Глава двадцать седьмая

В дверном проеме на секунду показалась испуганная физиономия прапорщика. И тут же исчезла. Видно, наручников при себе у Галиджинова не оказалось. Капитан выбежал из-за стола, понимая, что зажатому в углу человеку деваться некуда. Через зарешеченное окно на улицу не сиганешь. Капитан успел пожалеть, что начал допрос, не заковав задержанного в наручники. Ясно, ему бы и ноги следовало пристегнуть к табурету.

– Руки на стол, сука, – заорал он. – На стол руки… Кому сказал?

Но Колчин не выполнил команды. Капитан, сделав пару шагов вперед, занес дубину, зажатую в правой руке, себе за спину, собираясь вложить в удар вес собственного тела, с маху опустить палку, как кувалду, на голову этого ублюдка. Одним ударом выбить из него дух, а повезет, и мозги. Но дальнейшие события развивались так быстро, что капитан потерял нить происходящего. Колчин шагнул вправо, уходя с траектории удара. Наклонившись, захватил ногу капитана в области подколенного сгиба, рванул ее вверх. Одновременно левой рукой ударил его под нос, толкнул в грудь корпусом. Рука опустилась, ремешок дубины соскользнул с запястья.

Капитан спиной повалился на рабочий стол, оттолкнулся от столешницы локтями, пытаясь подняться. И получил такой удар коленом между расставленных ног, что от боли потемнело в глазах. Капитан буквально взлетел со стола и нарвался на встречный удар кулаком в лицо. Из сломанного носа кровь брызнула на незаполненный бланк протокола. Колчин ухватил Урузбекова за волосы и дважды припечатал затылком об угол стола. Мир поплыл перед глазами, капитан выплюнул выбитый зуб. И в следующее мгновение получил удар ребром ладони по горлу. Урузбеков высунул язык, глотая воздух широко раскрытым ртом, схватился руками за горло, разорвал ворот рубахи, словно именно тугой ворот не давал дышать. Колчин вытащил пистолет из кобуры капитана, забросил оружие на высокий пыльный шкаф.

– Стоять, к стене.

Толкнув дверь ногой, в кабинет влетел прапорщик, сделав пару шагов вперед, остановился, стараясь правильно, как учили в милицейской школе, оценить ситуацию. Капитан с пунцовым лицом лежал на столе, рвал ворот рубашки, подбородок в крови, нос съехал на бок, изо рта вылез фиолетовый язык. Напавший на капитана уголовник стоит спиной к двери. Галиджинов бросил на пол две пары бесполезных наручников, за которыми бегал в ружейную комнату, передернул затвор автомата, положил палец на спусковой крючок. Правая рука дрожала от напряжения, палец на спусковом крючке вибрировал, будто его дергали за нитку.

Галиджинов направил ствол между лопаток Колчина, решив, что в тесном пространстве кабинета он не промахнется, уложит бандита наповал, короткой очередью в спину. А потом, когда эта тварь сдохнет, пальнет в потолок. Если начнется служебное расследование, запишут, что прапорщик сначала дал две предупредительных очереди, и только потом, когда преступник не оставил ему выбора, выстрелил на поражение. Ничего, что в спину. Это не важно. На всякий случай, Галиджинов сделал еще один шаг вперед, приставив автоматное дуло к спине Колчина.

– Стоять, – снова крикнул прапорщик, голос сорвался, дал петуха. – Ни с места… Руки за голову.

Но маленький кабинет дал фору не прапорщику, а задержанному. Колчин стал медленно поднимать руки вверх, будто собирался сплести пальцы на затылке. Но вдруг резко повернулся на правой ноге, предплечьем отбил руку с автоматом от себя. Прапорщик нажал на спусковой крючок, автоматная очередь прошлась по стене, пули глубоко вбились в саманные кирпичи. Продырявили, сшибли со стены капитанскую фуражку. Колчин с силой ребром ладони сверху вниз ударил по руке, сжимавшей цевье автомата, раздробив прапорщику сустав большого пальца. И левым кулаком въехал ему в ухо. Сорвал с плеча ремень автомата. Прапорщик, вжав голову в плечи и ссутулив спину, покачивался из стороны в сторону, прижимая к животу искалеченную руку, и стонал от боли.

