Глава четвертая
Прага, район Градчаны. 18 октября.
Темно синий седан «Рено Лагуна» остановился впритирку к бордюрному камню, отделяющему мостовую от тротуара. Мила Гресс выпорхнула из машины, как птичка из клетки, через мгновение исчезла за дверью подъезда. Два мужчины с непокрытыми головами, в плащах темного цвета, едва поспевали за хозяйкой. Колчин посмотрел на часы, следя за секундной стрелкой, по этой дамочке можно время проверять: Мила поднялась в свою квартиру ровно в полдень.
День выдался сумрачным, над городом висела серая дождливая мгла, мелкая изморозь сеялась на землю. Колчин сидел в грузовом отсеке фургона, припаркованного возле парикмахерской «Локон», через стекла бинокля наблюдал за знакомыми окнами на пятом этаже. Взлетели вверх жалюзи, загорелся тусклый светильник на кухне, через минуту осветилось большое окно гостиной комнаты. Тут же чья-то рука задернула плотные зеленые шторы.
– Ну, вот я тебя и дождался, – сказал Колчин вслух, обращаясь к самому себе. – Скоро мы увидимся.
Он положил бинокль на столик, хотел пересесть в другое кресло, но посмотрел себе под ноги и передумал. Между сиденьями лежал продолговатый мешок из черного пластика на «молнии». Женский труп, который Донцов выкупил по сходной цене у санитара морга Кунца, вчера поздним вечером перегрузили из багажника «БМВ» в фургон. Здесь, в тепле, труп пролежал всю ночь и, кажется, уже начинал попахивать. Колчин не испытывал моральных страданий от такого соседства. Но передвигаться по тесному грузовому отсеку стало неудобно, он все время натыкался на черный мешок, спотыкался об него, тщательно выбирал свободное место на полу, куда поставить ногу.
Вытащив из кармана трубку мобильного телефона, Колчин набрал номер.
– Нам сегодня везет, – сказал он. – Она уже здесь.
– Поздравляю, – ответил Донцов. – Через полчаса я выезжаю. Когда буду на месте, позвоню. Желаю удачи.
– Тебе того же.
Колчин раскрыл пакет с бутербродами, выбрал тот, что колбасой. Выдавил горчицу из пластмассовой бутылочки, поленился достать нож, размазал горчицу пальцем. Теперь нужно набраться терпения и ждать. В фургоне есть все необходимое, чтобы скрасить томительные часы и минуты: радио, бутерброды, газировка и даже труп неизвестной женщины в пластиковом мешке. За отсутствием иных собеседников можно поговорить с трупом. Вслух изложить свои оригинальные мысли или свежие наблюдения. Но оригинальных мыслей не ожидалось. Поэтому Колчин просто жевал бутерброд, глядел на подъезд дома и барабанил пальцами по столику.
Когда был съеден второй бутерброд, из парадного вышел один из тех молодых людей, что сопровождали Милу в поездке, сел на водительское место, отогнал машину за угол и вернулся назад.
– Он входит в подъезд, – сказал Колчин то ли самому себе, то ли мертвой женщине. – Ну, и пускай себе входит.
Колчин открутил крышечку от бутылки лимонада, напиток вспенился, запахло содой и какой-то химией. Колчин стал посасывать из горлышка теплую сладкую воду.
Донцов вышел из квартиры неподалеку от Национального музея, пешком дотопал до платной стоянки, где оставил машину. Сел за руль и, пока прогревался двигатель, разложил на коленях карту автомобильных дорог Праги и ее предместий. На карте черным фломастером был вычерчен маршрут, по которому Мила Гресс должна двигаться к своему загородному дому. Донцов убрал карту в бардачок, подъехав к воротам. Он сунул деньги в ладонь охранника, вырулил на улицу.
Проехав двадцать восемь километров по скоростному шоссе, Донцов свернул на дорогу, ведущую к городку Табор. Через четверть часа он остановил «ВМВ» у придорожного кафе «Золотой рог». Донцов никуда не опаздывал, поэтому решил заправиться под завязку. Он выбрал столик у окна, долго читал меню, упакованное в красную папку с золотыми вензельками. После долгих раздумий заказал свиное колено, огромный кусок мяса с костью, сдобренный овощами и картофелем фри. А в дополнение большую кружку темного «Гамбринуса» и кусок вишневого пирога.
