Оставив «Жигули» за квартал от места стрелки, Климов прошелся пешком по набережной, наткнулся на заброшенный склад, осмотрелся по сторонам.

Унылые трехэтажное здание, красного кирпича, стоящее буквой П, смотрело черными от копоти окнами на реку Яузу. Посередине постройки ворота во двор. На трехметровый металлический каркас наварены листы железа, крашенные зеленой масляной краской, сквозь которую проступили пятна ржавчины. Створки ворот скреплены одна с другой толстой железной цепью, концы которой скованы амбарным замком. В правой створке ворот калитка, она тоже на висячем замке.

Незаметно день переродился в серый сумрачный вечер. Накрапывал дождь, тучи опустились прямо на городские крыши. Прохожих не видно, лишь автомобили проносятся по набережной, поднимая за собой грязную морось. Климов глянул на часы: он подошел к текстильному складу без четверти семь.

Если учесть, что телефонный разговор закончился полтора часа назад, можно никуда не спешить и не опасаться, что Островский прибудет на стрелку раньше Климова. В какой бы части Москвы не звонок его не застал, чтобы добраться сюда, нужно какое-то время. Но главное, Островский не из тех людей, кто, задрав штаны, без оглядки понесется неизвестно куда, возможно, на встречу пуле. Наверняка вперед пошлет разведку. Климов готов к этому.

Но ещё одна заноза засела в сердце: Островский согласился на встречу сразу же, без торга, без условий и без долгих раздумий. Значит, был готов к звонку Климова. Ждал его. Скорее всего, Островскому уже известно о гибели Ашкенази. Это плохо, но по-другому и быть не могло.

Климов расстегнул «молнию» висящей на плече сумки, вытащил молоток, сразу решив не трогать замок на калитке. Пешеходов не видно. Коротко размахнувшись, несколько раз с силой врезал по замку, державшему цепь. После пятого удара дужка переломилась надвое, разбитый замок упал к ногам Климова. Он пнул негодную железяку носком ботинка. Размотав цепь, ладонями толкнул створку ворот от себя.

На разные лады заскрипели ржавые петли, Климов распахнул створку до конца, до боковой стены. Опустил вниз приваренный к основанию ворот железный костыль, воткнул его острие в дыру, проделанную в асфальте. На второй створке железного костыля не оказалось. Климов, чтобы ворота не закрылись, подложил пару скрепленных раствором кирпичей. Подергал за створку, убедившись, что кирпичи не дают ветру закрыть ворота.

Внутренний двор оказался узким, почти в ширину ворот, и коротким. Пространство завалено строительным хламом, ломаными досками, рулонами истлевшей, вымокшей под дождем бумаги, заставлено покореженными мусорными контейнерами. Однако свободного места вполне достаточно, чтобы сюда заехала большая машина, даже две машины.

Задний стороной двор склада упирался в кирпичную стену, слепую, лишенную окон. В правом и левом крыле есть окна, есть и двери, одна напротив другой. Обе распахнуты настежь, но подходы к ним завалены битым кирпичом. Безотчетно, по наитию выбрав правую дверь, Климов стал пробираться к ней, осторожно ставя подметки ботинок на мокрые скользкие камни.

Из– под самых ног с тонким криком выскочила дикая кошка, белая, с черным пятном на спине. Метнулась куда-то в сторону. В несколько прыжков пересекла двор, спряталась за мусорным баком.

– Чертово отродье, – ругнулся Климов, пожалев, что не пошел налево.

Темный подъезд встретил одинокого посетителя запахом гнили, застоявшийся сырости и тлена.

Полуразрушенный лестничный марш спускался в бездонную глубину подвала, другой лестничный марш поднимался наверх. Климов медленным шагом преодолел два пролета, миновав тамбур, загаженный людьми и бродячими животными. И оказался в просторном помещении, где строители, затеяв перепланировку, разломали все внутренние перегородки. А потом, словно рассердились неизвестно на что, оставили все, как есть, плюнули и ушли.

Три окна передней стены выходили во двор. Пробравшись к подоконнику, Климов глянул вниз. Конечно, он не снайпер, не наемный убийца, но тут все и ежу понятно: хорошая позиция. Если Островский заедет сюда на машине и выйдет из задней дверцы, то живым не останется. Это уж точно.

Климов поставил сумку на подоконник, вернулся на лестницу. Намечая маршрут для будущего отступления, поднялся на последний этаж, оттуда на чердак.

