Глава девятнадцатая

Под утро из неизвестно откуда прилетевшей тучи пролился дождик. Крупные капли барабанили по крыше сеновала. Решкин, проснувшись от этих новых звуков, вылез из спальника, стряхивая с майки прилипшие соломинки, вышел из ворот, встав под навесом рядом с «Нивой», подставил ладони под дождевые капли. Наглотавшись за ночь пыли, запахов пересохшего сена, вздохнул полной грудью, почувствовав прохладу. Шесть утра, на дворе никого нет, ставни дома наглухо закрыты. По левую руку гараж на три автомобиля. Справа – вытянутая постройка с плоской крышей, хлев или сарай.

Худые собаки бродят вокруг колодца под дождем и поскуливают. Видимо, здесь принято поздно ложиться и не вставать с первыми петухами. Вчера вечером, когда стемнело, из дома выходили какие-то мужики, смолили папиросы, о чем-то разговаривали. Где-то трещал, выпуская дымное облако, движок генератора, питавшего дом электричеством. Женщина, встретившая нежданных гостей у ворот, вынесла собакам две миски объедков, оставшихся с ужина. К землеустроителям никто из мужиков не подошел. Только женщина издали спросила, нужна ли вода.

Решкин подумал, что в этом самом доме, за наглухо закрытой дверью и ставнями, возможно, держат Сальникова и его жену. Чего проще, взять ружье, пройти через двор, выбить хлипкий замок прикладом. А дальше, как Бог пошлет. Всего несколько десятков метров и вот он, конец пути, конец всем сомнениям. Решкин подумал, что, пожалуй, переступив порог загадочного дома, проще простого нарваться на пулю.

Кто– то закашлялся за спиной Решкина, не успевшего додумать мысль до конца. В темном углу сеновала на ящике сидел Колчин, привалившись спиной к стене, он сосал соломинку, языком перекладывая ее из одного уголка рта в другой.

– Надо же, вы не спите…

Решкин вгляделся в лицо Колчина и понял, что в эту ночь он не спал ни минуты.

– Как думаете, почему нас пустили сюда на ночевку? – Решкин испытал что-то похожее на укол совести. Вот человек всю ночь глаз не сомкнул, а он дрых, как палка.

– Как-никак мы районное начальство, – Колчин выплюнул соломинку. – Не Бог весть кто, но все-таки… Землемер в этих местах не последний человек. А Воловик не хочет ни с кем ссориться. Сейчас у него другие задачи. Поэтому и пустили.

– Что будем делать?

– Ждать. Ты же бывший геолог, значит, должен уметь ждать.

– Чего? У моря погоды?

– Не знаю чего, – ответил Колчин из темноты. – Случая. Своего шанса.

Дождевая туча, бросив на землю последние капли, уплыла куда-то в степь. Солнце повисло над крышей дома.

– Жрать охота, – сказал Решкин. – Чего-нибудь горяченького. Если сейчас не поесть, пока прохладно, кусок в горло до самой ночи не полезет. Но дров тут не достать ни за какие деньги.

– Пожрать – это мысль. Ты умнеешь на глазах. Если дальше так пойдет, то у тебя есть все шансы выиграть утешительный приз на олимпиаде для умственно отсталых землемеров.

– Не подкалывайте.

Колчин поднялся на ноги, вытащив из багажника канистру с машинным маслом и саперную лопатку, вышел из сарая. Присев у кострища, насыпал горку песка, плеснул на него машинного масла. Перемешав смесь лопаткой, бросил горящую спичку. Песок загорелся. Проделав дырочки в банках с консервированным бобовым супом, Колчин поставил их возле огня. Сам присел на корточки, прикурил сигарету. Хлопнула дверь, по ступенькам крыльца спустился мужик в майке без рукавов, прожженной на груди, и широких коротких штанах.

Защищая глаза от солнца, он поднес ко лбу ладонь и пару минут наблюдал за Колчиным, соображая, из каких горючих материалов тому удалось соорудить костер, ведь дров нет ни на дворе, ни в сарае. Не найдя ответа, мужик робко как-то боком доковылял до костра, присел на корточки рядом с Колчиным, что-то буркнул вместо приветствия и, назвавшись Федором, спросил, как величать гостей. Колчин представился. Решкин подошел ближе, встал рядом с мужиком, разглядывая татуировку на загорелом плече: кинжал, протыкающий голую женскую грудь, и диковинные штаны, сшитые из мешковины.

На правой бирючине крупная надпись «сахар», на левой ГОСТ ТУ 08. На ляжке бурые разводы, похожие на застиранные пятна крови. Видимо, мешок, перешитый в штаны, в прежние времена использовали для переноски разделанного мяса. Вопрос, какого мяса, не человечины ли? От этой мысли по спине Решкина пробежал холодок, будто за шиворот сунули кусок льда.

– Это где ты такие модные портки раздобыл? – поборов робость, поинтересовался Решкин.

