Глава 14

Всю ночь за рулем машины сидел Стас Гуляев, под утро его место занял немного отдохнувший Радченко. Прежде чем тронуться дальше, он полистал атлас автомобильных дорог и сказал, что они подъезжают к большому южному городу, где можно будет избавиться от машины и обзавестись новыми мобильными телефонами. Люди Солода наверняка висят у них на хвосте. Может быть, Солоду известно, куда они направляются и где находятся в настоящее время. Технически выяснить координаты машины можно – если, скажем, запеленговать сигнал мобильного телефона водителя или пассажиров и следовать за этим сигналом.

– Есть другой способ, более надежный, – Радченко показал пальцем на экран навигационной системы, вмонтированной в приборную панель машины. – Вот эта штука не только принимает сигнал спутника, она показывает, где мы находимся.

– Что еще хорошего скажешь? – спросил Стас.

– Есть другие способы выяснить, где мы находились в такой-то день, в такой-то час и минуту, – ответил Радченко. – Совершенно точно определить место. Другими словами: если эти парни нас вдруг потеряют, у них остается шанс узнать, куда именно мы заезжали. Значит, они смогут найти людей, к которым мы обратились за помощью. И принять меры. Свидетели защиты умрут насильственной смертью. Или бесследно исчезнут еще до того, как откроется первое судебное заседание.

– Мне интересно: каким же способом? – спросила Алла, внимательно слушавшая разговор. – Как это можно сделать?

– Первое – при помощи той же GPS, в которую заносится и в которой хранится информация. Эти данные считывают во время передачи информации со спутника. Или люди Солода могут найти в Москве наш джип «Чероки». Многие современные машины, я не говорю о российских, комплектуют таким устройством, ну, как бы сказать… Что-то вроде черного ящика на самолете. Это устройство пишет всю информацию: где тачка находилась и когда. Задача в том, чтобы подключиться к этому черному ящику и все срисовать. Как это сделать, знают, например, сотрудники специальных служб.

– Ты больной человек, – усмехнулась Алла. – У тебя шпиономания. Это одна из форм паранойи. Довольно тяжелая.

– Я знаю мало технических подробностей об этой штуке, но вам придется мне поверить на слово, – ответил Радченко. – Если хотите жить. Поймите, парни Солода по возвращении в Москву найдут эту машину. И вся информация у них в руках.

– Одно из двух: или ты слишком умный, или полный псих, – сказал Гуляев. – А чего ты раньше об этом не подумал? Ну, о мобильниках и системе навигации?

– Я в голову не брал, что Солод получил доступ к этой тачке или нашим мобильникам. – Радченко развел руками. – Не представлял, что за такой короткий срок его люди все успеют. Я должен был об этом подумать. Но… Теперь отдайте мне свои телефоны. Обеспечу вас другими аппаратами, избавлюсь от этой машины и достану другую тачку.

Вскоре доехали до города, Алла и Стас вышли на узкой улице, прямо у распахнутых дверей кафе «Остров». Они помахали вслед Радченко, но он, поглощенный своими заботами, не смотрел в зеркало.

Вадим Гурский гнал «Хонду» всю ночь. Он рисковал, выполняя сложные и опасные маневры. Выскакивал на встречную полосу, совершал обгоны транспорта справа и слева, нарушал все писаные и неписаные правила движения, но медленно нагонял беглецов. К утру он убедился, что шанс наверстать упущенное не потерян. Когда рассвело, стало ясно, что расстояние между ним и машиной, в которой находятся Алла Носкова и ее друзья, всего сотня километров. И дистанция продолжает сокращаться. Гурский воспрял духом.

