Книга: Черные тузы
Назад: Глава девятая
Дальше: Глава одиннадцатая

Глава десятая

Старший следователь областной прокуратуры, юрист первого класса Владимир Никифорович Зыков скучал в коридоре морга, дожидаясь, когда можно будет задать несколько вопросов судебному эксперту Сачкову. Извертевшись на жестком с прямой спинкой диванчике, Зыков, вдыхал запахи формалина и сырой плесени, насквозь пропитавшие подвальное помещение судебного морга, вздыхал и самому себе жаловался на судьбу. Всего полтора месяца, как Зыкова повысили, перевели в областную прокуратуру из района. Завидная должность и звание для его-то Зыкова неполных тридцати пяти лет. Хорошая, стремительная карьера, о какой ещё год назад можно было только мечтать. В районе он неплохо работал, проявил себя с лучшей стороны, его заметили наверху, предложили повышение. Это лестно.
«Надо себя проявлять на новой работе, доказывать и нам, и самому себе, что в выборе мы не ошиблись», – так сказал на собеседовании прокурор области, дав понять, что должность старшего следователя досталась Зыкову авансом, и молодому, даже по житейским понятиям человеку, ещё предстоит пахать и пахать, чтобы стать равным среди равных. Слов нет, и проявлять себя надо и доказывать… Что-то, кому-то, возможно, даже самому себе надо доказывать. Но, если разобраться, все это – лишь красивые гладкие слова, которое начальство любит скармливать подчиненным, чтобы подстегнуть их служебное рвение. Эти слова Зыков слышал от начальства и раньше, в районе. Но доля правды в них все-таки есть.
Опытные коллеги, много лет проработавшие в областной прокуратуре, ныне досиживающие до пенсии, внешне доброжелательные, пока только присматриваются к новому сотруднику, но стоит тому допустить ошибку, облажаться, наверняка среди них пойдут разговоры о том, что Зыков не тянет, о том, что теперь, не то что в прежние времена, ставят на должность кого попало, а молодые не отрабатывают авансы. Дескать, тщеславие молодежи никак не заменит высокого профессионализма старых кадров, ветеранов, съевших последние зубы на прокурорской службе. Разговоры поползут. Вот и первые серьезные дела, которое доверили Зыкову, явно рассчитаны на засыпку.
Взять хотя бы убийство предпринимателя Рыбакова в его же гараже. Ни подозреваемых, ни мотивов убийства, почти ничего. Есть, правда, словесное описание убийцы, но что в нем толку? Жена Рыбакова утверждает, что у мужа не было врагов, что никто ему не угрожал, что бандиты на него не наезжали… То же самое в один голос повторяют его сослуживцы: человек бесконфликтный, работяга, который добился успеха мозолями, трудовым горбом, а не махинациями. Строить планы следственных мероприятий все равно, что строить замок на песке.
И это дело, с отрезанной голенью, найденной в одном из районов области, тоже дохлое из дохлых. За такое дело старые кадры, съевшие все зубы, и до дыр протеревшие штаны на жестких стульях в убогом помещении областной прокуратуры, возьмутся, как говориться, только через суд. Но свалят вину за «висяк» на неопытность Зыкова.
Что сегодня есть в руках следствия? Только правая голень мужской ноги, отпиленная от тела ножовкой и слегка покусанная бродячими собаками. Эта голень, присыпанная снегом, валялась недалеко от проселочной дороги возле рабочего поселка в дальнем районе Подмосковье. Там ещё поблизости протекает речка со звучным названием Лопасня. Группа рабочих кирпичного завода, пешком возвращавшаяся по домам после первой смены, заметила несколько диких собак, обнюхивающих некий предмет. Кто-то из рабочих не поленился, поднял палку, запустил ей в собачью стаю, разбежавшуюся по сторонам. И вот итог: в судебный морг поступила голень правой мужской ноги, аккуратно отпиленная от тела ножовкой. Сколько пролежал в снегу этот фрагмент человеческого тела, кто оставил голень на обочине, кем был убитый? – все это вопросы не для слабых умов. Ответа на них нет и, видимо, в ближайшее время не появится. Весной, если повезет, найдутся и другие части трупа.