Нет, через крышу не уйти. Дверь, которая ведет туда, обита оцинкованным толстым железом, имеет врезной замок и открывается внутрь. Такую махину можно хоть до завтра долбить молотком – толку будет чуть. Всем хорошо место, показанное Урманцевым, но, когда отстреляешься, уходить отсюда будет некуда.

Климов спустился на третий этаж, осмотрел помещение, захламленное строительными отходами. Дверь только одна, на лестницу. Окна такие же, как на втором этаже. И разруха такая же. Климов выглянул во двор. Стрелять удобнее со второго этажа, только лишь потому, что расстояние до цели куда меньше. Третий этаж слишком высокий.

Он спустился на прежнее место, к подоконнику, где оставил сумку. Вытащив бутылку воды и газету, смочил бумагу, прилепил её к пыльному стеклу. Натянул на руки перчатки, ударил открытой ладонью. Стекло разбилось, рассыпалось на куски почти бесшумно. Климов сгреб осколки с подоконника. Ногой затолкал их под радиатор отопления.

Он придвинул к себе деревянный ящик, довольно крепкий, с металлическими уголками, расстелил на нем газету, сел. Решено, он стреляет из обреза. Сразу из двух стволов, дуплетом.

Климов вытащил из сумки пистолет Макарова. Воткнул снаряженную обойму в рукоятку, передернул затвор, поднял предохранитель, чтобы ненароком не прострелить себе же мягкое место. Засунул пистолет за брючный ремень. Пушка пригодится, когда он будет пробивать дорогу к отступлению. Он вставил в гранату запал, положил её перед собой. Что делать с гранатой, решится в последний момент.

Если бандюки Островского загонят его в угол, Климов вырвет зубами чеку и захватит с собой на тот свет ещё парочку хороших парней. За компанию.

Он достал обрез, положил на подоконник пластиковый пакет с патронами. Чтобы не сидеть без дела, не томиться ожиданием, нашел себе занятие. Лезвием ножичка поочередно вытаскивал из патронов пыжи, проверяя заряды. Все как положено: девять картечин фабричного производства диаметром восемь миллиметров.

Открыв обрез, загнал патроны в патронник и взвел курки. Возможно, удача улыбнется, выпадет секунда-другая, чтобы перезарядить обрез. Хорошо бы так.

Итак, все готово. Остается только ждать. На часах семь тридцать две. Теперь уж не долго осталось…

В эту минуту Островский ощущал себя полководцем перед решающим сражением.

На внутреннем дворе его офиса подошли к концу последние приготовления перед выездом на стрелку. Выстроились в ряд три автомобиля: «Эксплорер» изумрудного цвета с металлической искоркой и два вместительных «Ниссана» цвета «мурена». Перед тачками докуривали сигареты двенадцать бойцов охраны. Виктор Черных давал последние наставления.

Пара ребят уже скатали на Салтыковскую набережную, примчались обратно и доложили обстановку. Они, не останавливая машину, на тихом ходу проехали мимо старого склада. Ничего особенного, ничего бросающегося в глаза, обычное складское помещение, таким в Москве счета нет.

Три этажа, ворота распахнуты настежь, за ними небольшой захламленный двор, куда свободно может заехать машина. Вход в само помещение склада только через эти самые ворота. Возможно, существует и другой путь, но с набережной его заметить нельзя. Людей вокруг не видно. Вот, пожалуй, и все что удалось выяснить.

Расчет Климова очевиден. Это простой и наивный расчет дилетанта. Он полагает, что машина «Эксплорер» заедет во двор, а сам Островский, с видом провинившегося школьника, вылезет с заднего сидения и, понурив голову, отправится на встречу своей гибели. Климов пальнет в цель с чердака или из ближнего окна. Сделав несколько выстрелов, попытается скрыться.

Ну, пусть помечтает.

Островский бросил взгляд на телохранителей, отборные парни, владеют всеми видами оружия, полностью экипированы. В машинах уже лежат автоматы, помповые ружья, пистолеты. Этим арсеналом можно два взвода вооружить и ещё останется на отделение.

Все отлично. И сам Островский в порядке, в настроении. На майку надет американский бронежилет опытного образца. Пуля от «ТТ», Макарова или картечь для такого жилета – семечки. Все равно, что стрелять из водяного пистолета. Автоматные пули со стальным сердечником могут сломать ребра или оставят на теле синяки – и только. Жилет не сдержит разве что пулю с вольфрамовым сердечником. Но у Климова таких патронов наверняка нет.

Да и вряд ли Островскому придется подставляться под пули. Правда, жилет тяжеловат, как-никак семь с половиной килограммов, он давит на плечи, широкие синтетические ремни впиваются в бока. Карманы тянут пистолеты «Кольт Мустанг» девятого калибра, «Зауэр» тридцать восьмого калибра и парочка снаряженных обойм. Но такое неудобство можно какое-то время потерпеть.

