Глава двадцать третья

Сотник глядел на пустую улицу, уходящую вниз. Не видно ни людей, ни крыс. Поселок словно вымер. Дом, что стоит напротив, накренился на левую сторону и готов развалиться, если рядом кто-то громко чихнет. От крыши, сделанной из листов ржавого железа, почти ничего не осталось. Соседний дом выглядит не лучше. Крыши там и вовсе не было, а стены потрескались.

От этой картины зевота сводила скулы. Но ожившая рация не дала заснуть.

– «Орел-один», вызываю «Орла-два», – голос Лихно, сухой и бесстрастный, на этот раз казался взволнованным. – Отвечайте, «Орел-два». Прием.

Где-то далеко на западе, за неровной линией горизонта, догорал закат. С гор налетал теплый ветер, принося с собой красноватую пыль, которая лезла в нос и горло. Сумерки сделались гуще, теперь трудно разглядеть тело, лежащее у второго от поворота дома. Вадим Сергеевич, уткнувшись носом в лужу, раскинул руки, будто готовился заключить в страстные объятия любимую женщину.

Там, внизу, Лихно приник к окулярам бинокля, он старается, но не может понять, что за человек лежит посередине улицы. И проверить не решаются, боятся нарваться на пулю.

– Я – Орел-один. Остаюсь на связи. Вызываю Орла-два. Повторяю, эфир могут слушать. Выходите на связь только на этой частоте. Прием.

Сотник грыз спичку и думал о том, что жизнь прекрасна, но коротка. В один карман куртки, снятой с Вадима Сергеевича, он сложил четыре снаряженные обоймы к винтовке, на десять патронов каждая. В карман штанов свалил пару горстей рассыпных патронов, где-то штук тридцать. Сотник посмотрел на часы и подумал, что Палыч увел Джейн и ветеринара на почтительное расстояние. Они взяли с собой всю воду, по две банки консервов на брата и немного сухарей.

– Орел-один, вызываю… Черт бы вас побрал, отвечайте кто-нибудь!

За дальним углом дома через улицу стоял «Лендровер». В задней части багажного отделения есть канистра с бензином на пятьдесят литров и старые тряпки, которыми покойный Вадим Сергеевич протирал стекла, плюс кое-какой инструмент, запасное колесо и домкрат. Впрочем, эти мелочи не в счет. Сотник положил в карман рацию, подхватил винтовку, пригнувшись, перебежал улицу. Остановился сзади машины, открыл багажник. Поставил канистру вертикально, открыл крышку и смочил в бензине ветошь. Прихватив с собой мокрую тряпку, закрыл багажник и сел за руль. Только тогда поднес рацию к губам и сказал:

– Привет, Лихно. Ты грохнул не того человека. Впрочем, это мелочи. Я по другому поводу. Направляю к тебе твою драгоценную Джейн. В целости и сохранности. Мне она больше не нужна. А теперь сделай все, чтобы она осталась жива. Пока, до связи.

– Не дури, Сотник! – крикнул Лихно. – Ты будешь жалеть об этом до конца дней своих. Один звонок по спутниковому телефону – и ты останешься без сестры и племянника. Слышишь меня? Они умрут медленно. И примут смерть с радостью, как избавление от адских мук. Неужели ты способен на…

– Пошел на хер. – Сотник покопался в кармане, достал ключ от машины, вставил его в замок зажигания и повернул. – Я с самого начала понял, что вытащить из тебя деньги будет трудно. Но я постараюсь это сделать. А теперь о сестре. Еще в Москве через своего человека я передал ей письмо. Объяснил, как надо уйти от людей, которые ее опекали. Сейчас моя сестра и племянник в надежном месте. Тебе до них не дотянуться, и ты это знаешь.

– Хорошо, тогда о себе подумай, живым отсюда все равно не уйти. И в цинковом гробу твой труп обратно в Россию не отправят. В лучшем случае похоронят в какой-нибудь яме, полной нечистот. Подумай, у тебя даже могилы своей не будет. Ну неужели ты достоин такой доли? Давай все уладим мирно. Мы разумные люди, можем договориться, шанс еще есть. Я отдам твои деньги…

– Отдашь? – усмехнулся Сотник. – Конечно, отдашь.

