— Эй, проснись, — Килла, повернувшись назад, толкнул Кота в плечо. — Мы уже на месте. Приехали.

Кот открыл глаза, он не спал, но воспоминания так захватили его, что грань между сном и явью действительно перестала существовать. Не вылезая из машины, он осмотрелся по сторонам. Первые вечерние сумерки еще не сгустились, светло, как днем. Вот он дом, в котором живет Серега Букин. Корявые тополя мокнут под мелким дождиком, ночью ударила оттепель, и от снега, валившего двое суток, остались воспоминания. А может, эти края холодный циклон, прилетевший с севера, обошел стороной.

— Ну, чего варежку открыл? — спросил Килла. — Говорю: приехали.

— Слушай, я ведь не оглох дорогой, чтобы ты сто раз повторял одно и то же, — ответил Кот. — Сиди и молчи в тряпочку.

Димон Ошпаренный заворочался на сиденье, открыл глаза и попросил сигарету. Бумер свернул в тесный двор.

— Вон Серегина тачка, — сказал Кот.

— Точно его? — переспросил Килла.

— Конечно, — кивнул Кот. — Она одна тут такая. Во всем городе одна.

— Да, нормальная тачила.

Кот вылез из машины, размял онемевшие ноги, стал пристально разглядывать «мазду» Букина, стоявшую возле подъезда. Тачка, красная, как женский маникюр, за версту бросается в глаза. Полный порядок, если машина стоит на месте, значит, Серега на хате. За тонированными стеклами «мазды» Костян заметил какое-то движение, кажется, за рулем сидит человек. Точно, Серега собрался куда-то отчалить, вовремя они подъехали, перехватили. Широко улыбаясь, Костян сделал несколько шагов вперед, остановившись у переднего бампера «мазды», наклонился, развел руки в стороны и уперся ладонями в капот, будто хотел обнять машину, а вместе с ней Буку.

Дверца распахнулась, из машины вылез бритый наголо мужик в черной шерстяной куртке. За ним на свет показался второй хлопец, черноволосый, под кожанкой спортивный костюм, на запястье часы с золотым браслетом. Морды такие, будто их вырубил из дерева топором не совсем трезвый плотник. Смотрят на приезжего подозрительно, с прищуром, руки в карманах. Судя по виду, какие-то местечковые беспредельщики. От этих пацанов добра не дождешься, а вот пулю схлопотать… Что ж, это, кажется, реально. Кот инстинктивно отступил назад.

— О, парни, здорово, — сказал он. — А где Бука?

— А ты к нему какое отношение имеешь? — спросил лысый, тот, что минуту назад сидел за рулем машины.

— Да так просто, проезжал мимо, — сказал Кот. — Ну и решил завернуть. А вы с какой целью интересуетесь?

— Интересуемся, потому что Бука сквозанул с чужими бабками. Конкретно людей подставил.

За долю секунды Кот сообразил, что сейчас нужно говорить и о чем хорошо бы промолчать. Целее будешь.

— Мне он тоже должен.

— Этот гандон полгорода перекидал, — сказал чернявый. — Так что, ребята, становитесь в очередь.

— Ну, ладно, парни, — кивнул Кот. — Может, у вас еще какая информация появится. Я еще подъеду.

— Давай, — брюнет сплюнул себе под ноги, давая понять, что Кота здесь не очень-то и ждут. — Приезжай. И вы тоже, если узнаете чего, не теряйтесь.

Бритоголовый растянул на морде паскудную улыбочку… Костян кивнул, отошел назад и уселся в бумер.

— Поехали, короче, — сказал он Раме. — Надо хату снимать. Здесь нас никто не ждет. Блин, ну, бывает ведь в жизни такая непруха. Кто бы рассказал, не поверил. Одна черная масть катит.

— А чего такое? — спросил Килла. — Чего случилось-то?

— Догадайся с трех нот, ты же самый башковитый, — ответил Кот.