Сверху бронежилета Островский надел плащ свободного покроя, по погоде. Под плащом жилет не заметен.

Что ж, время на сборы вышло. Можно рассаживаться по машинам.

План, на ходу придуманный Виктором Черных прост и потому гениален. По набережной едет три машины. Первая – джип «Эксплорер». Тачка проезжает мимо ворот и останавливается метрах в десяти от них, на набережной. Последний «Ниссан» встает, не доезжая до ворот нескольких метров. Средняя машина заворачивает во двор.

С заднего сидения вылезает Иван Ватутин, человек, внешне напоминающий Островского, разве что помоложе годиков на пять. Одинаковый рост, фигура, вытянутое бледное лицо. Именно за внешнее сходство с хозяином Ватутин получил в свое время денежное место в охране Островского. В вечерних сумерках родная мама с десяти шагов не разберет, кто её сын.

Одет Ватутин все в такой же черный плащ, голова прикрыта кепкой. Островский подошел к Ватутину, улыбнулся.

– Волнуешься? – спроси он.

– Есть немного, – Ватутин ещё ниже надвинул на лоб козырек кепки. Тонкие ноздри мелко подергивались, будто Ватутин принюхивался к какому-то незнакомому, но приятному запаху.

– Все будет пучком, – пообещал Островский. – Это простое, совсем легкое дело.

Разумеется, о том, что Климов в свое время увлекался оружием, слыл заядлым охотником, весьма прилично стреляет с двух рук, Иван Ватутин не знает. Потому что не положено ему знать об этом. Возможно, этим вечером Ватутин умрет. Да что там, возможно… Наверняка умрет. Считай, заряд картечи или пуля уже сидит в его башке.

Но это будет благородная и, главное, последняя жертва.

– Ты должен выглядеть спокойно, – напомнил Островский. – Не дергайся. Вылезай из тачки, вынь руки из карманов. Чтобы этот гад не думал, что ты прячешь пушку. Просто стой на месте. И жди.

– В смысле, чего ждать? – не понял Ватутин.

– Просто жди и все.

Если Климов наблюдает за происходящим во дворе со второго или третьего этажа, даже из подъезда, то не сразу поймет, кто перед ним: Островский или незнакомый посторонний мужик. Что же он сделает? Рубль за сто, выстрелит без промедления. И тем обнаружит себя. Дальше остаются простые технические вопросы. На склад ворвутся бойцы охраны и…

Если рядом окажется сообщник Климова, тем хуже для него. Идеальный вариант взять Климова живым и побеседовать с ним перед тем, как он изойдет дерьмом и кровью. Но жизнь Климова – не самоцель. Он хорош и мертвый.

– У тебя ведь сын? – неожиданно спросил Островский.

– Да, в шестой класс осенью пойдет, – ноздри Ватутина продолжали нервно трепетать.

– А мой в МГИМО поступает, – похвастался Островский. – Можно сказать, уже студент.

Дождь припустил сильнее. Островский снял с головы и стряхнул мокрую кепку, посмотрел на часы. До встречи остается двадцать пять минут. Пора. Только-только успеют доехать без опозданий.

– По машинам, – скомандовал Островский.

– По машинам, – как это, повторил команду Черных.

Островский забрался на заднее сидение «Эксплорера», рядом с ним сел Черных, поставив между ног помповое ружье «Ремингтон». Водитель плавно тронул машину с места. Через несколько секунд из ворот офиса вырвались три иномарки.

Просидев на ящике минут десять, Климов почувствовал, что на складе довольно холодно. Сыростью тянуло из всех углов, с лестницы, из разбитого окна. Климов встал на ноги, снял перчатки, стал шевелить руками, чтобы пальцы не задубели, не потеряли гибкости.

И тут краем глаза уловил какое-то движение во дворе.

Привалившись плечом к стене, выглянул в окно. На улице стало темно, словно раньше срока наступил поздний вечер, двор утопал в глубоких черных лужах. У противоположной стены спиной к Климову стоял какой-то мужчина, наклонив голову вперед, сосредоточенно копался в ширинке. Налетавшие справа и слева порывы ветра покачивали мужчину из стороны в сторону. Климов вздохнул.

Помочившись на мусорный бак, пьяница застегнул пуговицы брюк, повернулся к воротам и, продолжая раскачиваться на ходу, удалился. Двор снова опустел. На край ржавого строительного контейнера села парочка мокрых голубей. Словно понимая тщетность своих усилий, птицы стали искать что-то съедобное. Ветер шевелил драную бумагу, монотонно барабанил дождь.

