Свет автомобильных фар в ночной степи виден издали. Темный джип с запылившимся кузовом и затемненными стеклами едва полз, переваливалась с кочки на кочку, поднималась по склонам оврагов, снова терялась в их глубине и выползая наверх. Скорость не выше четырех-пяти километров, фары дальнего света включены. Каким ветром занесло такую шикарную тачку в эту глушь, где люди давно не живут, – это вопрос. Но, судя по всему, машине едет именно сюда, в бывший поселок Первомаец.

Рифат Гафуров сидел на крыше старой вытянутой вдоль улицы кошары, где в свое время содержалось общественное стадо овец. Он опустил бинокль и призадумался. Люди, которых он ждет, скорее всего, придут пешим ходом, потому что у них нет ни машины, ни осла. Так кого же несет сюда среди ночи? И что делать с незваными гостями, если встреча состоится? Вечер и первая часть ночи выдались неспокойными. В небе одна за другой загорались и гасли сигнальные ракеты. Огоньки приближались к Первомайцу. Рифат решил, что менты или вояки ищут по степи беглых бандитов, которых сами же выпустили из тюрем во время народных беспорядков.

Он утешился мыслью, что бандитам в поселке делать нечего, потому что последний колодец здесь высох года три назад. И люди ушли. Если бандиты, а следом за ними и солдаты с метами, куда и двинут, то на юг, в сторону, где остается какое-то воспоминание о человеческой цивилизации и воде. И точно, сигнальные ракета стали удалять в сторону и вскоре совсем пропали из вида. Но вот появился этот долбанный джип.

Поднявшись на ноги, Рифат повесил на плечо автомат Калашникова и по приставной лестнице спустился в темный двор. От костра осталась лишь зола и мелкие розовые угольки, дававшие немного света. Завернувшись в шерстяное солдатское одеяло на земле беспокойно ворочался Илья Голубев, человек, которого Рифат выбрал себе в помощники. Парень всегда спал беспокойно, наверное, мучили страшные сны. Рифат пихнул приятеля подметкой башмака в зад.

– Ты слишком много спишь. Так можно и не проснуться.

– Чего тебе? – Голубев зевнул.

– Вставай, какие-то черти едут.

– На машине? – переход от сна к бодрствованию занял секунду. Голубев сел на одеяло, сунул ноги в кеды. – Это наши?

– Черт их знает, – пожал плечами Рифат. – Черный джип. Откуда он взялся?

Месяц назад на окраине Ташкента, где Рифат снимал полдома, его нашел человек из местной бандитской бригады и назначил встречу с воровским положенцем Агапом. Суть разговора такова: надо выполнить работу, которую хорошо знакома Рифату, то есть покрошить в винегрет и закопать двух русских парней, не имеющих в Узбекистане ни авторитета, ни влияния, никак не связанных с воровским миром. Анонимный заказчик, по слухам, он из самой Москвы, значительный богатый человек, платит большие деньги: штуку баксов за одну голову. Но есть одна тонкость: надо ехать далеко, в безводный край, за сотни километров от Ташкента. И ждать жертв в заброшенном поселке Первомаец. Заказчик доплатит за бензин и харчи.

Оружие Рифат получит у местной братвы. Если есть сомнения, что справится один, он может взять с собой помощника. Остальное – его проблемы. «Почему бы и нет, – кивнул Рифат. – Но если я никого не дождусь?» «Отпадает, – ответил положенец. – Они нарисуются. Но, а если все же не найдутся, получишь компенсацию за потерянное время».

Следующей ночью Рифат взял аванс в двести долларов, фотографии будущих жертв, выбрал оружие и отправился к Голубеву. Замочить двух чужаков – это легко. Но в дальней дороге, когда ты один на один с голой степью и песками, без верного друга и помощника никак не обойтись. Голубев калач тертый-перетертый, такое дело для него, все равно что кружку пива опрокинуть, к тому же из своей прокуренной дыры он не вылезал второй месяц и совсем заржавел от скуки. И еще у Голубева есть «нива», машина не новая, но очень приличная.

