Глава пятнадцатая
Улыбка исчезла из глаз Джайлса Каррингтона, но он сказал все тем же ленивым, слегка насмешливым тоном:
– Звучит волнующе. Что произошло?
Пока они вместе поднимались по лестнице, суперинтендант сказал:
– Не беспокойтесь, никто из ваших клиентов не замешан в этих новых обстоятельствах. – В глазах у него при этом блеснули огоньки.
– Рад слышать, – ответил Джайлс, нажимая кнопку звонка у парадной двери. – Роджер во время убийства находился в Англии. Дело в этом?
– Да, – ответил Ханнасайд. – В этом.
– Бедный старина Роджер! – заметил Джайлс. – Я заподозрил нечто подобное, когда он не смог вспомнить название судна.
Ханнасайд обратил на него обвиняющий взгляд.
– Вы ничуть не лучше остальных, – строго сказал он. – Едва увидев Роджера Верекера, вы заподозрили его не только в том, что он находится в Англии дольше, чем говорит, но были почти уверены, что он и есть тот убогий незнакомец, который посетил Арнольда Верекера в ту субботу. Разве не так?
– Не совсем так, – сказал Джайлс. – Я заподозрил это за несколько часов до того, как его увидел. Собственно говоря, едва услышав, что он появился. Добрый день, Мергатройд. Мисс Тони дома?
– Да, сэр, она ждет вас, – ответила Мергатройд, широко распахивая дверь. – Но с какой стати вам понадобилось снова приводить этого полицейского, право, не знаю. Кажется, мы уже не можем называть эту квартиру своей. Они оба в студии, мистер Джайлс.
Джайлс Каррингтон кивнул и пошел по маленькому коридору, суперинтендант следовал за ним. В студии Роджер Верекер, очевидно, решал какую-то проблему на листе бумаги под критичным, но не враждебным взором единокровной сестры, наблюдавшей, подперев ладонями подбородок, за его расчетами. Она быстро подняла взгляд на открывшуюся дверь и, увидев Джайлса, доверительно улыбнулась.
– Привет, – сказала она. – Роджер пытается создать какую-то систему. Я думаю, все это ерунда.
– И правильно, – сказал Джайлс.
Антония увидела суперинтенданта и вскинула брови.
– Не знала, что вы тоже придете, – сказала она. – Лучше бы не приходили, так как, честно говоря, мне ужасно надоело это семейное преступление. Однако входите, если должны.
– Боюсь, что должен, – ответил Ханнасайд, закрывая дверь. – Хочу задать вашему единокровному брату несколько вопросов.
Роджер, сильно испугавшийся при его виде, сказал:
– Задавать мне вопросы бессмысленно, потому что сейчас я очень занят. Собственно говоря, я надеялся на спокойное время, раз мы избавились от Кеннета.
Внимание Джайлса привлек грубый набросок пастелью, стоявший на каминной доске.
– Господи, как искусно! – невольно воскликнул он. – Работа Кеннета?
– Не вижу в нем ничего искусного, – сказал Роджер. – Собственно, не будь я покладистым человеком, я мог бы прийти из-за него в раздражение.
– Да, – сказал Джайлс. – Я… я думаю, мог бы.
– К тому же здесь нет никакого сходства со мной, – продолжал Роджер. – Не может быть, потому что Кеннету пришлось сказать, кого он хотел изобразить.
– Кеннету удалось передать сходство, правда? – сказала Антония. – Он сделал этот набросок сегодня утром. После того, как Роджер сказал, что портретная живопись – низкое искусство. Хороший набросок, ты согласен?
– Злобный! – вполголоса ответил Джайлс. – Право, Тони, он издевательский!
Ханнасайд, тоже смотревший на набросок с немалым удивлением, услышав эти слова, полностью согласился с ними и задался вопросом, не странно ли быть убежденным, что человек, который мог создать такой безжалостный портрет, способен на что угодно, даже на убийство. Переведя взгляд с портрета на оригинал, он сказал без предисловий:
– Мистер Верекер, вчера вечером вы сказали мне, что сошли на берег в Англии два дня назад.