Больше он не стал слушать, выключил рацию, на малой скорости вырулил на дорогу. До трупа Вадима Сергеевича оставалось метров пятьдесят. Сотник убрал ногу с педали газа, крутанул большим пальцем колесико зажигалки, запалил тряпку, пропитанную бензином. Быстро повернувшись назад, бросил ее туда, где стояла открытая канистра, обложенная ветошью. Огонь ярко вспыхнул и, быстро набирая силу, стал подниматься к горловине канистры.

Бывший офицер ФСБ Кирилл Власов стоял в простенке у окна. Он прижимался плечом к стене и смотрел на забинтованную ногу. Да, ранение пустяковое. Но если, спасаясь от ментов, прыгнуть со второго этажа, можно разорвать cухожилие, тогда далеко не убежишь. Власов снова выглянул во двор из-за занавески: внизу три бочки с краской, сложенные в штабель струганые доски, рядом – завернутые в цветную пленку толстые листы утеплителя. Дом не ремонтировали с незапамятных времен, эту хибару давно пора ломать, но вдруг решили покрасить фасад и что-то сделать с дырявой крышей.

Людей внизу по-прежнему не видно, это хорошо. План уже сформировался в голове, простой и понятный план. Сложных решений Власов не любил. Оказавшись на улице, он пробежит через сквер. Неподалеку начинается территория старых складов текстильного комбината, бесконечные ряды покосившихся деревянных построек, где летом живут бродячие собаки.

К ним примыкают гаражи, где местные жители держат машины. Есть там бокс и у Власова, а в боксе подержанная, но вполне приличная машина. Надо только до нее добраться. Власов почувствовал, как сделалась влажной ладонь, сжимавшая рукоятку крупнокалиберного пистолета. Лоб покрылся испариной, капля пота скатилась вниз, защекотала подбородок.

– Господи, – прошептал он, – помоги… Прошу тебя, помоги.

Судя по звукам, менты в коридоре уже подобрались к двери. Они не хотят себя обнаружить, но рассохшиеся доски поскрипывают под ногами. Сколько их? Двое? Или больше? Они наверняка думают, что Власова взять легко, он ранен, не готов к сопротивлению. И пусть думают. Жаль, что он не успел надеть ботинки или кроссовки. Для этого нужно всего-то несколько секунд, но этих секунд в запасе нет.

Власов приподнял руку с оружием, задержал дыхание. И выпустил в дверь и стеновую перегородку все двенадцать пуль, точно зная, что не промажет.

Девяткин поравнялся с дверью, за которой находился Власов, и кивнул оперативнику, тащившему на плече тяжелую кувалду: мол, бей сразу, не мешкай, и так много времени попусту потеряли. За спиной Девяткина тяжело дышал местный участковый, наверняка злостный курильщик, который высаживает в день не меньше двух пачек сигарет. Замыкал шествие Саша Лебедев, готовый ворваться в комнату, как только высадят дверь. Лебедев не стал вытаскивать пистолет из подплечной кобуры, потому что мертвый свидетель обвинения – плохой свидетель. Он знал, что и как надо делать. Если бы противник стоял или сидел, Лебедев, ворвавшись в комнату, повалил бы его на пол и, выполнив болевой прием, заковал противника в наручники. Если Власов сейчас лежит на кровати, можно просто навалиться на него, подмять под себя, а дальше – дело техники.

Оперативник снял кувалду с плеча, сделал короткий замах. Но вместо того, чтобы высадить дверь одним ударом, неожиданно оступился, приоткрыл рот и, выронив кувалду, повалился на пол, схватившись ладонями за живот. Девяткин услышал хлопки выстрелов, когда кувалда упала ему на правую ногу.

– Ох, бляха-муха! – заорал он. – Мать твою… – И, инстинктивно отскочив в сторону от двери, уже продырявленной пулями, наклонился, чтобы потрогать пальцы ног.