– Свои джинсы, почти новые, без дырок, в карты просрал, – охотно объяснил мужик, поскребывая шею крючковатыми ногтями. – Вот донашиваю, что попалось. Уже на заднице светятся, а поменять не на что. Туго тут с тряпками.

– А что за пятна на ткани? – не отставал Решкин.

– Уж больно ты любопытный, – мужик, подняв голову, взглянул на собеседника снизу вверх и усмехнулся. Глаза мутные, как у дохлой рыбины, сужены в недобром прищуре. Над левой бровью косой шрам от ножа, передние зубы железные. – Случайно не из милиции, паря?

– Я землемер, – Решкин, нутром почуяв опасность, инстинктивно отступил на шаг. – А спросил так… Из интереса. Надо же о чем-то спросить.

– Пятна – это кровь, – мужик наблюдал, как Колчин вытаскивает из горящего песка банки и открывает их остро заточенной саперной лопаткой. – Овец еще два месяца назад забили, потому что нечем кормить этим летом. Такая жарища… Всю траву солнце выжгло.

– Есть денежная работа, – Колчин вытащил из кармана ложку, протер ее клочком бумаги, зачерпнул дымящегося супа. – У вас тут крепких мужиков вроде тебя много?

– Не то чтобы много, – ушел от прямого ответа Федор. – А что за работа?

– Нужно отъехать отсюда в сторону соляного озера и нарыть в разных местах несколько двухметровых шурфов. Ну, это такие ямы.

– Что-то вроде могил?

– Не совсем, – покачал головой Колчин. – Ямы круглые. Цель в том, чтобы я и мой помощник могли взять с разной глубины образцы почвы. Эту образцы отвезем в лабораторию при земельном Комитете. Там проверят, сколько соли в земле. Пригодна ли она для земледелия или, скажем, скотоводства.

– Ни на что она не пригодна.

– Я это понимаю, – Колчин хлебал суп из банки. – Но нужно официальное заключение, что содержание соли превышает норму. Тогда земли будут отнесены к категории бросовых. Понимаешь?

– Понимаю, – глядя на суп, облизнулся Федор. – Только с этими ямами нужно подъезжать не ко мне, к хозяину. Его зовут Сергей Сергеевич Воловик. Сходи в дом, он уже проснулся. Спроси. Даст добро, пойдем копать твои ямы. Последняя комната слева.

Встав на ноги, Колчин протянул недоеденную банку супа и ложку Федору.

– Мне с вами? – Решкин поперхнулся супом. Оставаться наедине с мужиком почему-то не хотелось. – Так я…

– Жди тут, – бросил на ходу Колчин.

Дом Воловика сохранил все приметы бывшей казенной канторы мелиораторов. Прежде чем войти в помещение, пришлось миновать сколоченную из старых досок застекленную веранду, заваленную всяким хламом: стульями с отломанными ножками, колченогим столом, разобранными железными койками, старыми оконными рамами, гитарой с расколотой декой и порванными струнами.

Прямой, как палка, коридор, стены которого кое-как покрасили белилами, упирался в глухую стену, по обе стороны несколько закрытых дверей, под ногами пружинят ветхие истончавшиеся доски. Воняет свежей краской, хлоркой и еще какой-то химией. Для полноты ощущений не хватает разве что доски почета, забытой здесь мелиораторами, с портретами передовиков производства и стенгазеты «В бой за воду». Налево закуток кухни. Большой стол, на котором свободно умещается алюминиевый чайник на полведра, стопки мытых тарелок и огромная кастрюля. В углу газовый баллон и старая плита с помятой крышкой.

Колчин, стараясь не разбудить своими шагами еще спящих обитателей дома, прошел в конец коридора, костяшками пальцев постучал в дверь. В комнате грохнулся на пол какой-то металлический предмет.

– Кому дать в морду, чтобы меня оставили в покое? – пробасил из-за двери раскатистый голос.

Колчин опустил ручку, перешагнул порог и остановился, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Ставни закрыты, в комнате света не больше, чем в кладбищенском склепе. На узкой кровати у стены сидел упитанный бритый наголо мужик. Из одежды только трусы с восточным рисунком. На полу валяется металлическая кружка и пустая водочная бутылка, по доскам растеклась лужица воды.

– Это ты что ли, землемер? Я так и понял. Мои ребята не скребутся в дверь, а просто пинают нее ногами. Издержки аристократического воспитания, долбанный сарай.

Воловик наклонился, мучимый похмельной жаждой, поднял кружку, поставил на тумбочку. Наполнил кружку из эмалированного кувшина и осушил ее в три глотка. Потянувшись к окну, открыл ставни.

– Чего пришел? – Воловик распахнул в зевке глубокую черную пасть, похожую на гнилое дупло. – Халявой тут не пахнет.

