Глава двадцать четвертая

Логинов на своей Мазде выехал с базы ПМК около полудня. Потеплело, солнце поднялось высоко, а небо очистилось от прозрачных облаков. Ленка, устроившись на заднем сидении, раскрыла пакет с карамелью. Машина успела проехать три сотни метров, сделать поворот, свернуть в лес, но Костя нажал на тормоз. Поперек узкой дороги, стоял черный бумер, неизвестно как здесь оказавшейся. Людей не видно. Стекла темные, не разглядишь, что происходит в салоне. Видно, водитель, сбившись с дороги, заехал не туда, пытался развернуться и сел на брюхо.

Чертыхнувшись, Логинов вылез из машины, обошел БМВ спереди, дернул водительскую дверцу. Отступил на шаг, поднял руки над головой и застыл на месте. Из леса вышил два мужика кавказского типа и один русский. Здоровый дядька в кремовой ветровке и джинсах, вооруженный пистолетом вылез из бумера. Мужик был похож на неуклюжего медведя, из уха торчал клок ваты. У одного из кавказцев на плече висел автомат, второй держал наперевес помповое ружье, направив ствол на Логинова. С водительского места вылез мужик в темном костюме. Доброжелательно улыбаясь, он шагнул к Логинову и съездил его по кулаком по лицу. Развернулся и саданул по печени.

Кавказец сзади ударил прикладом ружье в спину. Костя, схватившись руками за крышу БМВ, устоял на ногах. Его поставил к машине, заставили упереться руками в крыло и обыскали, выложив на капот бумажник, мобильный телефон и связку ключей.

Со своего места Ленка, онемевшая от испуга, хорошо видела все происходящее. Она хотела закричать, но лишь прикрыла рот ладонью, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Задняя дверца распахнулась, наклонившись, в салон заглянул Фомин. Схватив Ленку за руку, он с силой дернул ее на себя. Видя, что девчонка не двигается, дернул сильнее.

— Что вы хотите? — слезы полились по щекам. — Я не могу вылезти. У меня нога… Нога сломана.

Фомин посмотрел на голую ногу, вытянутую вдоль заднего сидения. Нога распухла в голени, сделалась багрово-синей. Фомин сжал своей лапой ступню, потянул на себя. Ленка взвыла от боли, перед глазами разлетелся сноп оранжевых искр. Хлопнув дверцей, Фомин влез на переднее сидение, пошарил под сидениями, вывалил на коврик все мелочи, лежавшие в ящике для перчаток.

— Не поднимай бал, — обернувшись, сказал он. — Только пикни и…

Он вылез из машины, не найдя в салоне ничего интересного. Засунув пистолет под ремень, открыл багажник. Долго покопался там, отодвинул запаску, выбросив на землю джутовый мешок, вытащил охотничий карабин и вернулся к БМВ. Логинов, подняв руки над головой, стоял на прежнем месте.

— Повернись, — скомандовал Фомин. — Это тебе за каким хреном?

Когда Костя обернулся, Фомин потряс в воздухе карабином.

— От комаров отстреливаться?

— Догадливый, — Костя усмехнулся и тут же схлопотал кулаком по шее.

— Что за телка в машине?

— Моя девчонка. Приехал забрать ее отсюда. Я тут случайный человек.

Фомин развернулся и снова врезал кулаком по шее.

— Сука, еще слова вранья, я тебя кончу прямо тут, даже до тех кустов вести не стану, — прошипел он. — Она твоя девчонка… Ты, судя по прикиду, любишь девочек посвежее и посимпатичнее. А это какая-то грязная бомжиха со сломанной ходулей.

— Подожди со своими вопросами, — приказал Приз. — У Бобрика есть оружие?

— Не знаю, — сказал Логинов и прозевал прямой удар основанием ладони и живот. Когда Костя согнулся пополам, получил кулаком в глаз.

— Неправильный ответ. Я спрашиваю: у них есть оружие? Ну?

Приз, заставил Логинова поднять руки над головой, приставил пистолет к его подбородку.

— Вроде бы, да.