Сидевший рядом Толик Тузенко, обычно болтливый, за ночь не сказал и сотни слов, впав в состояние напряженного ожидания. Эльдар тоже помалкивал. Он не дремал, а следил за дорогой и большим экраном навигационной системы, где автомобиль Радченко был обозначен красной мигающей точкой, а их машина – темным квадратиком. Иногда он, не зажигая верхнего света, чтобы не мешать водителю, включал фонарик и сверялся с картой, разложенной на коленях. Карандашом что-то помечал на бумаге и шептал себе под нос:

– Так-так… Ну, хрендец вам.

Первую остановку сделали на бензоколонке. Вторую – возле закусочной в пятидесяти километрах от большого города. Втроем вышли из машины, чтобы немного размяться, взяли вчерашние пироги с капустой, не первой свежести бутерброды и воду в больших бутылках. Вторая машина, которую вел Паша Пулемет, здорово отстала. Но теперь это не имело большого значения – главное, беглецы нашлись. Они рядом. Гурский сел за руль, засунул в рот пирог и рванул машину так, что пыль поднялась облаком. Он вытер губы рукавом и горестно вздохнул.

– Скудный завтрак старика. Да… Так когда-то написал один поэт. Впрочем, поэт не самый великий. И завтрак не самый скудный. Да и я еще не старик.

Некоторое время ехали молча, словно переосмысливая исполненную глубины поэтическую строфу. Нарушил молчание тот же Гурский.

– Вот они, а вот мы, – он ткнул жирным пальцем в экран навигационной системы. – Тачка стоит без движения где-то в городе. Уже добрых полчаса стоит. Эти ребята ехали всю ночь, но к утру выдохлись. Свернули в город и решили передохнуть. Отлично, пусть отдыхают.

– Я ведь родом из этих мест, – сказал сидевший рядом Толик Тузенко. – В школу тут ходил до восьмого класса. Потом доучивался в училище, получил профессию. Да.

– Продавца арбузов? – подал голос Эльдар.

– Помню, отца хотели в Москву перевести, – Туз не заметил последней реплики. – На высокую должность, да. Я к тому времени получил взрослый разряд по боксу. Меня собирались загрести в армию, но угодил я в тюрьму. Менты как-то пронюхали, что наши спортсмены наезжали на коммерсантов, вымогали деньги. Одного дружбана до смерти зашибли. Ну, короче… Вспоминать не хочется. Ошибки молодости. Так что город я знаю как свои пять. Даже лучше. Я так понимаю, джип стоит в районе центрального рынка. Ну-ка, дай.

Он обернулся назад, взял карту и пару минут водил по бумаге длинным ногтем, поглядывал на экран навигационной системы и наконец сделал окончательный вывод:

– Они на рыночной площади. А мы там будем через час с небольшим.

Уже наступил полдень, когда Юрий Девяткин и сопровождавший его старший лейтенант Лебедев добрались до поселка Дачное. Проехали вдоль первой от шоссе улицы и, повернув направо, оказались у приземистого здания поселкового совета. Здесь благоухала на всю округу круглая клумба с пестрыми бело-розовыми цветами. Посередине клумбы на мягкой прогретой солнцем земле спал пьяный. Еще пара поворотов, и машина остановилась у низкого забора, где на почтовом ящике краской написали номер дома. Ошибки нет, здесь живет Нина Сергеевна Панич, вдова, пятидесяти восьми лет, в прошлом работница химической фабрики «Смена». Ее дочь Вера, если верить заявлению матери, бесследно пропала около двух недель назад.

Милиционеры вышли из машины, толкнули незапертую калитку и оказались на участке, где перед домом с застекленной верандой раскидала корявые ветки старая верба. Девяткин первым поднялся на крыльцо, хотел постучать в дверь, но тут на веранде появилась невысокая женщина лет шестидесяти, одетая в застиранное ситцевое платье. Волосы с проседью зачесаны на затылок, большие глаза глядят на мир удивленно, а острый нос напоминает о том, что женщина любопытна и разговорчива.

– Тут не закрыто, – сказала Панич и распахнула дверь, не спросив, кто пришел. – Вы по поводу Веры, моей дочери? Из милиции, да? – Женщина пристально смотрела на Девяткина, безошибочно угадав в нем начальника. – Есть новости?