Откуда– то появилась бродячая собака, грязная и худая, как живой скелет. Собака, поджав хвост, перебегала от одного мусорного бака к другому, водила острой мордой по сторонам, но так и не нашла, чем поживиться.

Климов прислушался, теперь ему казалось, за спиной кто-то крадется.

Он выхватил из-за пояса пистолет, резко обернулся назад. Посередине большого помещения, среди мусорных развалов, торчат несколько прямоугольных бетонных колонн, подпирающих потолок. Возможно, за одной из них кто-то прячется?

В сером вечернем свете трудно разглядеть все, происходящее в помещении, особенно в дальних темных углах. Климов, уже готовый стрелять на звук, снял пистолет с предохранителя. Он тут же успокоил себя: шуршащие звуки издают крысы, потревоженные человеком. Ничего страшного.

Он снова выглянул во двор.

Собака куда-то исчезла. Парочка голубей улетала. Климов посмотрел на часы. Без четырех минут восемь. Еще четыре минуты и начнется… Климов сел на ящик, не спуская взгляда с ворот, стал барабанить по деревянному подоконнику кончиками пальцев. Тук-тук-тук… Их сырого дерева звук выходил глухой и унылый, будто стучали по крышке гроба. Климов перевел взгляд на циферблат часов. Три минуты. Господи, помоги.

На пару секунд закрыл глаза, глубоко вздохнул. Открыв глаза, увидел, как в ближнем к нему углу ожила, зашевелилась высокая куча тряпья. Рваные телогрейки, испачканные раствором и краской робы, истлевшая ветошь двигалась. Климов сморгнул. Куча тряпья продолжала шевелиться. Может, опять крысы? Не похоже.

Из тряпок вылезла человеческая ладонь и снова спряталась. Климов вскочил, выставив вперед пистолет, осторожно, шаг за шагом, добрался до угла. Носком ботинка пнул тряпки. Нагнулся, схватил свободной рукой и отбросил в сторону кусок брезента, рваный ватник.

– Вставай, – скомандовал Климов. – Ну же.

Из– под тряпья вылез худой чумазый человек неопределенного возраста. Пегие волосы встали дыбом, то ли от страха, то ли от въевшийся в них грязи. Из-под короткого пиджака виднелась майка, давно потерявшая свой первоначальный белый цвет. Человек прижался спиной к стене.

Его ноги вибрировали, из носа лилась вода, а голова тряслась, словно готовилась слететь с тонкой жилистой шеи. Человек, увидев в руке Климова пистолет, округлил белые глаза и вдруг заголосил, тонко и жалобно.

– А-а-а, – бродяга закрыл лицо руками, продолжая кричать.

Климов опустил пистолет в карман, шагнул вперед. Вцепился пальцами в твердый, как грецкий орех, кадык бродяги.

– Заткнись, гад, – прошипел Климов. – Заткнись немедленно.

Бомж взял нотой ниже, но совсем не умолк, продолжая выдавливать «а-а-а». Климов сильнее сдавил пальцы. Человек закашлялся, закопченное лицо стало наливаться красной краской, на веках повисли слезинки.

– Заткнись, говорю тебе, – Климов второй рукой ухватил бомжа за лацканы пиджака и вдавил его в стену. – Закрой пасть. И ни звука. Понял меня?

Человек затряс головой. По этому движению нельзя было угадать, понял он слова Климова или они прошли мимо ушей. Ослабив хватку, Климов перевел дух.

– Как ты сюда попал? – спросил он.

Бродяга только пучил глаза, не понимая, чего от него хочет этот чужак. Климов дважды повторил вопрос пока, наконец, добился ответа. Оказывается, бомж проник на склад своим обычным маршрутом, через канализационный коллектор, выводящий в подвал.

– Я спал, – добавил бомж.

– Понимаю, ты спал, – кивнул Климов. – Ты спал, а я тебя разбудил. Извини, пожалуйста. Прости, ради бога, что потревожил.

– А-а-а, – простонал бомж.

– Слышишь, я не сделаю тебе ничего плохого. Ничего. Только сиди тихо и я тебя не трону.

Климов услышал звук двигателя легковой машины. Близкий звук. Видимо автомобиль уже заехал во двор и остановился под окнами. Климов почувствовал, как лоб сделался мокрым от пота, а во рту пересохло, словно в пустыне перед сезоном дождей.

– Сиди тихо, – продолжал Климов хриплым шепотом. – И останешься цел. Я даже дам тебе денег. Хочешь денег?