— Что я тебе, гадалка с Киевского вокзала? Рожа у меня не цыганская, чтобы отгадывать и загадывать.

— Бука исчез куда-то, — Кот прикурил сигарету. — А эти придурки, как ты уже догадался, не его лучшие приятели. Кредиторы наезжают. Пришли за бабками, на которые их Бука якобы опустил. Что-то тут не по масти. Бука всегда платил по долгам. Мог задержать долг — это у него запросто, но кинуть людей… Нет, сомнительно.

— А где тут хату можно снять? — спросил Рама, выруливая из тесного пространства двора. — Куда хоть поворачивать?

— Сейчас налево, — ответил Кот. — Поедем на рынок. Там вечно толкаются всякие бабы, старухи, которые сдают углы или комнаты. Тут не Москва, на жилье цены копеечные. Что-нибудь подберем даже на ту мелочь, что в кармане звенит.

Кот, проспав все утро, открыл глаза: ходики на стене отстукивали двенадцатый час дня. Перевернувшись на спину, с удивлением обнаружил, что он, накрывшись тяжелым ватным одеялом, лежит на какой-то дерюге, расстеленной на полу. Под головой подушка, старая истончавшая наволочка набита истлевшей соломой. Кот уставился в серый потолок, стараясь сообразить, где он находится и как сюда попал.

Большая комната, провонявшая вековой пылью и мышами, обставлена какой-то рухлядью со свалки. Вместо люстры с потолка на длинном шнуре свисала прозрачная груша стосвечовой лампочки. На стене розовая чаша светильника, похожая на крепкие девичьи ягодицы. Напротив двустворчатый шкаф с оторванной дверцей. Дверь в комнату прикрыта, по белой краске кто-то написал толстым фломастером пару коротких ругательств и поверху нарисовал акт совокупления женщины с обезьяной. При более внимательном рассмотрении обезьяной оказался мужчина, с ног до головы заросший густыми волосами. Сделав это открытие, Кот вздохнул и сел на подстилке.

Оказывается, он заснул, не стянув с себя ни штанов, ни даже носков. Под радиатором отопления валялись три пустые бутылки из-под водки, пара консервных жестянок, вылизанных хлебной коркой, и сухой хвостик колбасы. Напротив Кота на продавленном диване дремал Димон Ошпаренный. Видимо, ночью он сбросил с себя повязку, и теперь пропитанные сукровицей ржавые бинты валялись в миске, закрывая собой недоеденные пельмени. Димон чуть слышно застонал и отвернулся к стене. Но тут же беспокойно заворочался и проснулся.

— Кот, это ты? — спросил Димон.

— Нет, не я. Фея крестная.

— Сколько же мы вчера выжрали?

— Вижу только три пустые посудины, — ответил Кот, продолжая изучать незнакомый интерьер. — Плюс одна пивная.

— Остальные бутылки Килла и Петруха вынесли, — сказал Димон. — А эти почему-то оставили.

— А где они?

— За пивом пошли. И еще чего-нибудь прицепят к пиву.

В дальнем углу на исцарапанной гвоздем бельевой тумбочке тускло светился экран черно-белого телевизора. Вдоль и поперек бегали полосы, мерцала серая рябь, сквозь которую проступала далекая фигура диктора, видно, крутили новости. Допотопный телевизор, пожалуй, единственный предмет роскоши в этой крысиной норе. Но вместо человеческой речи из динамика выходил лишь треск и змеиное шипение. В ближнем углу сломанная стиральная машина, в барабан которой, судя по чудесному аромату, теперь сваливали табачный пепел и окурки. Как в помойное ведро.

Сквозь немытые стекла окон пробивался тусклый свет серого дня, больше похожего на вечер. На полу мятые тряпки, заляпанные то ли краской, то ли чьей-то кровью, мужские носки и заржавевшая килограммовая гирька от весов.

— Господи, — Костян согнул колени, обхватил ладонями тяжелую башку. — Как мы оказались в этой помойке?