— Какие стволы?

— Честно, не знаю.

— Мобильник у кого-нибудь есть?

— Нету. А какой толк в мобильниках? Ментов суда вызывать? Так они приедут к вечеру, когда трупы успеют окоченеть.

— Ты мыслишь в правильном направлении, — кивнул Краснопольский. — Господи, и как тебя угораздило связаться с этой шпаной? Ладно… Сколько их там народу? Тот мужик, который дрова складывает и Бобрик, правильно? Кто еще?

— Еще друг Бобрика по кличке Элвис.

— Элвис? — переспросил Краснопольский, кинув быстрый взгляд на Фомина. — Вот это сюрприз. Он тут давно?

— Утром приехал.

— Уже лучше, — Приз отступил на шаг. — Ты мне нравишься, парень, поэтому я дам тебе шанс. Сейчас ты вернешься. Скажешь своим друзьям, что нам не нужна кровь. Все останутся живы. И ничего плохого не случится. Наше требование: Бобрик поедет с нами и покажет то место, где он прячет… Он знает, что нам нужно. Через десять минут он должен быть здесь. В противном случае, мы кончаем девчонку. А еще через пять минут покрошим всех ваших из автоматов. И спалим дом. Родственникам похоронить будет некого, потому что на пепелище даже трупов не останется. Договориться по-хорошему — это единственный выход. Десять минут за все по все.

— Ясно, — кивнул Логинов.

— Теперь иди, — улыбнувшись, Краснопольский похлопал Костю по плечу. — Ты сообразительный чувак. Будь умницей и дальше. Какого хрена ложиться в землю молодым и красивым?

Краснопольский посмотрел на Логинова, словно оценивая его внешние данные. Правый рукав пиджака разорван от плеча до локтя, на светлой рубахе бурые пятна, губы кровоточат. А под левым отечным глазом, готовым закрыться, расплывается фиолетовое пятно синяка. Еще тот красавец. Приз усмехнулся, развернул Логинова на сто восемьдесят и похлопал по спине, мол, ступай с богом…

Отбивку оставить

С минуту они наблюдали, как Костя нетвердой походкой, оступаясь на неровной дороге, тащится обратно на базу ПМК…

— Надо было просто пойти и взять Бобрика, — сказал Фомин, глубже засовывая в ухо ватный тампон. — А мы возимся, как навозные жуки.

— К твоему больному уху не хватало только пулевого ранения, — улыбнулся Приз и потер руки. День только наступает, а он уже успел кулаки отбить о чужие морды. — И Бобрик нам живой нужен.

— Я не уверен, что он придет сюда из-за этой немытой потаскушки, — сказал Фомин. — Овчинка, то есть девчонка, выделки не стоит.

— Есть люди, которым нравится играть в благородство, — возразил Краснопольский. — Вот я какой, весь из себя. Но поскреби эту позолоту ножичком, под ней — одно говно. А деваться ему все рано некуда.

Фомин вытащил Ленку из Мазады. Опираясь на его руку, девчонка доковыляла до бумера. Фомин вытряхнул из машины Сергея, приказав ему сесть на траву и не шевелиться. Затем заткнул Ленку на заднее сидение.

Смоля сигарету, Ландау топтался на обочине, ожидая, когда вспомнят о его существовании. И момент настал, Приз поманил его пальцем.

— Ты машину нормально водишь?

— Как сказать, — Ландау решил, что при Краснопольском никогда больше не станет распускать хвост и трындеть о собственных талантах. — В аварии не попадал. Семь лет водительского стажа.

— Тогда садись за руль. Если все заладится, вернешься домой обеспеченным человеком. Игоря Краснопольского можно ненавидеть. Можно бояться до поноса. Но никто никогда не упрекал меня в жлобстве. Усек чем дело пахнет?

— Зеленью? — Ландау позволил себе что-то похожее на улыбку.

