Глава двадцать восьмая
Калмыкия. 7 сентября.
Часа полтора Колчин без остановки гнал машину по степной дороге, доехав до едва приметной развилки, тормознул. Вправо, в чистую степь, уходила ухабистая грунтовка. Колчин разложил на баранке мятую карту, сорванную со стены в кабинете капитана Урузбекова, поводил пальцем по бумаге, пытаясь вычислить свое место положение. Решкин, как всегда, сидел сзади. Уперевшись локтями в колени, разглядывал резиновый коврик у себя под ногами, изо всех сил боролся с позывами тошноты.
Кажется, все тело свело судорога, а в брюхо влили бутылку уксуса, горько-кислый комок застрял в горле, как пробка в бутылке. Ни туда, ни сюда. Колчин сказал, что все милиционеры остались живы, никто серьезно не пострадал. Но можно ли верить человеку без тормозов? Во время побега из поселкового отделения милиции Решкин не видел ментов, ни живых, ни мертвых. Если Колчин говорит правду, за ними уже выслали погоню, которая дышит в затылок. Если менты готовы, а эта версия казалась наиболее убедительной, погоню организуют в самом скором времени. В степи негде спрятаться, это не лес, ни горы. Солнце еще высоко, в такую ясную погоду человеческая фигура, тем более автомобиль, хорошо виден издали. Это только с первого взгляда степь кажется голой и пустой. Как ни странно, вокруг есть люди.
Когда они мчались сюда, навстречу пропылил трактор, промчался старый «жигуленок», два мужика в белых войлочных шапках гнали вдоль дороги стадо баранов, голов сорок. Остановившись, они проводили машину взглядами и начали о чем-то переговариваться. Эти люди наверняка наткнутся на ментов, скажут, где именно и в какое время видели светлую «Волгу». Все выложат, что знают, потому что нет резона врать. Ясно, от преследования не уйти. Но остается призрачный шанс спасти жизнь: прекратить бессмысленную гонку, вылезти из машины и поднять руки. И постараться еще раз все объяснить ментам. Но кто согласиться сдаться? Вступать в переговоры с Колчиным, занятие бесполезное. Решкин вышел из столбняка, услышав, что Колчин и Мамаев, склонились над картой и чем-то переговариваются.
– Если рвануть по асфальту, будем в поселке Восток скоро, – говорил Мамаев. – Въезжаем прямо на центральную усадьбу. А там до Машкиного дома рукой подать. Телефонная линия повреждена. И не известно, когда ее починят. Ты сам об этом говорил. Значит, менты в Востоке о нас ничего не знают. Мы все успеем сделать. А вот грунтовая дорога. Она забирает вправо.
– Это не факт, линию могли починить, – ответил Колчин. – А прямой путь не всегда самый короткий. Мы заедем в поселок с тыла.
– Слушай, я фартовый мужик, – продолжал убеждать Мамаев. – Если что задумал, то выгорит. Поехали напрямик.
Вместо ответа Колчин захлопнул дверцу и, повернув направо, погнал машину по грунтовке. Решкин выпрямился и уныло уставился на дорогу. Вокруг выжженная солнцем земля сменяется островками разросшейся полыни. Время от времени попадаются чахлые приземистые деревца с восковыми листьями, голый кустарник, усыпанный колючками. Машину так трясло, что Решкин опустил стекло и прижал ладонь ко рту, он боялся затопить горячей блевотиной весь салон. Эти тигровые чехлы, коврики и даже рулевую колонку, а заодно уж и Колчина. Но мало-помалу, дорога сделалась ровнее. Через четверть часа тошнота немного отпустила, Решкин даже попил воды из фляжки и, почувствовав что-то похожее на аппетит, вспомнил, что жрать нечего.
– Куда мы едем? – спросил он. – Я должен хотя бы знать, как называется то место, куда меня везут подыхать.
– Поселок Восток, – ответил Колчин. – Теперь ты захочешь узнать, что мы там забыли. Ты слышал рассказ Мамаева? Ну, тогда на хуторе. Еще вертолет прилетам и в нем были люди. Ты лежал у костра и, кажется, не спал.
– Мне было совсем хреново, слух не пропал.
