Вечером следующего дня Климов забрал конверт из ячейки на Белорусском вокзале.

Добравшись до дачи, он устроился в кресле, оторвал узкую полоску бумаги, вытряхнул на журнальный столик несколько машинописных страничек и три черно-белые фотографии официанта. На девяти с половиной страницах текста была расписана технология бронирования БМВ, сильные и слабые стороны автомобиля. Мало смысливший в технических вопросах Климов, лишь пробежал текст по диагонали, передал странички Урманцеву.

Сам же прочитал надпись, сделанную простым карандашом на обратной стороне одной из карточек: Эдуард Балагуев. Фотографии получилась не лучшего качества, слишком темные, не очень четкие, но узнать человека можно. Видимо, снимки сделаны вчерашним вечером то ли в кабаке, то ли в дружеской компании. Балагуева окружали какие-то люди, мужчины и женщины, не совсем трезвые, сам официант, облаченный в белую сорочку и галстук бабочку, выглядел оживленным и неестественно веселым.

За последние два года он почти не изменился, разве что немного располнел. Но полнота не портила внешность Эдика. К подписанной фотографии был пришпилен скрепкой листок бумаги. Климов прочитал текст и решил, что Полосовский серьезный и профессиональный специалист, а вовсе не придурок, каким кажется с первого взгляда. За сутки с небольшим детектив сделал работу, на которую дилетанту потребуется как минимум неделя.

Оказывается, ещё год назад официанта Балагуева уволили из ресторана гостиницы «Россия». Поговаривают, что он приторговывал наркотиками. У Балагуева даже появилась постоянная клиентура. Ничего конкретного в прокуратуре ему предъявить не смогли, уголовного дела не возбуждали, однако администрация ресторана настойчиво рекомендовала Эдику поискать другое место работы.

Три– четыре месяца Балагуев пытался трудоустроиться, но безуспешно. В приличные заведения его не брали, до грязных забегаловок самому не хотелось опускаться. В конце концов, помог кто-то из старых друзей, Эдика приткнули в ночной клуб «Богомол», заведение не из дешевых, там собирается московская богема, сынки богатых родителей и гомосексуалисты.

По слухам, и на новом месте Балагуев снова обзавелся клиентурой и торгует дрянью, благо в клоаках типа «Богомола» на наркоту стабильно высокий спрос. Видимо, бизнес идет неплохо, в позапрошлом месяце официант купил в автосалоне новый «Фольксваген». Смена Эдика начинается в шесть вечера и заканчивается в четыре утра. Как и прежде, он не женат, живет в двухкомнатной квартире в районе Калужской заставы.

Климов, переваривая информацию, выкурил сигарету, дождался, когда Урманцев закончит читать свои бумаги.

– Ну, что с этой тачкой, с «БМВ»? – спроси он. – Крепость неприступна?

– Нападать на бронированную машину в городе – верное самоубийство, – ответил Урманцев. – Пока мы подберемся к водителю и, главное, пассажиру пройдет примерно пять минут. Плюс-минус минута. Это слишком долго. Нас перестреляют менты. Но на загородных шоссе действуют другие законы. Там у нас есть шанс.

– Так мы сможем это сделать?

– Сможем, – кивнул Урманцев. – Я два раза в жизни пытался обчистить инкассаторские машины. Тоже бронированные, по существу, это сейфы на колесах. И в оба раза удачно. Ты хочешь спросить, где выручка и почему я не живу на Багамах или в Рио? Во-первых, денег оказалось куда меньше, чем мы рассчитывали. Да и главные проблемы начались, когда мы стали делить эти бабки. Меня кинули свои ребята. Но дело не в этом. Главное – я брал бронированные тачки. Значит, возьму и эту.

– Но есть проблемы?

– Этот малый все толково изложил, – Урманцев помахал в воздухе машинописными листками. – Но надо все пощупать на месте. Ашкенази бронировал машину в Москве. Завтра под видом заказчика я загляну на эту фирму и задам пару вопросов. Эта контора не номерной почтовый ящик. Туда ходят посетители, обычные люди, такие же, как мы с тобой. Только с деньгами. И мой визит не вызовет подозрений.

– Хорошо, – одобрил Климов. – А теперь почитай это.