Приз подумал, что люди Миши Мещерякова уже со всех сторон подошли к дому. И готовы открыть огонь по команде. Он смотрел на часы и думал, что Бобрик сейчас наверняка меняет мокрые штаны и нюхает нашатырный спирт…

Краснопольский увидел, как на дороге появился мужик лет тридцати, одетый в кожанку, джинсы и ботинки армейского образца. Ясно, это Элвис. Он приподнял руки, будто хотел показать, что помыслы чисты, а за пазухой нет ствола. Остановившись, Элвис поднял руки выше, позволив Фомину себя обыскать.

— Где Борик, почему он не явился? — спросил Краснопольский. — Упал от страха в обморок? О печку головой?

— От него никакого толку, — ответил Элвис. — Ящики с вашим грузом перепрятывал я лично. Поэтому только я могу показать место. Недостроенный завод, примерно сорок верст от Каширы.

— Далековато, — сказал Краснопольский, потирая кулаки, так хотелось двинуть этому Элвису промеж рог, расквасить его хлебало в блин, но всему свое время. — Вытяни руки. Стальных браслетов у нас нет, придется старинным способом.

Элвис вытянул руки перед собой. Расторопный Фомин, вытащив кусок капроновой веревки, связал запястья, крепко стянул узел, затолкал Элвиса на заднее сидение бумера. Сам устроился с другого краю, рядом с Ленкой. Вытащил пушку, большим пальцем взвел курок.

— Запомни, чувак, — никаких фокусов, — сказал он, наблюдая, как Приз, сказав несколько слов одному из чеченцев, садится на переднее пассажирское сидение, и машина, плавно трогаясь с места, набирает ход. — Если ты попытаешься сделать одно резкое движение, первой умрет она. А дальше по списку.

Фомин ткнул стволом под ребра Ленки.

Когда проехали через деревню, через огромное невспаханное поле и выбрались на асфальтовую дорогу, Приз обернулся назад. Элвис сидел тихо, отвернувшись к окну, глаза мутные, словно с перепоя, уголки губ опустились. Так выглядят люди, потерявшие всякую надежду. Этот малый не дурак, хорошо представляет себе, что случится дальше. Знает, что отправился в свою последнюю поездку, обратной дороги не будет.

— Ничего не хочешь рассказать? — спросил Краснопольский. — Например, о том, что случилось теми чекистами, которых ты тоже возил на экскурсию. Как нас везешь.

— Они сами во всем виноваты, — ответил Элвис. — Медленно соображали. И с оружием управлялись неловко. И я их прибрал. Чему этих чертей только учат?

Краснопольский засмеялся.

— Мы не станем повторять чужих ошибок, — сказал он. — Только объясни мне одну вещь: какого хрена ты влез во все это дерьмо? Стал помогать этому мальчишке? Ты ведь даже не знал, с кем связываешься. Все эти дела тебя краем не касались. А этот Бобрик, он тебе никто. Просто знакомый мальчишка. И все-таки ты влез.

— Сам не знаю, — пожал плечами Элвис. — Сдуру.

— Ты и сейчас мог отсидеться в доме, — продолжил Краснопольский. — И выгнать оттуда Бобрика. Мальчишка наверняка знает, где и что лежит. Но нет… Ты опять сунулся. На мой взгляд, это какая-то неизвестная науке патология, что-то вроде дурной болезни: кого-то спасать, а самому подставляться ни за хрен собачий. Как думаешь?

— Я не силен в медицине. Скажи, те люди с люди, которые остались у дома, не тронут Бобрика и Костю?

— Это еще один страховочный вариант, чтоб ты не попер в дурь, — ответил Краснопольский. — Не вздумал поиграть в героя или отколоть очередной номер. Как только мое имущество окажется у меня, я наберу телефонный номер и скажу своим парням, что они свободны.

Приз открыл ящик для перчаток, вытащил оттуда небольшой хромированный кубок из нержавеющей стали, на боку выгравированы несколько слов. Кубок старый, похожий на чашу для вина, на хроме царапинки и сколы. Подержал кубок перед носом Элвиса.

