В бане, которую Дикун скатал из круглого леса на заднем дворе, было холодно и сыро. Экономя на дровах, мастер устраивал помывочный день для своей семьи не чаще трех раз в месяц. Устроились в предбаннике за столом, мастер, самодельным ножиком снял нагар с фитиля, поставил керосиновую лампу на подоконник. Ливень, который, видимо, зарядил надолго, выстукивал дробь по жестяной крыше, по мутному квадратному окошку, выходившему в заросли шиповника. Мальгин, покопавшись в сумке, вытащил портативный компьютер, присоединил батарею питания. Млечным светом загорелся монитор.

– А где же твои фотографии? – Дикун вытащил из кармана ватника мятую пачку папирос, чиркнул спичкой. – В Москве что ли оставил?

– Все фотографии здесь, в компьютере, – Мальгин пальцем показал на монитор. – Я буду показывать тебе одну карточку за другой. Твое дело смотреть, как телевизор смотришь. Понял?

– Чего тут не понять?

Усмехнувшись, Дикун снял с лысой головы пидарку и забросил ее в темный угол. К техническим достижениям он относился с долей недоверия и здорового скепсиса.

– Перед тем, как начать, давай договоримся, – Дикун выпустил облако зловонного дыма и помахал в воздухе ладонью, разгоняя его. – Ты мне сразу платишь. Вроде как аванс. Тысячу долларов. Ну, это чтобы я случайно не обознался, не перепутал одного человека с другим. Понимаешь? Вы меня уже кидали. Обещали сто верст до небес и все лесом. Сколько за побег Барбера сулили? Не помнишь? Зато я помню. Считай, вдвое меньше сунули. Я месяц с гаком от побоев отходил.

– Слушай, на твоем месте я бы не стал об этом поминать. Догадываешься почему? А насчет аванса… Будь по-твоему.

Мальгин вытащил бумажник, слюнявя палец, отсчитал тысячу долларов. Дикун сгреб деньги со стола, отвернувшись к окну, проглядел каждую банкноту на свет керосинки. Он выплюнул потухшую папироску, спрятал навар где-то за пазухой и уставился на монитор как удав на кролика.

– Начнем, – сказал Мальгин.

Он демонстрировал все фотографии, что накопил в своем архиве, который начал собирать едва ли не с первого дня работы в страховой фирме. Для начала вывел на экран фото сотрудников, бывших и настоящих, службы собственной безопасности компании «Каменный мост». В общей сложности сорок с два человека. Большая часть этих людей была уволена давно, остальных, Елисеев, проводя очередное сокращение, убрал из фирмы уже после трагической гибели брата, сократив штат службы безопасности всего до пяти сотрудников. Дикун, придвинул к столу табурет, ближе наклонился к монитору. Он тяжело сопел, будто воз за собой тащил, пускал папиросный дым и качал головой.

Мальгин, пощелкав клавишами, показал серию фотографий парней, расстрелянных в джипе «Блейзер» и возле него.

– Так это жмурики, – сообразил Дикун. – Кровищи вон сколько.

– С недавних пор жмурики, – уточнил Мальгин. – Может, при жизни ты кого-то из них встречал. Чисто случайно, а?

– Нет, не знаю я этих, – мастер протер глаза кулаками. – Первый раз вижу. Дай передохнуть. Бельма устали от твоего телевизора.

Поплевав на кончик догоревшей папиросы, встал, зачерпнул кружку воды из ведра, снова сел к столу, сделал несколько жадных глотков. Дикун расстегнул пуговицы ватника и засмолил новую папиросу.

– Житья мне нет здесь после той истории, – пожаловался он. – Начальство волком смотрит, придирается почем зря. До закупок фурнитуры больше не допускают, теперь мебель вывозит в город другой мужик, из вольняшек. Придурок чертов, даже цену спросить не умеет. Словом, по самому больному меня ударили: лишили копейки. Суки, твари… Сами доказать ничего не могут, потому что кишка тонка. Барбера не нашли. И не найдут, потому что он вор фартовый. Вот они козла отпущения и назначили. Но по-ихнему выходит, во всем моя вина. Барбер среди мебели спрятался и пятки намылил, а виноват дядя.

