Глава 17
Паша Пулемет расстрелял два магазина на сто патронов и только закончил перезаряжать оружие, когда услышал за спиной визг тормозов. Он понял все без объяснений. Это на выручку здешним бандитам спешат их друзья. Лежа в канаве, он обернулся через плечо. Увидел, как всего в двадцати метрах от него встала белая машина, распахнулась передняя дверца. Паша не стал дожидаться, когда пассажиры выберутся из тачки и начнут пальбу. Он вскочил с пожухлой травы и, встав у канавы в полный рост, широко расставил ноги.
Дым стелился по земле, в глотке першило, взгляд туманили слезы, но Паша твердо знал, что теперь с этого убойного расстояния он не промахнется, даже если ему завяжут глаза. Паша видел, как водитель распахнул дверцу, вскинул руку с пистолетом, целя в него, но не ушел с линии огня – только крепче сжал рукоятку автомата и плавно согнул указательный палец.
Раздался пистолетный хлопок, пуля прошла над головой. В следующую секунду зашлась сухим треском автоматная очередь. Водитель сразу получил три пули в грудь, упал на колени – и словил еще одну пулю, навылет, пробившую нижнюю челюсть и вырвавшую шейные позвонки. Голова неестественно запрокинулась назад, за спину. Пули перебили передние фары, резанули по лобовому стеклу, достали людей, не успевших выбраться из машины. Пассажиры были вооружены, но худшего момента для начала стычки – не придумаешь. Никто из четверых парней не имел возможности ответить выстрелом на выстрел, никто не получил шанса спастись в придорожной канаве.
Кто-то с заднего сиденья, уже раненный, перебрался на водительское кресло, попытался подать машину задом, уйти из-под огня. Но спасения не было. Очередь резанула вдоль и поперек кузова, набила дырок в колесах и крыльях, еще и еще раз прошлась по кабине. Автомат замолчал, расстреляв последний патрон. Паша шагнул назад, вытер пятерней пот, проступивший на затылке, и опустил дымящийся ствол автомата.
* * *
Сом вздрогнул, когда из дыма выскочил симпатичный чернявый парень – это он пригнал сегодня с рыночной площади джип. Один рукав светлой рубахи был разорван в клочья и перепачкан кровью. Кровь была на лице, на груди; штаны тоже залиты кровью, будто этот человек только что вернулся со скотобойни. Он посмотрел на Сома диким взглядом, будто не узнал хозяина, поднял руку с зажатым пистолетом и трижды выстрелил в невидимого за дымом противника.
– Эй, постой, слышь! – крикнул Сом, вспоминая, как зовут парня. Но не вспомнил. – Погоди ты, дурень…
Парень даже не посмотрел в его сторону, сверкнул безумными глазами и пропал в темноте дверного проема. Сом подумал, что влип в скверную историю – его мастерскую разгромили, машины сожгли и покурочили. Но осталось время, чтобы спасти собственную шкуру. Он бросился в дом, остановился в темном коридоре, который вел в просторную комнату и на кухню, решая, куда бежать дальше, и двинул на кухню. Там через окно можно выбраться на задний двор. По соседству за забором – частный дом с большим садом. Сом затеряется среди деревьев, там его ни одна собака не найдет.
Он рванулся на кухню, влетел туда на полной скорости – и увидел на полу у распахнутого окна тело того самого парня в белой рубахе, которого встретил минуту назад. Тот лежал поперек кухни, прижимая ладони к груди, на которой расплывались два бурых пятна. Глаза глубоко запали, а щеки ввалились. Вероятно, он тоже хотел уйти из дома через задний двор, но или…
Сом не довел мысль до конца: откуда-то из-за угла выскочил незнакомый человек и всадил литой кулак прямо ему в подбородок. Сом рухнул на доски пола, человек упал на него сверху и наотмашь пару раз так ударил по лицу, что перед глазами раскрылся темный свод ночного неба, по которому летел сноп ярких звездочек…
Когда сознание вернулось, по-прежнему пахло гарью и близким пожаром. Сом, лежавший на боку, мгновенно понял, что находится в беспомощном состоянии. Его руки крепко скручены проволокой, ноги тоже к чему-то привязаны. И так крепко, что больно пальцами пошевелить. Он увидел перед собой человеческие пятки и подумал, что ногами к нему лежит парень, угнавший джип. Пятки были желтые, в мелких трещинках.