— Тут написано: «Бои без правил. Самому крутому мужику с самыми тяжелыми кулаками», — Приз положил кубок на колени, снова обернулся назад. — Мне очень дорога эта железяка, она приносит мне удачу. Если эту штука со мной, ничего плохого не случится, только хорошее. Старая проверенная примета. Это я к тому, что в жизни, как и ты, допускал много ошибок. Я старше тебя, поэтому ошибок больше. Но эти ошибки — молодой кураж, неперебродившее вино молодости. Это было давно, мне нравилась одна баба, Лера Метельская. То есть так нравилась, что за нее я готов был умереть. Я выступал в боях без правил, тогда эта байда только начиналась, входила в моду. Поединки проводили в подвалах больших загородных домов или в других укромных местах. Был свой тотализатор.

— И ты неплохо заработал?

— Не в этом дело. У друга Леры было прозвище Тесак. Такой здоровый амбал, бывший борец, он имел солидные титулы в своем стиле. Ломал всех подряд, всех без разбору. А я к тому времени кожей чувствовал, что пришло время уходить из этих чертовых боев. Я представлял, что будет со мной в скором будущем. Инвалидное кресло или могила — вот все два варианта. Да и платили за эту мясиловку чисто символические деньги, так, кости обглоданные бросали. Когда я договорился на поединок с Тесаком, то знал почти наверняка, что с ринга меня унесут на носилках.

— Так зачем же ты подписался? — спросил Элвис.

— Говорю же: мне нужна была его женщина. Она присутствовала на всех схватках. Просто кончала от всей этой жестокости. Визжала, когда ее Тесак выворачивал противнику руку, болевым приемом укладывал его на настил и в партере делал из него месиво из костей и мяса. Телка балдела от запаха свежей крови. А кровь — это все, что тогда мне было нужно. Кровь Тесака. И в тот вечер она стояла внизу у ринга. На ней надето такое блестящее платье с глубоким вырезом, на шее колье. Она была самой красивой и самой желанной в мире.

Приз замолчал, будто снова увидел эту женщину.

— Это был жестокий бой, то есть очень жестокий, — сказал он. — Противник был тяжелее меня и опытнее. Но я все-таки сделал его. Вырубил в том самом углу, рядом с которым стояла Лерка. И она все видела до мельчайших подробностей. Как я сел ему на грудь, как его тренер выкинул белое полотенце. Но эта тряпка не успела опуститься на ринг. Я уже сломал шею Тесаку. И кровь брызнула на ее блестящее платье. А потом я стоял на ринге, окровавленный до колен. Держал в руках этот грошовый кубок, потрясал им в воздухе, и смотрел, как бесновалась публика. Те немногие, кто поставил на меня, неплохо заработали. А Метельская смотрела на меня снизу вверх, слезы быстро высыхали на ее щеках. Она уже знала, что будет с ней дальше.

— А ты знал?

— Конечно, ради этого я и бился. Я был так счастлив, как не был счастлив больше никогда в жизни. Это сильнее наркоты, сильнее всего на свете. Ты добиваешься того, на что в принципе не мог рассчитывать. Эту женщину я взял через пару дней. Наш роман длился месяц или около того. Но потом я понял, то есть мы оба поняли, что не созданы друг для друга. И расстались навсегда. Теперь эта шикарная бабец — просто дешевая потаскушка. Она сидит на игле и, чтобы заработать на чек, клеит мужиков в одном непотребном заведении. Ее красота бесследно исчезла. Лерка похожа на задницу моей бабушки. Да и сам я стал уже не тот. Все, что я когда-то имел, чем дорожил, вывалилось из карманов. И уже не поднять с мостовой, потому что спина не гнется. Но у меня осталась эта железяка. И она приносит мне удачу. Всегда таскаю его с собой, если светит серьезное дело.

Приз бережно завернул кубок в вощеную бумагу и убрал его в ящик для перчаток.

— Поставить жизнь на кон ради любимой женщины, ради больших денег — это мне понятно, — сказал он. — Но гробить себя ради какого-то мальчишки. Какой-то сопли на заборе. Нет, это их области идиотизма.