– Подождите, не все сразу, – нахмурился Девяткин. – Я отвечу на вопросы. На некоторые вопросы… Но сначала давайте хоть в дом пройдем.

Он хотел сказать, что плохие известия надо выслушивать сидя на стуле, чтобы не упасть в обморок и не повредить при падении голову. Но промолчал. Хозяйка провела милиционеров в комнату, просторную и чистую, окна выходили на задний двор, где прямо под окном красовалась застекленная теплица, где разрослись кусты помидоров.

Расселись за круглым столом. Девяткин представился, предъявил служебное удостоверение. Затем неторопливо расстегнул толстую папку и стал перебирать бесполезные бумажки. Он тянул время, решая про себя, как начать разговор: подойти к теме издалека или выложить факты сразу, без лишних слов. Девяткин выбрал последний вариант, по опыту зная, что пространные разговоры только пугают людей. Лебедев с отрешенным видом смотрел в потолок; хозяйка, поглядывая на Девяткина и волнуясь, теребила пальцами край белой скатерти.

– Давайте сделаем так: я предъявлю вам для опознания пять женских фотографий, наклеенных на лист картона, – сказал Девяткин. – Женщины примерно одного возраста и внешне похожи: вытянутые лица, светлые волосы и прочее. Снимки пронумерованы. Если на одной из фотографий вы узнаете свою дочь, назовите номер снимка. Тогда мы пригласим сюда представителя местной прокуратуры, двух понятых и составим официальный документ, то есть протокол. Ну, о том, что на представленном снимке вы узнали свою дочь. Договорились? Только не волнуйтесь.

– Я уже устала волноваться. – Женщина зажала в кулаке угол скатерти. – Каждый день только волнуюсь, волнуюсь… А мне нельзя. У меня тяжелая форма диабета. Я тридцать лет отработала на вредном производстве…

Чувствуя близкую беду, женщина глубоко вздохнула, стараясь не заплакать.

– Успокойтесь, пожалуйста. Иначе я не смогу продолжить.

– Да, да. Я не буду. Я молчу.

– Перед тем как начнем, несколько общих вопросов. Тот день, когда ваша дочь пропала, выдался дождливым. Не помните случайно, каким зонтом пользовалась Вера? Его цвет? Цвет ручки?

– Красный зонт, однотонный, – ответила Панич. – И ручка красная. Вера три сезона с этим зонтом ходила. Хотела новый купить, но последнее время лишних денег совсем не было. Дочь на работе сократили в связи с реорганизацией ее конторы.

– Где именно она работала?

– На холодильном комбинате, учетчицей в бухгалтерии. По специальности она экономист. Ну, последние два месяца работу искала. А за некоторое время до исчезновения вернулась из города счастливая, глаза сверкают, румянец на щеках. Сказала, что, кажется, нашла должность в сто раз лучше прежней. А в тот день… В тот день поехала встречаться с каким-то там представителем фирмы. Ну, чтобы все документы оформить. Точно не знаю. Он обещал сразу выплатить аванс… Я, наверное, много говорю. Со мной всегда так, когда волнуюсь. Прямо тра-та-та… Без остановки. Простите.

– Ничего, говорите.

– Вера была замужем, но недолго. Ее бывший муж Илья Кобзев – злой человек. Он и после развода ее не оставлял. Звонил часто на ночь глядя. Говорил, что им нужно встретиться, чего-то там обсудить. А что обсуждать? Детей общих нет, имущества общего не нажили. Вера долго заснуть не могла после этих звонков. У нее теперь жених Эдик, он хотел этому Илье шею намылить. Но тот последнее время звонить перестал. Уехал, что ли, куда…

Девяткин молча кивнул старшему лейтенанту – мол, запоминай, Саша. Все запоминай, про бывшего мужа Илью и про теперешнего жениха Эдика. А позже выводы будем делать.