Колчин изобразил некое подобие улыбки и попросил прощения за беспокойство. Вытащив из кармана удостоверение инспектора Комитета по земельным ресурсам, подержал его у носа хозяина, не дожидаясь приглашения, уселся на стул с деревянной спинкой. И коротко объяснил суть делового предложения: для земельной экспертизы необходимо выкопать несколько шурфов в районе соляного озера, чтобы взять пробы грунта с разной глубины. На хуторе Воловика есть трудоспособные мужики. Дело выгодное, не слишком тяжелое, если начать работу, не дожидаясь полуженной жары. И лишние деньги еще никому не вредили…

Загибая пальцы, Колчин осматривался. На стене над кроватью несколько пожелтевших от времени фотографий голых девиц, над карточками висит охотничье ружье двенадцатого калибра и патронташ на ремне. За спиной самодельный платяной шкаф из фанеры, напротив кровати пианино «Лира», на крышке которого гвоздем выцарапали фашистскую свастику и матерное слово из трех букв. На полу домотканый коврик. С потолка вместо люстры свешивается прозрачная груша стосвечовой лампочки, засиженной мухами. Если в доме существует подвал, а подвал тут должен быть, люк в него находится не в кухне и не в этой комнате. Но где этот люк?

Вопросов набирается много. Если Воловик и Гребнев заодно, как они общаются? С помощью голубиной почты? Стационарного телефона здесь нет, мобильный аппарат в такую глушь не добивает. Что

остается? Радиостанция. Воловик наверняка знаком с основами кулачного боя, но радиодело не его профиль. Остается спутниковый телефон. Но это слишком дорогое удовольствие для человека, который спит на провалившейся койке, держит в своей комнате исчирканное гвоздем пианино и самодельный шкаф из фанеры.

Осмотреть все помещения можно, выманив людей Воловика за пределы его владений. Куда-нибудь подальше в степь, к соляному озеру. А самому вернуться в опустевший дом, где никого не останется кроме хозяина и той носатой бабы с металлическим голосом. Воловика можно подпоить, выставив на стол в бутылку армянского коньяка, что сейчас лежит в дорожной сумке. От коньяка он не откажется. Пары рюмок достаточно, чтобы хозяин проспал богатырским сном до вечера, а, проснувшись, ничего не вспомнил. Кухарке можно просто сунуть столько денег, чтобы память отшибло без спиртного.

Другой возможности осмотреть дом не предвидится. Из Москвы поступил приказ: в переговоры с Воловиком не вступать, заложников, они действительно сидят где-то в подвале, не освобождать. Этим позднее займется специальная группа ФСБ, которая прилетит из Москвы, как только в деле появится какая-то ясность. Колчин должен срисовать подробный план земельного надела Воловика и его дома. Расположение комнат, обстановка, оружие, что есть в наличии, число людей, населяющих этот клоповник, и так далее.

– Мы имеем право привлекать к работам местное население, – сказал Колчин. – Есть утвержденный прейскурант для земляных работ. Деньги небольшие. Но плох тот хозяйственник, который не найдет возможности заплатить сверх прейскуранта. Вообще-то, чтобы взять образцы грунта, по технологии нужно выкопать полторы дюжины шурфов. Но мы выкопаем всего четыре-пять ям, не слишком глубоких. Все равно никто проверять не станет. Возьмем пробы из них. А вы получите деньги за восемнадцать шурфов. Идет? Оплата наличными. Хорошее предложение.

Воловик поднял руку и ладонью припечатал муху, севшую на лысину. Размазал ее по голове и смахнул на пол.

– И сколько, долбанный сарай, выходит на круг?

– Если перевести на баксы, двести колов.

– Хм-м, по здешним меркам неплохо. Даже кучеряво. Сам видишь, какая жара стоит все лето. Восемьдесят голов овец под нож пошли, потому что вместо травы в степи одни колючки. А мы тут живем просто. Кормимся тем, долбаный сарай, что земля пошлет. А она, едрена вошь, шиш посылает. Без масла. Короче, предложение принимается.

– Когда начнем?

– Сейчас, долбаный сарай, ребят свисну. Через пять минут они будут готовы.

– Музицируете? – Колчин кивнул на пианино.

– Не я. Был тут один пианист, – слово «пианист» Воловик произнес, брезгливо поморщившись, словно выплюнул самое грязное ругательство, какое только помнил. – Недавно коньки откинул. Скоропостижно. М-да… Схоронили, долбаный сарай, за забором. Напротив сортира.

– Сердце?

– Что-то вроде того. И еще кровотечение горлом.

Воловик погладил ладонью толстую бабью грудь и глубоко зевнул, давая понять, что базар окончен. Колчин стал медленно подниматься со стула, дверь за спиной скрипнула. Он успел оглянуться, увидеть силуэт человеческой фигуры, руку, занесенную над головой. Кажется, пятерня сжимала ствол. На то, чтобы увернуться от удара, не хватило мгновения. В следующую секунду Колчин, получив рукояткой пистолета по затылку, грохнулся на пол. Перед глазами расплылись фиолетовые пятна. Он попытался встать, оттолкнувшись руками от пола. Но кто-то наступил подметкой армейского башмака на пальцы. Едва не застонав от боли, Колчин попытался выдернуть руку, не получилось.

– Лежи, гад.