– Менту не вредно заниматься физической подготовкой, – сказал Колчин. – Иначе все время бить будут. Впрочем, ты меня все равно не послушаешь.

В следующую секунду прапорщик получил такой удар основанием кулака в лицо и одновременно заднюю подножку, что рухнул спиной на пол, как подкошенный. Конторский стол подпрыгнул, звякнул разбитый вентилятор. Колчин вытащил из кармана прапорщика ключи от камеры. Вернулся к столу, развалившись на котором, капитан продолжал бороться с приступами удушья. Дернув за волосы, стащил его на пол. Поднял наручники, приковал руку к табурету, привинченному к полу железными уголками. Затем, взяв руку прапорщика, подтащил его к тому же табурету, другой парой наручников пристегнул запястье к ножке, ключи утопил в чернильнице.

Колчин осмотрелся по сторонам. Важно, уходя, ничего не забыть. Он сорвал со стены карту, пришпиленную конторскими кнопками, обшарил стол, в нижнем ящике нашел свой пистолет П – 96, запасные обоймы. Сунул пушку за пояс штанов. В среднем ящике лежали ключи от автомобиля и кожаное портмоне с золотыми уголками. Колчин, пошелестев купюрами, опустил портмоне в карман, довольный уловом.

Теперь, кажется, все… Нет, не все. На столе среди мятых залитых кровью бумаг лежал выбитый зуб. Колчин взял зуб, наклонившись, вложил его в нагрудный карман капитана. Чтобы не потерялся среди бумажного мусора, все-таки память.

Он вышел из кабинета в тесный коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Повернул к выходу и столкнулся с милиционером-водителем. Юсупов стоял в дверном проеме, держа пистолет в полусогнутой руке. Ствол направлен в грудь Колчина.

– Ни шагу вперед, – твердо сказал Юсупов. – Иначе стреляю.

Колчин остановился. В этой суете он совершенно забыл об этом парне.

– Подними руки над головой, – Юсупов свел брови на переносице, в полутемном коридоре его глаза светились желтыми зловещими огоньками, как у кота, вышедшего на мышиную охоту. – Очень медленно. Одно неверное движение, и пуля ваша. Повторять не буду. Сегодня тебе не повезло, гад.

Колчин приподнял руки до уровня груди, сделал два быстрых шага вперед. Одной рукой схватил милиционера за запястье, другой рукой вывернул пальцы, обезоружив Юсупова за полторы секунды.

– Чувак, это тебе не повезло, – возразил Колчин. – Когда в следующий раз соберешься стрелять в человека, сними пистолет с предохранителя. Где тут ружейная комната?

Он подбросил пистолет на ладони, сжал рукоятку и направил ствол на колено милиционера.

– В конце коридора последняя дверь, – вздохнул Юсупов. – Ключ в замке.

– А чья «Волга» на дворе под брезентом?

– Капитанская.

– Я так и подумал. Ты не возражаешь, если я на ней немного покатаюсь?

– Конечно, не возражаю. Катайтесь, сколько душе угодно. В свое удовольствие. В багажнике канистра с бензином. Вы не убьете меня?

– Как-нибудь в другой раз. При случае.

Через минуту Колчин загнал водителя в тесную каморку без окон, приказал встать на колени в углу, заложить руки за голову. Сам осмотрел несколько старых автоматов, взял тот, что поновее, на другое плечо повесил карабин, который менты отобрали утром. Засунул в сумку из-под противогаза пять снаряженных магазинов и коробки с патронами, оказавшись в коридоре, запер за собой металлическую дверь. Вышел на двор и закинул ключ за забор. Стянув с «Волги» брезент, нажал кнопку на брелоке, открыл переднюю дверцу, сев за руль запустил двигатель. Бензина много. Он сунул пистолет под водительское сиденье, карабин и автомат с патронами положил в багажник. Бегом вернулся к камере, отрыл замок и задвижку.