Он вытянул из папки картонный лист с приклеенными и пронумерованными фотографиями, положил его на стол тыльной стороной вверх, снова попросил Панич успокоиться и сосредоточиться на главном, а Лебедева – принести стакан воды. Еще Девяткин спросил, где хозяйка держит лекарство от сердца. Наконец перевернул лист.

Минуту Нина Сергеевна сидела молча, с напряженным лицом. Она смотрела в правый верхний угол, где под номером три прикрепили фотографию ее дочери. Цветной снимок лица пострадавшей сделан в морге судебным фотографом. Качество приличное, хорошо видны ссадины на скуле, распухшая переносица и кровоизлияние на левом виске. Глаза женщины открыты и смотрят на мир с ледяным равнодушием.

Девяткин мог бы попросить ретушера из фотолаборатории убрать следы жестоких побоев. Но в этом случае, если дело дойдет до суда, возможны осложнения. Адвокаты убийцы наверняка попросят суд признать данное следственное действие ничтожным, поскольку для опознания была предъявлена отретушированная фотография, по которой трудно узнать человека. Суд наверняка удовлетворит протест. Тут надо соблюсти все формальности, чтобы ни одна сволочь потом не придралась. Но вот вопрос: доживет ли до суда мать Веры? Или ей суждено разделить участь Ахмеда Абаева и Петра Афонина?

– Вот оно, значит, как, – сказала Панич и закачалась на стуле, будто была готова упасть с него. – Вот оно…

Старший лейтенант уже стоял за спиной женщины, готовый подхватить ее, если вдруг та сползет со стула или станет падать на пол. Пару минут Панич просидела с закрытыми глазами, будто лишилась чувств. Но потом вдруг тряхнула головой и прошептала:

– Говорят, что материнское сердце чувствует, если с ребенком происходит несчастье. А я ничего не чувствовала. Волновалась – это да. Особенно вечером. Все ждала ее. Была уверена, что с Верой… Что с ней ничего такого не произойдет. Наверное, я плохая мать.

Панич прижала одну ладонь к щеке, вторую положила на грудь и так застыла в немом оцепенении. Она даже не пыталась вытереть слезы, которые стекали по щекам.

Радченко поставил машину на большой площади возле центрального рынка. На этом бойком месте, где деньги текли рекой, в закусочных и кафе вечно собиралось местное жулье, скупщики краденого и карточные каталы. По вечерам, когда открывались два лучших ресторана, сюда подъезжали шмаровозы и мамки со своими девочками. В гостинице у рынка частенько отдыхали перегонщики автомобилей, угнанных в Москве и Питере. Отсюда, из этого города, машины отправляли в другие южные города России, на Кавказ.

Выбираясь из джипа, Радченко поймал на себе множество любопытных взглядов – в этих краях далеко не все автолюбители видели последнюю модель джипа «Чероки». И сейчас многие мужчины не скрывали интереса, поглядывая в сторону машины. Что ж, пусть эта тачка станет легкой добычей местных жуликов. Радченко повертел на пальце брелок, затем сунул его в задний кармашек спортивной сумки и застегнул «молнию». Он вошел на территорию рынка, уже заполненного покупателями свежих овощей и фруктов, мяса и домашней колбасы. Для начала завернул в крытый деревянный павильон, где торговали рыбой.

Он прошелся по рядам, приценился к вяленому лещу и долго торговался, сбивая цену. Кто-то сзади наступил Радченко на ногу, кто-то толкнул локтем; он сделал вид, что, увлеченный спором с продавцом, ничего не заметил. Наконец, сторговавшись, он завернул покупку во вчерашнюю газету, бросил взгляд за спину. Рядом вертелся долговязый загорелый парень в светлой рубахе. Взгляды встретились, и парень отступил в сторону, пропав в толчее у прилавков. Радченко вышел из павильона и повернул в ряд, где торгуют орехами. Теперь он точно определил, что долговязый парень не отстает.