– Пока есть время, я дополню рассказ, чтобы все стало понятно. Мамаев действительно спешно смотал удочки из родного Ярославля, потому что изувечил и обворовал женщину. И дожидаться ареста не хотел. Он пытался начать честную жизнь, даже устраивался в какие-то бригады шабашников, откуда его гнали после первой же пьянки. Однажды он встретил в поезде случайного попутчика, это был некто Григорий Седых. К тому времени Седых отбыл четвертый срок на зоне строго режима. Сидел, как всегда, за квартирные кражи. Не собирался завязывать, значит, нужен помощник. К тому моменту Мамаев был готов на все ради денег.
– Это правда? – спросил Решкин.
– Да пошел ты, – отозвался Мамаев. – Кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы? Прокурор, мать твою?
Колчин повертел ручку радиоприемника, нашел местную радиостанцию. Видимо ждал, что в эфир дадут оперативную милицейскую сводку, приметы преступников, напавших на поселковых милиционеров. Но по радио крутили калмыцкую народную музыку, тягучую и унылую, как эта голая степь.
– Парочка стала гастролировать по южным городам, – продолжил Колчин. – Время от времени, когда менты подбирались слишком близко, Мамаев и Седых ложились на дно. В поселке Восток у Седых живет давняя зазноба. Они приезжали в глубинку и отсиживались тут, сколько надо, пропивали ворованные деньги и набирались сил. Однажды в Ростове они накололи хорошую хату, вошли в квартиру. Упаковали барахло, но хозяева, муж с женой, вернулись не вовремя. Седых схватился за перо, а Мамаев помог ему добить хозяев, а затем вместе избавились от тел. Подробности расчленения трупов я опускаю.
– Я не убивал, – буркнул Мамаев. – То есть, когда я взялся за молоток, эти гаврики были уже того… Ну, почти готовы.
– Двойное убийство не квартирная кража, – сказал Колчин. – Седых и Мамаев приехали в поселок Восток, но надолго там не задержались. Нужно было найти более безопасное лежбище. У Седых был адрес Воловика. К нему на хутор друзья и перебрались. Но хозяин не собирался задаром кормить постояльцев, пришлось расплачиваться за гостеприимство. К тому времени Седых и Мамаев уже поняли, что попали в крутой переплет. Завернув на этот чертов хутор, они по существу превратились в холуев Воловика. Но отступать некуда. Седых – в далеком прошлом водитель грузовика, ему поручили съездить в Астрахань, купить подержанный «КАМАЗ» и вернуться обратно на машине. Воловик, державший на своем хуторе заложников, ждал указаний из Москвы. Когда «КАМАЗ» прибыл, Мамаев довел машину до ума. За день до нашего появления, Гребнев, связавшись с Воловиком по спутниковому телефону, приказ перевезти заложников в другое место.
– Это где-то в Калмыкии, – сказал Мамаев. – Но куда повезли мужика с бабой, я не знаю. В кабину с Седых сел дружбан Воловика, который должен показать дорогу, еще два человека в залезли в кузов. Стерегли заложников и ящики. Но по всем прикидкам выходит, что «КАМАЗ» должен остановиться на ночь в этих краях. Поспать нужно, разжиться водой. Гриша сказал: если будет оказия, заеду к Машке Совковой. И там оставлю тебе записку. Чтобы знал, где меня искать мое тело. Похорони по-человечески – вот последняя просьба. Гришка знал, что из этого рейса живым не вернется. Вот поэтому мы и едем в Восток. Может, там найдем записку или что.
– А как же цепь, на которой ты сидел в подвале? – спросил Решкин. – И туберкулез, которую подцепил в сырости и холоде?
Мамаев насупился и промолчал.
– Нет никакого туберкулеза, – ответил за Мамаева Колчин. – А ноги в шелудивые, потому что насекомые покусали. А он начесал до волдырей. Якобы цепь ему натерла. А я сначала почти поверил в сказку о бедном рабе. Но потом вспомнил все события в хронологическом порядке. Ведь Мамаев мог напасть на меня там, в подвале, но не рискнул. Он не представлял себе расклада сил, не знал, что творится наверху. Когда пальба стихла, подумал, что живых в доме кроме него никого нет. Воловик и все его люди погибли. Значит, остается шанс все концы повесить на мертвых. Раба пожалеют и отпустят на все четыре стороны. Поэтому он так рвался улететь с хутора на вертолете.
