Глава тридцать девятая

– Китель испортил… – Кинт покосился на Таффа, сидя в своей комнате, в домике рыбацкой артели.

Этой фразой он прервал напряженное молчание. Старший инспектор и начальник городской жандармерии, холеный аристократ, назначенный на этот пост явно не за заслуги в защите правопорядка, оба сопели так, что заглушали звуки прибоя, доносившегося с улицы.

– А что вы на меня так смотрите, господа жандармы? – снова сказал Кинт, разглядывая торчащие нитки на плече. – Я должен был позволить сделать в себе дыру? Простите, но у меня их достаточно.

– Да, – обливаясь градом пота от волнения о произошедшем, подтвердил старший инспектор, – у него в рукаве был пистолет с хитрой системой ремней.

– Я видел подобную конструкцию…

– Значит, так! – Начальник жандармерии встал и в очередной раз брезгливо осмотрел жилище Кинта. – Я долго терпел твое появление в моем городе, терпел делишки вашей артели и пьяные выходки…

– Но, господин начальник, – попытался вставить слово старший инспектор.

– А вы помолчите! И это называется ваши надежные люди? Курьер убит, профессор уже час как в воздухе и летит неизвестно куда! Я же просил, чтобы все было тихо! Что я скажу… – Начальник осекся. – В общем, Тафф, моли небеса, что видели только Кинта, устроившего в ресторане потасовку, а вы, Кинт Акан, убирайтесь из города! И подальше, где вы там служили, в предгорьях? Вот туда и проваливайте спиваться и дебоширить!

– Как скажете, – пожал плечами Кинт.

– Я прослежу, – старший инспектор кивнул.

– Да! И утром доложите, если нет, то в кандалы его и на ближайший рудник!

Хлопнуть дверью у начальника городской жандармерии не получилось, тяжеловата она для него. Оставшись втроем, старший инспектор, Тафф и Кинт одновременно тяжело вздохнули, а потом толстяк, который еще с момента первой встречи испытывал к Кинту некое сочувствие, сказал: – Успокоится все – приезжай, через полгода-год, а сейчас собирайся. Надеюсь, что к утру ты будешь далеко отсюда.

– Ну не в ночь же ехать, господин старший инспектор, – вступился Тафф.

Посмотрев на хронометр, старший инспектор побарабанил толстыми пальцами по столешнице и сказал:

– Если будет место, то посажу тебя на дирижабль в столицу, через полчаса будь готов, пришлю экипаж.

– Благодарю.

Старший инспектор вышел, с улицы донесся шум уезжающего экипажа, а Кинт в задумчивости достал револьвер и, вытряхнув три стреляных гильзы из барабана, по одному зарядил новые патроны.

– Кинт, так кого ты все-таки там увидел?

– Думаю, что знать тебе об этом – считай увеличить твои шансы получить пулю, при твоей-то и без того беспокойной жизни… забудь, помоги лучше собраться, съезди, привези мне чего поесть в дорогу, не один день лететь, а в ресторане дирижабля питаться слишком шикарно, да и вид у меня…

Сильно обрастать шмотками и домашней утварью Кинт не привык, брать с собой особо нечего – жандармский походный ранец с закрепленным к нему карабином, кое-какие пожитки, скрученное и завернутое в плащ походное одеяло… основной багаж Кинта как всегда – тяжелая жестяная коробка с патронами, два пистолета в портупее под кителем, револьвер в кобуре на поясе да короткий абордажный палаш. Есть еще винтовочный штык, что Кинт обычно носит за голенищем сапога, вот он при нем останется, остальное оружие придется сложить отдельно. После нескольких неприятных инцидентов в воздухе оружие положено упаковывать и сдавать при посадке. Теперь при экипажах дирижаблей есть своя охрана, которая проверяет, как упакован стреляющий багаж пассажиров, и принимает его на весь полет в специальный отсек. А штык пусть будет, неуютно Кинту совсем без оружия, все-таки если не расставаться с сиротского детства со смертоносным железом, то это уже не привычка, это часть одежды, как шляпа, к примеру, или походный платок на шее.