– Кажется, сказал, – согласился Роджер. – Вчера было много всяких разговоров, и я не помню всего, что говорил. Но не хочу начинать спор, так что пусть будет по-вашему.
– Вы по-прежнему держитесь этого утверждения?
– Почему бы нет? – осторожно спросил Роджер.
– Главным образом потому, что оно ложно, – с обескураживающей прямотой ответил суперинтендант.
– Возражаю, – заговорил Роджер. – Это весьма дискредитирующее заявление, и если вы считаете, что, будучи детективом, можете обвинять людей во лжи, то поймете, что ошибаетесь. – На минуту он умолк, задумался, а потом угрюмо заметил: – Хотя, сказать по правде, может быть, и нет, поскольку, кажется, в этой стране нет предела тому, что может сойти с рук полиции.
– Предел есть, – возразил Ханнасайд, – и ваш кузен позаботится, чтобы я его не нарушил. Вашей фамилии, мистер Верекер, нет в списках пассажиров ни на одном из судов, пришедших из Южной Америки два дня назад.
– Да, очень подозрительно, – сказал Роджер. – Но, говоря, что сошел на берег два дня назад, я не сказал, что прибыл из Южной Америки.
– Вы сказали, что прибыли из Буэнос-Айреса, – напомнил ему Ханнасайд.
– Это верно, – согласился Роджер. – Сказал. Само собой, если бы знать, что вы заинтересуетесь, я мог бы рассказать вам всю историю. Суть в том, что по пути я сошел в Лиссабоне.
– С какой стати? – спросила Антония.
– Хотел повидать одного человека, – уклончиво ответил Роджер.
– Так вот где собака зарыта, – презрительно заметила Антония.
– Нет, не собака. Все дело в попугаях, – ловко сымпровизировал Роджер. – Не серых с розовыми хвостами, а зеленых. Тех, что визгливо кричат. – Эта история начала его захватывать; воодушевясь ею, он продолжал: – Думал, удастся заключить сделку. Вы не представляете, какой спрос на попугаев в Португалии.
– Я точно не представляю, – сурово произнес Ханнасайд.
– Как и любой человек, – сказал Роджер. – Я и сам был удивлен. Но дело обстоит так. Идея заключалась в том, чтобы отправить партию тому человеку, о котором я вам сказал. Единственной помехой был тот факт, что мы не могли прийти к соглашению, поэтому мне требовалось повидать его лично.
– Полагаю, соглашения вы достигли, – сказал Ханнасайд с сильным сарказмом.
– Нет, – ответил Роджер, не умеряя полет фантазии. – Не достигли. Все застопорилось, так как он хотел покупать попугаев большими партиями, что, разумеется, нелепо. Однако теперь, получив деньги, я больше не буду об этом беспокоиться.
– Какая жалость, что Кеннет всего этого не видит! – сказала Антония. – И где же эти попугаи?
– На Амазонке, – ответил Роджер. – Их нужно ловить.
– Да, представляю, как ты идешь в сельву и ставишь на попугаев силки. Осел!
– Я не стал бы делать этого сам, а нанял бы людей, – возразил Роджер. – Конечно, если бы этот бизнес расширился, думаю, так бы и произошло, – можно было бы основать ферму и разводить их, как разводят чернобурок и прочих животных. При хорошем управлении это приносило бы большой доход, потому что если покупатель платит за попугая десять фунтов (а очень часто хороший попугай стоит больше), сами видите, что прибыль за попугая значительна. – Он решил, что попугаи сыграли свою роль, и оставил их. – Но, как уже сказал, теперь, получая наследство, я выбросил их из головы. Забудем о них.
– Согласен с вами, – кивнул Ханнасайд. – Я выяснил, мистер Верекер, что вы были пассажиром на борту парохода «Гордость Лондона», который пришвартовался в Ливерпуле шестнадцатого июня – за день до убийства вашего брата.
Роджер откинулся на спинку кресла.
– Что ж, раз выяснили, ничего не поделаешь, – заметил он. – Спорить с детективами по таким вопросам глупо, поэтому сразу скажу: насчет попугаев я пошутил.