Кто-то дернул Сома за плечо, переворачивая на спину. Гурский сидел посередине кухни на табурете; в одной руке он держал пистолет, в другой руке – цепь, снятую с убитой собаки.
– Мы не закончили разговор, – сказал Гурский. – Я вернулся, чтобы еще немного поболтать. Значит, ты сказал, что я тут никто? И еще я должен сказать «спасибо»… Ну, за то, что еще жив. Так?
Не дожидаясь ответа, Гурский поднялся, сунув пистолет под ремень, и отвел за спину руку с собачьей цепью. Зазвенев, цепь опустилась на грудь. Удар оказался таким сильным и болезненным, что Сом до крови прикусил губу, стараясь не закричать. Но все же закричал. Он хотел что-то сказать в свое оправдание, вымолить прощение, но Гурский нанес второй удар, такой же сильный и болезненный. Рубаха Сома лопнула на груди, быстро пропиталась кровью. Сознание помутилось, перед глазами разлилась темнота, но кто-то выплеснул на Сома ведро воды. Вода была теплая, солоноватая на вкус. Облизав кровоточащие губы, Сом подумал, что его забьют до смерти этой собачьей цепью. Он выдавил из себя:
– У меня бабки спрятаны в сейфе. В подвале… Я все отдам.
– Я не за деньгами пришел, – Гурский сплюнул. – Где люди, которые были в джипе? Двое мужчин и молодая женщина, где они?
– Я не знаю, – помотал головой Сом. – На хрен мне эти мужики с бабой… Мне пригоняют тачки. И все… И все на этом…
Зазвенела цепь, Сом закричал от нестерпимой боли и лишился чувств, но этот нокдаун длился недолго. Его снова окатили водой, он разлепил веки. И подумал: надо что-то говорить, сообщить своему мучителю нечто полезное, важное. Иначе конец.
– Адрес, – прошептал он. – Я дам их адрес.
Гурский запыхался, он тяжело дышал. Рубашка прилипла к телу, жара как в бане, а вместо воздуха в легкие попадал смрадный дым. Он уже не надеялся услышать от своей жертвы ничего, кроме истошных криков. Только поглядел на циферблат часов и подумал, что пора уносить ноги, потому что огонь подобрался близко. Скоро от кухни останутся одни головешки. Еще он подумал, что эта стрельба с пожаром продолжается какие-то жалкие четверть часа. А кажется, все началось давным-давно. Вчера. Или еще раньше.
– Улица Строительная, дом шесть.
– Ерунда, – Гурский вытер пот. – Это адрес юридической конторы, где работает адвокат Радченко. Другой адрес есть?
В эту минуту, когда Сом оказался между жизнью и смертью, он точно вспомнил те несколько слов, что были кое-как накорябаны на задней стороне визитной карточки, найденной под ковриком того джипа.
– Слушай сюда…
Гурский наклонился ниже, стараясь не пропустить ни единого слова.
– Элиста, улица Озерная, три. Романенко Алексей Алексеевич.
– Дом частный?
– Не знаю, – всхлипнул Сом.
– Надо было раньше говорить, парень, – Гурский плюнул сквозь зубы. – Как сказал один поэт… Впрочем, не важно, что он там сказал. Когда ты увидишь, что с тобой случилось, ну, короче… Тебе самому жить не захочется.
Он вытащил пистолет и дважды выстрелил в голову Сома.
* * *
Милиция приехала, когда надворные постройки и дом, где еще утром размещалась мастерская «Прогресс», почти догорели. Над пепелищем низко стелился дым, пахло горелой резиной. У разбитых ворот стояло дерево с черным стволом и свернувшимися от огня листьями. По эту сторону забора собрались несколько стариков. Сбившись в одну группу, они тихо переговаривались и смотрели на человека, топтавшегося посередине двора.
Это был знакомый всем здешний сторож Гарик, страдавший провалами памяти. Когда грузовик, разбив ворота, въехал на территорию мастерской, он повредил бампером стену будки, где жил мужчина. На голову Гарику свалился кирпич, а тяжелая балка припечатала бедолагу к полу. Мужчина опомнился всего минут пять назад. Он вышел во двор, захватив ружье, но остановился в растерянности, не зная, в кого стрелять. Своих не видно, и чужих, учинивших разгром и пожар, тоже нет. Но тут подъехала милицейская машина, выскочили два дюжих парня в форме, скрутили сторожа, отобрали ружье и затолкали на заднее сиденье служебной машины.
– Ты, гад, тут стрельбу устроил? – спросил старший по званию милиционер и ударил Гарика кулаком в лицо. – Ты людей поубивал, выродок?
