Глава 20

Стас Гуляев почувствовал, что дышать стало трудно, а тело тонет в теплом матрасе, проваливаясь в его бездонную глубину. Выбраться на поверхность нет никакой возможности. Ноги налились тяжестью, тело потеряло способность к сопротивлению. Сквозь сонную одурь Стас подумал, что это глупо и пошло – утонуть в матрасе. Так люди не умирают, а вот ему досталась именно эта глупая и смешная смерть.

Открыв глаза, он увидел над собой близкую двускатную крышу сенного сарая. Кажется, стоило вытянуть руку – и можно притронуться к неструганым доскам, сквозь которые видны листы жести. Стас вспомнил вчерашнее и сегодняшнее застолье, злую водку, от которой в голове зашумело после первой же рюмки. Помнится, хозяйка проводила его в какую-то тесную комнатенку с окном, закрытым внешними ставнями. Кроме самодельного лежака, там помещался здоровенный сундук и старинная деревянная прялка. Через час Стас понял, что в этой душной келье он не заснет. Никого не встретив на пути, вышел из дома на пустой двор, напился холодной воды из ведра.

Сквозь широкие щели между досками стало заметно, что сумрак раннего вечера становился гуще, из оврага выползала темнота. Стас подумал, что заканчивается второй день, который они провели в гостях у стариков Романенко. На отдых остается не так много времени: Радченко говорил, что его поезд до Ставрополя уходит сегодня около десяти вечера. Стас вместе с Аллой должны выехать отсюда на машине в полночь. Они пересекут границу с Казахстаном перед рассветом, а завтра утром окажутся в городе Атырау.

С отъездом можно подождать до завтрашнего утра. Но в темное время на дорогах меньше ментов и любопытных граждан. Сквозь щель в досках Стас видел, как с ограды лениво взлетела ворона. Ветер поскрипывал распахнутой настежь дверью сарая.

Он закрыл глаза, с трудом выбрался из вязкой дремоты, помотал головой. Подумал, что Радченко наверняка не спал. Он успел сделать все дела: помог старикам правильно составить заявления в суд и сделал видеозапись, где супруги Романенко подтверждают, что знакомы с Аллой Носковой много лет и убеждены, что женщина, сидящая рядом с ними, и есть Алла.

Послышалось, заскрипела дверь. Стас хотел крикнуть, что он здесь, но в последнюю секунду, услышав сухой стариковский кашель, передумал. Снова скрипнула дверь.

– Не закрывай, – сказал хозяин. – Там никого нет.

– Нам скоро уезжать, – голос Аллы звучал грустно. – Но мы обязательно увидимся. И совсем скоро.

– Нам со старухой тоже придется уехать, – ответил Романенко. – Может быть, уже завтра. Потому что я хочу дожить до суда. Хочу приехать в Москву и выступить на заседании. У меня есть на примете небольшой город, снимем там дом. Мы с твоим отцом поддерживаем связь раз в месяц. Если надо, два-три раза. Поэтому я всегда в курсе происходящего. И ты можешь рассчитывать на мою помощь.

– Спасибо, дядя Алеша.

– Еще вот чего скажу… – Романенко замялся. – Ты не переживай, если твой бывший муж уже продал часть имущества, а деньги рассовал по разным банкам. Не горюй. Этот дом под Москвой, квартира и все остальное имущество твоих слез не стоят. Слушай меня: денег у тебя много. Сколько ни трать, хватит на всю жизнь и внукам останется. Собственно, деньги помещены в золото. Я говорил с твоим отцом по спутниковому телефону, и он согласился с тем, что настало время обо всем тебе рассказать. Жизнь моя, как говорится, клонится к закату. Не так я уверен в себе, как в прежние времена. И с женой хлопот немало. Словом, ты должна знать, где то золото спрятано.

– Может быть, не надо мне этого знать?

– Человек не вечен. А речь о больших деньгах.

– Насколько больших?