— А ты чего, совсем ни хрена не помнишь? — Ошпаренный, перевернувшись набок, взял с пола сигаретную пачку и зажигалку, пустил в потолок струю дыма. — Вчера натурально подъезжаем к колхозному рынку, где трется вся эта сволочь. Ну, которые квартиры и комнаты сдают. Подваливает к нам такая благообразная бабка. Седая, на носу очки и пальто без дырок, только воротник моль подчистую съела. Короче, внушает доверие. Спереди бабка мясистая, а сзади оказалась говнистая. Говорит, квартира у меня, хоть табличку вешай: «образцовое жилище». Ну, мы приперли сюда…

— Да, да, помню, — тяжело вздохнул Кот. — Все помню.

Он поднялся, пинком ноги открыл дверь, прошел в ванную комнату. Из-под ноги, тонко пискнув, выскочила мышь и нырнула под гнилую половицу. Стянув через голову свитер, Костян повесил его на гвоздь, пустил воду из крана. Нашел продолговатый обмылок и, склонившись над проржавевшей ванной, плеснул на грудь пригоршню холодной воды.

Все так и было, как рассказывает Димон. Приехали сюда, на дальнюю городскую окраину, к шлакоблочному дому с обвалившимися углами, по темной лестнице поднялись на последний третий этаж. Кот и Рама, осмотрев однокомнатную берлогу, выразительно переглянулись и выругались по очереди. Только время потеряли, проездили попусту. Сюда свиней надо пускать, не людей. «А чего вы? — вдруг завелся Килла. — Нормальная хата. У моего бати на кордоне не чище, чем тут. И ничего, живет человек. Годами. А нам, может, всего неделю перекантоваться». «Пошел ты со своими советами, — сказал Рама. — Если тебя слушать, впору жить в выгребной яме. И питаться говном».

Старуха, наблюдавшая за перебранкой, прижимала руки к груди и все повторяла: «Господи, ребятки мои дорогие… Я сбавлю, сынки. Я сбавлю. Ну, жил тут один паразит, алкаш чертов, все загадил. А убраться толком у меня сил нету». «Ладно», — сказал Костян. Отсчитал деньги, забрал ключи и, проводив старуху до двери, вернулся. «Поворачивать оглобли обратно к рынку уже поздно, — сказал он. — Там все уже разошлись. А ночевать на лавочке в сквере слишком холодно». «Другое дело, — обрадовался Килла и протянул лапу. — Костян, отстегни немного. Надо прописку отметить». Через полчаса вернулся с водкой и консервами.

Костян растерся полотенцем, похожим на половую тряпку, и вернулся в комнату. На полу сидели вернувшиеся из магазина Петя Рама и Килла. Расстелив газету, порубали колбасу и хлеб, поставили рюмашки.

— Бациллистая закуска, но выбирать не из чего, тут не «Националь», — сказал Килла. — Кот, присоединяйся. Рама, плесни ему ваксы.

Кот присел на свою дерюгу, взял из рук Рамы рюмку и вылил водку в горло. Пойло не пошло. Водяра отдавала древесными опилками, а не хлебным духом. И настроение совсем не то, чтобы накачиваться с утра пораньше. Килла хмурился, протягивая лапу, постукивал по телевизору, на минуту изображение возникало на экране и снова исчезало. Рама, вытянувшись на полу, положил на грудь стопку старых, пожелтевших от времени писем, перехваченных ленточкой. Он вынимал из стопки очередное письмо, пробегал взглядом строчки, хмыкал и чему-то улыбался.

— Ну и дыра, — вздыхал Килла. — Пожрать негде по-человечески. Только эта колбаса из собачатины. Весь ассортимент.

— Тебе еще вчера тут нравилось, — усмехнулся Кот.

— А вот теперь разонравилось.

— А ты чего, на курорт прибыл? — Рама, собрав чужие письма в стопку, забросил их под тумбочку. — На отдых? Ты чего думал, тут санаторий с усиленным питанием?

— Я вообще ни хрена не думал. Заруби себе это хоть на носу, хоть на члене.