– Я это понял, – сказал Ханнасайд. – Если больше не станете шутить, мы будем продвигаться успешнее и быстрее.
– Многие считают, что скорость – проклятие нашего века, – сказал Роджер. – Не могу сказать, что разделяю эту точку зрения. Учтите, я вовсе не уверен, что план с попугаями лишен здравого смысла. Чем больше думаю об этом, тем больше склоняюсь к мысли, что нет. А что, если люди начнут украшать шляпы их перьями?
– Мистер Верекер, я не так глуп, чтобы поверить, что вы настолько глупы, как притворяетесь. Оставим тему попугаев?
– Как хотите, – дружелюбно ответил Роджер.
– Признаете, что вы сошли на берег в пятницу шестнадцатого июня?
– Раз вы расспрашивали судовых агентов, нет смысла интересоваться, признаю или нет. Очень жаль, что вы были так любознательны, так как вам придется попусту потратить уйму времени, пытаясь установить, что я убил Арнольда, хоть я могу вам сразу сказать: не убивал.
– Мистер Верекер, если вы так убеждены, что я буду тратить время попусту, почему пытались скрыть тот факт, что семнадцатого июня находились в Англии?
– Вот это очень глупый вопрос, – заговорил Роджер. – Все очевидно: если бы выяснилось, что я находился в Англии, полицейские увязались бы за мной, как свора ищеек. Смотрите, как вы ведете себя сейчас! Я вас не виню, естественно, это ваша обязанность. Но в том-то и дело. Я появляюсь, об этом становится широко известно, а на другой день убивают Арнольда. Надо быть безмозглым дураком, чтобы не понять, на кого падет подозрение. Я не люблю неприятности и не люблю полицейских. Более того, я понял, что все эти дела очень утомительны, потому что постоянно приходится напрягать мозги, стараясь припомнить множество несущественных деталей. От этого у меня болит голова. Я хочу только покоя и тишины.
– Тем не менее, мистер Верекер, вынужден попросить вас обратить мысли к тому дню, когда вы сошли на берег, и рассказать мне, что делали.
Роджер вздохнул, но, видимо, смирился с необходимостью отвечать и ответил усталым голосом:
– Поехал в Лондон. Естественно. Что еще мне было делать?
– В пятницу?
– Если вы наводили множество справок, то должны знать, что пришвартовались мы поздно вечером, – сказал Роджер.
– Разумеется, я это знаю, но все-таки вы могли уехать в Лондон в тот же день.
– Так вот, я не уехал. Не люблю путешествовать ночью. Всегда не любил. Кое-кто прекрасно спит в поезде. Поверьте, ко мне это не относится.
– В таком случае когда вы приехали в Лондон?
– На другой день, само собой. Только не стоит спрашивать меня, в какое время пришел поезд, потому что я не помню. Я там пообедал.
– А что вы делали, оказавшись в Лондоне?
Роджер ненадолго задумался, потом спросил:
– Вы знаете, что я делал?
– Я вас спрашиваю, – ответил суперинтендант.
– Угу, в том-то и беда. Я ведь не знаю, что именно вам известно, а это избавило бы нас от многих недоразумений. То есть мне бессмысленно говорить, что я пошел в зоопарк, если вы можете доказать, что я провел день в Британском музее. Вместе с тем я не хочу говорить вам ничего лишнего. Понимаете, в чем мое затруднение?
Не успел Ханнасайд ответить, как вмешался Джайлс Каррингтон:
– Роджер, можно дать тебе совет?
– По мне, каждый может делать что угодно, – ответил Роджер. – Имей в виду, твой совет не особенно мне нужен, потому что, насколько я понимаю, ты заодно с этим суперинтендантом Озриком – нет, он не Озрик, но не важно, как его фамилия.
Джайлс пропустил это мимо ушей.
– Не дурачься. Ты имеешь дело не с дураком.
– Это и есть твой совет? – удивленно спросил Роджер.
– Представь тебе.