Но если они и найдутся, что это даст следствию? Сгнившую кожу и мышечную ткань к тому времени наверняка обглодают грызуны. И даже собрав на секционном столе судебного морга мозаику из кусков человека, вряд ли удастся установить личность убитого. Один шанс из тысячи. Ну, возможно, на теле окажется приметная татуировка. Это хорошая зацепка, просто отличная. Но на такие подарки судьбы рассчитывать глупо. Если уж тело так умело расчленили, ясно, что действовал профессионал, человек с веревками вместо нервов и холодной трезвой башкой, и уж наверняка татуировки и родинки он срезал первым делом. С них и начал. И зубы наверняка удалил. Да и сейчас, когда фрагменты тела ещё надо найти, а пока есть только эта голень, нет смысла строить пустые догадки и гипотезы. Чтоб она, эта голень… Зыков заругался про себя.
Окурок зашипел в плевательнице, Зыков поерзал на неудобном диване, не зная, чем себя занять, вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенную трубочкой газету, развернул её, пробуя читать первую попавшуюся заметку о смотре художественной самодеятельности, но не мог сосредоточиться на тексте. Не хочется начинать работы на новой должности с неудачи, нужно блеснуть, проявить себя. Но чем именно себя проявить? Зыков свернул газету и стал думать о жене, которую только предстояло перевести в Москву, в служебную квартиру, совсем пустую. Он пытался вспомнить доброе лицо жены, но вспомнил одиноко лежавшую на секционном столе синеватого цвета мужскую голень, поросшую темным жестким волосом.
– Давно меня ждете? – судебный эксперт Сачков высокий, казалось, попиравший сводчатый потолок коридора бритой налысо головой, тронул Зыкова за плечо. – Пойдемте в мой кабинет.
Зыков поднялся на ноги.
– Спешу вас обрадовать, – Сачков на ходу расстегнул серый застиранный халат. – Похоже, этот фрагмент тела, ну, мужская голень, в своем роде подарок для следствия.
– Неужели?
Зыков, едва поспевавший за длинноногим экспертом, недоверчиво, как-то криво усмехнулся. Толкнув незапертую дверь, Сачков прошел в узкую темную каморку с письменным столом у зарешеченного окошка под потолком, включил верхний свет и, развалившись на стуле, скрестил руки на груди. Закрыв за собой дверь, Зыков сел на другой стул и поежился. В этой клетушке, с мигающей под потолком люминесцентной лампой, клетушке, высокопарно именуемой кабинетом, стоял просто-таки уличный зимний холод.
– У вас тут холодина, как в морге, – не удержался от замечания Зыков.
– Мы не жалуемся, – Сачков погладил ладонью голову, то ли хотел стереть с ушей и лысины пыль, то ли просто замерз. – Потому что жаловаться некому.
– Да-да, – нетерпеливо кивнул Зыков.
– Письменное экспертное заключение ещё не готово, – сказал Сачков. – Просто не успели составить и отпечатать. За бумагами приходите завтра к вечеру.
– Я, собственно, не за бумагами пришел, с бумагами ещё успеется – Зыков потер одна о другую холодные ладони. – Просто хотел понять, что с точки зрения эксперта происходило на даче Рыбакова, точнее, в его гараже, – Зыков подумал, что задал вопрос коряво, некорректно.
– С точки зрения эксперта там произошло убийство, с любой точки зрения – это убийство, – Сачков снисходительно усмехнулся. – Точнее говоря, вы хотите знать причину смерти Рыбакова.
– Вот именно, – закивал головой Зыков.