– Сто миллионов долларов, не меньше, – ответил Романенко. – Никак не меньше. Десятая часть золота – моя, остальное – твоего отца. Мне золотишко без надобности. Из родственников только двоюродный брат остался, и тот глубокий старик. Словом, все на тебя записано. Вместе с золотом – портфель с бумагами. Сама увидишь. Все оформлено, как требуется, по закону.

– Но если все по закону, почему нельзя использовать банковское хранилище?

Старик рассмеялся странным смехом, похожим на сухой кашель.

– Эх, милая… Вспомни, сколько этих банков сгинуло вместе с деньгами и ценностями. Не помнишь? И никто не помнит, потому что счета им нет.

– Но что я стану делать с таким богатством?

– Голова на плечах есть – значит, найдешь, что делать.

Гуляев услышал какие-то шорохи, затем шепот. Он старался разобрать, о чем речь, но понимал лишь отдельные слова. Алла что-то спросила, тоже шепотом. Старик что-то зашептал в ответ, еще тише. Потом скрипнула дверь, и все стихло.

Гуляев минут пять лежал на сене, стараясь не думать о том, что услышал. Выходит, что этот человек в залатанных портках и галошах на босу ногу чертовски богат. Но почему тогда он живет в этой хибаре? Почему он не купит особняк где-нибудь в Европе? Хороших мест много. Ему наверняка понравилось бы Южное побережье Франции. Свою бабку он мог бы поместить в специализированную лечебницу для богатых, где ей предоставят такой уход, что старуха решит, что она как-то незаметно перешагнула границу между жизнью и смертью и теперь обитает в раю. Может статься, врачи вправят ей мозги.

Почему Романенко… Мысль оборвалась. Нет смысла задавать себе вопросы, ответ на которые очевиден. Этот дед стережет золото, как цепной пес. Отказывает себе в самых малых удовольствиях, в хорошем доме, в сладком куске, чтобы никто из соседей не подумал, что у него завелся лишний рубль.

– Сто миллионов долларов, – вслух повторял Стас. – Сто миллионов. Господи… Кажется, он не шутит. Он точно не шутит.

Обыск начался в шесть утра. Милиционеры в штатском прибыли одновременно в три московские квартиры Солода. Оперативниками, проводившими обыск в загородной резиденции, руководил Девяткин. Все началось с обычных в таких случаях процедур. Охранников Солода собрали в одной комнате. Солоду предложили добровольно сдать незарегистрированное оружие, наркотики и крупные суммы в иностранной валюте, происхождение которых он не может объяснить. Он вежливо ответил, что наркотики употреблял всего пару раз в жизни, так, баловства ради. Денег дома не держит. Оружия полно в подвальном помещении, там устроен тир. Но, пожалуй, на все стволы есть разрешение.

Тридцать опытных оперативников были разбиты на несколько групп, они начали работу во всех постройках усадьбы. Девяткин остался в кабинете хозяина дома, заняв кресло для посетителей. Он хотел задать несколько вопросов, но Солод заявил, что до приезда адвоката станет говорить только на отвлеченные темы, не имеющие отношения, как он выразился, к сегодняшнему досадному инциденту.

– Я совершенно не ожидал этого… Даже названия не подберу. Этого демарша, набега. В день первой встречи с вами я почувствовал общность интересов. Думал, что наше знакомство перерастет в дружеское чувство. Но, к сожалению, ошибся.

– Людям свойственно ошибаться. – В голосе Девяткина слышалась неподдельная горечь по несостоявшейся дружбе.

На письменном столе стоял стакан горячего чая, на подносе лежали турецкие сладости и пирожные свежей выпечки. Солод меланхолично ел эклер, запивая его чаем. Несколько раз он уже переживал подобные процедуры. Было это давно, в те романтические годы, когда он занимался любыми, самыми грязными делами, лишь бы заработать копейку. Тогда Солод и не мечтал подступиться к тем высотам бизнеса, которые оседлал теперь.