Элвис не ответил. Отвернувшись, он смотрел на прозрачный осенний лес, на дачных поселки, и не испытывал ни сожаления, ни грусти. Он вспоминал один-единственный день своей армейской службы.

От Гудермеса поезд отошел в начале седьмого утра. Впереди локомотива, как всегда, железнодорожная платформа, по краям которой один на другой уложены мешки с песком. Между мешками на треножный станок поставили пулемет калибра семь шестьдесят два.

Буратино, Одетый в утепленную куртку с капюшоном, спортивные штаны и свои шикарные ботинки, лег на доски платформы. Элвис смотрел на дорогу, убегающую под колеса поезда. Привалившись спиной к мешку с песком, он поглубже натянув голубой берет, накрыл голову капюшоном куртки. Рядом положил карабин и снайперскую винтовку, ствол и цевье обмотаны узкими полосками бумажного скотча, бережно прикрыл оружие старой рубашкой. Элвис приподнимается над мешками, подносит к глазам окуляры бинокля.

По разбитой асфальтовой дороге, что идет параллельно железнодорожному полотну, одна за другой катят три машины. Жигуленок, «Волга»и белый ветхий джип с помятыми боками и фарами-искателями, укрепленными на крыше. Людей в тачках — битком, как сельдей в бочке. Сидят на коленях друг друга. К стеклам прилипли чьи-то рожи. Люди в машинах пристально разглядывают состав, каждый вагон, локомотив.

Еще несколько минут, и автомобили едут вровень с поездом. Задняя дверца джипа открывается, какой-то мужик в кожанке направляет на Элвиса указательный палец. Дергает рукой, будто стреляет из пистолета и смеется. В ответ Элвис показывает пассажиру средний палец и сплевывает сквозь зубы. Мужик что-то кричит в ответ, но слов уже не разобрать, передняя тачка плавно набирает ход, за ней ускоряются остальные машины. И скрываются из вида, легко обгоняя поезд. Элвис не первый раз видит этот белый джип Ниссан. В округе развелось много банд, которые живут грабежами поездов и автомобильных колонн.

По-хорошему, ехать часа полтора, но локомотив, как и положено по инструкции, едва плетется. И кто знает, сколько времени займет путь. Едва рассвело, полотно дороги проверили саперы, но, возможно, бандиты успели заложить новый фугас. В случае подрыва состав, идущий на низкой скорости, не сойдет с рельсов. У правого борта платформы присел на корточки рядовой Саша Замотин, прищурив глаза, он водит автоматным стволом из стороны в сторону, будто с минуты на минуту ждет нападения бандитов. Обычно у старослужащих чувство близкой опасности притупляется, бывает, они под кинжальным огнем не гнутся, думая, что их пуля еще не отлили. Но Замотин чует опасность издали, как бездомная собака жратву. Он всегда готов встретить эту опасность и не дрогнуть.

На стыках рельс колеса выбивают неприятный глухой звук, будто кто-то лупит молотком по железяке.

— Где те пионеры, которые ночью насрали мне в рот? — кричит Буратино, он забывает, что вокруг него люди с нормальным слухом. — Я бы их по стенке размазал тонким слоем.

— Нечего было насасываться одеколоном, — орет в ответ Элвис. Слева, прячась за мешки, на брезенте сидел Леша Чеботарь, по прозвищу Штангист, единственный человек во всей роте, кто на дух не переносил водку и не курил. Все свободное время, где бы не находилась часть, Чеботарь посвящал физкультурным упражнениям с отягощениями. Качал железо, поднимая, что под руку попадется: водопроводные люки, танковые треки, чугунные болванки. Из дома ему присылали детское питание, которое Леша поглощал пачками, он и до армии был сдвинут на тяжелой атлетике, а за полтора года службы успел нагулять приличную мышечную массу. Вдвоем с Лешей хорошо таскать ящики с боеприпасами.

Остальные солдаты, лейтенант Мазаев и Гогер-Могер, сдержавший слово и притащивший на вокзал ручной пулемет и патроны, едут в задней части поезда.