– Денег хочу.

Деньги… Как сладко звучало это слово. Бомж высунул язык в нездоровом бело-желтом налете, облизал черные губы, всосав в себя сочившуюся из носа воду.

– Хочу денег. Я не жрал…

– Тихо. Тихо.

Климов запустил руку в брючный карман, вытащил несколько мятых купюр. Сунул их бомжу под майку.

– Вот. Вот возьми. И ещё получишь, – пообещал он. – Много получишь.

Движок машины работает под самым окном. Наверное, Островский уже выбрался из салона. Стоит на дворе. Ждет. Надо стрелять. Немедленно. Не теряя ни секунды. Нельзя упустить этот момент. Но если этот чертов сукин сын крикнет… Если только издаст звук, считай, все накрылось.

– Ты будешь вести себя тихо? – Климов словно с ребенком разговаривал. – Совсем тихо, да?

– Буду, а как же. Тихо.

Бомж кивнул, его голова продолжала трястись, кадык дергался вверх и вниз. Он то проваливался под складки кожи, то вылезал совсем в другом месте и снова проваливался.

– Тогда получишь деньги. А если только пикнешь, ни хера тебе не достанется. Разве что перо под жабры.

– Под жабры, – повторил бомж.

Климов вздохнул с облегчением. Бродяга стоял у стены не шевелясь, руки, прикрытые куцым пиджачком, висели, как плети. Климов явственно услышал, как за окном хлопнула дверца автомобиля. Теперь уж Островский точно вылез.

Прижав палец к губам, Климов ещё раз дал знак бродяге, чтобы тот не вздумал пикнуть. Отступил на шаг. Но, видимо, последнее упоминание о пере под жабрами было лишнем. Бомж быстро пришел в чувство, осмыслил сказанное. Снова выкатил белые совершенно безумные глаза. И закричал. Не очень громко, но на улице, возможно, услышали крик.

Рванувшись вперед, Климов грудью навалился на бродягу, сдавил его горло мертвой хваткой. Бомж захрипел, задергал ногами. И даже ударил Климова острым коленом в бедро.

– Заткнись, говорю. Ублюдок. Собака.

Климов отвел кулак назад и врезал бродяге по морде. Вырубил его с одного удара. Тот проехался спиной по стене и боком повалился на кучу тряпок.

– Вот так бы сразу, – Климов вытер пот рукавом.

Он посмотрел на часы. Ого, уже четверть девятого.

На цыпочках, согнувшись, он кошачьими беззвучными шагами дошагал до окна. Вытянул руку, взял обрез с подоконника, обхватил ложе ладонью, палец положил на спусковой крючок. Прижавшись плечом к стене, выглянул во двор.

Под окном стоял вовсе не джип «Эксплорер». Обычная старенькая «Волга» с мятыми, кое-как покрашенными крыльями. Над открытым багажником машины склонились два молодых парня. Один вытащил из-под запаски какой-то пакетик, передал другому парню и получил деньги. Затем сел в машину, сорвался с места и уехал.

Человек, оставшийся на дворе, подошел к помойным бакам, развернул пакет. Климов увидел в руке молодого человека два тоненьких инсулиновых шприца, полные темной жидкости, видимо, раствора опия. Один шприц парнишка сунул во внутренний карман кожаной куртки, с другого шприца снял прозрачный колпачок. Затем задрал рукав, поработал пальцами, когда вены вздулись, воткнул иголку в предплечье. Сделав инъекцию, бросил пустой шприц за баки, быстрым шагом вышел со двора.

Климов сел на ящик. Где же Островский? Возможно, появившиеся во дворе наркоманы спугнули его? Климов отвернул пробку бутылки и сделал несколько глотков воды. Половина девятого. Надо ждать дальше.

Бомж зашевелился у стены. Сел, взмахивая руками, то ли чертей ловил, то ли комаров. Минут через десять бродяга окончательно пришел в себя. Выгреб деньги из-под майки, сосчитал. Долго облизывался, предвкушая удовольствие. Спустя ещё четверть часа бродяга подполз на карачках к своему благодетелю, попросил папироску.

– Меня вообще-то Гусем зовут, – затянулся сигаретой бомж. – Но для друзей я Володя. Кстати, я на тебя не в обиде. За это.

Бомж приставил палец к разбитому глазу.

Климов смотрел в окно. Теперь он уже не надеялся на встречу. Вечерние сумерки становились гуще и гуще. На набережной зажгли фонари. По мокрому асфальту расплылись круги желтого света.