Помнится, во время последнего задержания он отсидел пару недель в тюремной камере, набитой опустившимися бродягами, вонючими человеческими отбросами, которым незачем жить на свете. Стояла летняя удушливая жара; чтобы спастись от нее, Солод часами лежал на бетонном полу под нарами. Он уже начал хандрить и подумывал о том, чтобы чистосердечно признаться в убийстве турецкого бизнесмена, открывшего в Москве свой бизнес. А заодно, чтобы сократить свой будущий тюремный срок, сдать пару парней, помогавших ему. Но через близких друзей удалось передать ментам кучу денег, и дело замяли. Гибель какого-то безродного турка никого в этом городе не интересовала.

Солод пышно отпраздновал выписку из тюрьмы в ресторане «Яр». На радостях разбил бутылкой шампанского пару огромных зеркал. После застолья он вновь обрел душевный покой и чувство юмора. Даже прибавил в весе.

Сейчас Солод был спокоен. Еще накануне вечером он был предупрежден о предстоящем обыске одним добрым знакомым, чиновником из Министерства внутренних дел. Поэтому к визиту ментов сумел подготовиться. Велел служанке сложить в сумку спортивный костюм, пару книг, белье и туалетные принадлежности. Надел приличный костюм, повязал галстук. Закрывшись в кабинете, стер с жесткого диска компьютера кое-какие файлы. Сжег в камине бумажки, которые не должны увидеть посторонние люди. Разумеется, за одну ночь все концы не спрячешь, но это не беда. Документы, личные записи без помощи Солода не расшифрует самый башковитый эксперт. А Солод ментам помогать не станет. Это все равно что вырыть самому себе могилу, встать на ее крае и застрелиться.

– Значит, скоро в тюрьму поедем? – Солод, причмокивая, грыз сухое печенье. – Обвинение мне сегодня предъявят?

– В тюрьму поедем, но еще не скоро, – ответил Девяткин. – Обыск закончится только к вечеру. Обвинение предъявят не сегодня, а в установленный законом срок.

– Благодарю за исчерпывающий ответ, – Солод хотел засмеяться, но сдержался. – Я всегда полагал, что каждому человеку – честному обывателю или бизнесмену, семьянину или одинокому мужчине – не вредно посидеть в тюрьме. Ну, некоторое время. Скажем, неделю… Это помогает привести в порядок мысли. И чувства, разумеется. Заставляет посмотреть на привычные вещи под иным углом.

– Вы настроились на недельный отдых в камере?

– Только между нами. Я выйду раньше, чем вы предъявите мне обвинение. Как только меня выпустят, вызову машину и вернусь сюда. Сяду в кресло, в котором сейчас сижу. И выпью вместо чая двести виски. За свое здоровье и вашу скоропостижную…

Не закончив фразу, Солод усмехнулся, покашлял в кулак и поправил манжету белой рубашки и галстук.

– За здоровье пить рано, – вяло огрызнулся Девяткин.

– А вы все ездите на той желтой машине? – спросил Солод. – Кажется, она похожа на такси, только без шашечек.

– Я решил ее продать, – честно ответил Девяткин. – Но возможен другой вариант. Я стану брать плату со всех пассажиров, включая родственников и знакомых. Потому что окружающие достали меня вопросами про такси.

– Так я и знал, что все будут подкалывать. – Солод расцвел в улыбке. – Скажите, если, конечно, это не государственная тайна… Ту женщину, что выдавала себя за мою супругу, уже нашли?

– Это не тайна, – ответил Девяткин. – Искать Аллу Носкову нет никакой необходимости. По моим данным, она скоро вернется в Москву и окажет посильную помощь следствию. Как вы понимаете, показания вашей бывшей жены очень важны.

– Слушайте, господин Девяткин, слушайте внимательно… Нас в этой комнате двое. Поэтому скажу пару слов не для протокола. Женщина, которая называет себя моей женой, никогда в Москву не вернется. И показаний не даст. И на судебном процессе не выступит. Все это – лишь ваши пустые фантазии. Вы романтик, поэтому любите выдавать желаемое за действительное. Я бы пожелал удачи во всех ваших начинаниях. Но не хочу.