На предложение старого кента он откликнулся сразу и без колебаний. Голубь идеально подходит для такой работы: он силен и вынослив как верблюд, хорошо стреляет и умеет сварить кашу из топора. Правда, у него есть физические недостатки. Он говорит неразборчиво, шепелявит: в привокзальном шалмане ему сломали челюсть в трех местах, и кость неправильно срослась. А в другой жестокой потасовке выбили правый глаз, место которого занял стеклянный протез. Но, по большом счету, – все это мелочи.

– Иди на свое место, – приказал Рифат. – Я внизу останусь. Надо убедиться, что это наши клиенты. Завалим чужаков – потом расхлебывай.

Ташкентские бандиты строго предупредили Рифата, что надо сработать чисто, то есть избежать случайный жертв. И без мародерства. Вещей убитых не трогать, тела закопать. Он дал слово и не собирался нарушить обещание. Впереди будет еще немало хороших заказов, портить отношения со своими работодателями нельзя.

Голубев застегнул ремень с патронташем, вытащил из чехла двустволку двенадцатого калибра и, повесив ее на плечо, по приставной лестнице забрался туда, откуда только что спустился его друг, на плоскую крышу кошары. Он решил не пользоваться биноклем, испугавшись, что по отблескам света в линзах его заметят из машины. Машину отлично видно без всякой оптики, слышно, как пыхтит движок. В ту минуту Голубев не подумал, что стеклянный глаз тоже отражает свет фар.

С вечера в степи поднялся северный ветер, он приносил с собой тучи пыли и песка, так забивавшего глотку и нос, что трудно сплюнуть. Распластавшись на плоской крыше, Голубев откашлялся в кулак и за ремень подтянул ближе ружье. Здоровенный джип, покрытый толстым слоем красноватой пыли, уже съехал в ближний овраг, медленно поднялся по пологому склону. Последние сотни метров до ближнего дома машина едва ползла. Фары дальнего света вырвали из темноты глинобитную постройку, вроде как телятник или кошару, засыпанную песком по самые окна. Напротив через улицу ветхая лачуга без дверей, за ней вторая… Машина остановилась, постояла пару минут, тихо хлопнула дверца, тачка поехала дальше. Свернула в тесный проулок и снова встала. Водила не знал, куда рулить. Впереди слева стена кошары, напротив – обвалившиеся саманные заборы, лачуги с потрескавшимися стенами. И еще песок, засыпавший улицу.

Голубев переполз на другую сторону крыши. Если пришли чужие, надо сидеть тихо и ни о чем не беспокоиться. Проезжий люд тут надолго не задержится, – страшно. Если явились те самые люди, которых они ждут, Рифат даст знак: он выстрелит первым, с близкого настояния, чтобы наверняка. Или выкрикнет фамилию одного из гостей – Зубов. Тогда Голубев сверху угостит дорогих гостей картечью. Завтра чуть свет они соберут манатки и отправятся в обратный путь. Хорошо бы так.

Когда джип вылез из оврага и впереди показались стены глинобитных домов с темными провалами окон, Тайм сзади толкнул в плечо Зубова, сидевшего за рулем.

– Останови. На крыше того дома что-то блеснуло. Вроде как стеклышко.

– Какое стеклышко? Не дури, – Зубов все же нажал на тормоз и обернулся. – Сейчас ближе подъедим.

– Я тебе говорю: что-то блеснуло и пропало, – Таймураз беспокойно ерзал на сидении. – Будто стекло. Не нравится мне все это. Я тебе сказал, что в этом Первомайце живых людей нет. А с мертвяками я встречаться не хочу.

– Ты веришь в оживших мертвецов?

– Верить – не верю, – Тайм вытер нос рукавом пиджака. – Но опасаюсь. Подожду вас здесь, в овраге. А вы катитесь дальше, если жить надоело. Послушай меня, – Таймураз вцепился пятерней в куртку Зубова. – Надо дождаться рассвета в степи, в овраге. А утром мы вернемся.

– Нет времени дожидаться рассвета, – Зубов едва не выругался. – На хвосте погоня. Дорогой ты молчал, а сейчас моча в голову ударила. Мертвецов испугался.