Процедура прощания была недолгой, все пассажиры давно расселись, снизу подавали тюки с почтой, а Кинт, стоя на широкой площадке у трапа, просто поблагодарил старшего инспектора за помощь и обменялся с Таффом рукопожатием, добавив:

– Береги себя.

– И ты, и это… вот, – напарник сунул Кинту в руку кошель. – Твоя доля.

– Не надо, Тафф, кое-какие сбережения есть, а от этих кестов несет какой-то гнилью, отдай мою долю нищим… Прощай, – сказал Кинт, подхватив ранец и тяжелый тугой сверток перетянутый веревкой, и шагнул на трап.

– Оружие? – Внимательным взглядом охранник посмотрел на Кинта.

– Вот. – Кинт отдал сверток, получив взамен деревянную бирку с номером.

– На нижнюю палубу спускайтесь, – показал охранник на ведущий вниз трап.

Купе нижней палубы были предназначены для тех, кто не мог себе позволить билет за большую стоимость, впрочем, здесь было немало и тех, кто просто хотел сэкономить. Да и купе эти ряды трехярусных жестких и узких лавок, разделенных перегородками, по шесть мест в каждом, назвать можно с большой натяжкой. На нижней палубе было два нешироких прохода, между тремя рядами таких купе, в конце палубы грузовой отсек и еще две комнаты, о предназначении которых можно догадаться по запаху.

Через неделю полета Кинт благодарил Небеса за то, что он пережил добровольное заточение в воздухе. Также благодарил Таффа, который, зная о пристрастии Кинта к крепкому алкоголю, положил в котомку с провиантом две вместительные фляги с шантом, они-то и спасли и помогли «запить» невыносимую, сводящую с ума обстановку на нижней палубе. Стоя на площадке швартовочной башни и ожидая, когда схлынет основной поток пассажиров, Кинт глубоко вдыхал воздух Актура и осматривал бывшую столицу, отметив, что чем больше перерыв в посещениях столицы, тем больше степень удивления прогрессу.

– Интересно, а как изменился Майнг? – тихо сказал Кинт, обращаясь к самому себе.

– Железный город-завод, не протолкнуться от всяких машин, и дышать невозможно на высоте. – Охранник дирижабля оперся локтями на леер и закурил трубку. – Здесь еще терпимо, да и промышленный район в стороне.

– Да, терпимо, – согласно кивнул Кинт, присел и развернул сверток с оружием.

Охранник сначала молча наблюдал, как Кинт снял китель и надел портупею, проверив патроны в магазинах двух пистолетов, затем поверх кителя пояс с револьвером, перевязь палаша, а карабин в чехле прикрепил к ранцу, туда же убрал кусок сукна и веревку.

– Похоже, думать хорошо о людях вы не привыкли и доверяете только своему оружию, – не выдержал и прокомментировал увиденное охранник.

– Вот такая ирония судьбы, но именно этот город и научил меня доверять лишь оружию, всего хорошего. – Кинт накинул лямку ранца на одно плечо, поправил шляпу, сдвинув ее на лоб, и, громыхая сапогами по железной винтовой лестнице, пошел вниз.

– К Белому Тэббу, – сказал Кинт машинисту, забравшись в один из моторных экипажей на площадке у станции воздухоплавания.

– Мигом домчу! – браво ответил тот и переместил со шлема на глаза очки.

– Мигом не надо, давай потихоньку, город посмотрю.

– Как скажете, – получив несколько кестов, ответил машинист, явно расстроился и снял экипаж с тормоза.