Это спасло ему жизнь. Две пули прошли сквозь дверь на уровне груди, врезались в противоположную стену, выбив из нее гнилую труху. Другие две угодили в участкового, тот рухнул на пол, прижимая ладони к шее, из которой хлестала кровь. Старший Лейтенант Лебедев успел упасть за мгновение до того, как пулевые отверстия в стене появились именно в том месте, где он стоял.

– Саша, ты жив? – крикнул Девяткин, лежа на спине и пытаясь вспомнить имя участкового, вылетевшее из головы.

– Вроде бы, – раздался в ответ тихий голос Лебедева.

– Помоги раненым! – крикнул майор и выстрелил в дверной замок.

Обе пули, попавшие в цель под острым углом, срикошетили. Изменив траекторию полета, продырявив потолок, залетели на чердак и застряли в деревянной балке. Девяткин выстрелил по замку еще три раза, теперь запор разлетелся на куски. Не вставая с пола, он толкнул дверь ногой.

Власов не стал дожидаться, когда менты ворвутся в комнату. Выпустив двенадцать пуль, поменял пустую обойму на снаряженную и, сбросив с широкого подоконника горшки с цветами, вскочил на него. Даже не потратил лишней секунды, чтобы распахнуть створки окна, просто вжал голову в плечи и врезался плечом в оконную раму, разломав ее в щепки. В лицо дунул холодный ветер, от которого перехватило дыхание. Он шагнул на подоконник, оттолкнулся ногами от деревянного уступа и, набирая ускорение, полетел вниз.

В салоне «Лендровера» сделалось жарко. Сотник кожей чувствовал, что пора выбираться из машины. Он сосчитал до пяти, дернул ручку и, толкнув плечом дверь, выбросил винтовку, после чего, сгруппировавшись, выпрыгнул сам. Приземлился на правое плечо, перевернувшись через голову, поднялся на ноги, подхватил винтовку и побежал назад. Нырнул в первый попавшийся дом и замер, прижавшись плечом к дверному проему. Отсюда хорошо было видно Вадима Сергеевича, лежавшего посередине улицы. Каким-то чудом машина, не задев тела, покатила дальше. На стекла «Лендровера» ложились отблески пламени. Внизу какой-то человек с автоматом в руках перебежал дорогу и исчез. Сотник лег на землю, чувствуя животом ее сухое тепло, передернул затвор винтовки и приник к окуляру оптического прицела. Сквозь него увидел, как дорогу перед машиной перебежали еще двое мужчин.

Машина медленно катила вниз. Вероятно, сейчас в штабе Лихно царит паника или что-то похожее на панику. Велик соблазн расстрелять «Лендровер» из автоматов и кончить дело. Но если Сотник не соврал, там, на заднем сиденье машины, связанная, беспомощная, находится Джейн. Что тогда? Лихно плевать хотел на страдания женщины, но он не позволит ей умереть.

Сотник видел, как из темноты выскочил человек, повис на подножке «Лендровера» и, зацепившись за скобу на крыше, потянул на себя дверцу машины. С трудом открыл ее, попытался залезть на сиденье. В этот момент он дернулся всем телом, будто схлопотал кулаком по шее, ослабил хватку и, сорвавшись с подножки, упал на дорогу. Из винтовки вылетела стреляная гильза. Еще дымящаяся, она врезалась в стену и, отскочив, упала рядом.

Сотник вдохнул кисловатый запах горелого пороха.

– Раз, – сказал он вслух, – и в дамки.

Он видел, как «Лендровер», не вписавшись в поворот, ткнулся в стену дома, выбив из нее облако пыли, и встал. Скорость машины была небольшой, только поэтому дом не развалился на части. Огонь внутри грузового отделения разгорался, освещая дорогу и дом на правой стороне улицы. Сотник видел, как из темноты появился еще один человек и метнулся к машине. Стрелка от мишени отделяли, если верить показаниям оптического прицела, восемьдесят четыре метра. Но сейчас Сотник не пользовался оптикой, больше веря своему чутью и опыту. Кроме того, он сомневался, что оптический прицел исправен и пуля полетит туда, куда он метит, поэтому использовал обычный открытый прицел – этот не обманет.