Рама налил водки, протянул стакан Коту, но тот отрицательно помотал головой.

— Надоели мне ваши говнотерки, — сказал он.

— Говнотерки, — передразнил Килла.

— Пойду пройдусь. Подумаю, как быть.

Кот натянул ботинки, схватил куртку и вышел из комнаты.

— Давай, давай, — вслед ему крикнул Килла. — Ты же у нас мозг. Завез в какую-то жопу. Теперь думай, как вылезать из нее. Какой же ты тупой. Нет, не могу смотреть на все это говно.

— Заткнись ты, — проворчал Рама.

Но Килла не хотел успокаиваться.

— Если будешь слишком много думать, мозги встанут раком, — крикнул он. — Мыслитель. Лошади пусть думают, ты соображай!

— Да чего ты гонишь порожняк? — Рама терял терпение. — Откуда Кот знал, что все так получится?

— А кто знал, бля? — Килла махнул рукой, едва не опрокинув бутылку. — Гасимся тут, как мыши.

— Чего ты предлагаешь? — Рама тоже начинал злиться. — Обратно в Москву мотнуть?

Килла повернулся к Ошпаренному, неподвижно лежавшему на диване.

— Нет, Димон, ты мне объясни, как можно из-за этой фигни в такой замес попасть?

Оттолкнувшись локтем, Димон приподнялся на диване и неизвестно кому погрозил кулаком.

— А чего бы ты делал, Леха? — он шмыгнул носом, потянулся за сигаретой, задымив, снова повалился спиной на диван. — Тебя подрезают. Выходят пятеро лбов. Вырубают ударом исподтишка. Я очнулся на асфальте. Смотрю вокруг: ни мерина, ни ключей. Ничего, бля… Ну и к кому мне надо было идти?

— Все правильно, — кивнул Рама. — Правильно сделал.

Ошпаренный снова привстал, рванул рубашку на груди, словно хотел разодрать ее до пупа.

— Да если бы я знал, что такая херня вылезет… Да хрен бы с ним, с этим мерсом. Пропади он пропадом.

— Ладно, Димон, не заводись, — сказал Килла. — Да я за твой мерс еще десятерых таких уродов положу. Нормальный у тебя такой мерс. Был.

Помолчал минуту и шлепнул ладонью по колену Рамы.

— Петруха, а поедем телок снимем? Чего дома сидеть?

— Поехали, — пожал плечами Рама.

Ошпаренный, сунув в рот таблетку обезболивающего, запил ее глотком пива и отвернулся к стене. Бок болел так, будто под одеяло забралась злобная собачонка и покусывает его свежее мясо. Боль простреливала в бедро и опоясывала поясницу. Димон думал о том, что звезда, под которой он родился, оказалась проклятой. И это проклятье никакими силами не отведешь. И вот еще друзья проявляют заботу… Все, как один, ноги вставляют. Коту приспичило подумать о делах скорбных, этим не терпится на телок лечь. А ему оставаться один на один с этой болью, дохлым телевизором, мышами и со своими воспоминаниями, которые хуже мышей и боли. Натуральный сволочизм.

— Суки же вы, — сказал он. — Если бы кого из вас так зацепило, я бы…

Димон понял, что разговаривает с пустотой: в комнате уже не было ни души.

Ольшанский выбросил окурок через опущенное боковое стекло. «Жигули» стояли неподалеку от дома, где вчера нашли приют Кот и его компания. До этих подонков рукой подать, достаточно перейти небольшой скверик, засаженный чахлыми деревцами и загаженный собаками, подняться по лестнице на третий этаж, и он у цели.

Толмач испытывал прилив сил, руки чесались вытащить из-под ремня полуавтоматический пистолет девятого калибра, войти в подъезд и кончить дело за пару минут, собственноручно перестрелять всю эту компанию, наверняка не готовую к сопротивлению. А раненого Кота вывести за город. Возможно, когда в лесу сойдет снег, в овраге найдут обезображенное мужское тело со следами пыток. Кончив с Котом, ударить по газам бумера и вихрем долететь до Москвы. Как хочется кончить все сейчас, сегодня, цель так близка… Бороться с этим навязчивым желанием трудно, но Толмач хорошо знал собственную натуру, слишком расчетливую, чтобы в последний решающий момент наделать кучу глупостей.