– Всем на выход, – объявил Колчин. – Живо.

Мамаев, ни о чем не спрашивая, вскочил с тюфяка и шмыгнул в дверь. Решкин встал, покосился на руки Колчина, забрызганные кровью. И передернул плечами, словно температура снова повысилась и его бросило в жар. На ватных негнущихся ногах потащился следом за Мамаевым. Через распахнутые ворота «Волга» вылетела на улицу, скрипнув тормозами, исчезла в облаке пыли.

Превозмогая боль в горле, капитан сел на полу.

– Он не фэ… Не фэ…

– Что-что? – не понял Галиджинов.

Прапорщик пришел в себя и теперь лежал на полу, глядя в потолок, посасывал сломанный палец.

– Говорю, он не фраер, – выдавил из себя капитан. Он вытащил из кармана выбитый зуб, осмотрел его со всех сторон и, вздохнув, снова опустил в карман. – Матерый бандюга. Почему ты его не пристрелил, когда была возможность?

– Секунды не хватило.

– Да, бедному жениться – и ночь коротка.

– Он мог запросто нас грохнуть, но оставил в живых. Почему?

– Скоро ты задашь этот вопрос Колчину лично, – ответил Урузбеков. – Ну, перед тем, как он сдохнет.

Добрых пять минут капитан пытался выворотить из пола табурет, налегая на него плечом, пиная ногой. Но металлические ножки, сваренные из кусков арматуры, даже не погнулись. Тогда капитан наклонился вперед, ухватившись пальцами за столешницу, потянул стол на себя, но не смог сдвинул его ни на миллиметр. Из головы вылетело, стол ведь тоже прикручен к полу. Черт… Капитан попытался достать кончиками пальцев до телефонного провода. Аппарат можно кинуть в окно, размолотив стекло, позвать кого-нибудь на помощь. Нет, до провода не добраться, слишком далеко. Он привстал, но удалось лишь сесть на колени, лицо едва доставало подоконника. Тогда Урузбеков расстегнул ремень, скрутил его трубочкой, размахнувшись, запустил в окно. На пол посыпались стекла.

– Люди, помогите, – заорал Урузбеков. – Люди, сюда. Эй, вы…

Кажется, улица видела послеобеденный сон. Ветер перегонял с места на место тучи пыли и мусор, солнце взошло высоко и жарило изо всех сил. Вопли капитана слышала лишь соседская собака, спасавшаяся от жары в канаве. Через десять минут капитан потерял голос.

– Теперь ты кричи.

– Люди, все сюда, – заорал прапорщик. – На милицию напали вооруженные преступники. Все сюда…

Минут через двадцать в окне показалась старушечья физиономия, завязанная платком по самый нос.

– За кузнецом беги, бабка, – приказал Урузбеков, к которому понемногу возвращался потерянный голос. – Пусть мчит сюда со всех ног. Возьмет ножовку и весь инструмент. На нас преступники напали. Хотели завладеть оружием и боеприпасами. Надо срочно организовывать погоню. Надо…

Урузбеков с досады махнул рукой. Чего это он распинается перед какой-то тупой безмозглой бабкой.

– Дуй скорее, старая жопа, – заорал он. – Чего стоишь? Беги, мать твою… Зараза.

Физиономия исчезла, капитан вытер пот ладонью и перевел дух. Кузнец быстро справится с наручниками. Еще трое сотрудников милиции сегодня сидят по домам на другом краю поселка. За ними надо послать мальчишку из хибары через улицу. Один человек поедет в район, чтобы вызвать поддержку. А пока Урузбеков попробует организовать погоню своими силами.