– Вроде бы нет, – Гарик вытер рукавом кровь. – Если, конечно, мне память не изменяет.
– Мастерскую и дом ты спалил? – Милиционер подмигнул другому менту; мол, можно считать, что главный подозреваемый уже задержан. Значит, светит благодарность с занесением в личное дело. И премия в размере месячного оклада не будет лишней. – Отвечай, скот. Ты поджигал?
– Не помню, – честно ответил Гарик. При виде милиционеров им овладела апатия. Два раза он уже отбывал тюремный срок, и тут своей слабой головой он сообразил, что, видимо, придется сесть в третий раз. И надолго. – На черта мне мастерскую поджигать? Я там жил. Ну, в будке.
– Разберемся, – пообещал милиционер и, коротко размахнувшись, ударил Гарика в левое ухо. – Сдается мне, что ты из чувства мести все это устроил. Или из зависти. Так? И был задержан на пожарище с оружием в руках. При скоплении свидетелей.
Гарик загрустил и стал смотреть на группу зевак, которых все прибывало.
* * *
Ближе к вечеру Радченко закруглил все дела. Он купил подержанные «Жигули» синего цвета, два мобильных телефона, зарегистрированных на посторонних людей, и кое-какие мелочи в дорогу. Остановив машину возле ресторана «Русич», занял столик у окна и заказал дежурное блюдо. Через витрину видна площадь и пара тополей. Где-то на горизонте, с южной стороны города, поднимался столб черного дыма. Пожар полыхал уже давно, но никто не спешил его тушить. Дымное облако становилось гуще и темнее, даже сюда долетал запах горелой резины.
Радченко сосредоточенно пытался разрезать маленький кусочек жилистого мяса, плавающий в жидкой мучной подливке, и прихлебывал из стакана сладкий яблочный сок. Он думал, что главное сделано. От погони оторвались, теперь можно вздохнуть свободно. К завтрашнему утру авось доберутся до места. В Элисте они встретятся с нужными людьми, которые напишут заявления о том, что они опознают Аллу. А дальше все пойдет как по маслу. Радченко возьмет железнодорожный билет и на поезде вернется в Москву; там передаст в суд пакет документов и станет ждать, когда дело назначат к рассмотрению.
Алла и Стас Гуляев, которым нельзя сейчас возвращаться, на машине пересекут границу и окажутся в Казахстане. Оттуда до города Атырау всего часа три пути. Конечно, это не Рио-де-Жанейро, но место тихое и, главное, безопасное. Там живет верный человек, он на время приютит московских гостей. Люди Солода наверняка будут искать беглецов, но шансы на успех ничтожны. Алла и Гуляев вернутся в Москву к началу судебного процесса. А этот процесс Солод проиграет. Даже если он наймет лучших адвокатов, из зала суда отправится не в загородный особняк, а в тюрьму. А потом… Ну, собственно, это уже конец истории. Гуляев вернется обратно в Америку, Алла тоже наверняка захочет уехать… Но не стоит загадывать так далеко, иначе не сбудется.
Радченко поднялся из-за столика, оставил официанту приличные чаевые. Он чувствовал, что фирменная котлета лишь слегка притупила чувство голода. Через четверть часа Дима остановил «Жигули» у кинотеатра «Восток», здесь в сквере его ждали Стас и Алла. Устроившись на заднем сиденье, Стас внимательно осмотрел салон машины. Хотел что-то сказать, но только скорчил кислую рожу и покачал головой.
– Кондиционер в этой консервной банке есть? – спросил он.
– Только вентилятор, – ответил Радченко.
– Ничего, потерпим, – сказала Алла. – Лишь бы нас больше не преследовали.
Радченко уже выехал из города и погнал машину в юго-западном направлении, решив до ночи сделать две с половиной сотни километров, не меньше.
– Чем вы занимались целый день? – спросил он. – Надеюсь, время провели с пользой?
– Еще бы, – кивнул Гуляев. – В краеведческом музее видели пальто самого Наполеона, потерянное во время бегства из России. И другие его вещи. Совершенно уникальные. Шапку, ботинки… Представляешь? Ботинки Наполеона. Я почувствовал дыхание самой истории. Жаль, тебя с нами не было. Ты многое потерял.
– Жаль, – кивнул Радченко.
– Ну, ты тоже время потратил не без пользы, – продолжил Стас. – Поменял новый джип на этот раритет с автомобильной свалки. И, как я подозреваю, даже не взял доплаты.