Обед занял почти полтора часа. Донцов расплатился, купил внизу свежую газету, сел за руль. Проехав еще десять километров, свернул на узкую, в две полосы дорогу, лишенную разметки, тихо покатил дальше. Встречных машин здесь не попадалось. Вдоль дороги темнели ряды корявых тополей с подстриженными кронами, до горизонта, сколько хватало глаза, расстелились вспаханные поля, еще хранившие в своих глубинах тепло навсегда ушедшего лета. Донцов съехал на обочину, остановил машину, не доехав десяти метров до километрового столбика.
Он позвонил Колчину, сообщил, где находится. Затем включил радио, развернул газету. Под бодрую музыку на одном дыхании прочитал скучную занудливую передовицу.
Мила Гресс вышла из парадного в два часа дня, заняла заднее сидение «Рено» и отправилась за покупками. Вернулась обратно в четыре с минутами. Охранники несли за своей дамой несколько сумок, по виду не слишком тяжелых. В четыре тридцать подъехал пикап с эмблемой ресторана «Новый свет»: Лев держит в передних лапах то ли глобус, то ли футбольный мяч. Это привезли заказанный еще утром обед. В пять вечера Колчин с удивлением обнаружил, что бутерброды подошли к концу, иссякла и газировка. Правда, осталась упаковка бутылочного пива. Но пиво сейчас не ко времени. Вскоре прорезался острый, какой-то нечеловеческий аппетит, который всегда появлялся у Колчина перед важным делом.
Конечно, можно добежать до пирожковой «Синий павлин» на углу, там пополнить запасы еды. Это займет четверть часа или около того. Но где гарантия, что Мила сегодня не откажется от послеобеденного отдыха? Возможно, она отложит примерку тряпок до вечера, немедленно спустится вниз, направится за город. А Колчин тем временем будет топтаться возле кассы в пирожковой. Колчин сказал себе, что надо потерпеть, но аппетит сделался еще злее.
Мила, одетая по-новому, в длинный плащ и шляпку с узкими полями, появилась из подъезда в пять тридцать три. Уселась на заднем сидении, за водителем. Телохранитель уложил в багажник сумки и свертки. «Рено» плавно тронулся с места, остановился на ближнем перекрестке, свернул в переулок.
Колчин спрятал бинокль под сиденьем, набрал телефонный номер.
– Они только что сели в тачку и выехали, – сказал он.
– Отлично, – облегченно вздохнул Донцов. – А то я тут совсем заржавел в одиночестве. Просто подыхаю от скуки на этом проселке.
– Можно подумать я тут с девочками развлекаюсь, – Колчин покосился на труп в черном мешке и нажал кнопку отбоя.
Он надул бумажный пакет из-под бутербродов и хлопнул по нему ладонью. Пакет разорвался, как граната, вместо осколков по сторонам разлетелись хлебные объедки и колбасные шкурки. Колчин смял бумагу и бросил под сиденье. В очередной раз, споткнувшись о женщину в мешке, выбрался из грузового отсека, запер заднюю дверь. Через минуту фургон тронулся с места, поехал следом за машиной Милы Гресс. Колчин не пытался сесть на хвост «Рено», в этом не было никакой нужды.
Он соблюдал скоростной режим, тормозил на всех перекрестках, пропуская пешеходов, как заведено в Праге. Торопиться не надо. Не придумать ничего хуже: охранники Милы замечают преследование и принимают ответные меры.
К шести вечера зарядивший с утра дождь неожиданно закончился. Донцов выключил габаритные огни, вышел из машины размять ноги. За те часы, что автомобиль Донцова стоял на обочине, мимо проехали семь или восемь легковушек, пикап, пара грузовиков, да еще трактор на колесном ходу медленно протащил за собой прицеп то ли с гнилым сеном, но ли со свежим навозом. Над дорогой еще долго стелился шлейф зловонных запахов.