Вскоре в кабинете появились два прокурора из Москвы, прибывшие неизвестно зачем. В синих мундирах с золотыми пуговицами они выглядели очень внушительно. Устроившись за столиком в углу, прокуроры тихо переговаривались, листали автомобильные журналы и косили взглядом на Девяткина. Следом за ними приехал хорошо одетый мужчина с портфелем. Это был один из лучших адвокатов Москвы, некий Константин Хромов. С порога он заявил, что обыск проводится с нарушением процессуальных норм и присутствующие здесь прокуроры должны отметить эти нарушения. Во-первых, оперативники не имели права начинать следственные действия без адвоката, во-вторых…

Не дослушав, Солод рукой махнул, мол, оставь свои замечания при себе. И помалкивай.

– Костя, пусть они ищут, чего им надо, – сказал он. – За это им зарплата капает. Садись к столу. Чаю хочешь? Или чего перекусить?

– Спасибо, сыт. – Хромов вытащил какие-то бумажки и стал делать пометки в блокноте.

Вскоре в кабинет вошли шесть парней в гражданских костюмах, начали обыск и изъятие документов. Они составляли опись найденных в сейфах и письменном столе бумаг, складывали их в коробки из плотного картона. Эти коробки перевязывали шпагатом, на каждую ставили круглую печать и пломбу. Солод равнодушно наблюдал за происходящим, демонстративно зевал и думал, что все труды ментов напрасны. В бумагах они не найдут ничего интересного.

– Я анекдот один вспомнил, – сказал Солод. – Про одного жирафа, у которого была слишком длинная шея.

– Так рассказывай, – сказал юрист.

– Лучше воздержусь. А то представители закона, – он глянул на Девяткина, – воспримут мои иносказания как скрытую угрозу.

Адвокат расплылся в улыбке. Прокуроры в дальнем углу засмеялись. Солод открыл коробку и, выбрав сигару, закурил. Вот если бы милиционеры приехали сюда, захватив с собой пару лучших разыскных собак, и с этими собаками потоптались по клумбам вдоль липовой аллеи… Вот тогда у них появился бы шанс найти под цветочками свежий, почти не тронутый разложением труп Сергея Свистунова по кличке Свист. Установить личность бывшего уголовника будет непросто: кости лица раздроблены бейсбольной битой, с пальцев удалена кожа, с тела срезаны бородавки, татуировки и родинки. Но искать труп в цветочной клумбе никому в голову не придет.

Солод задумался о том, что человеческая жизнь чертовски коротка. А Свист был неплохим человеком и хотел получить всего десять процентов от стоимости того золота… Солод прогнал вздорные мысли. Дело тут не в деньгах. Свиста надо было кончать, потому что он опасный свидетель. И если уж заговорит… Впрочем, он уже никогда не заговорит.

– Я слышал, у вас тут свой тир и даже кегельбан, – сказал Девяткин. – Хотелось бы осмотреть помещения.

– Это – пожалуйста, – встрепенулся Солод.

Он нажал кнопку на нижней части столешницы. Один из книжных шкафов отъехал в сторону; взглядам открылся коридор и лестница, ведущая вниз. Хозяин провел милиционеров и адвоката в подвал, зажег верхний свет и даже пустил пару шаров. Потом все перекочевали в тир, осмотрели карабины в оружейных шкафах. Солод показал, как привести в движение мишени, как осветить их, как приблизить или отдалить.

– Все просто, – сказал он, закончив короткую экскурсию.

– Какие пистолеты предпочитаете?

– Я старомодный человек, – ответил Солод. – Доверяю фирме «Кольт». У этих пистолетов высокая убойная сила, они хорошо лежат в руке. А если для души… Недавно получил изготовленный по заказу револьвер «таурус». Он инкрустирован черненым серебром, накладки из кости и всякое такое. Это скорее произведение искусства.

– Из какого оружия упражняетесь в тире?

– «Вальтер П99», например. А вас есть пристрастия?

– Стреляю я редко, – ответил Девяткин. – Тут уж не до пристрастий.

– Если будете записывать номера карабинов и ружей, большая просьба: не поцарапайте, – попросил Солод. – Тут есть уникальные вещи, ручная работа.