Не дожидаясь ответа, он вытащил блокнот с серебряной обложкой, из другого кармана достал две запечатанные колоды карт, снял упаковку, перемешал их и раздал. Через полчаса он обыграл Аллу на сто долларов, еще через полчаса – на двести. Сам проиграл двадцатку, словно специально сдал партию, чтобы Носкова не потеряла интерес к игре.
– Все, я больше не буду. – Алла отсчитала деньги. – Пока ты не скажешь, как это у тебя получается. Ты дуришь меня, но я не понимаю как. В такое везение я не верю.
– Можешь не верить, а можешь просто поучиться играть, – снисходительно бросил Стас. – У меня богатая практика, а ты… Всего лишь начинающий любитель.
– Неправда, – ответила Алла. – Чтобы играть в очко, большого ума не нужно. Тут все зависит от везения. Или ты передергиваешь на раздаче, или карты меченые.
– Я покупал обе колоды на твоих глазах, – возразил Гуляев. – И распечатал их здесь, в этой машине. Когда же я их успел пометить? Смешно слушать.
Он хотел что-то добавить, но вдруг замолчал и горестно вздохнул, словно почувствовал близкие неприятности. Алла смотрела за окно, где до самого горизонта протянулось кочковатое поле, на котором колыхалась на ветру выгоревшая под солнцем лебеда. Солнце скользнуло за горизонт, над заброшенным гумном взлетела воронья стая.
Тряская дорога петляла из стороны в сторону, норовя сбросить машину в глубокую канаву. Навстречу попался грузовик, и снова ни зги не видно, только где-то далеко, на самом краю поля, блестит огонек, будто кто-то жжет лучину или свечу. Но налетел ветер, притащив с собой густой шлейф пыли, огонек погас. И снова вокруг – лишь поздний вечер без звезд и луны.
– Жутко тут. – Алла старалась увидеть какие-то признаки человеческой жизни, дом или встречную машину. Но дорога уводила дальше в неизвестность, где, кажется, никогда не жили люди. – Господи… Будто мы на краю земли.
– Так и есть, – ответил Радченко. – Если верить карте, это самый короткий путь до Элисты, куда мы и направляемся. И проходит эта грунтовка по безлюдным местам, вдалеке от основных дорог. Тут на десятки километров нет ни селений, ни хуторов. Только голая степь, песок и пыль. Путник может потратить на поиски воды сутки, двое или трое. Но это дело случая, как в картах. Повезет – найдешь воду. Не повезет – твое высохшее тело обглодают шакалы.
– Это вы к чему? – насторожился Стас.
– Сейчас я остановлю машину, – ответил Радченко, не поворачивая головы. – И ты выйдешь. Если очень повезет, за сутки доберешься до железной дороги и купишь билет до Москвы.
– Что за юмор?
– Одно из двух: или рассказываешь секрет своих карточных фокусов, или выходишь. – Радченко нажал на тормоз, машина остановилась. – Может быть, по дороге в Москву ты подумаешь о своей пропащей жизни. И сделаешь правильные выводы. Например: врать нехорошо. Или так: врать друзьям вдвойне нехорошо. Скажу тебе как юрист, который занимается уголовными делами. Запомни: много людей умерло насильственной смертью только потому, что время от времени врали. А сейчас у тебя есть счастливая возможность сказать правду. Ну, теперь выбирай: выходишь или…
– Вы что, серьезно? – Стас округлил глаза. – Дикость какая. Поехали дальше, я все расскажу. Ну, езжай же. А то и вправду шакалы начнут собираться. Или степные волки.
– Поедем, когда поговорим.
Радченко взял бутылку с водой и сделал несколько жадных глотков. Стас, не дожидаясь уточняющих вопросов, сказал:
– Сколько себя помню, увлекался всякими необычными штуками вроде гипноза. «Практикум гипнотизера» – моя настольная книга. Еще когда учился в школе, откладывал каждый грош, чтобы брать уроки у одного старика. Он жил на Манхэттене, в Китайском квартале. Родился там – и за всю жизнь ни разу не побывал на родине, даже за пределы Китайского квартала выходил всего три-четыре раза. Он, кажется, не знал, что где-то рядом есть большой человеческий мир. И где-то за океаном существует большой Китай. При жизни у него было много родни, но он умер одиноким и очень старым, потому что пережил всех близких родственников. Все его уроки я пересказать не смогу, времени не хватит.