Донцов прошелся вокруг автомобиля, вдыхая теплый воздух осеннего вечера, но короткая прогулка не доставила удовольствия, ботинки тонули в грязных глубоких лужах. Тогда Донцов уселся на капот «БМВ», поставил подметки ботинок на передний бампер, вытащил из кармана пачку сигарет, прикурил. Быстро смеркалось, ветер стих. Низкие лохматые тучи медленно летели над темными влажными полями, из ближнего оврага поднимался, густел и медленно наползал на дорогу серый туман.
Донцов увидел дальние огни приближающейся легковой машины. Фары продолговатые, как бы прищуренные, что-то похожее на «Рено Лагуна». Донцов посмотрел на циферблат наручных часов, весьма вероятно, что приближается автомобиль Милы. Он сделал глубокую затяжку, щелчком пальца отбросил короткий окурок в сторону, спрыгнул на землю.
«Рено Лагуна» вихрем промчалась мимо Донцова, выплюнув из-под задних колес ему на грудь и в лицо грязные водные брызги. Донцов подумал, что «Рено» держит скорость не меньше ста десяти километров. На мокрой узкой дороге это опасно, весьма опасно. Донцов вытер лицо платком, сел за руль, хлопнул дверцей и повернул ключ в замке зажигания.
Машина сорвалась с места. Двигатель заработал на высоких оборотах, стрелка спидометра описала дугу и застыла на отметке сто двадцать километров. Дорога пошла в гору, автомобиль Милы исчез из виду.
Донцов перешел на пятую передачу и глубже утопил в полу педаль газа. Теперь дорога спускалась под гору, но Донцов не сбросил скорость. Сверху он увидел задние фонари «Рено», которые быстро приближались. «БМВ» летела вниз так стремительно и ровно, что, казалось, она оторвала колеса от дороги и теперь парит в воздухе. Донцов смотрел на фонари «Рено» и думал: если бы в человеческой жизни присутствовала хотя бы малая толика здравого смысла или хотя бы логики, то не случилось бы того, что должно случиться через пару минут. Но не было в жизни ни смысла, ни логики, не говоря уж про все остальное.
Через минуту Донцов догнал «Рено», выехав на встречную полосу, поравнялся с машиной пани Гресс и легко обошел ее. Вероятно, пассажирка и два ее телохранителя, проводили глазами «БМВ» и, не сговариваясь, решили, что за рулем тачки какой-нибудь психопат. Он не успевает на тот свет, но очень туда торопится. Возможно, водителю «Рено» захотелось посоревноваться в этой гонке, он прибавил хода, но на большее двигателя не хватило. В зеркальце заднего вида Донцов наблюдал, как растворяются во мраке раннего вечера фары «Рено». Еще минута, и они совсем исчезли из виду.
Донцов сбавил скорость, притормозил, остановился. Подал машину назад, к обочине, резко вывернул руль, развернул «БМВ» и погнал ее в обратном направлении.
Москва, Дом культуры «Газовик». 18 октября.
Генерал Антипов и подполковник Беляев приехали в Дом культуры точно к началу благотворительной акции «Наш город без наркотиков».
Предъявив пригласительные билеты дюжим молодцам, стоявшим на дверях, прошли в просторное фойе. Здесь царила атмосфера праздника. Небольшой духовой оркестр наигрывал попурри из опер Кальмана. Вдоль и поперек потолка развесили мигающие электрические гирлянды, бумажные фонарики и ленточки серпантина. На стены налепили какие-то цветастые плакаты с невразумительной символикой: кресты, полумесяцы и нездоровые перекошенные рожи каких-то мужиков и женщин, медицинские шприцы, перечеркнутые черными полосами. У буфетных столов выстроилась очередь, девушка в коротенькой юбочке сновала в людском водовороте, таская на плече торбу с мороженым. Еще три легкомысленно одетые девушки раздавали рекламные буклеты «Благовеста».
У человека непосвященного могло создастся впечатление, что в Доме культуры досрочно решили отметить наступление Нового года. Для полноты ощущений не хватило лишь елки, да не совсем трезвого Деда Мороза с ватной бородой в красной плюшевой шубе.