– Почем орешки?

– Ты откуда? – вопросом ответил мужчина кавказского типа, в черном пиджаке и огромной кепке. – Вижу, приезжий, гость. Значит, большая скидка будет.

Радченко вступил в оживленный разговор с торговцем жареным миндалем, ненароком перевесив спортивную сумку на другое плечо. Так, чтобы в кармашек с ключами вору можно было забраться легко и безопасно. Взял кулек орешков, спросил продавца, какую погоду обещают на завтра. Ключи могли бы уже исчезнуть из сумки, но в ряду появились два милиционера. Заняв позицию на углу у павильона с квасом, они взяли по кружке и стали оглядываться по сторонам, будто кого-то искали.

В эту минуту Дима уже дошагал до другого ряда, стал прицениваться к баночке с липовым медом. Женщина-продавщица уступила самую малость, и Радченко, устав от спора, кивнул и полез за кошельком. Расплачиваясь, бросил быстрый взгляд за сумку. Так и есть: «молния» расстегнута, кармашек, где лежали ключи от машины, пуст. Парень в белой рубашке стоял у лотка, где торгуют сигаретами. Вот он что-то сказал продавцу, сделав вид, что берет сигареты, передал ему только что украденные ключи.

Радченко отвернулся, чтобы чем-то себя занять, пересчитал мелочь и пошел дальше по рядам. Надо думать, ключи недолго полежат под прилавком торговца сигаретами – их заберет или уже забрал еще кто-то из воровской шайки. Совсем скоро от джипа даже запаха не останется.

После завтрака Алла и Стас завернули в краеведческий музей, который помещался в старинном особняке постройки прошлого века. Внизу под лестницей к стене прибили табличку: «Наверх…» Дальше не прочитать, табличка замазана краской.

Поднявшись по ступеням, они оказались в комнатах, пропахших пылью веков. Побродили по большому, видимо, центральному залу музея, где под стеклами стендов были рассыпаны чьи-то желтые кости и ржавые железки: то ли монеты, то ли какие-то бляхи. Пошли дальше, в следующий зал, но и там под стеклом лежали все те же ржавые железяки и кости. Комнаты, где разместилась экспозиция, выходили окнами на улицу. Если внизу проезжала машина, стекла в витринах позвякивали, а кости мелко дрожали, что рождало в душе какое-то жуткое, гнетущее ощущение – будто стоишь на краю раскопанной могилы и смотришь в ее пугающую темноту. Впечатление усиливалось тем, что людей, в том числе работников музея, видно не было.

– Пойдем отсюда, – сказала Алла. – Что-то мне не по себе.

– Сейчас, – Гуляев склонился над витриной. – А вот смотри – кольцо. Какое-то ржавое. Оказывается, нет… Это фрагмент кандальной цепи.

– Пойдем же.

– Ну, сейчас. Человек тут первый раз. А ты не хочешь, чтобы я поближе познакомился с историей края. Я историю очень люблю.

– Это скорее музей анатомии. Хранилище костей. От них этот гнилостный запах.

– Ч-и-и, – Стас прижал палец к губам. – Тихо. Вон же написано: «Убедительная просьба громко не разговаривать».

Алла остановилась перед репродукцией картины, изображавшей коня, стоявшего возле раненого или убитого воина, одетого в старинную кольчугу и шлем с острым верхом. На заднем плане светился кровавый закат. На другой картине какой-то человек, закутанный в меховую шубу с высоким воротником, стоял посередине большого заснеженного поля у могильного камня. Шел снег, вдалеке догорали развалины какого-то города, обнесенного полуразрушенной крепостной стеной. Возможно, когда-то давно пожар охватил именно этот город. Алла подумала, что плохо знает историю России.

– Посмотри только, – Стас поманил ее пальцем.