— Чего, братва, приуныли? — орет Буратино. — Если страшно, еще есть время сменить подштанники.

— Ты бы свои сменил, — басит Чеботарь, все существо которого восстает против грубого казарменного юмора. — А то здесь слышно, как от тебя воняет.

— А? Чего говоришь? — Буратино валят дурака, в крови бродит вчерашняя закваска.

За локомотивом четыре товарных вагона, доверху набитые солдатским обмундированием, запасными частями к «уазикам», спальниками и еще каким-то барахлом, к ним прицеплен единственный пассажирский вагон, в который погрузили картонные коробки с сухими солдатскими пайками и хлебом, за ним платформа, заставленная контейнерами с лекарствами. Состав замыкает еще одна платформа, в точности такая же, что катит впереди. Там тоже установлен станковый пулемет и вдоволь мешков с песком, за которыми можно спрятаться в случае обстрела.

Элвис часто поднимается с брезента, разглядывая местность в бинокль. Люди как вымерли, пустынный пейзаж. В поле зрение попадает дом без крыши с обвалившимися стенами, обгоревший остов грузовика, чья-то могила у железнодорожной насыпи. Крест из железных прутьев воткнул в землю, на него надели пластиковый венок с оборванной лентой. Могила свежая, земля еще не осела. Впереди горит красный сигнал семафора, это бандиты ставят перемычки на рельсах, чтобы включился красный свет, и состав остановился. Но все эти примитивные хитрости машинистам хорошо известны. Поезд без остановки катит дальше.

— Слева в кустах трое, — кричит Леша Чеботарь, обращаясь к Элвису. — Примерно сто пятьдесят метров от нас. Что делать, прапорщик?

— Ты знаешь, что делать, — кричит Элвис.

Чеботарь дает предупредительную очередь из автомата. С кустов летят желтые листья, ломаются ветки. Силуэты людей исчезают в тумане.

Дорога делает поворот, поезд, который на прямых участках едва плетется, замедляет ход, почти останавливается. Рядом, метрах в пятидесяти проходит грунтовка, справа за дорогой заросли кустарника, торчат голые стволы деревьев. Теперь без бинокля видно, что за деревьями стоят два КамАЗа, готовые принять груз с лекарствами, и микроавтобус. Неподалеку тот белый джип, что попался на выезде из Гудермеса и «жигуленок». Буратино устанавливает на пулемете коробчатый магазин, передергивает затвор. Чеботарь, поднявшись над мешками, прицеливается из автомата, бьет очередями поверх голов людей, которые прячутся у насыпи. Люди пропадают из вида.

Со стороны грунтовки слышатся ответные выстрелы. Бьют одиночными и короткими очередями, пули свистят над головами, огонь довольно плотный, Чеботарь наклоняется, прячется за мешками. Элвис вытаскивает из-под тряпок карабин, патрон за патроном расстреливает весь магазин в сторону автомобилей. От снайперской винтовки толку мало, поезд трясет, поймать цель в сетку прицела трудно. С задней платформы в сторону деревьев бьют из автоматов, предупреждают: ближе не суйтесь.

Поезд медленно проходит поворот, Элвис поднимается, ложится животом на мешки, смотрит назад. Капли дождя попадают в глаза, клочья тумана поднимаются из глубокого оврага. Вот, кажется, человек, вскарабкавшись по насыпи вверх, метнулся к поезду, повис на поручнях товарного вагона. За ним появился другой дух. Через мгновение еще одна фигура отделилась от насыпи. Темный контур человека ясно виден. Элвис трижды выстрелил из карабина, но человек уже успел запрыгнуть на площадку товарняка.

Тактика нападавших простая: если получится, они забираются на поезд, разламывают контейнер или крышу товарного вагона, сбрасывают вниз коробки с ценным грузом, чтобы потом вернуться и собрать их. Иногда бандитам удается сорвать концевой кран, находящийся между соединительными шлангами вагонов. Когда поезд останавливается, начинается шквальный огонь с обеих сторон, грузовики и легковушки устремляются к составу.