Климов ждал ещё час пока, наконец, не понял, что здесь ему больше нечего делать. Не торчать же тут всю ночь, вдыхая едкий характерный запах кошачьей мочи, которым пропитался Гусь. Однако кое-какие меры предосторожности не будут лишними. Покидая склад, можно столкнуться с головорезами Островского за ближайшим углом, в подворотне или на набережной.

Бомж сидел на полу, сосал воду из бутылки, что принес Климов, курил, поплевывая на пол, словно тоже чего-то ждал.

– Выведешь меня через канализацию? – спросил Климов.

– Так ворота открыты, – щелкнул клювом Гусь.

– Мне надо через канализацию. Выведешь?

– Как нечего делать, – ответил бродяга. – Как два пальца.

– А мы в говне не утонем? А то я водолазный костюм дома забыл.

– Это сухой колодец. Старый. Давно брошенный.

Климов последний раз посмотрел на часы. Маленькая стрелка подобралась к десятке. Он сложил в сумку обрез, пистолет и пакет с патронами. Гусь поднялся, поковылял к выходу. Он ставил ступни елочкой, переваливался с боку на бок, видимо, за странный походняк бродягу и прозвали Гусем.

Спустившись в подвал, они прошли добрых полтора квартала извилистой подземной галереей, мало похожей на канализационный коллектор. На поверхность поднялись через бомбоубежище, оборудованное в подвале жилого дома. Климов порылся в кармане и выдал Гусю премиальные.

Через десять минут он сидел за рулем «Жигулей».

Климов добрался до дачи в половине двенадцатого ночи. Загнав машину в гараж, открыл веранду, плеснул в стакан водки, добавил апельсинового сока. И прикончил горько-кислое пойло в два глотка.

Затем он зажег свет во дворе, вытащил с веранды плетеное кресло. Упав в него, долго сидел, наблюдая, как вокруг светильника, висящего над дверью, вьется стая мелких мошек. Дождь закончился, плотные облака прорезал узкий серп молодого месяца. В его млечном свете густая листва старых яблонь поменяла зеленый цвет на темно синий.

Выкурив сигарету, он вытащил из сумки трубку телефона. Мобильник Островского ответил длинными гудками.

Климов набрал рабочий телефон. Та же самая музыка: бесконечные гудки. Домой в такой поздний час звонят влюбленные, на наблюдающие времени, или законченные хамы, или очень большие начальники, внимание которых – праздник в любое время суток. Климов не смог отнести себя ни к одной из этих категорий, поэтому отложил свой звонок до утра.

Он размазал по руке комара, уже напившегося кровью, поднялся с кресла. Побродив по веранде, треснул ещё полстакана водки, на этот раз без сока, чтобы крепче уснуть. Он запер за собой все двери, поднялся в спальню. Стянул с себя и бросил на пол куртку, упал поперек кровати и вырубился.

Утро началось с того, чем закончился вечер, с телефонных звонков. На этот раз по мобильному телефону Островского ответил грудной женский голос, записанный на пленку: «Абонент временно недоступен». Оба рабочих телефона продолжали молчать. Расхаживая по веранде, Климов набрал домашний телефон. Трубку снял подросток с резким неприятным голосом, услышав имя отца, позвал к аппарату кого-то из взрослых.

– Слушаю, – сказала женщина на другом конце провода.

– Это вас беспокоят из прачечной «Солярис», – промямлил Климов нарочито старческим голосом. – Господин Островский сдавал нам в чистку светлый костюм.

– И в чем дело? – сразу понятно, у дамы не то настроение, чтобы беседовать с несчастным стариком, работником прачечной.

– Я просто хотел сказать, что пятна от вишни, которые остались на лацканах… Так вот, они не вывелись во время чистки. Я могу поговорить с господином Островским?

– Кто это звонит? – голос женщины задрожал то ли от волнения, то ли от злости. – Кто это?

– Это из прачечной, администратор

Климов проклинал себя за неудачную ложь. Дураку понятно, что Островский сам не сдает костюмы в чистку. Да и название прачечной придумал не слишком убедительное, «Солярис». Есть, правда, клуб для голубых с таким названием. Но прачечная… Нет, это уж слишком.

– Понимаете, светлый костюм…

– Не морочьте мне голову, кретин, идиот несчастный, – женщина так разволновалась, что бросила трубку.

Свежий восточный ветер разогнал тучи, не оставив следа от вчерашнего ненастья. Дышалось легко. Климов долго бродил по участку, натыкаясь на запущенные грядки клубники, на оставленное ночью кресло, на клумбу многолетних цветов. Он тяготился одиночеством, тяготился тем, что не у кого попросить совета или помощи.