Сухой хлопок выстрела. Пуля вошла именно в то место, куда целил Сотник, – в правое бедро противника. Перебив кость, вышла из внутренней части бедра и застряла в левой ноге. Человек остановился посреди улицы, колени его согнулись, он повалился на дорогу и протяжно, по-волчьи, завыл от боли.

– Два. – Сотник провел языком по сухим губам и увидел, как к раненому подползает третий боец. Выстрел – и пуля вошла под ребра.

– Три, – сказал он и еще раз подумал, что надо уходить. – Три… Счастливое число.

Четвертый выстрел может стать для него последним. Наверняка у людей Лихно есть ручные осколочные гранаты, автоматы с подствольными гранатометами. Когда Сотник уже собрался отползти в глубину дома и выбраться из него через заднюю дверь, внизу раздался взрыв. Заднюю часть «Лендровера» подбросило вверх, вылетели стекла, с ними задняя дверь. Над крышами поднялся столб пламени, повалил черный дым, грохот прокатился по улице.

Сотник увидел, как из дома, в который врезалась машина, выбежали двое. Убегая, люди не ушли с линии огня, а, выбрав неправильное направление, припустили вниз по улице. Он дважды нажал на спусковой крючок. Пуля остановила одного из убегавших, прошив тело навылет.

– Четыре, – сплюнул Сотник, – мать вашу!..

Второй беглец повернулся назад и выпустил в невидимого противника длинную очередь из автомата. Бросился дальше, замешкался, споткнувшись о камень. Это промедление длилось лишь полсекунды, но Сотник успел выстрелить, целясь в середину спины. И не промахнулся. Человек сделал полный оборот вокруг своей оси, бросил автомат, вскрикнул и упал на бок.

– Пять… Добрый улов.

Из темноты в сторону Сотника ударила автоматная очередь. Пули врезались в глиняную стену дома, прошли над головой. Вторую автоматную очередь выпустили с другой точки, пули прочертили в темноте неровную линию, покрошили фасад дома и забор. Сотник едва успел отползти назад, как на том месте, где он только что лежал, поднялись высокие земляные фонтанчики. Следующая очередь прошла совсем низко, едва не снесла голову. Когда Сотник начал приподниматься, чтобы выскочить через заднюю дверь, бухнул взрыв гранаты. Осколки разошлись веером, посекли стену и то немногое, что осталось от крыши.

Он вжался в землю, прикрыв голову ладонями. Второй взрыв ухнул где-то совсем рядом. Его подбросило вверх, а потом ударило об землю с такой силой, что разом стихли все звуки. Сверху полетели листы железа, сорванные взрывной волной, разломанные доски, куски битых кирпичей… Стены дома пошатнулись и рухнули.

Сотник попытался пошевелить языком, но не смог, рот оказался плотно набитым землей, руки и ноги окончательно потеряли чувствительность. А потом грохнул новый раскат взрыва.

Выпрыгивая из окна, Власов рассчитывал приземлиться на мягкие плиты утеплителя, лежавшие внизу, и действительно упал на них. Но встать на ноги и спрыгнуть на землю удалось не сразу. Стекло, проткнувшее здоровую ногу, сидело глубоко. Порез сильно кровоточил. В разбитом окне показался мент, который что-то проорал, но слова унесло ветром.

Мент дважды выстрелил в воздух и снова заорал:

– Власов, не дури, бросай ствол! Тогда останешься жив. Это слово майора полиции Девяткина.

– Пошел ты!.. – Власов даже побледнел от злости. – К матери иди со своим фуфлом…

Лежа на спине, он поднял руку и выстрелил в оконный проем, но, кажется, промазал. Теперь, находясь внизу, Власов увидел двух ментов в штатском, что спрятались за пустыми железными бочками и кустами бузины. Они боялись выйти на голое место, оружие держали наготове, целились в беглеца, но почему-то не стреляли. Власов перекатился с живота на спину и тяжело, словно мешок с картошкой, свалился на землю. Проклятый осколок стекла, засевший в ноге… Власов сжал зубы, чтобы не закричать от боли.