Дорога тут одна. Этим гастролерам, если они хотят жить, рано или поздно придется, уходя от преследования, съезжать с трассы в открытую степь. Ветер сегодня слабый. Следы протекторов будут хорошо видны до самой ночи. С рассветом погоня продолжится. Но на этот раз все будет по-другому. Без гнилого либерализма, переговоров и требований поднять лапки кверху. Этого Колчина и его дружков просто закопают в степи, живых или мертвых. Как получится.

Разумеется, Урузбеков и словом не обмолвится о том, что Колчин назвался майором СВР, просил связаться с астраханским управлением ФСБ. Разговора такого не было. Окажись слова этого проходимца правдой, капитан не только погон лишится, вся жизнь, налаженная на новом месте, разобьется вдребезги. Служебное расследование, неудобные вопросы в прокуратуре, увольнение из органов… И поедет, и покатится. Нет, Колчина нельзя брать живым.

– Мы их достанем, – сказал Урузбеков. – Немного терпения. И они наши.

Прапорщик вытащил изо рта распухший налившийся синевой палец.

– Достанем, – кивнул он. – Ну, блин, лучше бы им на свет не рождаться.

Накрывшись от дождя зонтом, Сальников ждал Беляева на той же скамейке. На этот раз подполковник пришел раньше назначенного времени. Беляев выглядел уставшим, под глазами залегли тени, глаза тусклые, как у замороженной рыбы, локоны волос, кое-как зачесанные на макушку, не прятали лысину. От прежнего лощеного пижона не осталось следа: мокрый плащ, кривой, наспех завязанный узел галстука, испачканные грязью ботинки и брюки. И пахло от него гарью, пожаром. Впечатление такое, будто подполковник на ранней зорьке отправился за грибами, а потом долго грелся у лесного костра.

– Становитесь под мой зонт, – сказал священник. Не терпелось поделиться своей новостью, но выдержка прежде всего. – Вы промокли.

– Это полбеды. Давайте пройдемся.

Посетителей в парке по пальцам считать, они двинулись вперед по пустой аллее. Беляев, собравшись с духом, начал свой рассказ. Место, где жил Гребнев установлено. Сегодня на утренней зорьке оперативники ФСБ пытались взять его на съемной даче, но ничего хорошего из этого не получилось. Погиб комендант садоводческого товарищества, вызвавшийся помочь, два опера получили травмы при взрыве. Операцию по поиску Гребнева можно считать полностью проваленной.

– Мне очень жаль, что погиб человек, – Сальников остановился, опустил и сложил зонт. – Странно все это… Вы задумали какую-то операцию, даже не поставили меня в известность. Задумали взять этого Гребнева…

– Все изменилось слишком быстро, мы не успевали за событиями, – вздохнул Беляев. – С самого начала Гребнев водил нас за нос. Он предполагал, что у спецслужб есть какие-то данные на него. И действовал очень ловко. Зайдем туда, а то совсем промокнем.

Беляев кивнул на кафетерий, напоминавший большой аквариум, где за стеклом плавали пара посетителей и буфетчица.

«Стекляшка» пропиталась запахами жареных желудей, из которых здесь, видимо, готовили кофе, и водочным духом. Сальников встал за столом в углу, Беляев, потоптавшись у стойки, поставил на поднос блюдце с пирожными, два стакана горячего чая и лично для себя сто пятьдесят коньяка. Отец Владимир, не любившей сладкого, от огорчения забыл все прежние привычки и в два укуса съел эклер. Беляев глотнул коньяка и впервые за весь долгий день немного согрелся.

– Почему этот Гребнев похитил именно моего племянника? Мало ли в России священников. Только в Москве около тысячи человек.

– Ваш племянник – подходящий кандидат, – ответил Беляев. – И вы не последний человек в Московской патриархии. Вот и весь ответ. Гребнев узнал о Максиме все или почти все. У Гребнева высокий интеллектуальный коэффициент, он не громила, не ординарный уголовник. План сложился в голове сам собой. Вы не сможете заплатить выкуп. Значит, согласитесь на сделку или пойдете на сотрудничество со следственными органами. Но этот ход не сулит вам, в представлении Гребнева, никаких дивидендов. Вы все рано станете играть по его правилам.

