тот опоздал. Захочет — найдет… Лес, он, конечно, большой, — но ни второго Светлого озера, ни еще одних Чертовых скал в округе не найдется.
— Говорят, что заблудиться и в трех соснах можно… — я по-прежнему пребывал в шутейном настроении.
— Можно и в ложке воды утонуть, — кивнул Михалыч. — Ежели очень постараться. Только дурни среди нашей братии не водятся. — Помолчал и добавил задумчиво: — Разве из новичков кто подсуетится?..
* * *
Наверно, нигде так точно не работает поговорка: «Встречаем по одежке, а провожаем по уму», как среди ролевиков. Что ты за человек — еще надо поглядеть, проверить, оценить и взвесить, а костюм с первого взгляда кричит о твоем характере, увлеченности и… финансовых возможностях. Всерьез увлекаешься играми или досуг убиваешь. И хоть я сам принадлежал не к фанатам, а всего лишь с красивой девушкой свежим воздухом подышать пришел, на первом же смотре мордой в грязь ударять не собирался. Тем более что у меня имелась превосходная возможность приодеться, не потратив при этом ни копейки…
Семья наша не нищенствовала, но и из горла не лезло. Поэтому, дабы не нахлебничать, на собственные нужды я уже пару лет старался зарабатывать сам. И чего там греха таить, по-разному зарабатывал. От написания курсовых и расчеток до способствования своевременному возвращению долгов. Но с явным криминалом никогда не связывался, хотя именно туда спортсменов чаще всего и зовут.
А еще с самого первого курса было у меня одно место практически постоянной работы, позволяющее проводить ночи под крышей, в закрытом помещении и — не дома. Что чрезвычайно важно для нормализации физиологических процессов молодого, жаждущего избавиться от юношеских прыщиков организма… и спокойствия материнского сердца.
Короче, ночь через три я подрабатывал ночным сторожем в городском краеведческом музее. Фома кроме нас тренировал парней из одной охранной структуры, вот и поспособствовал с трудоустройством. Деньги там платили мизерные, меньше стипендии, но этот недостаток с лихвой компенсировался уже перечисленным пакетом удобств.
Не-е, с американской фантастической комедией мои дежурства не имели ничего общего. Экспонаты по комнатам и запасникам не бегали, к сторожу не приставали и даже списанные в утиль никаких переворотов не устраивали. Впрочем, у нас не там. И какой смысл бунтовать, когда и списанные, и действующие наглядные пособия продолжали стоять на своих местах, — а каков их статус, точно знал только главбух. Ну, кроме тех экспонатов, что уже окончательно потеряли товарный вид или имели более новый дубликат. В этом случае ветеранов музейного труда сносили в подвал, а место выбывшего из строя занимала новая копия.
Поэтому вчера, проводив Ирину, я шел на дежурство, довольно усмехаясь, — поскольку явно усматривал в этом указующий перст судьбы. Еще бы, много вы найдете обычных парней, которые, получив вечером от понравившейся девушки приглашение отправиться с ней на ролевку, успеют к утру обзавестись приличным реквизитом? То-то же!..
Тетя Вера, дневной сторож и по совместительству билетер, передав мне ключи от здания и получив взамен тянущий за килограмм кулек зефира, согласилась сменить меня утром не в семь тридцать, как положено, а в пять.
Зефир был не взяткой, а знаком уважения. Шестидесятисемилетняя тетя Вера жила одна, заняться ей было совершенно нечем, и она могла бы вообще никуда не уходить из музея. Кстати, ближе к окончанию института надо будет подкинуть идею Василичу, как можно сэкономить и перераспределить три оклада внутри коллектива. А чего? Подменять по очереди тетю Веру днем, на пару часиков домой, в целях гигиены и прочих житейских мелочей, и все, — получите дополнительные десять тысяч для шести сотрудников музея. Вернее, чем от Сороса.