– И чего теперь? Какие планы?

– А хрена мне тут делать? На одну зарплату не больно разгуляешься. Мы с женой решил уехать. Подадимся к ее тетке в Кострому. Были бы гроши, все, дай Бог, наладится. Работу найду получше этой. Деньги на обустройство – вот вопрос.

– Видать, услышал Бог твои мольбы, – сказал Мальгин. – И послал меня с деньгами. Тебе на выручку.

– Видать, услышал, – не понял иронии мастер, он почесал лысину и смачно высморкался на пол. – Плохо будет, если тебя в поселке заметят. Мне тогда хоть башку руби. Вот мы как сделаем. Ты днем тут в бане отсидишься. И на двор ни ногой. А как стемнеет, я тебя до «Ольховки» на соседской «Ниве» довезу. Там найдешь транспорт до города доехать. Лесовозы ходят и днем и ночью. Лады?

– Уж постараюсь. А ты смотри, смотри внимательно.

Дикун не ответил, снова стал глазеть на монитор. Теперь Мальгин показывал фотографии всех мужчин сотрудников «Каменного моста», всех без разбору. Бухгалтеров, порученцев, секретарей, страховых агентов, начальников мелких и покрупнее…

Дикун качал головой и пыхтел папиросой.

– Стоп, – мастер прищурился и ткнул пальцем в монитор. – Дать назад можешь? Предыдущую карточку покажи.

– Запросто, – Мальгин нажал кнопку.

– Этот. Только тут, на твоем телевизоре, он чуть помоложе. Стрижка другая. И еще галстук нацепил.

– Что этот? – переспросил Мальгин.

С монитора смотрел бывший референт Елисеева по имени Артем Сергеевич Кочетков. Референт… Нет, он не похож на зализанное существо в сером костюмчике. Мужчина лет тридцати с хвостиком, высокий, с мужественной физиономией. Выпускник Финансовой академии, хорошо одевается, страстный футбольный болельщик. Уволился со службы около полутора лет назад, потому что раньше других почуял, что «Каменный мост» загибается и никаких перспектив карьерного роста не светит. Но на новом месте работы, в большом рекламном агентстве, Артем не прижился и вынужден был уйти, объяснив свой провал интригами злобных завистников. Затем нашел место в какой-то консалтинговой фирме, но и там долго не задержался. Мальгин окончательно потерял Кочеткова из виду где-то год назад. Поговаривали, что тот развелся с женой, разменял большую квартиру в центре, поселился где-то в районе Савеловского вокзала. И снова занят поисками хлебной работы.

– Протри глаза, – сказал Мальгин. – Ты ошибаешься.

– Этот был у меня, – упрямо помотал головой Дикун. – В аккурат за десять дней до побега он и появился. Точно, как вы сегодня, постучал ночью в окно и сказал, что есть дело.

– Рассказывай по порядку. И не заикайся насчет денег, задаток ты уже получил.

Человек, постучавший в окно, представился Антоном и сказал, что для делового разговора нужно выбрать подходящее место. Вспомнив, что вечером не кормил кур, Дикун отвел гостя сначала в сарай, насыпал ведро зерна и полведра комбикорма. Затем отправился в курятник, зажег лампочку и стал манить кур. Между делом начали базар. Антон сказал, что приехал из Москвы и начал задавать дурные вопросы. Как с деньгами, да не задерживают ли зарплату… Расскажи ему все, экскурсанту. «Очень ты любопытный, молодой человек, – обернулся мастер. – Как наш председатель профкома. Кончай пускать пенки. Есть дело – говори. Нет, так проваливай». «Я все знаю о побеге, который вы наметили, – выпалил Антон. – Знаю, что ты деньги вперед получил. Тринадцать с половиной штукарей. Короче, все знаю. Ты маскируешь Барбера мебелью, вывозишь с зоны и сдаешь с рук на руки тому мужику, что тебе платил».