Эпилог

Около полудня вдруг зазвонил телефон.

Климов удивился. Кто бы это мог быть? Жене он строго запретил сюда звонить. Вероятно, ошиблись номером. Климов нажал на кнопку, поднес мембрану к уху. Голос Урманцева был совсем близко, будто звонил он не из Рязани, а с соседней дачи. Но голос какой-то странный, шепелявый.

– Ты меня слышишь? И хорошо. Я хотел тебе сказать пару слов. Хотел поставить тебя в известность, что охота окончена. Все дерьмо позади. Все в прошлом.

– Это как? – не понял Климов.

– Купи сегодняшние газеты, и ты узнаешь интересные подробности, – прошепелявил Урманцев. – Это происшествие наверняка должно попасть в утренние номера каких-нибудь газет.

– Брось эти штучки, – поморщился Климов. – Я сегодня плохо спал.

– Я не спал совсем, – ответил Урманцев. – Правда, я жив, можно так сказать. Жив, в общем и целом. У меня вывих плеча, трещина в ключице, вероятно, седьмое левое ребро сломано. И ещё мне трудно говорить… На дне Яузы я оставил пяток коренных зубов.

– Ты это серьезно? – Климов остановился с открытым ртом. – Ты хочешь сказать… Ты правду…

– Все найдешь в газетах, – сказал Урманцев. – Прощай. И если задумаешь с кем-то свести счеты, не пытайся меня найти.

Короткие гудки. Климов, позабыв о том, что в гараже стоит машина, выбежал за калитку. До автобусной остановки, где до часу дня открыт газетный киоск, не меньше километра. Он пробежал это расстояние пружинистой спортивной трусцой, сгреб все газеты, что ещё остались на прилавке.

Сев на деревянную скамейку, до блеска отполированную задами пассажиров и тяжелыми продуктовыми сумками, привычно осмотрелся по сторонам. Поблизости не было никого. Только мальчишка в коротких штанах гнутой палочкой катал впереди себя обод велосипедного колеса. Автобус на Москву ушел пять минут назад, а следующий приедет на круг только после обеда.

Климов открыл известную центральную газету, перевернул лист, уткнулся в колонку происшествий. И тут же нашел, что искал. «Засада на берегу Яузы», так называлась заметка. Климов проглотил несколько коротких абзацев.

Автор репортажа писал, что известный предприниматель Егор Островский, связанный с нефтяным бизнесом, вчера вечером попал в ловушку, устроенную бандитами на набережной Яузы. Островский тем злополучным вечером, видимо, собирался на важную встречу. Его джип «Эксплорер» сопровождали две машины, набитые вооруженные охранниками. Сам предприниматель надел бронежилет.

Весь вечер лил дождь, и набережная была скользкой, как ледяной каток. По словам свидетелей происшествия, когда кортеж предпринимателя выезжал на Салтыковскую набережную, с Красноказарменной улицы выскочил «МАЗ». Но полной ясности в этом вопросе пока нет. По словам других очеридцев, «МАЗ» уже стоял на углу Красноказарменной улицы и набережной, словно дожидался, когда появился джип. Тяжелый грузовик протаранил левую часть джипа. Машины сцепились бамперами, вылетели на тротуар, сбив чугунное ограждение, упали в реку.

Предприниматель и начальник его службы охраны Виктор Черных погибли на месте. Водителю джипа удалось спастись. Вероятно, бандиты тянули с предпринимателя деньги, но тот оказался несговорчивым и, главное, очень принципиальным человеком. Чувствуя опасность, он принял контрмеры. Но эти меры, как показала практика, оказались недостаточными.

Когда спасатели при помощи мощного крана извлекли из реки грузовик, то водителя в кабине не обнаружили. Милиционеры высказывают предположение, что человек, сидевший за рулем тяжелой машины, погиб. А его труп унесло течением.

Заметка заканчивалась словами, что ведется следствие, сыщики видят реальную перспективу раскрытия преступления. Из последнего оптимистического прогноза можно заключить, что сыщики видят лишь безнадегу, очередной «висяк», а следствие с первых же шагов зашло в тупик.

– Я приду без охраны, – вслух передразнил Климов, вспомнив вчерашние обещания Островского. – Клянусь могилой матери… У меня не будет даже тупого ножа… Поговорим, как мужик с мужиком… А сколько быков с собой тащил. Тьфу.

В одной из столичных газет факты были поданы под другим соусом.

Корреспондент предположил, что бизнесмен Островский в последнее время попал в трудное финансовое положение, наделал массу крупных долгов и не мог по ним рассчитаться. Дела шли так плохо, что он опасался за свою жизнь, носил бронежилет и таскал за собой вооруженную охрану.