Он протянул Урманцеву объективку на официанта. Урманцев дважды прочитал текст и поморщился.

– Когда пойдем в этот кабак? – спросил он. – Или лучше будет, если мы навестим его на квартире?

Климов покачал головой.

– Я пойду вдвоем с Цыганковым. А ты занимайся этой «БМВ». Только тачкой и больше ничем. Но сначала я бы хотел увидеться с матерью Лены Меркиной, той самой убитой девчонки. До сих пор не понимаю, что за птица эта Лена и откуда взялась. На девочку легкого поведения или проститутку она не похожа. Тогда почему она пошла со мной в номер?

Урманцев, не раздумывая, выдал свой вариант ответа.

– Может, это любовь, и она к тебе приторчала.

– Чувства я отвергаю. Я не тот человек, который нравится женщинам в вечер первого знакомства. Корысть? Потаскухи сначала договариваются о цене, а потом делают все остальное. Девочка искала острых ощущений? Не похоже.

– Кстати, откуда ты достал адрес Меркиной?

– Нет ничего проще. Я знаю имя, фамилию, дату смерти. И знаю адрес городского загса. Вот и вся математика. Сегодня я позвонил из города по её домашнему телефону. Представился следователем прокуратуры Власовым, попросил о встрече, так как якобы открылись новые обстоятельства гибели. Думал послать тебя туда. Но, на мое счастье, отец Меркиной в больнице. Он был на суде и может меня узнать. К телефону подошла мать. Она моего лица не знает.

– Лишний риск, – ответил Урманцев. – Зачем тебе все это надо? Девчонку все равно уже не воскресишь.

– Пусть так, – согласился Климов. – Но даже мертвые должны иметь свой маленький шанс на справедливость.

С утра Климов отправился в район Речного вокзала. Он долго плутал между пятиэтажными трущобами, пересекал заросшие бурьяном собачьи площадки и загаженные скверы, дважды спрашивал дорогу у встречных пешеходов, пока, наконец, отыскал дом, где жила Людмила Яковлевна Меркина.

Дверь открыла полная женщина в безразмерном застиранном халате. Хозяйка выглядела так, будто последние месяцы своей жизни провела в инфекционной больнице и выжила лишь потому, что бог забыл прибрать её грешную душу. Грива седых волос, болезненно желтое лицо, под глазами отечные складки кожи, губы серые, как олово. Женщина опиралась на палку.

Климов и подумать не мог, что мать погибшей девушки настолько стара. А, может, это не мать, бабка?

– Власов Борис Ильич, – представился Климов. – Старший следователь прокуратуры, юрист второго класса. Это я вчера с вами разговаривал?

– Со мной. Я мать Леночки.

Женщина распахнула дверь, отступила в глубину тесной прихожей, давая гостю возможность войти в квартиру. Рыжая кошка распушила хвост и шмыгнула на кухню. Климов скинул ботинки, положил на тумбочку кожаную папку на «молнии». Спросил, где удобнее поговорить.

Меркина провела гостя в комнату, пыльную, тесно заставленную дешевой старомодной мебелью. Усадила в обшарпанное кресло. Выходившее во двор окно было открыто, но в комнате нос щипало от резкого запаха кошачьей мочой и лекарств.

Хорошо, что Меркина не попросила его предъявить документ. А если она подумает, да и спросит удостоверение, можно ответить, что забыл книжечку в форменном прокурорском кителе. Неубедительная ложь. Но выбирать не из чего. Хозяйка спросила о другом.

– Хотите чаю с вареньем? Или бутерброд с сыром?

Климов вдохнул витавшие в воздухе кошачьи ароматы:

– Спасибо, что-то совсем нет аппетита.

Кажется, Людмила Яковлевна искренне обрадовалась отказу гостя от угощения. Опираясь на палку, она медленно опустилась в другое кресло. Климов положил папку на колени, откашлялся.

– Насколько я понял, вы недавно сюда переехали? Здесь очень мило. Зеленый район, воздух, природа и все такое прочее. И квартира уютная.

Он оглядел веселыми глазами мебель, выцветшие обои в цветочек, светильник с трещинкой.