Оставшись один, за запертыми на все замки дверями, я сразу же поспешил в запасник. Мелькнувшую мимолетную мысль о временной экспроприации нужных вещей из экспозиции отмел сразу — решительно и безапелляционно. Я не вор, не вандал и не большевик. Что надо возьму, но без нанесения ущерба доверившемуся мне музею. Да и смысла не было разорять выставочные залы, чтоб обзавестись необходимым имуществом.
Если я людоед, и не просто крезанутый Ганнибал, который не из Карфагена, — а великан, то и снаряжение у меня должно быть соответствующее.
Что означает: мечи, сабли, шпаги, копья и прочие человеческие игрушки мне не подходят. Слишком легкие, не по руке. Да и не эффективные. Эволюция оружия всегда идет двумя параллельными путями: нанесение максимального ущерба врагу при минимальном усилии и — общее условие для всякого товара — соблюдение разумного соотношения цены и качества.
Способы ковки, заточки, баланса и формы лезвия любого холодного оружия подстраивались под типы доспехов. Нельзя прорубить, значит, надо смять или проколоть. Враг так бронирован, что вообще неуязвим? Будем изматывать, пока сам не упадет, а для этого себе изберем более легкий клинок, а еще вооружимся крюками и цепями. Тут дернули за руку, сбивая равновесие, там ноги обмотали. А потом мизерикордией в щель забрала или шилом в печень.
Но все это человеческая история и эволюция, а зачем великану такие изыски?
Как гласит народная мудрость: «Против лома нет приема». Нафига мне все эти зубочистки и вертела, если я по определению кулаком сминаю доспех, как пивную жестянку? Логично? Логично. А что надо? Да что угодно, лишь бы кожу на кулаках не царапать о шишаки и прочие металлические выступы на латах. И при этом не было жаль сломать об особенно твердую рыцарскую голову. Вывод? Самая обыкновенная дубина!..
«Эх, дубинушка, ухнем!..»
Для парада-алле возьмем готовое изделие не кустарного производства, чтобы солиднее да красивее смотрелось, ну а потом, ежели что, можно и из подручных средств изготовить.
Гы!.. Так и будет у меня два типа вооружения. Дубина парадная, рекомендуемая для повседневного ношения в общественных и присутственных местах, и — дубина рабочая, она же — боевая и охотничья. Для использования по вышеперечисленным нуждам.
Но самое главное, я заранее знал, где смогу взять именно то, что мне нужно.
Некий прототип гигантопитека по прозвищу «Ваня» пару месяцев тому был изъят из вестибюля как окончательно проигравший битву времени и моли. А вместе с ним в подвал музея отправилось и его немудреное снаряжение, к вящей радости Марины Викторовны, нашего старшего научного сотрудника и кандидата наук.
Впрочем, как мне кажется, несчастный предок пострадал гораздо больше именно из-за нее. Ибо при всяком удобном и не очень случае Марина Викторовна непременно затевала спор с директором, с жаром доказывая начальству, что подобная профанация не имеет права встречать посетителей музея. Поскольку гигантопитеки были ближе к приматам, чем к сапиенсам, а потому никак не могли изготовлять и пользоваться дубинами. И уж тем более щеголять в выделанных звериных шкурах. Даже если не упоминать о том, что ursus maritimus никак не мог стать его добычей, в силу обитания в ином времени и ином ареале. Но директор, порой склоняясь к тому, чтобы разоружить «Ваню», категорически не соглашался снять с него еще и вицмундир. Мотивируя свое решение тем, что в музей не только взрослые ходят, а у гигантопитека, стараниями скульптора, все тело в реальных пропорциях воссоздано. Поэтому aut cum scuto, aut in scuto.
А поскольку женщина, вбившая себе что-то в голову, еще тот дятел, — то в конце концов канул в небытие и этот лучик зари человечества вместе со всем инвентарем.
Но это все уже история, упомянутая исключительно потому, что благодаря таким превратностям судьбы я стал наследником, пусть и самозваным, увесистой дубины и огромной шкуры белого медведя. А если кто-то захочет оспорить аутентичность моего наряда, милости прошу. Заодно будет повод испытать ударные характеристики первобытного девайса.
Я не «Ваня», молчать не стану…