Дикун уронил ведро, просыпав комбикорм в грязь. Чтобы скрыть дрожь в руках, он сунул ладони в карманы ватника. Голова сделалась чумной от страха, будто вылакал кружку пива вперемежку с дихлофосом. «Ты не волнуйся, – сказал Антон. – А радуйся. У тебя появилась возможность два раза заработать на одном и том же деле». «Это как же?» – когда разговор коснулся денежных счетов, страх испарился, а мозги Дикуна быстро встали на место. «Все между нами, я лицо заинтересованное, к куму стучать не побегу, – сказал Антон. – Конечно, если ты будешь умным. Те люди платят, чтобы ты вывез Барбера из колонии. Хорошо. Сделай то, о чем они просят. Вывези. Но до места он должен доехать уже… Короче, в дороге Барбер сдохнет. Деньги у меня с собой. Двадцать штук». Последние слова гость произнес очень медленно и по слогам.

Дикун пнул ногой пустое ведро, запер курятник и позвал приезжего в дом. Жена все еще торчала в Иркутске, детей сплавили к бабке, посторонних ушей в избе нет. На всякий случай занавесил окна, да погасил верхний свет, оставив лишь тусклую настольную лампу, чтобы случайный прохожий с улицы через щель в заборе не углядел чужака.

«Как же мне его угомонить-то?» – спросил Дикун, хотя план в его голове созрел почти мгновенно. Барбер ляжет в кухонный шкафчик, как в гроб. Если сверху положить еще три, а лучше все четыре «пенала», пленнику не удастся сбросить эту тяжесть, ему не выбраться наружу никакими силами. В «пенале», куда ляжет зек, мастер «забудет» просверлить дырки. Смерть от удушья наступит примерно через полчаса, как грузовик выедет с зоны. Тем парням, что будут встречать Барбера, можно объяснить, что при погрузке мебели присутствовал кто-то из зонных шишек, например, сам начальник оперчасти пожаловал, поэтому и возникла неразбериха, сумятица. Грузчики дергались, торопились. Нет тут его вины, что человек задохнулся. Ничего, Дикун отбрехается. Гладко чесать языком обучен не хуже, чем топором махать. «А это уж не мое дело, как клиента отоварить, – отозвался Антон и поднял кверху указательный палец. – Ты же мастак производственного обучения, а не хрен моржовый. Можно сказать, мастер золотые руки, вот и реши проблему. Это же совсем просто». «Человека замочить – не просто», – сказал Дикун. «Барбер – просто жалкий задрыга. Кроме того, он все рано не жилец».

Антон открыл портфель и выложил на стол толстую пачку долларов. Дикун моргал глазами, не смея прикоснуться к деньгам, которые притягивали взгляд, как магнитом. А в голове работала счетная машинка. Тринадцать с половиной штук задатка, что получил от друга Барбера. Да прибавить эти двадцать. И еще есть деньжата, на черный день заначены. Сложить все вместе, что получится? Красивая жизнь без жилищных и материальных проблем. И все же одно дело побег зека из санатория строго режима, такое время от времени случается. Но мокруха… Это уже другая масть. «Я никогда человека не убивал», – Дикун вытер горячий лоб. «Все когда-то происходит в первый раз, – усмехнулся Антон. – Я вот раньше овсяную кашу не ел. А первый раз попробовал – вкусно». «Мочить человека, не кашу хавать». В нетопленом доме гуляли сквозняки, но мастеру было так жарко, что в горле пересохло.

«Я расписки не беру, – Антон посмотрел на часы и заторопился. – Но ты сам все понимаешь. Наверное, слышал, что происходит с людьми, которые не отрабатывают авансы. Они плохо кончают. И они, и дети, и жены. Ну, кому кишки выпустят, кому кожу на спине на ремни порежут… Это уж по обстоятельствам. Наверное, тебе такие заморочки не очень нравятся? Это больно, это трудно так умирать». «Только ты меня не пугай, я не пугливый», – ответил Дикун деревянным голосом. В эту минуту хотелось от всего отказаться, послать этого залетного фраера туда, где ему самое место. В глубокую задницу. Хотел отказаться, да не смог. «Ты сделаешь это?» – спросил Антон. Дикун посмотрел на деньги и отвел взгляд в сторону. «Сделаю, – ответил он. – Теперь уходи».