– У нас с мужем была большая квартира почти в центре, – ответила хозяйка. – Но после гибели Лены её отец не вылезает из больниц. Он перенес инсульт, получил инвалидность, нерабочую группу. Пришлось уйти с хорошей должности. Он очень переживал. Лена наш единственный ребенок, поздний ребенок. Скажите, у вас есть дети?

– К сожалению, у нас с женой детей нет, – честно ответил Климов.

– Тогда вам трудно понять мое горе. Я, как и муж, с тех пор все болею. Мы вынуждены были продать хорошую квартиру. Переехали сюда. Лекарства дорогие, приходится нанимать сиделку. И гранитный памятник для дочери обошелся вдвое дороже, чем нам обещали. Но на такие вещи денег не жалко.

Волнуясь, Меркина перекладывала из ладони в ладонь бумажный шарик.

Климов кивнул, он старался казаться уверенным в себе, солидным работником прокуратуры, но получалось не слишком убедительно.

– Как вы знаете, убийца вашей дочери был осужден и сейчас отбывает срок в колонии строгого режима, – сказал он. – Дело было списано в архив, так как преступление раскрыто и убийца понес наказание. Но кое-какие вопросы все равно остаются. Я не имею права раскрыть подробности, это тайна следствия. Но в деле есть белые пятна. В частности, совершенно не отражена личность потерпевшей. То есть вашей дочери. И, главное, у нас возникло подозрение, что у преступника был сообщник.

Слова Климова не вызвали никакой реакции, даже далекий тусклый огонек любопытства не вспыхнул в глазах женщины. Глаза оставались тусклыми, совершенно мертвыми. Меркина сказала:

– Если вам интересно знать мое мнение, то я выскажу его. Я никогда не верила, что Леночку убил какой-то случайный знакомый. С чего бы вдруг? Я и теперь не могу понять, как это Лена добровольно пошла в гостиничный номер с посторонним мужчиной. Впрочем, когда шло следствие, моего мнения никто не спрашивал. Один раз следователь повесткой вызвал меня к себе. Мы разговаривали минут двадцать. На общие темы. Вот и все. С тех пор я не верю в справедливость. Я убеждена, что убийцы Лены ушли от наказания. Они на свободе.

Климов вглядывался в лицо женщины, силясь найти сходство с чертами погибшей девушки. Но сходство, если оно и было в прежние времена, теперь начисто стерло горе и болезни.

– Расскажите мне о вашей дочери, – попросил он.

– Лена была умной девушкой, совсем не легкомысленной, – сказал Меркина. – С отличием окончила школу. Тем летом перешла на третий курс финансового института. Училась… Старалась… Она не красавица. У неё было мало друзей. Ну, что тут рассказывать? Она была хорошей девочкой.

– Она поддерживала отношения с молодым человеком?

– Не то чтобы молодым, – поморщилась Меркина. – Эдик намного старше Лены. На мой взгляд, он ей не пара. Официант, человек ограниченный, нравственно тупой и повернутый на деньгах. Но Лена, как мне понимаю, испытывала к нему серьезное чувство. Природу которого я не могу объяснить.

Климов расстегнул папку, вытащил три фотографии официанта Балагуева, протянул их Меркиной.

– Этот Эдик?

– Да, этот, – вздохнула Людмила Яковлевна. – На похороны он даже не пришел. После гибели Лены вообще ни разу не появился, даже не позвонил.

– Если бы вы узнали, что Балагуев замешен в убийстве, то очень удивились?

– Не знаю, – покачал головой Меркина.

Климов засунул карточки в папку, попросил Меркину показать фотографии дочери. Опираясь на палку, хозяйка поднялась, открыла ящик секретера, достала большой целлофановый пакет, полный фотографий. Климов стал перебирать снимки, складывая их на журнальный столик в аккуратную стопку. Детство, школьные годы, дворовые знакомства, институтские девчонки…

Климов отложил в сторону портретный снимок Лены, видимо, сделанный незадолго до её гибели.

– Разрешите мне взять это? – попросил он. – Фотография может очень пригодиться.

– Возьмите, – кивнула мать. – У меня остался негатив. Значит, вы считаете, что Эдик как-то замешан в убийстве?

Климов неопределенно пожал плечами, мол, ещё рано делать выводы, но чего в жизни не бывает.

– Я понимаю, дочь уже не вернешь, – сказал Климов. – Но скажите вот что. Это очень важно лично для меня.