Со стороны дороги продолжают стрелять, пули попадают в локомотив, обшитый стальными листами, рикошетят, ложатся где-то совсем близко. Элвис снова падает на доски, снимает с головы капюшон, передает бинокль Буратино, вставляет в направляющие карабина снаряженную обойму.

— Мотя, то есть боец Замотин, — кричит Элвис. — С автоматом за мной. Пройдемся по составу.

Элвис поднялся, пригибаясь, пошел в конец платформы, перебрался на локомотив, оттуда на площадку товарного вагона, постоял минуту, дожидаясь, когда его догонит Мотя. Пули свистят где-то рядом, врезаются в доски вагона. Мотя дышит тяжело, будто воз в гору тащил. Элвис вешает карабин на плечо, расстегивает куртку, начинает подниматься по лесенке на крышу вагона. Здесь на ровной плоскости дальнего четвертого вагона отчетливо видны два человеческих силуэта. В лицо дует холодный влажный ветер, по шее за ворот куртки сбегают дождевые капли.

Бандиты не знают, в каком вагоне перевозят лекарства, поэтому проверяют первый попавшийся. Один долбит ломом по крыше вагона, другой мужик, встав на колени, старается отодрать кусок листового железа. Элвис, распластавшись листах мокрой жести, сбрасывает с плеча карабин, подтягивает его за ремень и прицеливается. Поезд трясет, цель не попадает в секторный прицел. Один из бандитов, видит на крыше вагона Мотю, забравшегося наверх. Человек бросает лом, Элвис стреляет дважды. Второй мужик, отрывавший кусок жести, тянется за автоматом. Но не успевает его поднять. Пуля попадает ему в бок, под ребра, с головы слетает черная кепка. Через секунду человек летит вниз с крыши состава.

— Ложись, — не поворачивая головы кричит Элвис и трижды нажимает на спусковой крючок, целит в живот противника, уже снявшего с плеча автомат, но мажет.

Мотя не слушает приказа. Элвис слышит над головой сухие хлопки. Это Замотин, стреляя об бедра, выпустил длинную очередь. Бандит не успевает пальнуть в ответ. Одна из пуль попадает ему в горло. Элвис видит, как человек бросил автомат, схватился двумя руками за шею, зажимая рану. Кровь заливает серую куртку. Он делает три шага назад, срывается вниз с края вагона. Откуда-то из тумана, снизу насыпи слышатся выстрелы. Через минуту наступает тишина. Еще четверть часа Элвис и Мотя, перелезая с вагона на вагон, проверяют, не заскочил ли кто на площадки товарняков. Везде пусто. Третий бандит, услышав близкую стрельбу, спрыгнул на ходу.

Через час с небольшим поезд останавливается, впереди на путях группа людей, человек сорок, не меньше, рельсы завалены досками, бочками и ржавыми железяками. Машинисты, уже наученные горьким опытом, заперлись в кабине локомотива. Буратино кричит, чтобы люди не подходили ближе, чем на пятьдесят метро, иначе он открывает огонь на поражение. Элвис через бинокль разглядывает толпу, собравшуюся на путях и насыпи. Впереди несколько женщин, укатанных в платки, позади толпятся мужчины, кто-то прячет под полами пальто и курток обрезы ружей и АКМ со спиленными прикладами. Люди очень возбуждены, они жестикулируют, кричат, переходя с русского на чеченский и обратно.

— Назад, не подходит ближе, — орет во все горло Буратино. — Открываю огонь без предупреждения. Назад, ни шагу дальше…

Кажется, толпа стоит на месте. Но стоит присмотреться, замечаешь, как она медленно, шаг за шагом, приближается к передней платформе. После истошных криков Буратино, люди пятятся назад, останавливаются, топчутся на месте и снова начинают медленно приближаться. Чеботарь и Мотя залегли рядом с Элвисом за мешками, выставили вперед стволы, пальцы на спусковых крючках. Из хвоста поезда прибежали Мазаев и Гогер-Могер с ручным пулеметом. Старлей не задает лишних вопросов, он понимает: теперь жди беды.