И он ушел, как пришел. В никуда, в неизвестность. В темную дождливую ночь. Казалось, и не было его, этого Антона, если бы не деньги, оставленные на столе. И еще запах дорого одеколона, который здесь, у черта на рогах, не купишь. Сладковатый такой, приторный, похожий на запах крови. Этот одеколонный дух еще долго не выветривался из комнаты.

Когда Барбер, чудом оставшийся в живых, едва не выколотил из Дикуна душу на том далеком проселке, со всех сторон окруженным сопками и лесом, мастер решил, что пара выбитых зубов, синяки и сломанные ребра – ничто, плевок, да и только, в сравнении с теми деньгами, что ему отвалили. Он выдоил доллары из друзей и врагов Барбера, всех обвел вокруг пальца. И жив остался. Так, видно, Бог захотел.

Жена привязывала к разбитому лицу мастера марлевые повязки, смоченные растительным маслом, сдобренным сухой бодягой и еще какой-то травкой. Синяки сходили быстро. Ссадины заживали. Кровь с гноем, сочившуюся из уха целый месяц, успокоил местный лепила с зоны, пописав какие-то пилюли и мазь. Но душу мастера грызло беспокойство, ночами он долго не мог заснуть, и часто подскакивал от шороха за окном. Ветка упадет, на крыльце что-то стукнет… А Дикун уже сидит на кровати, сжимая пальцами топорище. Всматривается в темноту, как филин. Казалось, Антон непременно вернется в компании московских дружков и выполнит обещание. Ночью вырежут всю семью. Сначала детей, следом – жену. А Дикуна заставят смотреть на все это. И только потом хозяина удавят на собственных кишках. И дом подпалят.

Но дни шли за днями, неделя тянулась за неделей. Никто не появлялся. Мастер вышел на работу, стал забывать за делами свои страхи. И сон постепенно наладился.

…Дикун закончил рассказ, когда за окном занималась мутная зорька. Он ответил на все вопросы гостя, получил обещанные деньги. Попил из кружки воды и еще раз наказал Мальгину не высовываться во двор. Лечь на лавке, подстелив ватник, и спать до обеда, здесь ни одна собака не побеспокоит. Вода в ведре, а харчи Дикун принесет ближе к вечеру. Мастер вышел на воздух, навесил замок, дверь бани подпер суковатым дрыном. Так, на всякий случай… Он вернулся к дому, зашел в сени, оставив грязные галоши за дверью. Затушив лампу, поставил ее на окно. И еще долго сидел на сундуке, смоля папироски.

Вот нежданно-негаданно деньжищи свалились прямиком ему на плешь. Липнут к нему бабки, как почтовые марки к влажному месту. Радоваться бы надо, но в душе снова угнездились беспокойство и дремучая тоска, от которой нет спасения.

Дима Чинцов вышел из квартиры около полудня, лифта не вызывал, сбежал вниз по лестнице. У Чинцова не было определенных планов на сегодняшний день и предстоящий вечер. Сейчас он завернет к своей девушке Вике, которая живет в четырех кварталах от его дома. Наверняка, она проснулась недавно и уже мается от безделья. Что, мужчина должен скрасить серые будни, Вика не станет возражать против того, чтобы заменить поздний завтрак сеансом плотской любви. Все лучше, чем жевать гренки с творогом и пялиться в телевизор. Дима вышел из подъезда и остолбенел от изумления. Его золотистый седан «Хонда», брошенный у подъезда вчерашним вечером, имел нетоварный вид. Он подошел к машине, погладил пальцами вмятину на капоте. Присев на корточки, стал изучать повреждения. Левое крыло и дверца поцарапаны то ли ножиком, то ли гвоздем. Передние покрышки порезаны.

– Суки, – едва не плача прошептал Дима. – Что б вам… Суки драные.