– Ты коротко, – сказал Радченко.
– Вот хотя бы: ты решил показать какой-то фокус большой аудитории. В этом случае номер надо готовить. Нужна специальная аппаратура, куча ассистентов и все такое. Короче, это не для нас. Если фокус показываешь двум-трем друзьям, готовить ничего не надо. Проще ввести их в состояние гипноза и заставить поверить в то, что все происходящее – чистая правда. Вот ты, Алла, последний раз получила на раздаче девятнадцать очков. Тебе надо было открываться. Но вместо этого ты берешь еще одну карту. И получается перебор. Тебе кажется, что решение ты приняла сама, на самом деле все сделал я. Вместо карт ты смотрела на мой блестящий карандаш, а я тем временем внушил тебе мысль, что надо взять еще одну карту. И ты это сделала.
– Это как же?
– Вот эта блестящая книжечка в моей руке и металлическая хромированная ручка отвлекают твое внимание, не дают сосредоточиться на игре. – Гуляев перевернул листки записной книжки, на которых не было ничего записано. – Они же служат средством, которое помогает ввести человека в состояние прострации. Врач, вводя вас в гипнотическое состояние, водит хромированным шпателем или молоточком из стороны в сторону, заставляя смотреть на этот молоточек. А сам вслух отдает команды: закройте глаза, усните. Я пользуюсь записной книжкой или хромированным карандашом. А мысленно отдаю команды. Понятно? Ну, если бы я мог научно объяснить и обосновать свои действия, то получил бы Нобелевскую премию. Или еще какую-нибудь. Но я не могу. Я сложно объясняю, а на самом деле все очень просто.
– И все-таки я не понимаю…
– Что тут понимать? – улыбнулся Гуляев. – По телевизору нам с утра до вечера внушают, что черное – это белое, а белое – черное. Врут, врут и снова врут. И мы почему-то верим. Хотя не под гипнозом и еще не утратили способность думать самостоятельно. То есть утратили, но еще не полностью.
– Меня нельзя ввести в состояние гипноза, – сказала Алла. – Так сказал один врач, светило медицины.
– Да, есть люди, которые не поддаются гипнозу, – кивнул Гуляев. – Но их меньшинство. А то медицинское светило пусть устроится на работу дворником. По картам мы тебя уже проверили, можно еще раз попробовать.
Радченко обернулся назад, наблюдая за происходящим. Гуляев повертел в руках свой блестящий блокнот и ручку в металлическом корпусе. Нахмурил лоб, будто вспомнал что-то и не мог вспомнить.
– Сделаем так. Дима продиктует любое предложение, что придет в голову. А ты его запишешь на бумаге.
Алла взяла блокнот и ручку.
– Диктую, – сказал Радченко. – Пиши: «Тогда были другие времена, и мы были молоды». Все, точка.
Гуляев взял блокнот из рук Аллы, не закрывая, и положил его на сиденье надписью вниз.
– Итак, все произошло на твоих, Дима, глазах, – сказал Стас. – Ты продиктовал предложение, Алла записала его. Но скажу сразу: она находилась в состоянии гипноза. Чтобы ввести Аллу в это состояние, у меня практически не было времени. Ну, несколько секунд не в счет. Тем не менее я это сделал. Теперь посмотрим, что получилось. Исходное предложение: «Тогда были другие времена, и мы были молоды».
Стас перевернул блокнот, вложил его в руки Радченко:
– Читай. Узнаешь почерк?
– Читаю. «Вранье, что деньги не пахнут. Эти деньги пахнут. И пахнут плохо».
Минуту все молчали, переглядываясь. Радченко пролистал блокнот с первой до последней страницы, но не увидел других записей. Затем записную книжку изучила Алла. Она покачала головой и внимательно осмотрела хромированную ручку, пощелкала кнопкой.
– Почему ты не продаешь пылесосы или автомобили? – спросил Радченко. – У тебя были бы самые высокие комиссионные в Америке.
– Человек выйдет из состояния гипноза и на следующий день вернет мне пылесос, – вздохнул Стас. – А за все эти штучки меня выгонят с работы. Поэтому интерес к гипнозу у меня чисто научный.
– В таком случае деньги, выигранные у Аллы, придется вернуть.
Гуляев улыбнулся и полез за бумажником.
* * *
Начальник следственного управления Николай Богатырев посмотрел на Девяткина с живым интересом, будто не поверил тому, что услышал. И на всякий случай переспросил:
– Значит, ты предлагаешь задержать Солода?