– Послушай я что скажу, – не отставал Тайм. – В прежние времена, давно, тут был поселок, не самый маленький. Даже спецшкола стояла для сирот и трудных подростков, ее открыли на территории мастерской по выделки шкур. Однажды ночью сироты повесили директора на спортивном турнике. Во дворе, прямо под окнами учебного корпуса. Директор был женатый немолодой человек, из местных. Щуплый такой, костлявый. Всегда ходил как-то неуверенно и сильно сутулился. Лет пятьдесят ему было или около того. А парни сделали кроткую петлю из стальной проволоки и вздернули беднягу. Но сначала железным прутом сломали ему руки, чтобы не хватался за перекладину. Из-за чего все случилось, никто уж не помнит. Наверное, тот директор влепил двойку или затрещину трудному сироте. Ему нашли замену, но и новый директор не долго проработал. Тоже сироты постарались. Такая страсть… Не дай бог во сне приснится.

– Откуда тебе это известно? – спросил Зубов.

– Ну, земля слухами полнится, – Тайм загадочно шмыгнул носом. – Поэтому я туда не ходок.

– Хрен с тобой. Если призраки не дают покоя, оставайся. Лена, и ты выходи с ним. Береженого бог бережет. Я свистну, когда разбужу этого Гафурова.

Панова покосилась на Таймураза, скорчила брезгливую гримасу.

– С этим гадом я не останусь. В овраг он со мной пойдет. Размечтался…

Таймураз распахнул в дверцу, отступил в сторону и пропал в кромешной темноте. Мигнув стоп-сигналами, машина тронулась. Постояв минуту, Таймураз медленно побрел к оврагу. Он прошагал метров сто, остановился, оглянулся назад. Фонари джипа скрылись за углом ближней хибары. Свет фар растаял в темноте почти без остатка. Тайм постоял минуту в задумчивости. Ветер дул в лицо, глаза слезились от пыли, на душе было неспокойно. Он повернул назад, но взял левее, чтобы зайти с другой стороны. Через пару минут перелез невысокий забор, оказался в каком-то дворе.

Глаза уже привыкли к темноте. Чтобы различать контуры строений, хватало тусклого света луны. Тайм раскрыл самодельный нож с обоюдоострым клинком, зажав рукоятку в левой руке, медленно двинул дальше в темноту.

Рувинского выдернули из камеры под вечер, засунули в следственный кабинет, конвойный закрыл дверь, и наступила тишина. Юрист просидел в одиночестве полчаса, ожидая, когда появится некто Вадим Сергеевич Кобзев, мужик, который вел его дело. Когда, утомленный ожиданием, недобрыми предчувствиями и головной болью, он смежил веки и стал массировать кончиками пальцев глазные яблоки, дверь неожиданно распахнулась, на пороге появился Девяткин. Рувинский обрадовался как ребенок, подскочил с места, но Девяткин, мрачный и усталый, махнул рукой, мол, сиди и не рыпайся.

– Читал материалы розыскного дела, – он уселся на край стола и закурил. – Ты ушел в несознанку. Все отрицаешь. Или отказываешься давать показания. Твое право.

– Я защищаюсь как могу, – выпалил Рувинский. – По закону я имею право не давать показания против самого себя.

– Кстати, как тебе следователь? Он у нас новенький. Из области перевели, с повышением в звании. Говорят, настырный.

– Следователь? – переспросил Рувинский. – Господи, если это следователь, то я солист оперного театра. Совершенно тупой, кондовый мужик. Сразу видно, что его от сохи только что оторвали. И упрямый, как последняя сволочь. Он не допускает на допросы адвоката. Он не верит ни одному моему слову. Пока он только пыхтит в две дырки и сжимает свои кулачищи. Еще немного и начнется рукоприкладство. Я боюсь боли. А меня истязают. В камере сидит какой-то уголовник беспредельщик. Настоящий садист.

Рувинский расстегнув рубашку, потер ладонью печень и тихо застонал.

– Сделайте что-нибудь, – он всхлипнул. – Помогите.