Впервые в жизни он жалел, что поленился загнать машину в гараж, до которого всего лишь пять минут ходьбы от дома. Он стоял на корточках, водил пальцем по царапинам и ругался, прикидывая, в какую сумму обойдется ремонт. Машина не застрахована, значит, платить придется из своего кармана. Мать станет разоряться, что сынок снова тянет деньги. После нелепой гибели Полуйчика, его похорон она просто убита горем, не хочется лишней раз ее волновать. Но придется. Дима поднялся, с ненавистью посмотрел на старух, рассевшихся на лавочке неподалеку от покалеченной «Хонды», на мужика, выгуливающего здоровенную псину, на женщину с коляской. И смачно плюнул под ноги. Что за чертовня такая? Во дворе вечно полно народа. Днем, утром, вечером, когда не выйдешь, все здесь тусуются. Эти старухи, эти бабы с колясками, собачники, дети. Народ стаями ходит. И никто, ни одна сволочь не сказала слова поперек тому подонку, кто уродовал «Хонду».

Неприятности с машиной задели юношескую душу куда глубже, чем гибель отчима Васи Полуйчика, к которому Дима никогда не питал теплых чувств. Ресторатора пристрелили в его собственном заведении, когда тот в свойской компании отмечал юбилей. С Полуйчиком все ясно: кого-то кинул на большие деньги вот и нарвался. Но за какие прегрешения курочить новую машину, на которой муха не сидела? Надо быть полным отморозком и дебилом, чтобы сотворить такое. Повздыхав, Дима встал, дважды обошел вокруг «Хонды», достал из кармана мобильный телефон, чтобы позвонить в сервис, но передумал. Звонок он сделает от Вики, а заодно уж, перед сексом, поделится с ней своей бедой.

Он вышел со двора через арку, перебежал узкую улицу, остановился перед табачным ларьком купить сигареты и дошагал до остановки троллейбуса. Сквозь облака выглянуло солнце, Дима прикурил сигарету и стал смотреть на противоположную сторону улицы, где в скверике полупьяный дворник, махая метлой, сгребал в кучу желтые листья. На остановке народу было немного: пара теток с кошелками, дед в очках с толстыми стеклами с клюкой в руке и пара мужиков. Один, прилично одетый, в темно сером костюме в полоску и галстуке, бродил взад-вперед, словно о чем-то напряженно размышлял. Другой в куцем клетчатом пиджачишке с короткими рукавами, грязноватой рубашке и стоптанных ботинках был похож на бомжа, только что спустившегося с чердака, где провел ночь в обнимку с бутылкой бормотухи. Имени Виктора Барбера, прилично одетого мужчины, и его приятеля Кеши Чумакова, Дима никогда не слышал и, разумеется, не подозревал о скором знакомстве.

Он затянулся сигаретой и подумал, троллейбус, как всегда, задерживается. В эту минуту прилично одетый дядька встал по правую сторону от него, буквально в паре шагов, и стал копаться в брючном кармане. А ханыга бормотушник, неожиданно повернулся к молодому человеку, попросил прикурить. Дима протянул бомжу зажигалку.

– Благодарю вас, – сказал бомж, возвращая зажигалку владельцу. – Прошу прощения, что потревожил. Извините великодушно.

– Ничего, ничего, – рассеяно пробормотал Дима.

Бомж встал прямо перед Димой, повернувшись к нему спиной, присосался к своей папироске. Брезгливо поморщившись, Чинцов хотел отступить от алкаша, но не успел. Тот неожиданно приподнял локоть правой руки, бросил взгляд себе за спину. И тут же ударил локтем назад наружу. Заехав молодому человеку в верхнюю челюсть. Удар был нанесен исподтишка и с такого короткого расстояния, что защиты от него не было. Свет померк в глазах Чинцова. Показалось, его ударили не рукой, а кувалдой. Схватившись ладонями за лицо, Чинцов повалился на колени.

– Бумажник хотел украсть, – заорал Чума, в руке которого оказалось черное портмоне. Он потряс кошельком в воздухе, призывая в свидетели всех сознательных граждан. – Видели, карманника поймали. Это ваш бумажник?