– Не поцарапаем, – пообещал Девяткин. – Открывайте шкафы.

Романенко распахнул ворота, «Жигули» выехали со двора и остановились на дороге. Алла высунула руку и помахала старикам, которые вслед за машиной вышли на улицу. Света хватало. Над воротами горела яркая лампочка с жестяным отражателем. Вокруг нее клубился густой рой мошкары. Сидевший за рулем Стас хорошо видел Романенко. В своей темной рубахе и серой кепке он стоял посередине дороги. Одной рукой старик держал за руку супругу, другой рукой снял кепку и помахал Алле и Стасу. Машина тронулась, фигуры стариков становились все меньше и меньше. И наконец пропали в темноте.

Романенко еще некоторое время постоял на дороге, ожидая не пойми чего. Может быть, он надеялся, что Алла вдруг вернется назад и поживет здесь, рядом с родными людьми, еще хоть один день. Конечно, их старый дом – это не пятизвездочный отель, но воздух здесь здоровый – свежий и сухой. А на рынке можно купить козий сыр, баранину и овощи… Старик спохватился, решив, что мысли текут совсем не в том направлении. Завтра ему самому нужно брать билет и катиться отсюда вместе со старухой куда подальше. Даже если появилась малейшая опасность, оставаться тут нельзя.

– Пойдем, Зоя, – сказал старик. – Они не вернутся.

– Чего? – переспросила жена, которая не всегда понимала с первого раза.

– Я говорю, пойдем, – повторил Алексей Алексеевич. – Уже холодно.

– Пойдем, – кивнула Зоя Федоровна. – А где же тот молодой мужчина… Ну, симпатичный такой, с портфелем? Кажется, Дима?

– Он час назад уехал на станцию. – Старик глянул на наручные часы на потертом ремешке и подумал, что поезд Радченко отошел четверть часа назад. – Сел в поезд и едет к Москве.

– А почему же он с Аллой не поехал? – спросила старуха. – Такой положительный молодой человек. Серьезный.

– У него другие дела. Ему в Москву надо.

Он пропустил жену вперед. Зоя Федоровна поднялась на крыльцо и исчезла за дверью. Романенко запер ворота на замок с внешней стороны, вошел на двор через калитку, запер ее на врезной замок. С внутренней стороны укрепил ворота поперечной перекладиной, которая лежала на массивных железных скобах.

Подняв голову, он посмотрел на темное небо, на россыпь близких звезд и почувствовал, как без всякой причины тревожно забилось сердце. Вспомнил, что вчера ездил в центральную городскую аптеку, но забыл купить лекарство от давления, что принимает жена. Зоя чувствует себя неважно, капли могут понадобиться. Но, кажется, где-то завалялся пузырек с таблетками, понижающими давление. Надо вспомнить, где именно. Он увидел, как свет загорелся в крайнем окне – значит, Зоя уже собирается спать.

Романенко шагнул к крыльцу и увидел прямо перед собой темную человеческую фигуру. Широкоплечий высокий мужчина стоял, опустив руки, и молчал. Второй человек вышел из-за угла дома и остановился. Романенко тоже замер на месте, не зная, что делать: то ли о чем-то спросить незнакомцев, то ли закричать, предупреждая жену о близкой опасности. Но тут из темноты вылетел тяжелый кулак и врезался в гладко выбритый подбородок. Старик тихо вскрикнул. И получил еще один чувствительный удар в шею.

Он рухнул на землю, ощутив щекой мелкие острые камушки и травинку, щекотавшую ухо.

Темная дорога петляла по городской окраине, застроенной одноэтажными домами. Редко попадалось освещенное окно, совсем не было прохожих и встречных машин. Где-то вдалеке заливисто лаяли собаки, в небе шарил луч зенитного прожектора. Через четверть часа машина выехала на пустую асфальтовую дорогу и повернула на восток.