– Тут для следствия нет никаких сюрпризов, – Сачков покопался в ящике письменного стола и запыхтел папиросой. – Рыбаков был задушен куском ремня безопасности. Видимо, под рукой преступника не оказалось ничего более подходящего. Тогда он открыл дверцу стоявшей в гараже машины, срезал перочинным ножом ремень безопасности и воспользовался этим ремнем как орудием убийства. Вот, собственно, и все. Вы ведь были там, в этом гараже непосредственно после убийства?
– К сожалению, был, – глядя на пускающего дым эксперта, Зыков тоже вытащил сигареты из кармана. – Как я понял, Рыбакова перед тем, как задушить этим самым ремнем, они его… Они его пытали. Со знанием дела пытали, умеючи. Видимо, он не сказал своим мучителям того, что они хотели от него услышать.
– Почему не сказал? – Сачков пыхнул дымом. – Скорее всего, от него добились всего, чего хотели. Но оставлять человека в живых после того, что с ним сделали, ну, это, по меньшей мере, неразумно. Его никак нельзя было оставлять в живых, никак. Поэтому Рыбаков умер.
– Жена Рыбакова в момент убийства находилась в доме, но она ничего не слышала, ни криков мужа, ни подозрительных звуков, – сказал Зыков. – Правда, она мыла посуду и готовила обед в задней части дома, откуда гараж не виден. Дочь убитого дала довольно подробное описание одного из преступников, с которым она буквально столкнулась нос к носу, когда отправилась в магазин. На обочине возле забора стояла какая-то светлая иномарка. Дочь подумала, что к отцу приехал сослуживец или просто добрый знакомый. Девочке просто повезло, такое везение раз в жизни случается. Она никуда не торопилась и вернулась домой только часа через полтора, когда все было кончено. По её словам, в иномарке не было людей. Впрочем, стоит ли верить этой Тане? Она была так напугана, так подавлена убийством отца, удивительно, что смогла вспомнить и эти детали.
– Да, показания девчонки немногого стоят, – Сачков потушил папиросу в стеклянном стакане. – Убийц было, по крайней мере, двое, один человек не справился бы с таким делом. Судите сами, события в этом гараже развивались по следующему сценарию. Жертву сперва избили, на теле множество кровоподтеков и ссадин. Потом Рыбакову напихали в рот каких-то тряпок. Мы обнаружили в полости рта нитки от разной по качеству ткани и ещё следы какой-то смазки для автомобилей. Затем Рыбакову связали руки за спиной. Закрепили веревку на блоке под потолком и через блок стали тянуть вверх связанные руки. Если бы рот не свободен, жена услышала бы крики мужа, находись она хоть в погребе на другом конце этой деревни.
– Это сильная боль?
– Невыносимая, совершенно дикая, – Сачков поморщился. – Руки выворачиваются, кости вылезают из суставов, рвутся сухожилия. И эта боль не приводит к смерти, мало того, если тянуть за веревку медленно, не дергать за неё резко, то боль идет по нарастающей. А жертва даже не теряет сознания от болевого шока. Если бы Рыбаков что и знал, в эти минуты он рассказал бы своим мучителям все, что их интересовало. Преступники так не думали, или просто муки жертвы доставляли им удовольствие. Трудно сказать. Во всяком случае, они решили продолжить истязания.
Зыков не перебивал Сачкова вопросами, он с мрачным видом курил, стряхивая пепел в грязный стакан.
– Убийцы поставили на пол гаража пустую бутылку из-под шампанского, смазали её машинным маслом, – Сачков выудил из пачки новую папиросу. – Они стянули с Рыбакова брюки, бумажные кальсоны и трусы. Один или двое преступников медленно отпускали веревку, на которой был подвешен Рыбаков, ещё один убийца придерживал его за ноги. Короче, его посадили очком на бутылку из-под шампанского. У Рыбакова порвалась прямая кишка. Потом преступники вытащили тряпки изо рта своей жертвы, и задушили Рыбакова ремнем безопасности. Возможно, события происходили в несколько иной последовательности, чем я изложил, но сути дела это не меняет. Поэтому я могу утверждать, что преступников, по крайней мере, двое.