– И он оказался прав, – вздохнул Сальников.

– Давайте я по порядку изложу нашу версию событий, думаю, она не слишком далека от истины. Этим летом Гребнева задержали в Краснодаре. В следственном изоляторе наш сотрудник предъявил ему фотографии, сделанные в Баден – Бадене. Гребнев в ресторане рядом с известным террористом и похитителем людей Рамзаном Вахаевым. Мы совершили ошибку, показав ему эти карточки. Позже Гребнев организует похищение Максима, перевозит его в Астраханскую область на хутор своего подельника Воловика. Гребнев встречается с вами, выдвигая заведомо невыполнимое требование: миллион долларов выкупа. И, когда вы говорите, что таких денег во сне не видели, предлагает свой вариант спасения племянника. Гребнев нервничает…

– Но ведь нет причин для беспокойства.

– Все идет не совсем так, как он планировал. Во-первых, его дружки милиционеры, которые непосредственно похитили Максима, нарушили уговор. Не избавились от внедорожника вашего племянника, выставили его на продажу на автомобильном рынке. И засветились. Гребнев успевает разделаться с одним из подельников. Другой гибнет в перестрелке с оперативниками ФСБ. Во-вторых, на хвосте сидят контрразведчики. Положение так себе, шаткое. Гребнев наверняка склонился к мысли, что Сальников старший снюхался с чекистами. Но продолжает вести свою игру. Гребнев расплачивается долларами, похищенными из инкассаторской машины, с одним медиком, чьими услугами иногда пользуется. Врач меняет баксы на рубли в ближайшем к дому филиале Сбербанка. И тут же попадает к нам на прицел. На допросе он рассказывает о съемной даче, где однажды гостил. Мы принимаем решение взять Гребнева сегодняшним утром. Покойный комендант участков натыкается на взрывное устройство. Вот и вся история с печальным концом.

– У меня есть важное сообщение, – вспомнил Сальников. – Сегодня утром мне звонила женщина. Она сказала, что представляет интересы нашего общего знакомого. Спросила, готов ли сделать то, о чем меня просил наш общий знакомый. Я ответил утвердительно. Она помолчала и сказала, что наш друг вернется в Москву дня через три-четыре и даст о себе знать.

– Да-да, знаю, – устало кивнул Беляев. – Звонок сделан из телефона-автомата. Мне уже приносили распечатку этого разговора. Голос незнакомый. Гребнев просто тянет время. Выгадывает лишний день.

– Я думал, что информация вас заинтересует.

Беляев отрицательно покачал головой.

– Должен быть с вами откровенен. О дальнейших действиях Гребнева можно только догадываться. Надежды на спасение Максима почти не осталось. И нет разницы, вы полните вы требование преступников или нет. Мы делаем все, что можем, но… Мужайтесь.

Сальников на минуту закрыл глаза. Глубоко вздохнул, сдерживая слезы.

– Вы сказали «почти».

– Теперь я очень осторожен в своих прогнозах и обещаниях. У нас есть специальный агент, который, возможно, вышел на след Гребнева. Точными данными мы не располагаем. Известно лишь то, что наш человек находится где-то на юге Астраханской области. Связи с ним нет, поэтому мы не можем оказать ему никакой активной поддержки. Его ищут, но пока безуспешно. И, честно сказать, мы даже не знаем, жив наш человек или… Если бы он был жив, то нашел бы возможность с нами связаться. Вот и вся информация.

Беляев и Сальников вышли на воздух. Подполковник повернул к выходу из парка, но священник неожиданно остановился.

– Вы идите, – сказал он. – А мне надо побыть одному.

Беляеву показалось, что Сальников готов снова заплакать. Тряхнув руку священника, подполковник ушел, не оглядываясь назад. Где-то-то вдалеке грохотали раскаты грома, на город надвигалась большая гроза.