– Чем? Ты хочешь, чтобы я притащил сюда пару правозащитника из Хельсинской группы? Активиста общества зеленых? И заодно уж какую-нибудь полоумную бабу из Комитета солдатских матерей?

– При чем тут баба? И Комитет солдатских матерей?

– А при чем тут твоя демагогия? Вот что скажу. Я сам в уголовке не первый год. И знаю точно: никто не отмажется, если у обвинения в колоде одни тузы. Два гаврика торчали во дворе и видели, когда ты выходил из подъезда, где жила покойная гражданка Людмила Стаценко. И случилось это в тот самый час, когда и произошло убийство. Они запомнили номер твоей машины. Мужчины серьезные, непьющие. Один – кандидат наук. Другой…

– Я не знаю, каких сраных наук он кандидат, только меня там не было. Понимаете? Я ночевал дома. Один. Я не хожу по всяким сомнительным бабам.

– На квартире пострадавшей найден бумажник и пистоны с твоими пальцами. Сотенные купюры. Отпечатки свежие. Ну, чего еще надо?

– И вы мне не верите, – взвился Рувинский. – Произошла ошибка. Это не моя машина. Не мой бумажник.

– Так все говорят. Хоть бы чего свеженькое придумал.

– И денег моих там быть не могло.

– Быть не могло, но они там оказались. Ладно, ты это все следователю расскажешь, а потом на суде, – Девяткин устало махнул рукой, давая понять, что дальше слушать ему скучно. – Ты мне вот что скажи: эта девчонку, ну, которую ты прибрал… Она хоть стоит того, чтобы из-за нее на казенную баланду садиться? Можешь говорить, тут нет прослушки.

– Бросьте, ни одна баба этого не стоит.

– Ну вот, до тебя начинает доходить. М-да… Жаль, что ты поздно понял эту простую истину. Ты вообще-то ревнивый? Чего между вами случилось? Я не для протокола. Из любопытства интересуюсь. У нее другой мужик нарисовался? А ты сразу за нож, да?

– Господи… Если так дальше пойдет, я скоро с ума спрыгну. Я знал, что менты сумеют в пять минут сшить любое дело. На заказ. Но чтобы так нагло… Слушайте, бога ради, свяжитесь с Олейником. Расскажите ему обо всем. Он не пожалеет денег, чтобы вытащить меня отсюда. Вы неплохо заработаете. Впрочем, что я говорю. Вы обеспечите себе старость… Речь идет о больших деньгах. Я вас умоляю. Хотя бы устройте мне перевод в другой СИЗО.

– Это вне моей компетенции.

– Сейчас ночь. А ночные допросы запрещены законом.

– Когда убийцы вспоминают о законе – это смешно.

– Бросьте пороть ахинею, я не убийца, – Рувинский всхлипнул. – Хоть что-то вы можете сделать? Неужели вам не нужна солидная премия? Неделя такой жизни и вы не получите ни шиша, потому что к тому времени меня вынесут отсюда вперед копытами. И упакуют в сосновый ящик.

Юрист опустил локти на стол, уткнулся лицом в раскрытые ладони. Девяткин терпеливо ждал, когда кончится сцена со слезами. Толкнув Рувинского в плечо, протянул ему свежий платок. Всхлипнув последний раз, адвокат вытер щеки. Девяткин вложил в дрожащую ладонь трубку мобильного телефона.

– На, говори. В телеграфном стиле.

И отвернувшись, стал смотреть в темный угол кабинета. Дозвонившись, Рувинский повторил в трубку все, что сказал пару минут назад, снова пустил слезу. Подумал и добавил, что Девяткин, пожалуй, поможет выйти из сложной ситуации, надо только найти с ним общий язык и не поскупиться.

Через пару минут Девяткин вышел из следственного кабинета, дошагал до конца коридора, где следователь Вадим Кобзев резался в шашки с дежурным офицером.

– Твой клиент освободился, – сказал Девяткин. – Можешь начинать. Построже с ним, но по голове не бей. Голова у него – самое слабое место. Впрочем, ученого учить – только портить.