Антипов и Беляев разделись в гардеробе, причесались и встали в сторонке, у дверей в зал. Беляев оделся в скромную серую тройку. На генерале был добротный темно коричневый костюм, строгий черный галстук и дорогие черные ботинки. Загорались и гасли разноцветные лампочки под потолком, благородная седая шевелюра Антипова меняла цвета и оттенки. Лица приглашенных на благотворительную акцию людей казались генералу печальными, какими-то отстраненными, словно гости не были готовы разделить навязанное им веселье.
Женщина средних лед остановилась в двух шагах от Антипова, покопалась в сумочке, подняла на генерала глаза.
– Простите, – женщина тронула Антипова за рукав. – У вас сын или дочь?
Антипов задумался, он не понял смысл вопроса.
– У вас сын или дочь злоупотребляет этой дрянью?
– У меня-то? – Антипов, не привычный к вранью, слишком долго думал над ответом. – Сын… Злоупотребляет… Слегка…
– У меня тоже сын, единственный, Юрочка, – женщина вытащила из сумочки платок, промокнула глаза. – Год глотал какие-то таблетки. У них у всех с таблеток начинается. А потом два года кололся героином. Что я пережила, господи, этого словами не выразить. Куда только не ходила, к каким врачам не обращалась, – все попусту. Только деньги выбросила.
– Я вам сочувствую, – кивнул Антипов.
Женщина всхлипнула.
– А потом встретила знакомую, у которой такая же беда с сыном. И она посоветовала придти в «Благовест». Юру лечили в стационаре полтора месяца, потом были индивидуальные занятия с психологом… Я понимаю, это немалые деньги, но жизнь сына стоит дороже.
– И что? – с интересом спросил Антипов. – Помогли? Ну, сыну помогли?
– Ой, прямо сглазить боюсь, – женщина припудрила нос и правую щеку. – Уже два с половиной года Юра не прикасается к этой дряни. Говорит: даже не думаю об этом, и не тянет. Поступил в институт. Вечером работает. Сейчас у него совсем другие интересы. Я сюда пришла сказать «спасибо» главному врачу Дудкину Василию Егоровичу и их директору Ардману. Это такие люди… Золотые. Сына спасли, да они и меня с того света вытащили. Прозвонили третий звонок, народ повалил в зал. Антипов с Беляевым, выбросили рекламные буклеты в урну, заняли места посередине десятого ряда. Верхний сет погасили, сцену осветила направленными софитами. Началось что-то вроде торжественной части.
На сцене стояли столы, составленные в один длинный ряд, за столами расселись хорошо одетые упитанные мужчины. Перед каждым членом своеобразного президиума стояла табличка с фамилией и должностью, которую он занимал в «Благовесте». Главный врач Дудкин сидел посередине ряда. Он был занят тем, что поглаживал седую бородку клинышком или протирал носовым платком линзы очков. Над головами мужчин натянули транспарант: на синем фоне лиловыми буквами надпись «Благовест», в белом круге нарисованный шприц с иглой, сломанной пополам.
К микрофону, сменяя друг друга каждые три минуты, стали подниматься из зала женщины и мужчины, родители бывших наркоманов. Родители вытирали счастливые слезы, кланялись в пояс, благодарили врача Дудкина и директора центра Ардмана за спасенные жизни дочерей, сыновей, внучков и племянников. Дудкин отвечал общими фразами и меланхолично поглаживал бороденку. Ардман механически кивал головой.
Беляев прошептал в ухо Антипову.
– Наши ребята в третьем и пятом рядах. Плюс наблюдение на улице.
– Это я сразу заметил, – прошептал в ответ Антипов.
Со вчерашнего вечера Истомина младшего взяли под опеку сотрудники ФСФ. Установили наружное наблюдение, проникли в квартиру и рассовали радиомикрофоны в комнатах и на кухне. Накинули прослушку на мобильный телефон, взяли под контроль пейджер, а также телефон любовницы.
Теперь без провожатых Роман Истомин не мог шагу ступить. Старший брат звонит Роману приблизительно раз в неделю, последний звонок из Чехии был десять дней назад. Значит, нового звонка ждать недолго. Не исключено, что старший Истомин сейчас находится в Москве или в области. Как только он свяжется с младшим братом его вычислят и накроют. Это в том случае, если разговор продлится дольше минуты и удастся засечь номер стационарного телефона старшего брата. Остается просить у бога всего лишь несколько капель везения.