Проносящиеся вагончики трамваев над мостовыми грохотали по железным фермам колесами, отчего Кинт невольно вжимал голову в плечи; шипя и обдавая друг друга струями пара, неслись моторные повозки и фургоны, центр Актура словно сорвался с цепи, пытаясь перепробовать все достижения науки и прогресса; по площадям выхаживали модницы в сопровождении кавалеров, тоже не упускающих возможности похвастаться друг перед другом входящей в моду кожаной одеждой, отделанной неимоверным количеством пряжек и ремешков, порой в немыслимых местах. Мальчишки-разносчики газет ловко сновали меж всего этого сумасшествия на велосипедах, выкрикивая заголовки новостной полосы. По мере удаления от центра стихал грохот улиц, и Кинт уже видел тот Актур, к которому привык и знал. Экипаж выкатился на набережную и поехал вдоль парка со скинувшими листву деревьями. Несмотря на теплую южную зиму, природа берет свое, лишь на газонах, сквозь пожелтевшую траву, слабо пробивается свежая зелень…

– Я надеюсь, газета свежая, а не та, с которой вы сидели тут в прошлый раз? – Кинт оперся на дверь-решетку, застав Тэбба в том же положении, то есть дремлющим в плетеном кресле.

– Вчерашняя. – Тэбб приоткрыл глаз, затем сразу второй и, сев, в кресле спросил: – Нашел?

В ответ Кинт лишь опустил в пол глаза и отрицательно помотал головой.

– Вот же… – Тэбб открыл решетку и впустил Кинта.

– Условия проживания не изменились?

– Все по-прежнему, держи, комната та же. Сначала Кинт несколько недель просто гулял пешком по столице, как-то проходя мимо булочной, которая всегда манила его запахом свежей выпечки, понял, что даже вкуснейшие запахи не вызывают никаких эмоций, а аппетита и подавно. Чувство вины давило с каждым днем сильней и сильней, возникла мысль поехать в Латинг, но Кинту было стыдно показываться Сарту на глаза, не говоря уже о Конинге и Григо, дочь которого сгинула на юге терратоса, и более того, сгинула с нерожденным ребенком Кинта. В конце концов, почти две недели Кинт не выходил из комнаты, точнее, выходил ненадолго, но лишь для того, чтобы снова купить выпивку, еды и табака. Глядя на это, первые несколько дней Тэбб тихо ворчал, а потом, однажды утром высадил дверь в комнату, так как Кинт не открывал на долгий и громкий стук. Войдя в комнату, уткнулся в наставленный на него дрожащий ствол пистолета.

– Убери, – сердито сказал Тэбб, – ты два дня не выходишь… Захотел сдохнуть от выпивки? Пожалуйста, но только не в моей гостинице!

– Я же заплатил за неделю вперед. – Отложив пистолет в сторону, Кинт стал перетряхивать бутыли у кровати, в надежде найти еще пару глотков.

– Вот, – Тэбб положил на стол несколько монет, – собирайся и проваливай, не хочу смотреть на то, во что ты превращаешься.

– О, как кстати…

Пошатываясь, Кинт добрел до стола, дрожащим пальцем пересчитал монеты.

– Вы так добры, господин Тэбб. – Кинт повернулся к нему с пьяной меланхоличной улыбкой, но вдруг переменился в лице, глаза остекленели и он закричал: – Вы все так добры ко мне, дьявол вас всех возьми! Лучше бы пристрелили, как загнанного коня! А что, из доброты… очень даже меня устроит!

Тэбб выслушал эту истерику, вздохнул и тихо сказал:

– Собирайся и проваливай, и застрелись в канаве, если так невмоготу.

– Самому нельзя. – Пошатываясь, Кинт помотал указательным пальцем перед лицом уже теряющего терпение Тэбба. – Ни-ни, самому нельзя – небеса не примут.

Тэбб махнул рукой и вышел, бросив на ходу:

– Через час не уберешься – вышвырну, как собаку…

– Как собаку, – повторив за Тэббом, пробубнил Кинт, опустился на кровать, лег и покосился на пистолет, – нет… самому ни-ни.