Он задержался у витрины, изучая изъеденный ржавчиной тяжелый амбарный замок и дверную петлю, силясь понять, что это за экспонаты. Но картонная табличка, объяснявшая происхождение вещей, была исцарапана гвоздем. Удалось прочитать только начало предложения: «Замок пыточной камеры, которая…» Дальше ни одного слова не разобрать.

– Смотри, замок от пыточной камеры, – сказал Стас. – Здоровый какой…

– Да, очень интересно. Спасибо, хоть нет самой камеры. В натуральную величину. С палачом внутри.

Некоторое разнообразие в экспозицию внесло чье-то обгоревшее пальто, надетое на манекен, стоявший за толстым стеклом витрины. С нижнего края пальто свисали клочья разодранной подкладки. Отдельно лежала каракулевая шапка, тоже обгоревшая, в коричневых подпалинах. Внизу стояли сморщенные темные башмаки. Чешуйки краски отвалились, обнажив грубую фактуру кожи. Таблички о том, кому из исторических персонажей принадлежало поврежденное огнем пальто, башмаки и шапка, почему-то не оказалось на месте.

– В Америке я был на выставке личных вещей Наполеона и одной близкой ему женщины, – прошептал Стас. – Меня удивило, что носильные вещи – очень маленькие. Совсем крошечные ботинки, мундир, сорочки. Будто они подростку принадлежали. И женская одежда – тоже совсем маленькая. Оказалось, люди того времени были весьма хрупкого сложения. Мы в сравнении с ними великаны. Вот и это пальто, ты только приглядись… Будто с плеча подростка. И ботинки тоже…

– Готова спорить, что это пальто к Наполеону отношения не имеет. И ботинки с шапкой тоже.

– Как знать, – пожал плечами Стас. – В тысяча восемьсот двенадцатом году французские войска бежали из горящей Москвы хаотично, рассеявшись по большой территории. Может быть, именно это пальто надел убегающий Наполеон, сбросив для маскировки мундир и шляпу. Вот следы огня. Весьма вероятно, это именно след знаменитого Московского пожара.

Стас огляделся и увидел убеленную сединами старушку, сидевшую на стуле у задней двери и увлеченно вязавшую шерстяной чулок.

– Ладно, пойдем, – он потянул Аллу за локоть. – Все равно не узнаем, чье это пальто.

– Пальто и шапка – нашего экскурсовода, – неожиданно оторвалась от вязанья старушка. Посетители в музей давно не заходили, она была рада переброситься словом с гостями. – Он в подвале свои зимние вещи хранил. И лыжи. На прошлой неделе там трубу прорвало. Пальто повредило… Он сюда его повесил, чтобы просохло. А в подвале сырость. Мне не жалко, пусть висит.

– А почему на пальто следы огня?

– Пожар у нас в прошлом году был, – ответила старушка. – Но, слава богу, успели потушить. Такие дела.

– А… Теперь все понятно, – Стас выглядел разочарованным. – А мы уж подумали…

– Может, вы хотите, чтобы я экскурсию провела? – спросила женщина. – Пожалуйста. Это бесплатно.

– Нет, нет, – поспешно отказался Стас. – Спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас мы очень спешим.

Через минуту они вышли на улицу, залитую солнечным светом, глотнули свежего воздуха. Алла перевела дух, Стас только головой покачал. Казалось, будто они вернулись из царства мертвых на землю живых.

– Французские войска бежали из Москвы хаотично, – передразнила Алла и рассмеялась. – Они рассеялись на большой территории. Весьма вероятно, что Наполеон в целях маскировки сошелся с одинокой русской женщиной. А экскурсовод этого музея – этот самый экскурсовод, который отличается хрупким сложением, – прямой потомок французского императора. Сейчас он донашивает пальто знаменитого родственника – шапку и ботинки…

– Пойдем лучше в кино, – поморщился Стас. – У нас еще полно времени.