На сцену вышел худощавый мужчина в свитере и джинсах, остановился у микрофона, выдержал длинную паузу. Лицо мужчины казалось нездоровым: одутловатым, с черными кругами под глазами.
– Вон он, появился, – прошептал в ухо Антипову Беляев.
Роман Истомин одернул свитер, пригладил волосы. Казалось, он пытается, но никак не может справиться с волнением.
– Я сидел на игле без малого три года, – на слове «сидел» голос Истомина дрогнул. – Об этом времени сейчас вспоминаю с содроганием, с ужасом. Сказать, что я превратился в животное, значит, ничего не сказать. Я дошел до самого края. Воровал вещи из дома, выносил последнее. Мало того, я переступал закон, до тюрьмы оставался один шаг. Эта трясина, эта гнилое болото засасывало меня все глубже. В редкие минуты просветления я мечтал о том, что спастись. Мечтал стать нормальным человеком. Но этих светлых минут становилось все меньше. Я тонул…
В свете софитов было видно, что глаза Истомина увлажнились. По щекам побежали слезы. Но Истомин не пытался их вытирать.
– Случай свел меня с чудесным человеком, главным врачом клиники «Благовест» Василием Егоровичем Дудкиным. Признаться, я не верил в то, что смогу изменить свою проклятую жизнь. Совсем не верил. Но я подумал: почему бы не попробовать. Один шанс, одна попытка…
В горле Истомина застрял комок, он говорил с надрывом, трудно выдавливал из себя слова.
– Я хотел жить. И Дудкин подарил мне жизнь. Он мне отец, больше, чем отец… В эту минуту главный врач Дудкин снял очки, промокнул глаза платком и снова принялся теребить бороденку. Антипов с мрачным видом разглядывал выступающего. На лице генерала застыла брезгливая гримаса. Через пять минут Антипов закончил наблюдения и вслух сделал вывод.
– М-да, ну и фрукт. Редкостный.
Антипов раскрыл программку. Дальше значились ответы врачей и медицинского персонала центра «Благовест» на вопросы зрителей и родственников больных. На десерт припасли выступление популярных эстрадных артистов. Настолько «популярных», что Антипов не мог вспомнить ни одного из указанных в программке имен.
– Пойдем, – сказал он Беляеву. – Нам здесь нечего делать.
Антипов и Беляев поднялись, извинившись перед соседями по ряду, пробрались к выходу. Через несколько минут они оделись, сели в служебную «Волгу» и поехали в Ясенево.
В это время Роман Истомин, закончив выступление, вошел в комнату администрации, на время концерта приспособленную под гримерную. Присев к письменному столу, вытащил из-под него спортивную сумку, расстегнул «молнию». На соседнем стуле подводила помадой губы та самая женщина, которая в фойе рассказывала Антипову о своем сыне наркомане, которого удалось спасти стараниями все того же легендарного Дудкина.
– Ну, бля, и денек сегодня, – вздохнул Истомин. – Что-то я совсем заманался. Погода проклятая давит. И еще выхожу на сцену, а мне как раз анекдот смешной рассказали. Ржать хочется, а надо слезы лить.
– Работа есть работа, – ответила женщина и бросила в сумочку помаду и зеркальце. – Ты ведь, Рома, драматический артист, у тебя талант от бога. Ты Щукинское закончил. Это я, так сказать, самоучка. Из народа вышла.
Роман поставил на стол стакан, набулькал из фляжки сто пятьдесят водки, из вежливости предложил глоток женщине, но та отказалась. Роман влил в себя водку, передернул плечами. Развернул газету и закусил бутербродом с кругляшком копченой колбасы и кусочком подсохшего сыра, на котором отпечатался газетный шрифт. Истомин сидел на стуле, грустными глазами смотрел в темное окно и решал для себя непростой вопрос: двинуть прямой наводкой к одной веселой бабец, своей новой любовнице, или отправиться домой. Принять душ, пожрать и, наконец, отоспаться.
Истомин выбрал второй вариант, потому что иметь женщин и пьянствовать четвертый день кряду – это уж слишком.