– Пожалуй, что так, – Зыков потушил о подметку ботинка окурок и бросил его в стакан. – Значит, в последний момент Рыбаков не оказал преступникам никакого сопротивления?
– Он был уже не форме. Он физически не имел возможности оказать сопротивления. Письменное заключение будет готово завтра, – повторил Сачков. – Милости прошу, приходите сами или пришлите кого-нибудь.
– Спасибо, я приду сам.
Зыков не собирался уходить, он удобнее устроился на стуле.
– Я хотел вот что спросить. Вам доставили голень мужской ноги, найденную пару-тройку дней назад. Это действительно бродячие собаки её покусали? Мне сейчас в голову пришла одна мысль: возможно, покойника перед смертью тоже пытали, травили собакой?
– Нет, укусы совсем свежие, а покойнику уже недельки две, – Сачков отрицательно помотал головой. – Так вот, совсем забыл. О подарке. Вам везет, без дураков. Мы сделали рентген голени, и сами удивились результату. Такое случается, но крайне редко. Оказалось, что покойник, в смысле, тогда ещё живой человек, ломал в голени ногу. Тут нет ничего примечательного. По одному этому признаку личность убитого все равно не установить. Необычна сама травма, это так называемый сложный вколоченный перелом, крайне редко такое встречается.
– Вколоченный перелом?
– Что, первый раз слышите? Это когда сломанные кости полностью совмещаются друг с другом и на ощупь невозможно определить, сломана нога или нет. Обязательно нужен рентген. Человек с вколоченным переломом запросто может неделю ходить на работу. Боль в сломанной ноге временами бывает сильной, но никаких видимых повреждений не усматривается. Даже отек не развивается, потому что связки, сосуды и мышечные волокна не повреждены отломками костей.
– Интересно, очень интересно, – Зыков перестал замечать холод. – Экспертиза может определить, когда именно, приблизительно хотя бы, покойник ломал ногу?
– Это можно определить, – кивнул Сачков. – Нужно исследовать костную мозоль, образовавшуюся на месте перелома – и я назову время, когда была получена травма. Плюс минус два года. Устраивает?
– Ну, вы меня просто наповал, на повал просто меня сразили, – Зыкову показалось, что на лбу выступили капли испарины. – А я начерно подготовил план оперативных и розыскных мероприятий, – он достал из кармана сложенный вчетверо листок и даже развернул его. – Хотел ещё раз прочесать местность, где нашли голень вдоль излучины реки Лопасни.
Сачков обнажил в улыбке желтые лошадиные зубы.
– Все это пустая трата времени. Что вы там найдете под снегом? Отмените все ваши мероприятия – это совет старшего товарища. Пока мы проводим экспертизу костной опухоли, точнее мозоли. Но не сидите сложа руки, не теряйте времени. Свяжитесь со всеми московскими травматологическими пунктами и выясните вот что. Не обращался ли туда в течение последних десяти лет человек с подобным переломом. Если погибший – москвич, а это, скорее всего так, то вы сможете установить его личность.
– Слишком просто все получается, – Зыков достал блокнот, сделал в нем пометки. – Представляете, сколько человек ежегодно получает в Москве подобные травмы?
– Очень даже хорошо представляю, – сказал Сачков. – Ежегодно в Москве правую голень ломают полторы тысячи человек. Не так уж много, правда? А сколько вколоченных переломов правой голени? Десяток, не больше. Так что, круг ваших поисков довольно узкий.
– Я не знаком с этой статистикой, – смущенно потупился Зыков. – Действительно, вы правы, вы совершенно правы.