– Совершенно верно, – кивнул Девяткин. – Пока он не смылся за границу. Он сможет жить припеваючи где-нибудь на Багамских островах. Оттуда через подставные фирмы будет управлять своими активами в России и считать растущую прибыль. Предлагаю задержать его согласно закону на три дня. За это время мы сможем провести обыски в загородном доме Солода и его московских квартирах. По истечении трех дней мы предъявим ему официальное обвинение в организации убийства.
– Интересно. – Богатырев нарисовал на листке блокнота пару каракулей. – Я просмотрел твои бумаги. Все в порядке, концы с концами сходятся. Но не забывай, кто такой Солод. Мы не уличного воришку ловим. Не забывай о его деньгах и связях. И теперь я задам вопрос. Это очень простой вопрос и одновременно очень важный. Итак: ты уверен, что с такой доказательной базой мы сумеем его прижать?
– Собранных доказательств на троих хватит. – Девяткин раскрыл папку разыскного дела. – Вот некоторые полностью доказанные факты, на которых будет строиться обвинение. В парке возле ветеринарной академии найдено тело молодой женщины Веры Панич. На самом деле женщина убита в поселке Апрелевка. Ее тело перевезли в парк, где любила гулять жена Солода Алла. В покойной женщине Солод опознает свою жену. Тело Панич кремируют. Солод наследует деньги жены, ценные бумаги и недвижимость.
– Корыстный мотив очевиден, – кивнул Богатырев.
– Следствие располагает доказательствами того, что была убита и кремирована не жена Солода, а случайная женщина. Беда Веры Панич в том, что она была очень похожа на Аллу Носкову. Настоящая жена Солода в это время находилась в гостях у отца, который постоянно проживает в Америке. Алла поспешила вернуться в Москву, ходила по инстанциям, пытаясь доказать, что жива, а не мертва. Ситуация выглядит комичной, но на самом деле все очень серьезно. Дело осложняется тем, что документы Аллы пропали в Америке. Она въехала в Россию по справке, полученной в консульстве. В милиции, куда она обращается, Аллу приняли за сумасшедшую.
– Так. И что дальше?
– Я изложил факты. По каждому эпизоду у меня есть доказательства и свидетели. В их числе мать Веры Панич, ее жених, а также бывший муж, фотограф. Кстати, благодаря его снимкам мы установили и собрали доказательный материал о том, что Вера Панич встречалась с начальником службы безопасности Солода, неким Вадимом Гурским. Последняя встреча на Тверской – в день ее гибели. Ранее они виделись в ресторане одной гостиницы, это возле парка «Сокольники». Панич искала работу по специальности. Так вот, официант, который обслуживал их столик в ресторане, хорошо запомнил эту парочку. По его словам, речь шла как раз о работе. Мужчина предлагал Панич какую-то должность с высоким окладом. Уверял, что она справится и высоко поднимется по служебной лестнице.
Богатырев, педант и большой любитель вопросов, молчал, сосредоточенно постукивая кончиком карандаша по столу. И Девяткин смог продолжить:
– В тот день у Панич была еще одна встреча в Москве, женщина едва успела на последнюю электричку. Она направлялась к своему жениху, с которым не виделась неделю. Хотела поделиться радостной новостью. Убийцы знали, куда едет Вера. Ее ждали в тихом месте. Полагаю, кто-то из людей Солода ехал с ней в одном поезде. А дальше все известно.
– Не могу понять, почему он не убил жену, а инсценировал ее смерть? Пожалел беременную женщину?
– Ответ один: она нужна ему живая, – сказал Девяткин. – Я разговаривал с хозяином юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» господином Полозовым. Он выложил свои карты. Алла сейчас находится в другом городе, где именно – секрет фирмы. Она скрывается от Солода и его людей. Вместе с ней опытный адвокат Радченко. Если мы задержим Солода и предъявим ему соответствующие обвинения, Алла вернется в Москву и выступит свидетелем обвинения. Кроме того, я прошу санкцию на задержание начальника службы безопасности Вадима Гурского, а также некоего Павла Клокова по кличке Пулемет. И еще нескольких граждан.
– Добро, – кивнул Богатырев. – Ты меня убедил. Но, послушай… Если Алла Носкова не появится в Москве, если она бесследно исчезнет или будет убита, – Солода придется отпустить. И принести ему наши извинения. Но Солод прощать не умеет. Мне до пенсии остается немного. В случае чего я раньше времени потеряю работу. А ты потеряешь голову.