Меркина нагнулась, даже ухо вперед выставила.

– Скажите, пожалуйста. Вам станет легче, если настоящие убийцы понесут наказание?

– Да, – впервые за все время разговора в голосе Меркиной прозвучала нотка твердости. – Да, мне и моему мужу станет легче на сердце. Гораздо легче. Двадцатилетняя девчонка не заслужила того, чтобы её убили, как собаку. Хуже, чем собаку.

Неожиданно Людмила Яковлевна заплакала.

Через пять минут Климов натянул ботинки и ушел. Женщина оперлась локтями на подоконник и смотрела вслед Климову через открытое окно, пока тот не скрылся из виду.

Климов и Цыганков заявились в «Богомол» поздней ночью. Клуб занимал просторное полуподвальное помещение. Здесь царили либеральные порядки. Усталая охрана на дверях пускала всех желающих без разбора. Сюда запросто можно было пронести ствол, да что ствол, хоть станковый пулемет, но Климов оставил оружие в машине.

Новые посетители выбрали для визита не самое подходящее время. Стриптиз уже закончился, на эстраде прочно обосновались четыре не совсем трезвых музыканта. Но музыка оказалась приятной: медленный джаз и блюзовые ритмы. Цыганков спросил у молодого метрдотеля, какие столики обслуживает Балагуев. Шеф показал пальцем в дальний угол зала.

В помещении царил полумрак, посетителей было не много, они то ли уже разъехались по домам, то ли ещё не подошли. Пахло табаком и прокисшим пивом. Интерьер заведения представлял из себя странную эклектическую смесь всех форм и жанров.

По стенам висели картины в стиле авангардной мазни, с ними соседствовали лубковые полотна, реалистические пейзажи, а также рыболовные сети и чучела мелких животных. По залу были беспорядочно расставлены скульптуры, вытянутые напольные вазы фаллических форм, напоминающие члены оскопленных великанов. Другие габаритные предметы не имели определенного названия или предназначения.

Климов приземлился за столик, надел темные очки и надвинул на лоб длинный козырек бейсболки. Цыганков, никогда не посещавших богемных тусовок, крутил головой, впитывая в себя окружающее. За передним столиком дряблая дамочка бальзаковского возраста, одетая в короткую ночную сорочку, висела на плече сопливого паренька.

Под соседним правым столиком валялся пьяный мужик в джинсах и свитере, продранном на локтях. Он пытался встать, водил руками по полу, хватал за ножки и двигал стулья. На пьяного никто не обращал внимания.

Слева на постаменте высилась скульптура, отлитая в металле. С места Цыганкова можно было прочитать табличку с фамилий мастера и названием самой скульптуры – «Урожай». Женщина пышных форм прижимала к огромным неестественно выпуклым грудям сноп пшеницы. Долгое созерцание обнаженного женского тела, слишком изобильного, навевало мысль, что урожай, действительно, выдался добрым, и пшеницы хватит на всех.

Климов полистал меню и понял, что люди сюда ходят вовсе не ужинать, а удовлетворять эстетические потребности. Официант, отяжелевший к концу смены, медленно подвалил к столику, застыл на месте в ожидании заказа. Климов поднял голову, из-под темных очков взглянул в лицо Эдика и сказал:

– Креветки под майонезом и пиво.

– Все? – спросил Эдик.

– Если можно, побыстрее, – поторопил Климов.

Через пять минут Эдик притащил большие тарелки с холодными креветками и пару кружек пива.

Цыганков поманил официанта пальцем, когда тот нагнулся, просительно склонил голову на бок и прошептал:

– Мне нужно два чека.

– А ты кто? – прищурился Эдик. – Что-то я тебя не помню.

– Мой дружбан брал у тебя на прошлой неделе.

На лице официанта отразилось плохо скрытое сомнение. С посторонними людьми Эдик не дела не вел, но этот малый явно не мент. Душевные колебания и разумную осторожность победила жадность.

– Десять баксов чек.

– Сколько? – Цыганков выпучил глаза.

– Если ты тут уже брал, должен знать цену.

– Везде чек по три-четыре доллара.

– По четыре доллара крысиный яд на улице, – усмехнулся Балагуев. – А здесь настоящий товар. Не разбавленный, розовый, как задница молочного поросенка.