Барбер всплеснул руками.

– Господи, мой бумажник. Спасибо. Вот спасибо. И когда только успел в карман залезть? Я только на секунду отвернулся.

– Это они умеют, – гаркнул Чума. – Только этому и научились, паразиты. Как таких земля носит?

Чума ударил стоявшего на коленях Диму кулаком по шее. И добавил слева в ухо. Барбер выхватил портмоне, помахав им перед носом собравшихся на остановке теток, и старика в очках, сунул в карман. Чинцов вытирал ладонью кровь и боролся с головокружением, чтобы не грохнуться на тротуар. Он хотел сказать какие-то слова в свое оправдание, хотел собраться с мыслями, но все мысли вылетели из головы еще в тот момент, когда Чума саданул по лицу своим железным локтем.

– Видели? Кошелек мой стырил. Такой молодой, а уже ворюга.

– В милицию его, – проорал Чума. – С поличным жулика взяли. Вот же сволочь… Уже на остановках стали деньги воровать, троллейбуса дождаться не могут. Развелось их, как тараканов…

– У меня же в кошельке казенные деньги, – прокричал Барбер. – Не свои, граждане. Казенные. Люди, что же такое делается?

Женщины и старик, которые смотрели на дорогу и ровным счетом ничего не видели, без колебаний приняли сторону якобы потерпевшей стороны.

– А ему плевать, что казенные, – закипел от возмущения старик, сердито застучал по асфальту резиновым набалдашником палки, будто кошелек дернули лично у него. – Такой мать родную не пожалеет. Молодой, а совесть свою уже с соплями съел. Ну-ка, навешайте ему кренделей. Чтобы помнил, зараза.

Женщины переглядывались, осуждающе качали головами и вздыхали. Но Барбер и Чума времени даром не теряли. Подхватив Диму под мышки, поволокли его за палатку, за торговый павильон, в тупик, где оставили машину.

– Хорошо, тут милиция рядом, – надрывался Чума, волоча Диму к «Ниве». – Сейчас, сдадим голубчика с рук на руки. Сдадим в камеру хранения. Сроком на четыре года.

Когда троица, скрылась за углом павильона, к остановке подошли супруги средних лет.

– Скажите, что случалось? – спросил мужчина.

– Вора поймали, кошелек вытащил у мужчины. Подошел, руку в карман запустил и вытащил, – ответила одна из женщин. Жестикулируя, она описывала события с такой внутренней убежденностью, будто своими глазами наблюдала все перипетии сюжета с кражей кошелька из кармана. – Главное, молодой ведь парень. Ему бы учиться, а не карманам шарить. В милицию потащили. Сейчас протокол составлять будут.

– Да, ловкость рук, – ответил мужчина первое, что пришло в голову.

К остановке подходил троллейбус. Между тем Диму уже заткнули на заднее сидение машины, Барбер сел за руль и завел двигатель. Бежевая «Нива» выехала на улицу, затем свернула в переулок, водитель сунул в магнитолу кассету, врубил музыку на полную катушку. Чума, устроившись рядом с молодым человеком, широко расставил ноги.

– Это какая-то ошибка, – прошептал Дима, к которому медленно возвращался дар речи. Он вытащил из кармана платок и стал вытирать разбитые в кровь губы. – Я ничего не воровал, то есть не брал.

– Что? Ошибка? – переспросил Чума, дружелюбно улыбаясь. – Такое бывает. Отпустят, раз ошибка. И со мной такое было. Разобрались и отпустили с миром. Ты, главное, не робей.

– Точно, ошибка, – захлюпал носом Чинцов.

– Зовут-то тебя как? – спросил Чума.

– Дима. То есть Дмитрием.

– Ну, давай поздороваемся, Дима. То есть Дмитрий.