— Радист связался с комендатурой, — Мазаев трогает Элвиса за плечо. — Штабные ответили, что подъедут наши на грузовиках. Надо продержаться два часа. Быстрее они не успеют. Час простоим, как считаешь?

Элвис молчит. Ему не хочется говорить правду, да и Мазаев сам все понимает: два часа эту толпу они не удержат. Полчаса — срок реальный, возможно, сорок минут. Но не дольше.

— Может, приведешь бойцов с задней платформы?

— Нельзя, — качает головой Мазаев. — Сзади тоже местные хмыри толпятся.

Лейтенант уводит Гогер-Могера к дальнему краю платформы, что-то объясняет ему, слов не разобрать. Элвис, установив левый локоть на мешок с песком, разглядывает толпу через оптический прицел снайперской винтовки. Могер спрыгивает с платформы и неторопливо идет к людям, стоящим на путях. Он чуть приподнял руки, расстегнул гражданскую нейлоновую куртку, демонстрируя собравшимся людям, что он не вооружен, он свой. Ему дают подойти ближе, женщина с заплаканным лицом подскакивает к Гогер-Могеру, начинает что-то кричать по-чеченски. За ней выступает немолодой мужчина в каракулевой папахе, не дав женщине договорить, сам начинает жестикулировать и кричать. Гогер отвечает, старается что-то объяснить.

— У них противотанковые гранатометы, — говорит Элвис. — По крайней мере, у двух мужиков РПГ. Этих я, пожалуй, успею их щелкнуть. Но в толпе наверняка есть другие гранатометы.

Внизу у насыпи справа и слева, десятка два легковушек. Машины все подъезжают, новые люди взбираются вверх по откосам, становятся на шпалы и начинают кричать. Две женщины плачут, трясут сжатыми кулаками. Ветер стих, туман снова густеет. Баба с заплаканным лицом падает на руки мужчин, ее поднимают, баба снова кричит и трясет кулаками под носом Гогер-Могера. Людям тесно на путях, задние напирают на женщин, стоящих впереди, заставляя их медленно двигаться вперед. Мужчины уже стоят на откосах, они не прячут оружия. Гогер-Могер расставляет руки в стороны, заставляя толпу остановиться. Дальномер оптического прицела показывает, что людей на путях и солдат разделяет всего тридцать пять метров. Гогер поворачивается и быстро идет к поезду. Наверняка ему хочется почесать спину между лопатками, потому что именно в спину ему целит из ружья какой-то небритый мужик из толпы. Могер забирается на платформу, садится на брезент и, вытащив и кармана скомканный платок, вытирает лицо. На лбу не дождевые капли, это капли пота.

— У той женщины, которая орет громче всех, кто-то из наших убил сына, — Гогер трет лоб и тяжело дышит, ему жарко. — Они требуют, чтобы мы выдали убийцу сына.

— И чего взамен? — спрашивает старлей.

— Тогда они уйдут с дороги и очистят рельсы. Им нужен только убийца ее сына. Иначе они расстреляют состав из гранатометов. Все сожгут и растащат. Обещают никого не оставить в живых.

Элвис с Мотей выразительно переглядываются. Секундная стрелка часов меряет круг за кругом. Одиннадцать тридцать пять. Лицо Моти раскраснелось, он знает, что его не отдадут на растерзание толпы, но все-таки страшно.

— Иди туда и постарайся заболтать их, — говорит лейтенант. — Нам нужно выгадать время. Сколько сможешь.

— Я все равно не остановлю их, — качает головой Гогер-Могер. — Бесполезно. Они сделают, как сказали.

— Иди и заболтай их, — повторяет лейтенант. — Гогер-Могер любого заболтает. Иначе ты не был бы первым торговцем на станции. Правильно? Ты ведь языком чешешь не хуже, чем из пулемета стреляешь.

— О чем мне говорить?

— Ври, что хочешь. Помни: все зависит от того, сколько времени ты сумеешь вытянуть.

— Не шагу вперед, — орет Буратино, голос срывается на фальцет. — Стоять. Стоять, я сказал…