Кобзев распрямил спину и в предвкушении скорой разминки потер одна о другую ладони, похожие на лопаты.

После полуночи в квартире Девяткина раздался телефонный звонок. Олейник предложил встретиться в одном тихом ресторане и за завтраком обсудить некоторые вопросы, касающиеся дальнейшей судьбы адвоката. Девяткин легко согласился, но перенес обсуждение из перворазрядного кабака в неприметное питейное заведение в районе Замоскворечья.

– Так мне спокойнее, – сказал он. – В этом деле вы ничем не рискуете. В отличие от меня.

Суханов и Зубов вылезли из машины и двинулись вперед по улице. Прозрачное облако набежало на желтую луну, окружающий мир окрасился с холодный серо-голубоватый свет. Споткнувшись о невидимое препятствие, Зубов выругался шепотом, помянув бога, душу и мать. Вытащил из-под куртки плоский фонарик и двинулся дальше. Ноги утопали в песке чуть не по щиколотку, свет фонаря натыкался на стены глинобитных домов, покрытые паутиной глубоких трещин. Справа вход в чей-то двор закрывала разбитая арба с деревянными колесами.

Дальше поперек улицы – остов сгоревшего автомобиля, рядом пара ржавых бочек, заметенных песком. Если приглядеться, заметишь, что крыша автомобильного кузова и бочки, прошитые то ли картечью, то ли автоматными очередями, похожи на сито. Такая тоска и запустение, что, кажется, последний человек тут появлялся лет двадцать назад. Или все двести. Возможно Таймураз прав: в Первомайце нет ни единой живой души.

– Эй, тут есть кто-нибудь? – крик Зубова прозвучал глухо, будто доносился откуда-то из-под земли. Он сам не узнал своего голоса, откашлялся и сплюнул. – Кто есть?

Суханов прошагал по левой стороне улицы метров тридцать и, остановившись возле автомобильного остова, прислушался и пошел дальше. В эту минуту ветер стих, в наступившей тишине он услышал мерный стук своего сердца. Показалось, откуда-то сверху долетел странный металлический звук, будто кто-то переломил надвое охотничье ружье, загнал патроны в патронник, щелкнули затвор и подствольный крюк. Суханов поднял голову, вгляделся в темноту. И не увидел ничего кроме темного неба, россыпи крупных звезд и прозрачного облака, закрывшего луну.

Рифат Гафуров прятался за углом четвертого с краю дома. Он стоял, прислонившись плечом к стене и, чуть выставил вперед руку, зажал в ладони крышку женской пудреницы с круглым зеркальцем посередине. Поворачивая зеркальце, он, оставаясь незамеченным, мог наблюдать за тем, что творится на улице бывшего поселка Первомаец. Джип остановился, не дотянув до него сотни метров. Из машины выбрались двое мужиков, один, в узбекском полосатом халате и тюбетейке медленно двигается по противоположной стороне улицы. На московского гастролера этот кекс в тюбетейке не похож. Видно, кто-то из местных. На плече то ли ружье, то ли карабин.

Второй мужик, что остановился за углом, виден хуже. Не разберешь, русский это или узбек. Оружия у него, кажется, нет, а в руке только полудохлый фонарик. Впрочем, темно, как у цыганки под юбкой, хрен чего разглядишь, тем более через мутное зеркальце, да еще луну туча заслонила. Из чувства осторожности или еще по каким соображениям чужаки выключили фары джипа, даже габаритные огни и те вырубили. Но тут и без света понятно: в Первомаец прибыли не те люди, которых ждали. Или все же те?

Рифат сунул зеркальце в карман. Пятясь задом, отошел подальше от угла и, повернув голову в сторону, тихо крикнул.

– Эй, кто звал? Кто тут? Отзовись.

Услышав незнакомый голос, Суханов вздрогнул. Левой рукой он сжал цевье карабина, палец правой руки положил на спусковой крючок. Почему-то ладони сделались скользкими и влажными, будто намыленными. Эти ночные похождения активно не нравились Суханову, в душе, как навозные черви, копошились дурные предчувствия. Пожалуй, теперь он был готов послушать Таймураза, вернуться обратно и переждать ночь в степи. Но боялся, Зубов поднимет его на смех. Не хочется признаваться в этом даже себе самому, – а страшно.