Справа и слева, уходя в кромешную темноту, тянулась степь, местами голая, местами заросшая верблюжьей колючкой и рыжей, сгоревшей под солнцем полынью. Дальше, на едва различимом в темноте горизонте, поднимались пологие склоны холмов. Только где-то далеко сзади блестели мелкие огоньки автомобильных фар. Стас оглянулся на этот свет.

– Можешь не волноваться попусту, это не нас преследуют. – Алла достала из сумки маленький затертый справочник, пошелестела страницами. – Просто это единственная дорога, которая ведет от Элисты до границы с Казахстаном. Кстати, в незапамятные времена именно здесь проходил Великий шелковый путь, связывающий Азию с Европой. В этой степи чувствуешь дыхание истории человечества. Дыхание вечности. Представь: республика занимает такую площадь, какую занимают Дания, Бельгия, Швейцария и Нидерланды, вместе взятые. А население всего двести тысяч человек, больше половины живут в Элисте. Сколько событий, сколько тайн скрывает эта пустынная земля… Когда-то здешние воины покорили значительную часть Монголии и победили самого Тамерлана. По пути из Европы в Турцию здесь с боями прошла армия Александра Македонского. И понесла первые потери. Из Китая сюда пришел буддизм…

– Да, да, – кивнул Стас. – А теперь вот нас черти занесли в эту глушь.

– Не поминай черта к ночи. Ты только подумай, что тут было несколько столетий назад. И станет ясно, что за многие века почти ничего не изменилось. Если не считать этой единственной асфальтовой дороги. Ну, что ты молчишь?

– Думаю, что те огоньки – ну, которые сзади, – они не исчезли. Машина не идет на обгон и не отстает. Странно.

– Это называется: пуганая ворона куста боится, – Алла засмеялась. – Ты лучше меня знаешь, что нас никто не может преследовать. Мы давно оторвались от тех парней в зеленой «Хонде». Когда вернемся в Москву, я запишу тебя на прием к психиатру.

– Я не стараюсь тебя напугать. Но плохие мысли сами лезут в голову. Кстати, хотел тебе сказать, что слышал разговор со стариком. Там, на сеновале. Я спал наверху и проснулся, как раз когда вы вошли. Лежал, слушал и боялся чихнуть.

– Значит, ты знаешь, где спрятано золото?

– Когда старик стал говорить о деле, он перешел на интимный шепот, – вздохнул Стас. – И я ничего не услышал. Но понял одно: золота много, очень много. А этот старик со своей бабкой всю жизнь караулили это богатство. А себе отказывали в сладком куске или обновке. Чтобы никто не подумал, что они богаче нищих. Жили в таких местах, где нормальный человек недели не выдержит, – на Крайнем Севере или здесь. Ты пробовала воду из колодца? Не вода, а скипидар. Плесни такую воду на собаку, с нее слезет шкура. Ради чего эти муки и лишения? Чтобы оставить тебе гору золота, с которым ты не знаешь, что делать? Кстати, я могу ввести тебя в состояние гипноза, и ты мне расскажешь все свои тайны. Вот так.

– Но ты этого не сделаешь, – улыбнулась Алла. – Потому что мы друзья, а ты не способен на подлость. Дядя Алеша и тетя Зоя думают, что я хочу судиться с бывшим мужем из-за имущества. Из-за тех же денег.

– Как я понимаю, ты хочешь восстановить свое имя, вернуть права, которые у тебя отняли…

– Я должна вернуть себе имя и свою жизнь, чтобы бороться дальше. Чтобы узнать, кто убил ту женщину, которую сожгли в крематории вместо меня. Чтобы убийцы Максима Карлова сели на скамью подсудимых и сгнили в тюрьме. Точнее, я уже знаю ответы на некоторые вопросы. Нужно только доказать в суде. И я это сделаю. Умру, но сделаю.

– Ты веришь в справедливость?

– Дело не в этом, – покачала головой Алла. – Понимаешь, я рано вышла замуж. По существу, у меня и настоящей любви никогда не было. А Солод, он показался мне тогда очень мужественной, сильной натурой. И отец настаивал на этом браке. До замужества у меня была весьма интересная жизнь. Я училась на филологическом факультете Московского университета, состояла в байкерском клубе «Триумф». Ездила на байке по ночным улицам и думала, что у меня много друзей, а впереди большая счастливая жизнь. И тут, растолкав всех друзей, в мою жизнь ввалился Солод.