Ольшанский, повернув голову, смотрел, как к подъезду подходят Рама и Килла. В прозрачным пластиковом пакете пузырь водки, пивко, пара банок консервов и еще какой-то бумажный сверток. Слишком бедная закусь на четверых мужиков.

— Они наши, — сказал Ольшанский, ни к кому не обращаясь, уговаривая самого себя не пороть горячку. — Немного терпения — это все, что сейчас требуется. Интересно, что на уме у этих сукиных детей? Что они задумали?

— Тут все ясно: хотят отсидеться в этой дыре, — ответил Жора Шелест, постукивая пальцами по баранке и провожая взглядом Раму и Киллу. — Своего дружбана парни не застали на месте. Решили пожить на съемной хате. А там что-нибудь придумается.

На заднем сиденье Тик-Так, открыв карманный компьютер, играл в шахматы. Партия оказалась скучной, так всегда, когда рядом нет достойного соперника и приходится соревноваться с этой машинкой, включив седьмой уровень сложности. Утром он навел справки о бабке, которая сдала квартиру приезжим. Так, на всякий случай. Вдруг старая ведьма родственница кого-то из парней. И на этом можно сыграть, повернув обстоятельство в свою пользу. Не тут-то было. Оказалось, бабка месяц назад похоронила единственного сына туберкулезника, темного алкаша, занимавшего эту конуру. Кот и его компания первые постояльцы у бабы Стеши.

— У них каждая копейка на счету, — сказал Тик-Так, передвигая ладью по виртуальной шахматной доске. — За однокомнатную квартиру бабка спрашивала смешные деньги. И все равно старуха уступила, сбросила цену. Значит, парни на нуле. Единственное, что у них есть — это бумер. Но загнать такую тачку без документов в небольшом городке они не смогут. Ни при каких обстоятельствах. Покупателя не найдется. Кроме того, они тут никого не знают. Их единственный друг Сергей Букин и сегодня не появился. Возле его дома ошивается местечковая братва. И, кажется, все настроены очень решительно.

— Короче, что ты предлагаешь? — Ольшанский не любил долгих рассуждений.

— Они в цейтноте, лучше всего подождать следующего хода, — Тик-Так двинул вперед королевскую пешку. — Или… Решить все просто и эффективно. Дождаться темноты. Когда компания соберется вместе, войдем в квартиру и все сделаем. Кота вывезем на джипе за город. Живого. В багажнике саперная лопатка и садовые ножницы. Пусть ответит за беспредел.

Толмач промолчал. Эту же мысль он сам долго обсасывал, поворачивая и так и этак, и пришел к убеждению, что вариант так себе, не блестящий, скорее наоборот, чреватый осложнениями. Дом старый, перекрытия деревянные, полы сгнили, значит, слышимость хорошая. Если повезет и удастся войти в квартиру тихо, дальше наверняка начнется большой кипеш. Рубль за сто, у Кота и приятелей есть стволы. Еще не известно, кто кого почикает к такой-то матери. Так или иначе, пальбу услышат соседи. Телефонов в доме нет, но всегда найдется какой-нибудь легкий на ногу сукин сын, самый ушлый жилец, который добежит до ментовки через минуту-другую. Тут и бегать не надо, черепашьим шагом дотюкаешь. Вон он, прямо под носом, опорный пункт милиции, в котором всегда, днем и ночью, торчит дежурный. Нужно лишь сквер перейти.