На дорогу легла и пропала чья-то бледная тень. То ли ночная птица пролетела над головой, то ли лунный свет играет, пробиваясь через облако. Куда идти дальше? Свернуть в темный двор или, перебравшись через разбитую арбу, двинуть дальше по улице? Снова налетел ветер, бросил в лицо мелкие песчинки. Проклятый песок, от него никуда не спрятаться. Он Суханов почувствовал резь в глазах и зажмурился.

– Мне нужен Рифат Гафуров, – ответил Зубов. Он застыл на месте, вытащил из-под куртки пистолет. – Слышь, ты кто есть?

Тишина длится минуту, Зубов прислушался и повторил вопрос.

– А ты кто? – крикнул в ответ Рифат. – Имя свое назови. Или фамилию.

– Зубов моя фамилия. А имя – Леонид.

Рифат не ответил. Он поднял ствол автомата, шагнул вперед: все в порядке, даже лучше, чем можно было ожидать. Появились долгожданные гости. Сейчас он срежет очередью того идиота в полосатом халате, что стоит у дома на противоположной стороне улицы. А Голубев прикончит с крыше этого Зубова. Вместе с напарником они заранее предусмотрели все до мелочей. Договорились о том, кто и где должен находиться, и куда стрелять. Остается нажать на спусковой крючок и кончить дело. Жалко джип здесь бросать, но забирать трофей нельзя, – это против уговора.

В темном дворе Таймураз натолкнулся на чью-то темную «ниву», машина стояла вплотную к сараю. Приложив ладонь к стеклу, Тайм заглянул в салон, но ни черта не разглядел в темноте. Зато он увидел, как на плоской крыше ближнего дома появилась человеческая фигура. Высокорослый мужик с широкими плечами, согнувшись в поясе, стоял спиной к Тайму и, видимо, наблюдал за улицей, куда заехал джип. В правой руке то ли ружье, то ли автомат. Минуту человек маячил на фоне звездного неба, потом, положив оружие, опустился на четвереньки и пропал из виду.

Тайм огляделся по сторонам, прикидывая, как лучше забраться на эту проклятую крышу, но не увидел ни лестницы, ни бочки, на которую можно залезть и, подпрыгнув, зацепиться за край крыши. Присев на песок, Тайм скинул ботинки, подвернул рукава пиджака. Он забрался на капот машины, осторожно, чтобы не обнаружить себя, перелез на крышу автомобиля и медленно выпрямился. С этой позиции стрелок хорошо видел. Он находится у противоположного края крыши, стоит на коленях, готовый нажать на спусковые крючки, словно дожидается команды. Ясно: патроны уже в патроннике и курки взведены.

Чтобы освободить руку, Тайм зажал в зубах клинок ножа, отжался ладонями от крыши кошары. Через пару секунд он оказался на ногах, сделал шаг вперед и остановился, услышав слабые человеческие голоса. Один голос – Зубова, а вот второй, кажется, незнакомый. Человек с дробовиком поднялся во весь рост, приложил тыльник приклада ружья к плечевой впадине. Наклонил голову, почувствовав щекой полированную поверхность дерева. Стрелка и Тайма разделяли метров десять. Это много, когда счет на доли секунды.

Когда Голубев приложил ружье к плечу, стволы точно зафиксировались в направлении его взгляда. А взгляд единственного левого глаза был направлен на человека, который только что назвался Зубовым. Сам выкрикнул свое имя, – спасибо. Он стоял внизу у стены и в своей куртке был хорошо заметен на фоне серой стены. С такого расстояния не промажет и мальчишка, который впервые взял в руки двустволку.

А Голубев, хоть он и одноглазый, в охоте на двуногих зверей не зеленый новичок. И оружием он всегда, в отличие от Рифата, пользуется только своим, обычно это двустволка двенадцатого калибра с горизонтальными стволами производства Тульского завода. Штука простая и надежная в условиях степи и пустыни. И патроны он сам снаряжает. Восемь самых крупных картечин в каждую гильзу, и мощный заряд дымного пороха. У противника не остается ни единого шанса на спасение, ни малейшей возможности сделать ответный выстрел.