– Знаешь, я о нем невысокого мнения. Неужели ты ожидаешь, что я изменю старые привычки? У меня всегда был дар воспринимать все весело.
– Такое веселье может довести тебя до беды, – довольно строго сказал Джайлс.
В мутных, налитых кровью глазах кузена появился отчетливый проблеск разума.
– Нет-нет! – заговорил Роджер. – Ничто не доведет меня до беды. Конечно, не поручусь, что здесь не возникнет множество неприятностей. Скорее всего, возникнет. Но Тони подробно рассказала мне об этом убийстве, и, насколько я понимаю, мне ничто не грозит. У вас нет никаких улик, даже отпечатка пальца; вы не знаете, с кем был Арнольд в тот вечер, – собственно, ничего не знаете, кроме того, что он убит.
– У нас есть одна улика, – сказал Ханнасайд. – Орудие убийства.
– Так вот, докажите, что оно принадлежало мне, и окажетесь умнее, чем я думаю, – ответил Роджер. – Этого вам не доказать, потому что мне оно не принадлежало. Ну и где вы теперь? Снова в самом начале. Вам гораздо лучше прекратить этот допрос.
– Благодарю, – ответил Ханнасайд. – С вашего разрешения я его немного продолжу. На вашем месте я бы воспользовался советом кузена. Что вы делали, когда приехали в Лондон?
– То одно, то другое, – беззаботно ответил Роджер.
– Вы абсолютно уверены, что вас ничто не доведет до беды, но почему-то не хотите признаться, что отправились к своему брату, мистеру Верекеру.
– А, так вы и это узнали, – кивнул Роджер. – Что ж, должен сказать, это упрощает дело. Я очень устал изворачиваться. Да, я отправился к Арнольду.
– Вполне естественный поступок, – согласился Ханнасайд.
– Конечно, естественный. У меня не осталось денег.
– Понятно. То есть вы разделяли неприязнь к нему с единокровными братом и сестрой?
– Нет, неприязни к нему у меня не было, – задумчиво произнес Роджер. – Собственно, я над этим не задумывался.
– Относились к нему, в сущности, равнодушно?
– Вот-вот, – сказал Роджер. – Это самое верное слово. Хотя должен сказать, теперь, зная о его состоянии, я не удивляюсь, что его не любили. Он был очень жадным. Вы не поверите, но мне удалось выпросить у Арнольда всего пятьдесят фунтов, да те он дал просто из страха, как бы не стало известно, что его брат ночевал на набережной. Мне показалось, он возомнил себя очень респектабельным. Не хотел, чтобы я появлялся в его доме. Слава богу, я не принадлежу к обидчивым людям, а то оскорбился бы его отношением. Вы не поверите, но он дал мне эти жалкие пятьдесят фунтов с условием, что я больше не приближусь к нему.
– Удивляюсь, мистер Верекер, что вы удовлетворились пятьюдесятью фунтами.
– Я вовсе не был удовлетворен ими, но я разумный человек. Нельзя ожидать, что люди будут носить при себе больше пятидесяти фунтов. К тому же я не знал, что он заработал такие деньжищи на старом руднике.
Неожиданно Антония решила принять участие в разговоре и твердо сказала:
– Послушай, я не хочу критиковать твою историю, но если Арнольда убил кто-то из нас троих, Кеннет, я или ты, то склоняюсь к тому, что ты. Так что не говори, что собирался исчезнуть из жизни Арнольда за пятьдесят фунтов!
– Конечно, нет! – невозмутимо ответил ее единокровный брат. – Собственно говоря, история эта довольно странная. Я даже не думал о том, как мог разбогатеть Арнольд. Бедняга очень расстроился, увидев меня, очень! Ну, винить его, в общем, нельзя, потому что я всегда был дурным членом семьи, и, думаю, он боялся, что я могу запятнать его имя или еще что. Естественно, увидев, как он позеленел, я понял, что тут можно повести небольшой, вежливый шантаж. Сказал, что хочу у него остановиться. Ему это очень не понравилось. Он даже слегка вышел из себя. Однако вскоре успокоился и предложил мне пятьдесят фунтов, чтобы я убирался. Я положил их в карман и сказал, что подумаю. Тут он высказал замечательную, на его взгляд, мысль, хотя мне она не понравилась. Предложил мне билет в Австралию или куда я захочу в другом конце мира и двести фунтов ежегодно, пока я буду там.