– Как же вы узнали все это подробности?
– Мамаев и рассказал. Не стал дожидаться, когда я спущу с него портки и поднесу к члену горящую зажигалку.
– А почему вы решили, что этот Седых поедет на грузовике именно на юг? – допытывался Решкин. – Он может поехать на север, например, в Москву.
– Они махнут на юг, – ответил Колчин. – Воловик перед отправкой проговорился, что путь лежит именно туда. Да и человеческая логика подсказывает, что тащить заложников на север нет смысла, слишком рискованно. Гребнев не тот человек, чтобы броситься в этот омут. Если найдется записка от Седых, считай, что мы сорвали джек-пот.
– Но я кое-чего не понимаю, – начал Решкин.
Колчин махнул рукой, мол, сейчас не до разговоров. Машина свернула с дороги в степь, помчалась вперед, оставляя за собой высокий шлейф песка и пыли. Колчин выключил радио, так и не дождавшись милицейской сводки, сбавил газ. На горизонте показались приземистые постройки. Кое-как слепленные, беспорядочно стоящие хибары с плоскими крышами. Видимо, это и есть Восток.
– Зря в объезд махнули, – вздохнул Мамаев. – Только время угрохали.
– Мы заедем к этой Машке ровно на пять минут, – сказал Колчин, через плечо обернувшись к Решкину. – Ты беги на почту.
– Она работает когда как. Чаще всего – до шести вечера, – вставил Мамаев. – Потому что там почтальонша аккуратная. Ты успеешь, если все сделаешь быстро. Это на центральной площади, прямо по улице. Не ошибешься.
«Волга» въехала в поселок, остановилась перед домом, на который показал Мамаев. Саманный забор с калиткой, сбитой из некрашеных досок. Ни номера, ни названия улицы. Впереди такие же дома близнецы, на дороге ни души. Колчин залез в бардачок, пошарив в нем, вытащил карандашный огрызок и вчерашнюю районную газету. Другой бумаги не нашлось. Подложив колено, накарябал текст, адреса и номера телефонов. Вырвав из газеты клок, вложил бумагу его в ладонь Решкина. Расстегнул портмоне капитана Урузбекова, сунул в руку пару купюр.
– Отобьешь две телеграммы, – сказал он. – Одну в Москву, другую в Астраханское управление ФСБ. Или позвонишь по междугороднему телефону и прочитаешь текст телеграммы. Хочу, чтобы ты понял: если все получится с телеграммой, за ними вышлют вертолет. Он появится здесь часа через полтора. К этому времени мы, возможно, уже будем знать, где находится твой Сальников с женой. Понял? Никакой связи с внешним миром у нас нет. Только эта клятая почта. Если не успеешь или не сможешь отбить телеграмму или позвонить, у нас мизерные шансы дожить до утра. Понял?
– Я что, совсем тупой?
Решкин вылез из машины, хлопнув дверцей, со всех ног помчался вверх по улице. Так рванул, что только ветер засвистел в ушах.
***
Колчин толкнул дверь и вошел в комнату. Худая простоволосая женщина в застиранном халатике, сидя за столом у окна, выходящего на задний двор, перебирала рис. В углу на тумбочке пищал радиоприемник, в люльке у стены беспокойно ворочался младенец. Женщина поднялась, вытерла фартуком руки, заложила ладони за спину и почему-то отступила на шаг, к самой стене. В глазах застыл плохо скрытый страх.
– Вы кто? – спросила Совкова.
Колчин поздоровался и шагнул в сторону, пропуская вперед Мамаева.
– Седых не заезжал? – Мамаев, перепрыгнув ступеньки крыльца, вбежал в комнату, встав на домотканый коврик, стал бешено вращать глазами. – Я спрашиваю, Гришка приезжал?
Совкова облегченно вздохнула: свои.
– А когда он должен был приехать? Я думала, вы вместе…
– Она думала, – передразнил Мамаев.