Услышав короткую автоматную очередь, Голубев плотнее обхватил левой рукой шейку ложи, а правой цевье. Оставалось нажать указательным пальцем на спусковой крючок, срезать цель первым выстрелом и добить вторым. Голубев повернул голову назад, услышав за спиной странный шорох, будто мышь пробежали или кто-то босыми ногами наступил на мелкие камушки. Он допустил ошибку, обернулся через правое плечо, словно забыл, что глаза нет. Снова крутанул головой, на этот раз на левую сторону. И потерял пару драгоценных секунд, которые решили исход схватки. Он открыл рот от неожиданности. Прямо на него несся низкорослый человек в пиджаке и узеньких в обтяжку штанах.

Голубев не успел до конца повернуть корпус в сторону нападавшего. Он нажал на спусковой крючок раньше времени. Грохнул выстрел. Заряд картечи попал в крышу дома. В то же мгновение человек налетел на него, как ракета. Голубев вскрикнул, почувствовав, как острие клинка застряло справа, между нижними реберными хрящами. На секунду он потерял ориентировку в пространстве, ослеп от боли. Таймураз вытащил нож и снова ударил, на этот раз противник отбил его руку, клинок ткнулся в плечевую кость. Голубев выронил ружье, сграбастал нападавшего за лацканы пиджака, но не устоял на ногах.

Вместе с Таймом сорвался с края крыши. Упал неудачно, спиной на кучу песка, а головой приложился обо что-то твердое, то ли на саманный кирпич, то ли на камень. И в то же мгновение получил еще один удар ножом, в левую сторону груди. Клинок прошел между ребрами, как нож сквозь масло, разорвал легкое. Голубев закашлялся, плюнул кровью, густой, как клубничный кисель. И почувствовав, что задыхается. Последним усилием он сбросил с себя человека, тяжело навалился на него грудью. Ткнул кулаком в лицо и постарался вцепиться в горло и разорвать его надвое. Но Тайм вывернулся и сумел еще раз ударить противника ножом. Разрезав кожу, клинок скользнул вниз, проехался по плечевой кости и сломался в основании.

Голубев, даже не вскрикнув, перехватил руку противника, выверну по часовой стрелке. Тайм вскрикнул от боли, и получил еще один удар, на этот раз сильный, кулаком в лицо. И подумал, что дела его плохи. Противник здоровый, как буйвол, несколько ножевых ранений ему все равно что пара царапин. И этот гад не остановится, пока не его придушит. Тайм с тоской решил, что доживает на этой земле последние мгновения.

– Помогите, – тихо пискнул он. – Помоги…

Суханов услышал странную возню на крыше у себя над головой. И тут же в десяти метрах от него на противоположной стороне улицы из-за угла появилась темная человеческая фигура. Он не успел направить ствол карабина на незнакомца. Вспышка огня ослепила, треск автоматной очереди показался неестественно громким. Пули прошли вдоль стены дома, справа налево и слева направо, оставляя глубокие пробоины в саманных кирпичах. Суханов успел дважды нажать на спусковой крючок и подумал, что промазал. Пуля ударила в правую сторону груди и прошла навылет. Суханов выронил карабин, шагнул назад. И не упал, потому что оказался отброшенным к стене. Вторая пуля попала в живот, обожгла, заставила согнуться. Перед глазами поплыл розовый туман, растворивший в себе голубую звездную ночь и лунный свет.

В первое мгновение Зубов не понял, что произошло, откуда стреляли и в кого. Суханов коротко вскрикнул и пропал из вида. В следующую секунду из-за угла выбежал человек с автоматом наперевес. Вспышка света и короткая очередь. Пуля ударила в бок и сбила с ног. Зубов выронил фонарь и дважды выстрелил из пистолета в темноту. Теперь почему-то он видел перед собой не улицу, а небо, усыпанное звездами. А в руках не оказалось ствола. Он лежал на спине, стараясь подняться, когда над ним нависла мрачная тень. Человек пнул его подметкой в грудь. Передернул затвор. Зубов закрыл глаза, зная, что произойдет дальше. Но выстрела не последовало. Рифат уже расстрелял все патроны из магазина.