– Хорошо, беру.

Цыганков положил на стол двадцатку. Официант прикрыл купюру салфеткой и сунул её в карман брюк. Эдик наклонился к уху Цыганкова, прошептал:

– Через пять-семь минут зайди в мужской сортир. Средняя кабинка. Встанешь ногами на унитаз, поднимешь руку. Чек на бачке.

Выждав время, Цыганков отправился в туалет и вернулся с двумя пакетиками героина, размером с человеческий ноготь. В течение следующего часа друзья слушали музыку, ели креветки и пили пиво. Без четверти четыре утра музыканты зачехлили инструменты, и ушли с эстрады. В зале появились охранники, пьяного мужчину выволокли за ноги из-под стола и потащили к двери.

Эдик снова появился и напомнил клиентам, что заведение закрывается.

– Мы уже уходим, – ответил Цыганков.

Выкурив по сигарете, вышли на улицу, обошли жилой дом, в подвале которого находился клуб.

Принадлежавший Эдику новенький «Фольксваген», зеленый с металлическим отливом, стоял на заднем дворе среди других машин. Климов нырнул в свои «Жигули», надел черную матерчатую куртку. Сунул под полу заряженный обрез, придерживая его левым локтем, запер машину и устроился на лавочке.

Он подумал, что Эдик может появиться не один. Возьмется подвезти приятеля или пригласит в гости какую-нибудь девицу. Тогда разговор придется отменить. Впрочем, после тяжелой смены официант вряд ли способен на постельные развлечения.

Темное небо прямо на глазах наливалось голубизной. Было довольно светло, но фонари почему-то ещё горели. Четыре утра, глухое время. Город спал и видел сны. Окна ближнего дома отражали рассветные сумерки. Ветер гонял пыль и бумажный мусор. Климов с Цыганковым молча сидели на лавочки и курили.

В пятом часу из-за угла дома вышел Эдик Балагуев, переодевшийся в джинсы и красную безрукавку. На плече официанта висела спортивная сумка. Эдик подошел к машине, вытащил из кармана ключи, нажал кнопку брелка. Он уже открыл дверцу, но тут из кустов вынырнул Цыганков. Эдик вздрогнул от неожиданности.

Цыганков шагнул вперед, вытер кулаком мокрый нос.

– Слышь, братан, мне бы ещё один чек.

Балагуев выпучил глаза.

– Ты что, охренел? Я с собой дерьма не ношу. Приходи сегодня вечером в клуб. Там все получишь.

Он уже хотел залезть в машину, но Цыганков задрал рубашку и вытащил из-за пояса пистолет. Климов подкрался сзади. Ствол обреза ткнулся в спину Балагуева.

– Надо поговорить, чувак, – сказал Климов. – Давай без глупостей.

– Да вы чего, ребята… Вы чего…

Эдик растерялся, но понял, что с ним не шутят. Но опасность не так велика. Ясно, что на него наехали наркоманы, у которых кончилась капуста, но срочно требуется новая доза дури. Несколько раз такие неприятные эпизоды уже случались, но всегда удавалось договориться мирно. В случае чего, можно отдать пару чеков, которые спрятаны под днищем сумки. Если ты толкаешь наркоту, будь готов к неприятностям. Своего рода профессиональный риск.

Цыганков обошел «Фольксваген» спереди, сел на переднее пассажирское место, захлопнул дверцу. Климов подтолкнул официанта.

– Садись в машину.

Эдик покорно опустился на водительское место. Климов открыл заднюю дверцу, сел, приставив ствол обреза к шее Балагуева. Свободной рукой он снял шапочку с козырьком и темные очки.

– Посмотри на меня, – скомандовал Климов.

Балагуев обернулся назад, поморщился, напрягая память. Вроде знакомая морда.

– Не вспомнил? – Климов вытащил из кармана фотографию Меркиной. – А её помнишь? Ну, помнишь?

– Помню, – процедил Эдик, теперь он узнал и Климова. – Столько времени прошло…

– Кто убивал девчонку? – спросил Климов.

– Не я, не я, клянусь.

– Знаю, что не ты. Спрашиваю, кто?

Балагуев до крови прикусил губу.