Сорвавшись с места, он кинулся в соседнюю комнату, запутался в цветастой занавеске, повешенной в дверном проеме. Сорвал ее с гвоздей, бросил на пол и сгоряча припечатал ногой.
– Черт, мать твою…
Влетев в спальню, отодвинул от стены продавленный диван. Перебравшись через него, оторвал плинтус, державшийся на одном гвозде. Вытащил кусок половой доски, все еще надеясь на чудо. Двери в поселке не запирают. Возможно, Гришка заскочил на минуту, когда его сожительницы не было дома. Заскочил, чтобы оставить записку. И уехал. Присев на корточки, Мамаев сунул руку вниз, вытащил целлофановый пакет с деньгами. Пошарил ладонью в темном тайнике. Ничего, кроме мышиного дерьма. Хозяйка пошла следом за гостем, молча наблюдая, как он что-то ищет под полом.
– Ни хрена, – вздохнул Мамаев. – Но есть еще одно место, где можно поискать.
– Что за место?
– На милицейской карте обозначены все колодцы. Возле одного из таких колодцев стоит ничейный домишко. Там на ночь иногда останавливаются проезжие шофера. Денег за постой платить не надо. Было время, когда мы с Седых почти месяц жили в той хибаре. Я так думаю, что он завернул туда.
– Далеко отсюда?
– Верст двести. Поедем?
Колчин не ответил, тронул женщину за плечо, попросил воды, залить в радиатор.
– И мне бы еще кусок веревки.
– Удавиться? – оскалился Мамаев.
– В милиции отобрали ремень, – объяснил Колчин. – Теперь штаны спадают. Найдется?
Совкова молча кивнула головой и пошла на двор, Колчин увязался за ней. Мамаев, приладив половую доску на место, вернулся в большую комнату, сел за стол, вытащил из пакета толстую пачку денег, перевязанную ленточкой. Смахнул на пол горку риса, слюнявя пальцы, начал считать купюры, дважды сбивался со счета. И начинал заново. Когда хозяйка с Колчиным вернулись в комнату, на столе лежала стопка бумажных денег. Мамаев стоял возле люльки, прищурив глаза, пристально всматривался в лицо младенца.
– Когда родила? – повернув голову, спросил он.
– Уж три месяца.
– Надо ехать, – сказал Колчин. – Поторапливайся.
Совкова нервно терла чистые руки фартуком. Заметив деньги на столе, не могла оторвать от них взгляда. Мамаев ниже склонился над кроваткой, поправил мятую распашонку.
– Пацан? Сам вижу, что пацан. А ты случаем не нагуляла мальца от залетного шоферюги?
– Гришкин, – ответила Совкова.
– Вижу, что Гришкин. Теперь вижу.
Младенец мотал головой, пускал слюни и задирал кверху голые ножки. Мамаев улыбался, будто именно он, а не Гришка, доводился мальчику отцом.
– Ах ты засранец такой, – Мамаев сунул в крохотную ладошку свой указательный палец, красный, покрытый бородавками и царапинами. – Держи.
– Ну, долго ты еще? Нам надо ехать.
Мамаев выпрямился, шагнул к двери. Но неожиданно остановился, повернулся к Совковой.
– Ты вот что, – сказал он. – Не знаю, получится ли у Гришки вернуться сюда. В обозримом будущем.
– Его снова посадили? – Совкова опустила беспокойные руки. – Надолго?
– Не знаю, где он, – покачал головой Мамаев. – И когда вернется, не знаю. Влипли мы с этим Воловиком. Напрасно к нему подались. Ты заверни нам пожрать что-нибудь. А то живот урчит, как паровой котел.
Совкова нырнула в закуток за печкой. Чем-то загремела, вернулась с двумя кукурузными лепешками, завернутыми в серую марлю. Мамаев полез в карман, достал свою половину денег, бросил их на стол.
– Это ребенку, – сказал он. – Хотел своему пацану отправить. Но он у меня того… Он у меня уже взрослый.
Колчин открыл рот, чтобы снова поторопить Мамаева, но услышал сухой треск автоматной очереди. Выскочил на крыльцо. Ударила вторая очередь, длинная. Колчин прислушался, стреляли где-то рядом.
– К машине, – закричал он. – Садись за руль.