Передвигаясь на карачках, дополз до штабеля досок и выглянул из укрытия. Два мента вышли из-за кустов на открытое пространство, и Власов выстрелил, не целясь. Он знал, с такого расстояния не промахнется. Один мент выронил оружие, схватился за плечо, согнулся и пропал за бочками. Второй, спасаясь от пуль, дал задний ход. Добежав до кустов, остановился и упал носом в грязь. Уже лежа, дважды выстрелил в сторону Власова. Пули попали в бочку с краской, стоявшую рядом, проделав в ней внушительные дырки. Маслянистая жидкость потекла на землю.

Власов занимал неплохую позицию: сверху за штабелями досок и утеплителем его не видно. Зато он увидел, как из-за угла дома вынырнули два мента в штатском. Наверное, эти сволочи подтянули силы, стараются взять его в кольцо. Обложить со всех сторон и…

Не теряя времени, Власов достал из кармана коробок спичек, зажег одну, затем подпалил серные головки остальных спичек. Когда они вспыхнули, опустил горящий коробок в лужу краски.

– Бросай оружие! – крикнул кто-то из ментов. – Выходи с поднятыми лапами!

– Погоди, – отозвался Власов, – я сначала подумаю, а потом… Потом все остальное.

По краске пробежало голубое пламя, еще совсем слабое. Но вот краска вспенилась, выпустив черный едкий дым, и пламя мгновенно перекинулось на бочку. Дым стелился по земле, а огонь уже подбирался к штабелю досок. Власов подумал, что сейчас смеркается, видимость так себе, авось за дымовой завесой ему удастся прорваться к складам. Он поднялся и, пригибаясь, доковылял до старого тополя. Упал возле него на кучу песка и почувствовал, как на глаза навернулись слезы отчаяния.

– Власов, брось ствол! – крикнули со стороны дома. – Подними руки и медленно выходи. Последний раз по-хорошему прошу. – Девяткин успел спуститься вниз, занять безопасную позицию. – Иначе…

– И я тебе по-хорошему отвечаю: пошел к черту!

И тут Власов вспомнил о листке, лежавшем в кармане штанов. У него было много возможностей избавиться от проклятой бумажки, но он о ней совершенно забыл. Скомкав листок, он поспешно засунул его в рот и попытался пальцем протолкнуть в пересохшее горло. Стрельба не утихала. Еще одна пуля попала в ногу, выше колена, задев бедренную артерию. Власов смотрел на раненую ногу и думал, что совсем скоро изойдет кровью. Жить осталось совсем немного, минуты три-четыре…

Палыч вел своих пленников в неизвестность. Он не знал этой заброшенной деревни, не знал расположения домов и хозяйственных построек, но хорошо знал Сотника. Тот приказал увести ветеринара и Джейн подальше, по возможности найти надежное место, где можно отсидеться до утра. Если начнется стрельба, убежище не покидать. Самостоятельно не предпринимать никаких действий. Дожидаться, когда Сотник сам их найдет. Если к утру он не появится, значит, все, уже никогда не придет. В этом случае его не надо искать. Что делать дальше, должен решить сам Палыч.

Он медленно брел впереди, пробираясь сквозь лабиринт полуразвалившихся заборов и домов. Ему не хотелось говорить, что он потерял все ориентиры, заблудился в этих чертовых ходах и теперь не знает, как выйти к основанию горы, под которой стоит поселок, и где притаились враги.

Кстати, там же, внизу, лежат и деньги Сотника и Палыча. За эти деньги надо побороться. Смерть не слишком пугала, потому что свою жизнь Палыч ценил невысоко. Лагерный срок, побег, новый срок… Жизнь пролетела, как скорый поезд мимо полустанка. Палыч на тот поезд не успел…

Он объявил перекур, встал, прислонившись к стене дома. Джейн, не любившая табачный дым, села поодаль, подняла взгляд к небу, увидела яркий месяц и крупные звезды, горящие в вышине, и вдруг вздрогнула. Где-то неподалеку ударил одиночный винтовочный выстрел. Следом другой. Она услышала, как Палыч сказал:

– Э-э-э… Это Сотник шу-шу… шурует. Во дает!