Чума развернулся и что есть силы саданул открытой ладонью под нос молодого человека. Кровь брызнула на светлые брюки Чинцова. Он вскрикнул, пригнул голову к коленям, защищая лицо от ударов. И получил литым кулаком по затылку. Он снова вскрикнул. И получил новый удар. Раз, другой, третий… Мир поплыл перед глазами, завертелся. Эта чертова карусель крутилась все быстрее, ускоряла ход. Чума врезал ребром ладони чуть ниже уха. Молодой человек боком повалился на сидение. Карусель остановилась, Дима больше не слышал музыки…

Рабочий день давно подошел к концу. Максим Елисеев, дожидаясь, когда все сослуживцы разойдутся по домам, засиделся в кабинете до вечера. В семь он отпустил секретаршу и водителя персональной машины. В половине восьмого надел пиджак, выглянул через окно на улицу. «Волга», в которой десять дней кряду дежурили оперативники, всегда стоявшая на противоположной стороне улицы, точно напротив парадного подъезда страховой компании, исчезла.

Следователь Закиров, как и обещал, снял наружное наблюдение, убрал своих сотрудников из кабинета и квартиры страховщика. Закиров хоть и не блещет интеллектом, но даже ему понятно, что все эти дежурства, ночные бдения оперативников не дадут положительного результата. После того, что случилось в летнем кафе, Мальгин на пушечный выстрел не подойдет к офису и, разумеется, не нагрянет на квартиру своего бывшего начальника. Телефоны Елисеева, надо думать, по-прежнему оставались под контролем, но технари из ГУВД слушали их через телефонную станцию, не докучая хозяину кабинета своим присутствием. Во время последнего разговора со следователем Елисеев дал слово, что незамедлительно сообщит Закирову, если появятся какие-то, пусть не слишком важные, самые плевые известия, касающиеся Мальгина. На том и расстались.

Теперь, когда страховщик снова почувствовал себя свободным человеком, настала пора активных действий. Ровно в восемь он попрощался с милиционером, скучающем на вахте. Выйдя на улицу, взял такси и назвал адрес кафе на Дмитровке. Обещаниям Закирова верить можно, но слова остаются словами. Надо убедиться, что следак не врет. Наскоро перекусив в кафе «Прибой», Елисеев снова поймал машину и поехал на Курский вокзал. Он долго бродил среди пассажиров, встречающих и провожающих граждан. Часто останавливался у торговых павильонов, открытых всю ночь, использую стекла витрин как зеркала, смотрел себе за спину. Со стороны могло показаться, что солидный мужчина разглядывая товар, настроен не слишком решительно. Елисеев шагал дальше, кося взглядом по сторонам. Сделав последнюю остановку у сувенирной лавки, ускорил шаг, спустился в тоннель, прошел под железнодорожными путями, и поднялся на поверхность с другой стороны вокзала. Теперь, когда он пришел к твердому убеждению, что «хвоста» нет, задышалось свободнее.

Елисеев поймал машину, назвал водителю адрес в получасе езды от вокзала. Не доехав квартала до нужного места, расплатился и остаток пути прошел пешком. Замедлил шаг перед старым домом, на фасаде которого поместили неброскую вывеску: «Олаф. Пошив автомобильных чехлов из импортных материалов». Он осмотрелся по сторонам, прикидывая, не зайти ли в мастерскую со двора, с черного хода. Улица тихая, машины проезжают редко, гаснут окна, пешеходов не видно. Значит, опасаться нечего. Елисеев, боясь оступиться в темноте, осторожно спустился на несколько ступеней вниз, к железной двери, над которой горела тусклая лампочка в железной сетке, надавил кнопку звонка.

Переминаясь с ноги на ногу, он стоял напротив дверного глазка, в который вмонтировали объектив видеокамеры, дожидаясь, когда хозяин мастерской, торчащей в своей подвальной каморке, разглядит на мониторе физиономию позднего гостя. Делами тут заправлял некто Роман Павлович Алексеенко, державший крошечную мастерскую как прикрытие, ширму для других дел. По документам Алексеенко небогатый бизнесмен, на которого в крошечной комнатенке, согнувшись над швейными машинками, горбатят четыре швеи, да по клиентам ходит замерщик Иванов, глуховатый пожилой дядька.