Колчин выскочил в калитку, открыл багажник «Волги», достал карабин. Залез на заднее сидение. Мамаев сел за руль, рванул с места.
***
Решкин примчался на площадь, где сходились три поселковые улицы, долго осматривался по сторонам, к своему удивлению не заметил ни одного человека. Посередине площади торчал одинокий столб, на макушку которого зачем-то присобачили ржавый репродуктор. Справа дом с плоской крышей, на двери которого пудовый навесной замок и вывеска "Поселковый клуб «Восток». Рядом с клубом низкая дверь в продуктовый магазин, больше похожая на крысиную нору.
По левую руку косенькая вывеска «почта», прибитая над дверью глинобитного одноэтажного дома. Толкнув дверь, Решкин вошел в тесное и душное помещение. За конторкой стена, сверху донизу завешанная полуистлевшими плакатами и афишами кинофильмов, выходивших в прокат лет пятнадцать назад. За деревянной конторкой русская женщина неопределенного возраста. Черный рабочий халат, газовый желтый платочек вокруг шеи. Почтальон изучала журнал с выкройками простенького платья. Она посмотрела на посетителя без всякого интереса и зевнула, широко распахнув пасть, полную железных зубов.
В пыльную витрину, выходившую на площадь, билась жирная муха.
– А у вас всегда так? – Решкин встал у конторки, уперевшись локтями в прилавок. – Так тихо?
Женщина равнодушно пожала плечами.
– А кому тут шуметь? Сейчас все на работах в поле. Народ возвращается, когда стемнеет.
– А клуб, смотрю, закрыт. Что фильмы не крутят?
– Фильмы крутили, когда я была еще молодая, – ответила почтальон. – Тут буфет был, даже пиво привозили.
Через пару минут выяснилось, что с почты можно сделать междугородний звонок, но ждать, пока соединят, придется долго, возможно, часа полтора, а то и все два. С телеграммами все проще, надо только текст написать.
– Тогда давайте два бланка, – кивнул Решкин. – Одну телеграмму в Москву, другую в Астрахань.
Не отходя от стойки, он опустил кончик перьевой ручку в чернильницу, с грехом пополам накарябал адрес астраханского УФСБ. Вздохнул, покусывая губу, стал по слогам разбирать каракули Колчина, выведенные на серой бумаге, испещренной газетным шрифтом.
– А вы откуда приехали? – подала голос почтальон.
За целый день сюда пришло пять или шесть посетителей, но все не по делам, а так, языком почесать. Последние два часа никто не заглядывал, это время почтальон одна высидела в жаркой будке с витриной, изучая выкройку и разговаривая сама с собой. Теперь хотелось переброситься словом с живым человеком.
– Случайно не от Дашмана путь держите?
– От какого еще душмана? – переспросил Решкин, отрываясь от телеграммы. – Не понял. Лично я никаких душманов тут не встречал, если не считать тех, что в милицейской форме.
– Это поселок такой, Дашман, – сказала почтальон. – У меня там муж работает до конца осени. Электриком временно устроился. Кошары для овец строят, нужно свет подвести.
– А, вот оно что. Нет, мы из Астрахани, – Решкин подумал, что неэтично называть себя во множественном числе, все-таки он не покойный Император всея Руси. – То есть я из Астрахани. По делу тут, землемер.
Решкин сердито глянул на разговорчивого почтальона, отвлекавшего от дела, обмакнув перо в чернильницу, склонился над бумагой. Периферическим зрением он уловил какое-то движение на площади. По другой стороне мимо магазина и клуба пробежал голоногий мальчишка в майке, зашитой между ног, за ним промчалась кем-то напуганная собака. Поднялась пыль, будто за домом проехала или остановилась машина. Решкин покрутил головой, стараясь понять, что происходит.
Он увидел человека в голубой рубахе и фуражке, человек высунулся из-за угла, сделав короткую перебежку, с разбега брюхом повалился на землю, спрятавшись за фонарным столбом. Выставил вперед ствол автомата, кажется, целил прямо в голову Решкину. Второй мент, низко пригибаясь к земле, побежал вправо, к магазину, миновав дверь, упал за деревянными ступеньками навсегда закрытого клуба. Менты не те, что остановили их на дороге, а затем заткнули в камеру с земляным полом. Эти местные, определил Решкин. С улицы что-то закричали, Решкин разобрал лишь слово «руки». Затем дважды пальнули в воздух.