Шоссе в 20 километрах от города Табор. 18 октября.
Съехав со скоростной дороги, Колчин прибавил газа. Фургон, не созданный для слишком быстрой езды, швыряло из стороны в сторону. В грузовом отсеке что-то громыхало, вероятно, сдвинулись с места и заплясали по полу две пластиковые сорока литровые канистры с бензином. Но Колчин не обращал внимания на эти звуки. Он гнал и гнал фургон вперед, наверстывая упущенное время. Благо здесь, на пустой темной дороге, не было ни пешеходов, ни полицейских.
…Теперь Донцов видел фары «Рено» впереди себя. Машины, мчащиеся на встречу друг другу, разделяли метров пятьсот. Это расстояние стремительно сокращалось. Машина Донцова двигалась по своей полосе и медленно снижала скорость. Триста метров, двести… Водитель «Рено» видел, что машина, обогнавшая их пару минут назад, почему-то возвращается обратно. Он не мог проанализировать ситуацию, но, видно, в последний момент кожей почувствовал неладное, какую-то неосознанную опасность, успел сбросить скорость.
Одной рукой Донцов потянул на себя ремень безопасности, вставил язычок в паз, щелкнул карабинчик. Машины разделяло то метров, пятьдесят, тридцать… Пора. Донцов легко, двумя пальцами повернул руль. Выскочил навстречу «Рено». За мгновение до лобового столкновения Донцов успел сгруппироваться.
В эту же секунду водитель «Рено» понял, что избежать столкновения уже невозможно, вспомнил, что седьмое «БМВ» имеет массу вдвое большую, чем «Рено Лагуна». Значит, шансов остаться в живых почти нет. Все произошло так быстро, так неожиданно, что водитель не успел съехать на правую обочину или уйти влево. Он лишь ударил по тормозам, от их скрипа, кажется, заложило уши.
Машины столкнулись лоб в лоб. «Рено» отбросило метров на тридцать назад. Автомобиль дважды крутанулся вокруг собственной оси, но не перевернулся на крышу, даже не слетел с дороги. Донцов быстро пришел в себя, повернул голову вправо и влево, уловив какой-то шипящий звук в груди. Голова кружилась так, будто он два часа без остановки катался на карусели. После столкновения из носа пошла кровь, которая не хотела останавливаться. Донцов расстегнул ремень безопасности, открыл дверцу и вывалился из кресла на дорогу. Минуту он стоял на карачках, приходя в чувство и борясь с подступившей к горлу тошнотой.
Оттолкнулся ладонями от мокрого асфальта, поднялся, и тут же снова чуть было не опустился на четыре точки. Под ногами хрустело битое стекло, валялись куски пластикового оперения бамперов. Донцов сделал несколько неуверенных шагов вперед, послюнявил носовой платок и стер кровь с подбородка. Передняя часть «БМВ» была разбита, капот изогнулся горбом. Но «Рено» досталось куда больше. Вся передняя часть машины собралась в гармошку. Горячая вода из радиатора разлилась по асфальту, над дорогой клубился белый пар. Донцов медленно дошагал до «Рено», встал возле передней дверцы, заглянул в салон.
Оба парня, сидевших спереди, как и следовало ожидать, не пристегнулись ремнями. Машина не была оснащена подушками безопасности, но, может быть, они просто не сработали. Телохранитель, что сейчас полулежал на пассажирском месте, свесив голову на плечо, погиб в первую же секунду, во время удара, расколов лбом в ветровое стекло. Водитель, кажется, дышал. Судя по тому, что от крови набухли и потемнели обе штанины, у него были сломаны бедра и таз. И еще несколько ребер. Водитель тихо застонал, зашлепал губами, высунул изо рта язык. Одной рукой стал вытирать кровавые сопли, бежавшие из носа. Донцов шагнул к задней двери, просунул голову в салон, увидел, что Мила Гресс боком лежит на сидении.
Во время столкновения она ударилась лицом в передний подголовник, слегка повредила нос, до крови разбила губы, получила рассечение брови над левым глазом.
– Вы живы? – спросил Донцов по-чешски.