– Поручите эту работу оперативным сотрудникам из управления внутренних дел, – продолжал Сачков. – Сами рутиной не занимайтесь. В городе сто сорок три травмпункта. Даже если наш клиент обращался с переломом в больницу, то уж долечивался точно в травмпункте. Чтобы сократить объем бесполезной работы, в больницы не звоните. Но это ещё не все, что я хотел вам сказать. Возможно, вы знаете, что в рентгеновских пленках или снимках, называйте, как хотите, содержится серебро. Поэтому их не хранят в больницах и травмпунктах, а сжигают, утилизируют, чтобы это серебро получить. Для этой цели, чтобы из пленок серебро извлекать, в Москве целая государственная организация существует. Но когда случай особенно интересный, вроде нашего, какой-нибудь сложный вколоченный перелом… Короче, такие снимки хранят годами. Их показывают на всяких медицинских симпозиумах, конференциях, их публикуют в журналах и книгах, на их основе диссертации пишут. Понимаете?
Зыков, не поднимая головы, что-то писал в блокноте.
– Вы хотите сказать, что рентгеновскую пленку с переломом убитого до сих пор не утилизировали, правильно?
– Совершенно верно, – лысая голова Сачкова сияла, словно натертая воском. – Пленку не утилизировали. А пленка эта – очень важное доказательство для следствия. Вот и попробуйте её достать. Вполне реальное дело, вполне. Но даже если пленку и сожгли, что маловероятно, в травматологических пунктах хранятся журналы с записями за последние годы. В них коротко описан характер травм, с которыми обращаются больные. Например: сложный перелом обеих костей голени. И, кроме того, в журналах указано число, когда больной обратился. Плюс анкетные данные. Фамилия, имя, отчество, адрес больного. Когда вы закончите эту работу, более или менее целостная картина будет у вас перед глазами. По крайней мере, установите личность убитого – а это уже половина дела.
– Вы мне очень помогли, Павел Петрович, – Зыков поставил закорючку в блокноте.
– Я работаю в этом подвале, в должности судебного эксперта так давно, что говорить неприлично. А вас я всего третий раз вижу, вы ведь совсем новый человек в областной прокуратуре? Сколько вам лет?
– Тридцать пять.
– Моему сыну сейчас было бы тридцать шесть, – сказал Сачков. – Он был старше вас на год. Три года назад его сбил пьяный водитель.
Зыков опустил глаза, не зная, что ответить Сачкову.
– Вы совсем недавно пришли в следственное управление областной прокуратуры?
– Меньше двух месяцев на этой должности. Но я не новичок, восемь лет работал в районе. Конечно, масштаб там не тот, но школа хорошая.
– Возможно, возможно, – закивал Сачков. – Просто коллеги на новом месте присматриваются к вам, ждут от вас подвигов. Немного везения – и убийца будет за решеткой уже недели через три, через месяц. Само собой, я никому не скажу, что давал вам советы по ведения следствия. Я пожилой человек, патологически не тщеславный, мне не нужны чужие лавры.
– Спасибо, – Зыков снова смутился. – С меня бутылка.
– Эту бутылку лучше сами выпейте, когда найдете убийцу, – ответил Сачков. – А вообще этот убийца, судя по всему, опытный человек. Он все предусмотрел. Расчленил труп, видимо, разбросал фрагменты в разных концах области. Все правильно сделал. Но он не мог знать, что у покойного такой сложный и редкий перелом. Убийца не мог этого учесть.
– Хорошо бы нам ещё и голову найти, – вставил Зыков.
– С этой выдающейся голенью, с этим переломом нам, чтобы установить личность убитого, и голова его не потребуется, – хихикнул Сачков и, давая понять, что разговор закончен, поднялся с кресла. – Зачем она, спрашивается, нужна, голова?
…Выйдя на улицу из зловонного сырого помещения судебного морга, Зыков глотнул чистого воздуха, показалось, от этого глотка даже немного закружилась голова. Он остановился, стал шарить по карманам в поисках сигарет и зажигалки. Зыков чувствовал, удача где-то рядом, она совсем близко. «Есть Бог на свете», – сказал себе Зыков, ещё не веря до конца в большую удачу. Он чувствовал, как внутри просыпается пьянящий охотничий азарт. «Есть Бог на свете, а Бог не фраер», – решил Зыков.
Назад: Глава девятая
Дальше: Глава одиннадцатая