– Ложись на пол, – крикнул он почтальону, не сомневаясь, что огонь откроют без предупреждения. Ментов меньше всего волнует, что на почте помимо предполагаемого преступника или преступников окажутся посторонние люди. – Ложись. Дура, ложись…
Выстрелы грянули, когда Решкин еще не успел закончить фразу. Разлетелась мутная витрина, пули навылет прошили фанерную стойку. Бланки телеграмм, сложенные стопкой с другой стороны конторки, разлетелись по сторонам. Вторая автоматная очередь разнесла в щепу, затем сорвала с петель входную дверь. Пули посекли стену, украшенную выцветшими от времени плакатами и афишами. Разбили большой стеклянный плафон, укрепленный на потолке, повалили открытый мешок с луком, стоявший в углу. Сверху посыпались куски глины и мелкие стекляшки. Решкин, вжавшись в пол, накрыл голову ладонями. Он видел, как из-под фанерной перегородки показался тонкий кровавый ручеек. Видно, почтальон, прячась от пуль, так и не упала на пол. Она и сообразить ничего толком не успела, когда ударила первые выстрелы.
Менты, видимо, успели перезарядить оружие. Длинная очередь изрешетила конторку, выбила оконную раму вместе с наличниками, прошлась по стене. Решкин успел подумать, что пули обязательно достанут его. Если не прямым попаданием, то рикошетом. Он дополз до угла, перебрался через мешок с луком, толкнул дверцу конторки, вполз в служебное помещение. Выстрелы на несколько секунд стихли. Видимо, менты взвешивали свои шансы. По их расчетам выходило, что бандиты, укрывшиеся на почте, не могли выжить под плотным кинжальным огнем. Одно из двух. Либо они смертельно ранены, либо уже откинулись. Решкин замер, оглянулся через плечо.
Почтальон лежала на спине, глаза закатились ко лбу, открытый рот полон крови. В левой руке зажат журнал с выкройкой платья, которое она так и не успела сшить к приезду мужа. Кровь успела насквозь пропитать черный рабочий халат и газовый платочек вокруг шеи. Выше правой скулы выходное отверстие от пули размером с большую старинную монету. Решкин отвернулся и пополз дальше, через раскрытую настежь дверь, в темную подсобку. Здесь должна быть дверь на улицу или лестница на крышу. Оглядевшись по сторонам, Решкин не увидел ни лестницы, ни двери. Только ржавые напольные весы, конторский стол с одной тумбой и пара мешков, судя по запаху, все тот же лук.
– Черт, где же дверь? – прошептал он. – Тут должна быть дверь.
Неожиданно снова ударили автоматные очереди. Видимо, менты решили не жалеть патронов и добить бандитов, если эти гады еще дышат. Теперь Решкин понимал, пули его не достанут. А в запасе есть пара минут.
Он пополз к противоположной стене, тут было так темно, что ладони вытянутых рук не видно. Нашарил неровную поверхность стены, встал на колени, впереди какой-то выступ, и вот она, дверь. Изнутри обшита войлоком, поэтому с улицы не пробивается даже узкая полоска света. Накладной замок, железная ручка. Решкин с тоской подумал, что ключ от двери в халате убитой женщины. Придется возвращаться обратно, обыскать почтальона, но выбора нет. Выстрелы стихли, нет сомнений, что скоро менты ворвутся через раздолбанную парадную дверь и, увидав живого Решкина, расстреляют его из двух стволов. Надо успеть. Он вытер горячий лоб ладонью, лег на пол и пополз обратно.
***
«Волга» выскочила на площадь, когда стрельба прекратилась, и два милиционера вышли из своих укрытий. С автоматами наперевес двинулись через площадь к почте. Машина, газанула, едва не влетела в столб, но Мамаев, вывернув руль, въехал в палисадник, разбитый возле одного из домов, повалил хлипкий забор, смял кусты. Переключившись на вторую передачу, не остановил машину, лишь сбавил скорость. Колчин с заднего сидения хотел крикнуть, чтобы водила ни в коем случае не тормозил, неподвижную машину за секунду расстреляют из автоматов. Но Мамаев и так все понимал, «Волга» вильнула, перескочила неглубокую канаву, описала замысловатый полукруг, замедлила ход, затем снова поехала быстрее.