– Это твое решение выйти замуж. Ты ведь не по приговору суда жила с ним.

– Но я была глупой девчонкой. Я думала, что мне нужен такой человек, как Солод. За которым как за каменной стеной. Но я ошибалась. Кроме того, Леонид как-то незаметно рассорил меня с друзьями и знакомыми. Потом восстал против байкерского клуба. И я снова уступила. Как уступала потом сотни раз – и в большом, и в малом. И осталась одна. Мы редко приглашали гостей. А если приглашали, то это были какие-то бизнесмены или чиновники. И сами редко выбирались на люди. Ребенка Солод не хотел, говорил, что еще не настало время. Последние годы я была очень одинока. И страдала от этого. А Солоду, кажется, нравилось наблюдать, как я тоскую по людям, по человеческой дружбе. И по любви. Я давно поняла, что мы с Солодом должны расстаться. Но все тянула с этим разговором, не решалась начать.

– Когда отношения выяснили, Солод стал тянуть с разводом?

– Точно. Мне назло. И тут я встретила певца Максима Карлова, – Алла закрыла глаза и потерла веки пальцами. – Господи, я как вспомню о нем, у меня мурашки по коже бегают… Это был квартирный концерт. Он пел под гитару для друзей. И я попала на вечеринку с одной знакомой. Она позвонила, предложила сходить…

– Квартирный концерт? Это что: один исполнитель и двое слушателей?

– Слушателями была заполнена большая комната. Но мне казалось, что в тот вечер он пел только для меня. И смотрел только на меня одну. Представь. Он допел романс, который заканчивается такими словами: «И снова низко голову склоняя, я эти руки женские целую». А потом вдруг встал, подошел ко мне, опустился на колени и поцеловал руку. Я взглянула в его глаза и подумала: «Боже мой, это судьба». А потом все закружилось, потеряло очертания и понеслось куда-то. Это как будто с горки на санках несешься. Дух захватывает. И страшно, и сладко. А потом убили Макса – и остановка. Это был единственный человек, которого я любила по-настоящему. Всей душой, как только могла. И сейчас люблю. У тебя была в жизни настоящая любовь?

– Не знаю, – ответил Стас.

– Я хочу, чтобы ты понял главное. Все, что я делаю, – из-за него. Если бы вопрос был в деньгах, я бы, наверное, отступила. Но все это – ради Макса. И неважно, что его больше нет. Неважно, верю я в справедливость или не верю. Важно, чтобы убийцы ответили за смерть этого человека. Ты бы лучше понял меня, если бы знал Карлова ближе. Это был по-настоящему талантливый поэт и музыкант. И прекрасный человек с тонкой ранимой душой большого художника. Он рано лишился родителей. Рос в детдоме. Там у них на праздник давали на десерт кусок хлеба, на который сыпали натертую морковь, а сверху – сахар. Ему не везло в жизни, но он не озлобился, не затаил обиды на людей. Как бы Макса ни обижали при жизни, за него никогда никто не заступался. Теперь ты понимаешь, почему я поступаю именно так, а не иначе.

– Стараюсь понять, – кивнул Стас. – Позвони старикам, пока еще есть возможность дозвониться. Мы удаляемся от города. В степи мобильный телефон сигнала не поймает.

Минуту Алла возилась с телефоном.

– Трубку никто не берет, – сказала она. – Видно, спать легли.

– Старик говорил, что они ложатся поздно, – возразил Стас. – Это я точно помню. Он сказал: теперь мне не нужно много времени на сон. Мол, мы ложимся поздно ночью, а встаем рано утром.

– Сегодня они устали. И легли раньше. Тете Зое нездоровится.

– Звони снова.

Стас видел сзади огоньки автомобильных фар и думал о том, что пистолет остался в сумке Радченко.