– Жива, – простонала Мила. – Кретины чертовы. Сволочи…
Она не видела, как произошла авария, еще не решила, кого в ней винить: то ли своих телохранителей, разогнавших машину на плохой мокрой дороге, то ли незнакомца, сослепу влетевшего в «Рено» на своей колымаге. Мила, лежа на сиденье, искала сумочку, чтобы вытащить платок, кровь заливала глаза, пани Гресс почти ничего не видела. Но сумочки нигде не было. Донцов вернулся к передней дверце.
Водитель начал приходить в себя. Он с ожесточением двумя руками толкал дверь, но дверь заклинило. Донцов согнул колени, повернулся боком к водителю, отвел правую руку назад и ударил сидящего человека локтем в висок. Стоны и возня на переднем сидении прекратились.
Донцов просунулся в салон через разбитое окно. Крепко захватил голову водителя обеими ладонями. Одной рукой вцепился в затылок, другой рукой захватил подбородок. Резко толкнул открытой ладонью затылок от себя, а подбородок дернул к себе. Донцов услышал сухой треск шейных позвонков, голова водителя безжизненно упала на грудь. Лежавшая на сидении Мила даже не поняла, что случилось в эту короткую секунду.
Вытащив из кармана сигареты, Донцов хотел закурить, но передумал, опустил мятую пачку в карман. Кровь, бежавшая из носа, все не успокаивалась. Фургон «Фольксваген» быстро приближался. Заскрипели тормоза. Колчин остановил машину в нескольких метрах от разбитого «Рено», не заглушил двигатель, выскочил из кабины, подбежал к Донцову.
– Как ты?
– Все в порядке. Давай помогу с канистрами.
– Я сам, – махнул рукой Колчин. – Она как?
Донцов нагнулся, смочил платок в луже, задрал голову кверху.
– Жива, – он положил мокрый платок на нос.
– Откуда на тебе столько крови?
– Ерунда. Из носа льется, как из худой кишки.
Колчин рванулся к фургону, открыл заднюю дверь, вытащил две пластмассовые канистры с бензином. Поднял их, медленно дошагал до «Рено», открыл багажник, поставил канистры поверх свертков и сумок с тряпками. Отвинтил крышку ближней канистры, сунул в ее горлышко скрученное промасленное полотенце. Снова добежал до фургона, залез в грузовой отсек. Расстегнул пластиковый мешок, вытряхнул из него труп женщины. Соскочив на дорогу, ухватил труп за щиколотки, подтащил к себе, взвалил тело на плечо и понес к «Рено».
Тем временем Донцов, так и не поборовший кровотечения, распахнул заднюю дверцу, за руку вытащил из разбитой машины Милу Гресс. Поволок ее к фургону. Мила еще так и не пришла в себя. Она не понимала, куда и зачем ее тащит человек в окровавленном плаще, что от нее хочет этот незнакомый страшный мужчина. Кровь из разбитой брови заливала глаза, и она не узнала Колчина, когда поравнялась с ним. Мила упиралась и шептала: – Не надо… Что ты делаешь, тварь такая? Отпусти.
– Все будет хорошо, – тупо повторял Донцов.
Колчин усадил мертвую женщину на заднее сидение, хлопнул дверцей. Он склонился над открытым багажником «Рено», поднес зажигалку к скрученному полотенцу. Оранжевый огонек вспыхнул, ветошь принялась легко, загорелась с первой попытки. Колчин отдернул руку, добежал до «Фольксвагена», вскочил в кабину, рванул фургон с места.
В грузовом отделении слышалась какая-то возня, голоса.
– Отпусти меня, сволочь, – кричала Гресс. – Не прикасайся ко мне, ублюдок. Помогите, полиция. Не крути мне руку.
Донцов что-то говорил, но его слова звучали глухо, неразборчиво. Мила ответила площадной бранью, затем коротко вскрикнула и замолчала.
От места аварии не отъехали и километра, когда по пустоши громом прокатился первый взрыв. В зеркальце Колчин видел, как оранжевый столб пламени встал над дорогой. Искалеченную машину подбросило вверх, тут же рванула вторая канистра. Через секунду разнесло бензобак. Колчин увидел в темноте полыхающий остов «Рено».
Через минуту дорога пошла под гору, и зловещая картина исчезла из вида.