Потом начался треск автоматных очередей. Прокатилось эхо близкого взрыва, затем еще одного, и еще. Палыч загрустил. Снова стали слышны автоматные очереди, за ними три новых взрыва. А дальше – тишина. Палыч вытянул шею, выставил вперед правое ухо и надолго застыл в этой позе, надеясь снова услышать винтовочный выстрел, но в поселке было тихо.

– Слышь, некого ждать, – прошептал Дима. – Надо уходить. Они поднимут всех бойцов. Прочешут деревню.

– Си-си… Сиди, – потребовал Палыч.

Выждав еще минут десять, он утешил себя мыслью, что мертвым Сотника не видел, значит, не потерян шанс увидеть его живым. Секунду подумал, выбирая направление, и вошел в узкий ход между двумя стенами, по-прежнему держа в левой руке пистолет, а в правой фонарик. Узкий ход протянулся метров на десять. Возможно, там кончаются постройки и начинается подножие горы.

Палыч вышел из темного коридора на залитое лунным светом ровное пространство, остановился, выключил фонарь, потому что территория хорошо просматривалась, и оглянулся назад, чтобы махнуть рукой или сказать, что они почти у цели. Но не успел. Длинная очередь прошила стены построек, оставив ровную полосу круглых отметин. Одна пуля ударила Палыча в грудь, вторая вошла в правый бок и застряла в почке. Палыч упал спиной назад, успев заметить стрелка. Видимо, услышав шаги, боец спрятался за полукругом каменного колодца. Затаившись, выглядывал из своего укрытия и, как только появилась цель, встал во весь рост и открыл огонь. Палыч был жив, когда услышал внятный шепот Радченко:

– Брось пистолет сюда. Слышь…

Оттолкнувшись от земли локтем, Палыч перевернулся на бок и успел вытянуть вперед руку с оружием. Но так и не узнал, удалось ли передать пистолет ветеринару. Стрелок снова дал короткую очередь, затем сделал несколько осторожных шагов вперед, остановился и сказал негромко:

– Все, готов.

– Он один? – спросил другой голос. – Бабы с ним не было?

– Этот один. Твой фонарь жив?

– Я его еще вчера где-то оставил. Тише… Кажется, кто-то крадется. Нет. Показалось. Надо посмотреть, что там… Ну, между домами. – Второй стрелок поднялся из-за колодца. Высокий и плечистый, он держал в руках то ли автомат, то ли карабин. Направив ствол на тело Палыча, сделал несколько шагов вперед, словно хотел окончательно убедиться, что противник мертв.

Первый стрелок вытащил зубами предохранительное кольцо гранаты, собираясь бросить Ф-1 в темную пустоту между домами.

Радченко сидел на земле, расставив ноги и прижавшись спиной к стене. В правой руке он сжимал пистолет. Надо бы передернуть затвор и убедиться, что оружие готово к бою, но один шорох – и все будет кончено. Те двое парней, что стоят у колодца, успеют бросить гранату или откроют шквальный огонь из двух автоматов. Дима сосчитал до десяти и приподнял полусогнутую руку. Джейн, сидящая рядом, кажется, перестала дышать.

Один из стрелков занес над головой руку с гранатой, готовясь к броску, Дима выстрелил. Стрелок споткнулся, выронил гранату, а за ней и автомат, опустился на колени и прижал ладони к простреленной груди. Его напарник дал короткую очередь. Пули прошили стену дома. Но Радченко выстрелил в ответ – и не промазал…

Месяц исчез за облаком, когда Дима, подхватив рюкзак и забросив его на спину, сказал Джейн:

– Там за колодцем что-то вроде глубокой ямы или оврага. Надо обойти его стороной. Дальше начинается склон горы. Попробуем спрятаться там.