Коротко размахнувшись, он ударил Зубова прикладом в голову и побежал вниз по улице. Рифат был напуган и сбит с толку. Он видел, как между Голубевым и каким-то человеком завязалась борьба на крыше дома, как, сцепившись, оба полетели вниз с крыши, но не подумал придти на помощь. Что за люди в Первомайце? И сколько их? Все вооружены… Казалось, что за каждым углом его поджидает опасность. И теперь самое время уносить ноги. Сбавив темп, Рифат поменял пустой рожок автомата на снаряженный. Надо бы бежать к «ниве» через дворы. Но это слишком далеко, а ключи от машины у Голубева. Но остается темный джип. Если ключи в замке зажигания – Рифат вырвется отсюда.

Через несколько секунд Суханов пришел в себя, подумал, что по какому-то недоразумению еще жив. Он лежал на животе и видел перед собой казенную часть карабина. Со стоном перевернулся на спину, сел на землю, привалившись спиной к стене. Он гадал про себя, что произошло в те секунды или минуты, пока он был в отключке. Суханов подумал, что легких ранений в живот и грудь не бывает. Его дела так себе, не позавидуешь. Но голова еще оставалась ясной, а боль в животе и груди такая, что ее можно перетерпеть. Только дышится тяжело.

Луна вышла из-за туч и стало так светло, что хорошо, во всех деталях, видна стена дома через улицу. А справа в десяти метрах от него какой-то детина огромного роста навалился на Таймураза, невесть как оказавшегося тут. Тайм пищал, как резиновая кукла, а мужик хрипел и плевался кровью. Откуда-то доносились странные хлюпающие звуки, будто где-то рядом на огне бурило густое варево. Суханов не сразу сообразил, что хлюпающие звуки вылетают из его груди, разорванной пулей. Он дотянулся рукой до оружия, попробовал подтянуть к себе карабин, но пальцы не слушались, скользили по прикладу.

Тогда он распахнул полы халата, тяжелые и липкие, вытащил из-под брючного пояса пистолет. Поднял руку и дважды выстрелил в голову детине. Голубев харкнул кровью, повалился на бок и затих.

Ноги сами несли Рифата к черному джипу. Пробежка не длинная, но дыхание сбилось, а сердце выпрыгивало из груди. Волна животного страха, накатившая на него, замутила рассудок. Дважды он спотыкался, увязая в песке, падал, но тут же вскакивал на ноги и бежал дальше. Когда от машины его отделяли всего несколько метров, Рифат обернулся через плечо и перевел дух. Кажется, никто не за ним не гонится. Он постучал ладонью по капоту, дернул на себя переднюю водительскую дверцу.

– Черт, закрыто, – прошептал он и шершавым как наждак языком облизал верхнюю губу. – Твари…

Он дернул сильнее. Сорвал с плеча автоматный ремень и, размахнувшись, ударил прикладом в стекло, разлетевшееся в осколки. Он заглянул голову в салон. Темно, как в могиле. И, кажется, никого нет. Рифат просунул руку внутрь, дернул ручку и потянул дверь на себя. Все в порядке, ключи в замке зажигания. Он перевесил автомат на левое плечо, наступив коленом на водительское сидение, пролез в салон так, чтобы заглянуть на задние места. Не мешает до конца убедиться, что салон пуст.

– Черт, – сказал Рифат. – Сука…

Он увидел, как из-за сидения появилась физиономии женщины. Голова замотана серыми о грязи бинтами. Рифат опустил плечо, сбрасывая автомат. Но не успел коснуться пальцем спускового крючка и дать очередь через переднее сидение. Он увидел глаза женщины, полные страхи и ярости. Увидел дуло пистолета и вспышку выстрела. Пуля ударила между глаз, и наступила вечная темнота.