– Если ты расскажешь все, как было, будешь жить, – пообещал Климов. – Обещаю тебе, что мы выйдем из машины, а ты поедешь домой, спать. Лично ты мне не нужен. Нужны только исполнители. Но если соврешь, на легкую смерть не надейся. Только слово лжи…

– Я все расскажу, – пробормотал Балагуев. – Я давно знаю одного чувака, Максима Короленко. Обратился к нему с этой проблемой. А Короленко подписал на дело своих друзей. Потому что сам крови боится. Одного парня зовут Валера Чайкин. Другого Сергей Осколупов.

– Где найти Максима Короленко? Что он за хрен?

– Теперь он директор ломбарда «Вавилон». Точного адреса я не знаю, но ломбард находится где-то рядом с центром. У Короленко дядя какой-то крутой бизнесмен. Приткнул его на это место. Короленко никогда не кололся. Курил, глотал колеса. Позже лечился от наркомании, говорит, что навсегда завязал.

– А двое других?

– Осколупов работает в фото ателье, – Балагуев подробно описал, где находится фото ателье. – Чайкин совсем опустился, тащит из дома последние вещи. Запиши адрес…

– Почему именно эти люди убивали девчонку? Почему они?

Балагуев с третьей попытки прикурил сигарету, спички ломались, он никак не мог справиться с дрожью рук.

– Ну, эти кретины брали у меня товар, а платить было нечем, – он глубоко затянулся. – Что я им, сукам, мать Тэреза? Вот я и предложил рассчитаться… Как бы это сказать. По-другому рассчитаться.

– Кровью? – уточнил Климов.

– Можно так сказать. Прощаю долги и ещё плюс пять сотен гринов на нос. Короленко был должен мне больше других. Он уговорил Осколупова и Чайкина, потому что те колебались до последнего.

– И они согласились? Одного человека убили, а другого отправили гнить в лагеря? За эту мелочь? За пять сотен?

– Еще бы, не согласились, – усмехнулся Эдик. – Мое предложение для них, как дар божий. Радовались, как дети. Дел на пять минут и такие деньги. Сколько дряни можно купить.

Климов опустил обрез, положил его себе на колени.

– А почему ты подставил именно эту девчонку? Именно Меркину, а не какую-нибудь гостиничную потаскушку?

– А чем она лучше потаскушки? Она была дурой, полной сукой. Я трахнул её пару раз, от нечего делать. Кстати, она и трахаться не умела. Ноги раздвинет и лежит мечтает, сука. Так она после этого возомнила себе какую-то неземную любовь. Бегала за мной, как собачонка, звонила мне домой среди ночи, каждый день ждала возле работы. Я натурально охренел от нее, на стенку полез. Не знал, как отвязаться. Она на все была согласна.

– И что дальше?

– Ну, и тут Островский предложил мне это дело. Я попросил Меркину не отказываться, если мужчина предложит пройти в номер. Сказал, что трахаться не придется. Мужику, то есть вам, подмешают в шампанское химии, вы вырубится, а она уйдет. Так нужно для меня. Так нужно для дела. Якобы вы должны хорошим людям большие деньги и не хотите возвращать. Это вроде как урок, предупреждение. И эта дура согласилась. Поверила во все это дерьмо. Говорю же, чокнутая сучку.

– Сколько тебе заплатил Островский?

– Платил Ашкенази. Ну, обещал пятнадцать штук, а отдал только десять. Тварь, жлоб сраный. Натянул меня. У самого деньги из ширинки сыплются. До сих пор жалею, что залез в это говно.

– Умница. Теперь я вижу, что у тебя есть совесть. Но если я узнаю, что ты соврал… Тогда тебя ничто не спасет. Хоть целая армия бандитов тебя будет охранять…

– Клянусь, я сказал правду, – ответил Эдик. – Сказал все, что знал.

Климов взял обрез, прижал стволы к переднему сидению и нажал на спусковые крючки. Два выстрела грохнули почти одновременно. Пробив сиденье, картечь разворотила спину Балагуева. Официант повалился грудью на руль. Руки повисли вдоль туловища. Кровь, фонтаном хлынувшая изо рта, из носа, забрызгала лобовое стекло.

Дымящийся окурок отклеился от губы и упал на сидение…

Цыганков достал из кармана рубашки чеки с героином и вложил их в ладонь мертвеца.