Щелкнул замок, Елисеев толкнул дверь, переступил порог, и оказался в тесной прихожей, заваленной рулонами с тканью, завернутыми в полиэтиленовую пленку. Под потолком мигала лампа дневного освещения, впереди узкий коридор, который тянулся вдоль всего подвала. Елисеев заезжал сюда три-четыре раза, поэтому ориентировался без провожатых. Он толкнул третью дверь слева, прошел пустой предбанник, и оказался в кабинете хозяина мастерской.

Алексеенко, среднего роста крепкий мужчина с бакенбардами и пышными русыми усами, поднялся из-за письменного стола и тряхнул протянутую руку. Елисеев рухнул в продавленное кресло и помотал головой, отказываясь от предложенной выпивки.

– Давай к делу, – сказал он.

– Как ты знаешь, владелица мотоцикла «Ямаха» вчера утром сама явилась в милицию составить заявление об угоне. Это ее ошибка. Из милицейских источников произошла утечка информации. Когда она выходили из РУВД, в котором провела все утро, мы были уже на месте. Собственно, эту Олю Антонову мы все равно бы нашли, но на это ушло как минимум три-четыре дня. А тут все так быстро склеилось.

– Говори короче.

– Из ментовки она отправилась в психоневрологический интернат в районе Талдомской улицы. И проторчала там до самого вечера. Уж не знаю, что она забыла в этой богадельне. Встречалась с врачом, молодым симпатичным мужиком, долго с ним разговаривала. Может, она закрутила роман с этим доктором? Других подробностей узнать не удалось. Но из интерната она вышла с заплаканными глазами. Уже ближе к ночи, на обратной дороге домой, завернула к подруге и просидела у нее полчаса.

– Слушай, эта девка и ее скитания по Москве меня интересуют не больше, чем прошлогодний снег. Объясняйся короче, – оборвал собеседника сгоравший от нетерпения Елисеев. – Только по существу дела.

– Ну, мы подловили Олю где-то в десять тридцать вечера. Рядом с домом подруги. Там темный двор, народу ни души. Дали по репе, засунули в багажник машины и привезли сюда. Из задней коморки, где храним ткань, вынесли рулоны в коридор. Склад – хорошее место, нет окон, никто ничего не услышит, даже если мы все вместе начнем орать в голос. Швеям я дал отгул на два дня. Мол, закрыты по техническим причинам, потому что санэпидемстанция наезжает из-за грызунов.

– Господи… Ну, давай еще короче. Какие, мать твою, грызуны? Что говорит девчонка? Где Мальгин?

– Она говорит: не знаю, – Алексеенко ласково погладил усы и горестно вздохнул. – Да, она созналась, что помогла ему улизнуть из летнего кафе на своем мотоцикле. Потому что он об этом попросил. Они бросили «Ямаху» во дворе какого-то выселенного дома неподалеку от платформы «Беговая». И они разбежались. Это все, что удалось узнать. То есть все, что она сказала.

– Кто сейчас находится вместе с девчонкой?

– Вся наша гвардия в полном составе, – усмехнулся Алексеенко. – Все парни, которых Мальгин еще не успел перестрелять. Пузырь, Поляковский и Олежка Кучер. Три рыла. Возятся с девчонкой по одному, потом меняются. Что-то вроде конвейера.

– Вы применяли к ней, как бы правильно выразиться… Меры физического воздействия?

– Само собой. Парни постарались.

– Она единственный, возможно, во всем городе человек, который знает, где скрывается Мальгин. Знает, но здоровые амбалы вроде тебя не могут заставить соплюшку раскрыть пасть и сказать несколько слов.

– Мы пытались.

– Значит, плохо пытались. Проведи меня к ней.

– Может, не надо? Вам не понравится…

– Проведи, – ответил Елисеев металлическим голосом.

Алексеенко поднялся из-за стола, пропустив хозяина вперед, следом за ним вышел из кабинета. Дошагав до конца коридора, кулаком постучал в железную дверь. Повернулся ключ в замке, заскрипели ржавые петли.