Застигнутые врасплох, милиционеры застыли на месте, решая, куда им теперь деваться: сломя голову убегать с площади или найти укрытие здесь и попробовать замочить водилу, а затем превратить тачку в сито. Один из ментов отступил назад, прижался спиной к столбу, поднял автоматный ствол, собираясь пальнуть от бедра. Второй мент стал пятиться спиной к двери магазина. Колчин высадил прикладом карабина заднее стекло, но выстрелить прицельно не мог, машину трясло, бросало из стороны в сторону. Он видел убогий глинобитный домик, в котором располагалась почта. Ни двери, ни витрины, глубокие пулевые отметины на стенах. Есть шанс, что Решкин еще жив. Если так, он должен выбежать из задания и забраться в машину. Если он ранен, дело хуже…
– Стой, – крикнул Колчин.
Мамаев, не выключая передачи, нажал на тормоз. «Волга» встала, как вкопанная. Он с тоской подумал, что сейчас один из ментов упадет замертво. Значит ему, Мамаеву, светит пожизненный срок. Впрочем, до суда он все равно не доживет. Менты убьют его раньше, в тюрьме. Сами пачкаться не станут, переложив грязную работу на продажных сокамерников.
Сквозь полукруглую прорезь прицела Колчин видел мушку, защищенную прочным предохранительным кольцом. Он наблюдал, как милиционер, стоявший у столба, вскинул автомат. Выстрел из карабина прозвучал глухо. Мент выпустил из рук оружие, согнувшись, схватился за икроножную мышцу. Сел на землю, обхватил рану ладонями. Мамаев включил передачу, ногой утопил педаль акселератора. Машина, сорвавшись с места, описала еще один полукруг и снова резко остановилась. Колчин видел, как из-за угла дальнего дома выбежали еще два милиционера, кажется, у этих только пистолеты.
– Надо уезжать, – крикнул Мамаев. – Сейчас нас кончат.
– Сделай еще круг, – рявкнул в ответ Колчин. – Последний.
Машина на третьей передаче рывком дернулась с места, заложив крутой вираж вокруг столба, встала в десяти метрах от почты, подняв плотное облако пыли. Если Решкин жив, он выскочит сейчас. Пули ударили в кузов «Волги» слева. Пробили дверцы и заднее крыло. Мамаев, спасаясь от обстрела, упал на пассажирское сиденье. Колчин, не видя своих целей, несколько раз выстрелил в воздух, чтобы отпугнуть ментов. В ответ ударила автоматная очередь, но прошла сверху, едва зацепив крышу.
Когда на площади снова раздались выстрелы, Решкин, растянувшись на полу, шарил по карманам рабочего халата убитой женщины. Ключа не было. Решкин поднял голову, отжался от пола на руках, решив, что
менты снова открыли беспорядочный огонь, но ничего не увидел. Кто стрелял? И в кого? Обзор закрывал стол, стоявший у разбитой витрины. Возможно там, в одном из ящиков стола, лежит ключ от задней двери. Его надо достать. Решкин встал на корточки, и только сейчас понял, что с головы до ног перепачкан чужой кровью. Выругавшись про себя, приподнял голову выше. Пыль на площади поднялась такая, будто началась песчаная буря.
Но сквозь эту завесу четко виден абрис светлой «Волги», тормознувшей возле почты. Решкин, забыв об опасности, подскочил на ноги, рванулся вперед, запрыгнув на стол, перешагнул подоконник, спрыгнул на землю. Подбежав к машине, рванул на себя дверцу и упал на пол, между сидениями. «Волга» сорвалась с места. Колчин успел вставить в направляющие новую обойму на десять патронов, несколько раз пальнул в никуда. В ответ прозвучали пистолетные выстрелы.
Мамаев вырулил с площади в кривой переулок, вымощенный камнем, прибавил газу. Через пару минут машина на полном ходу выскочила из поселка, сбив на повороте зазевавшегося барана.