Тик-Так, заглянув в ментуру, прикинулся лохом, который хочет оформить прописку, но не знает, как это сделать, с чего начать. Потрепался с дежурным и выяснил кое-что. По словам Тик-Така, ментов, как правило, двое-трое, в часы, свободные от приема населения, они коротают время за картами или стучат по столу костяшками домино. Вооружение обычное: табельные «пээмы», на видном месте, за откидной решеткой, закрывающей нишу в стене, висят две «сучки», укороченные Калашниковы. К ментам просто так не подвалишь. Кинув на стол пару рваных, не попросишь их посидеть в своей конуре, не высовываться на улицу лишние пять минут, пока идет пальба.

Если на ночь в дежурке останется всего один мент, угомонить его просто. Но это будет хреновая грязная работа. Мертвый мент — уже проблема. И черт угораздил этих придурков снять хату в двух шагах от ментовки. Будто во всем городе не нашлось другой съемной хаты. Пока время есть, надо обдумать другие варианты.

Ольшанский сунул в рот сигарету, но забыл поднести огонек. Из подъезда вышел Кот. Постоял, осмотревшись по сторонам, взглянул на облачное небо и неторопливо зашагал вдоль дома.

Ольшанский повернулся к Жоре Шелесту.

— Надо пропасти этого козла стебанутого. Дуй, как ветер в паруса. А мы пока тут потремся. Если вернешься и нас не найдешь, оставайся на месте, жди. Подсосемся позже и тебя подхватим.

Жора, не говоря ни слова, вышел из машины, надвинув козырек кепки на глаза, пересек сквер, вразвалочку побрел за Котом, сохраняя почтительную дистанцию.

— О чем думаешь? — спросил Ольшанский Тик-Така, когда надоело молчать.

— Теперь или вообще?

— Вообще.

— Думаю скопить денег, отойти от дел, — ответил Тик-Так. — Куплю себе дом за городом, где-нибудь в ближнем Подмосковье. Куплю кресло-качалку и сидушку с подогревом. Она будет греть мои чресла и задницу, промерзшие на Колыме.

— И сколько еще требуется денег, чтобы ты мог осуществить мечту?

— Три года работы. При условии, что заказы будут выгодные. Раньше я работал только на одного хозяина. Сделал много чего… Но этот хрен оказался таким скупым, что снашивал рубашки до тех пор, пока манжеты не становились махровыми. Но мог запросто оставить в казино толстую пачку зеленых. На рулетку денег не жалел.

— Да, я об этом слышал, — кивнул Ольшанский. — Ты был при делах у одного поца, который любил деньги больше жизни. Выполнял деликатные поручения. Интересно, почему ты до сих пор жив? Не хочу тебя обидеть, но ты это знаешь не хуже меня: исполнители это съемные винтики, разменная монета. Всего лишь.

— Почему я жив? — переспросил Тик-Так. — Потому что мой босс прибрался раньше меня.

Вместе с ним подохли три мордоворота, которые охраняли его жирный зад. Кстати, факт смерти шефа и его шестерок до сих пор не установлен. Они числятся пропавшими без вести. Мой хозяин так и не успел разменять фишки на наличные. Такие дела.

Тик-Так хмыкнул и снова уткнулся в монитор карманного компьютера. Время тянулось медленно, Ольшанский выкурил несколько сигарет, а Тик-Так победно завершил три шахматные партии, когда из подъезда вышли Леха Килла и Рама. Открыли дверцы бумера, расселись в салоне, как хозяева, и завели движок.

— Что ж, прокатимся, — сказал Ольшанский и плавно тронул «Жигули», испытывая душевное облегчение. Часами сидя на одном месте, в этой пропахшей бензином таратайке, наблюдать за подъездом и чего-то ждать не осталось сил. Одно из двух: или обосрешься или ослепнешь. — Интересно, куда они собрались? За водярой пешком ходили. Значит, конец дальний. У меня есть одно предчувствие. Не скажу, что это твердая уверенность. Просто интуиция меня не подводит. Короче, я носом чую, что эти твари что-то затевают.

— Когда люди сидят без копейки, они обязаны что-то предпринять, — легко согласился Тик-Так. — Логика жизни.