– По-моему, предложение хорошее, – сказала Антония.
– Да, только я не хочу ехать в Австралию, – объяснил Роджер.
– Что сталось с теми деньгами, которые оставил тебе отец? – спросил Джайлс.
Роджер слегка удивился.
– Не знаю. Это было давно. Нельзя ожидать, что деньги никогда не кончатся. В общем, их уже нет.
– Господи! – произнес Джайлс. – Ладно, давай дальше!
– Забыл, на чем остановился. Этот разговор вызывает у меня сильную жажду. – Роджер встал и направился к буфету. – Кто-нибудь выпьет вместе со мной? – Не получив ответа на это приглашение, он со словами: «Ну, ладно!» – налил себе двойную порцию виски, пригубил стакан и вернулся к своему креслу. – Теперь лучше, – сказал он. – Так о чем я говорил?
– Двести фунтов в год за жизнь в Австралии, – напомнил Ханнасайд.
– Да, точно. Ну, я сказал, что подумаю, Арнольд ответил – как хочешь. Возможно, я был слегка опрометчив – однако вряд ли, так как, судя по тому, что слышал, Австралия совершенно бы меня не устроила, и я сказал, что не хочу. На этом, можно сказать, наша встреча закончилась. У Арнольда было назначено свидание, и он хотел уехать.
– С кем? – поспешно спросил Ханнасайд.
– Откуда мне знать? Я не спрашивал.
– Знаете, где он собирался ужинать?
– Послушайте, – сказал Роджер, – вы, кажется, совершенно не поняли сути происходившего. Мы вели не дружескую беседу.
– Ладно, – сказал Ханнасайд. – Что было дальше?
– Ничего особенного! Я сказал Арнольду, что он может подвезти меня до Пиккадилли, мы сели в его машину и поехали. Ему не особенно хотелось меня подвозить, но он боялся, что в случае отказа я могу сказать дворецкому, кто я такой. По пути Арнольд сказал, что его предложение остается в силе до понедельника и я могу обдумать его. Однако чем больше я думал, тем меньше мне нравился этот план. Кроме того, я получил пятьдесят фунтов.
Суперинтендант пристально наблюдал за ним.
– И что вы сделали, мистер Верекер?
– Поехал в Монте-Карло, – ответил Роджер.
– В Монте-Карло? – повторил суперинтендант.
– Вполне очевидное дело, – сказал Роджер. – Я давно хотел опробовать систему.
– Вы отказались от двухсот фунтов в год ради слабой вероятности выиграть деньги?
– Почему бы нет? – ответил Роджер, вкрадчиво глядя на него.
Суперинтендант беспомощно глянул на Джайлса. У того дрогнули губы.
– Да, это в его духе, – сказал он.
Ханнасайд снова повернулся к Роджеру:
– Когда вы отправились в Монте-Карло?
– На следующее утро, – ответил Роджер.
– В воскресенье?
– Думаю, это могло быть воскресенье. Я не обратил внимания.
– Значит, в ночь семнадцатого июня вы находились в Англии?
– Да, – согласился Роджер. – Если бы знал, что Арнольда убьют, не находился бы, но теперь ничего поделать нельзя.
– Где вы провели ночь, мистер Верекер?
Роджер допил то, что оставалось в стакане, и поставил его на стол. Его сонный взгляд перемещался от одного напряженного лица к другому.
– Знаете, это затруднительный вопрос, – признался он.
– Почему затруднительный?
– Потому что я не знаю, что сказать, – ответил Роджер.
Суперинтендант нахмурился.
– Вы можете сказать, где были в ночь семнадцатого июня, мистер Верекер!
– Вот тут вы ошибаетесь, – сказал Роджер. – Не могу.
– Почему?
– Потому что, – бесхитростно ответил Роджер, – я не знаю.