Однако меры предосторожности, предпринятые Островским, сыграли с ним трагическую шутку.

После столкновения с грузовиком и падения «Эксплорера» в реку, бизнесмен был серьезно травмирован, но оставался жив и в сознании. Когда искореженная машина уже находилась на дне реки, он смог самостоятельно выбраться из неё через разбитое боковое стекло. Но на большее сил не хватило. Тяжелый бронежилет, который был на Островском, потянул его на дно.

Охранники, сидевшие в двух машинах сопровождения, остались невредимы, не пострадали и автомобили. Спасая хозяина, телохранители прыгали вниз с парапета набережной, ныряли в воду. Но в этом месте дно Яузы покрыто наростами биологического происхождения, толстым слоем ила.

Найти тело удалось только после прибытия на место аварии спасателей, оснащенных специальной аппаратурой и мощными прожекторами. Труп Островского извлекли водолазы после часа упорных поисков.

Третья газета муссировала все те же известные подробности, добавляя, что грузовик «МАЗ» был угнан со строительной площадки, находящейся рядом с тремя вокзалами. Милиционеры не исключают и такую версию: злоумышленник был пьян, просто хотел прокатиться на грузовике. Так или иначе, дополнительные подробности станут известны, когда труп угонщика будет найден в Яузе.

Анонимный источник, заслуживающий доверия, сообщил корреспонденту газеты, что тело Егора Островского будет погребено на Хованском кладбище. По странному совпадению, именно на Хованке нашли последнее пристанище многие друзья и коллеги Островского. Их могилы совсем свежие…

В других газетах гибель Островского удостоили нескольких строк или вовсе не напечатали ни слова. Видимо, редакторы посчитали, что бизнесменов в Москве гибнет больше, чем бродячих собак под колесами машин. И если писать о каждом таком происшествии по репортажу, газетной площади не хватит на более важные события.

Климов поднялся и медленно побрел обратной дорогой. Урманцев прав: большая охота, наконец, подошла к концу.

Сегодня, прямо сейчас, Климов закопает под старой яблоней сумку с оружием. Глубоко закопает, так, чтобы больше не откопать, даже если очень захочется это сделать. Затем он перекусит, соберет вещи и первым же рейсом улетит в Киев. Рита уже успела получить через доверенного человека украинские паспорта. А через пару дней они с женой растянутся на горячем пляже где-нибудь на Кипре или в Греции.

И постараются забыть все плохое, что с ними случилось.

К обеду Климов сложил чемодан, вызвал такси по телефону. Он долго сидел на веранде и слушал, как на соседнем участке стрекочет газонокосилка. Какое-то последнее дело всегда остается не сделанным, когда сделаны уже все дела. Но какое именно дело? Климов вытащил из кармана записную книжку, перевернул пару страничек, раскрыл трубку мобильного телефона.

Он сразу узнал голос старшей Меркиной, матери Лены.

– Здравствуйте, – сказал Климов. – Это вас беспокоит следователь прокуратуры Власов. Я к вам заходил на днях. Помните меня?

– Помню, а как же. Как ваши, то есть наши дела?

Климов на минуту задумался.

– Я хочу сообщить вам одну важную новость, – наконец, сказал он. – Возможно, вам станет легче после того, что вы услышите. Тогда, у вас дома, мы говорили, что убийца или убийцы Лены ушли от ответственности. Их попросту не нашли. Так оно и есть, за решетку посадили невинного человека. Убийцы остались на свободе. И вот теперь…

Климов вздохнул, пощелкал пальцами. Он с трудом, мучительно подбирал нужные слова.

– Теперь положение исправилось. Я хочу сказать, что все они, все убийцы, все до одного, понесли наказание. Заплатили кровью за смерть вашей дочери.

– Что значит, заплатили кровью?

– Они погибли, – сказал Климов. – Погибли той смертью, которую заслужили.

На том конце провода долго молчали. Климов подумал, что линию разъединили. Но снова услышал Меркину.

– Спасибо вам, – сказала она. – Я сразу поняла, что вы никакой не Власов. Что вы не из прокуратуры. Я не знаю, как вас зовут на самом деле. Не знаю вашей фамилии, но это не имеет значения. Я сразу поверила, что вы честный человек. Спасибо вам…

– Моя фамилия Климов. Дмитрий Юрьевич Климов. А теперь прощайте.

Климов нажал на отбой, положил трубку в карман. С другой стороны забора двумя короткими гудками просигналило такси.