Глава двадцать третья

– Дьявол! – опомнился Дукэ, повернул кран и быстро подал кружку на стойку.

– Ты мне льстишь, Дукэ, – пытаясь улыбнуться, что плохо получалось, Кинт подошел к стойке и опустил ранец на пол, – но я с ним встречался недавно, мерзкий тип, уж поверь.

– Кинт! – Дукэ выскочил из-за стойки и сгреб Кинта в охапку. – Ты откуда?

– Я тебе обязательно расскажу, но позже, а сейчас дай мне бутыль шанта и хороший кусок мяса, – попросил Кинт и оглянулся в зал, где увидел за столиком в углу зала инспектора Талда, того самого, от которого он улизнул, еще будучи в розыске, – составлю компанию инспектору.

Кинт подхватил ранец за лямку и направился в дальний угол зала.

– Гани! – услышал Кинт позади крик Дукэ. – Две порции оленины с овощами! И спустись в подвал, достань бутыль… нет, три бутылки прошлогоднего шанта! И поживей, все за столик инспектора Талда подашь!

– Хорошо, – отозвался с кухни племянник.

– Не возражаете, инспектор? – Кинт пихнул ногой под стол ранец, снял карабин и приставил его к стене.

– Я всегда ужинаю оди… ого! Вот это сюрприз, – хмыкнул инспектор, – конечно, присаживайся.

– Спасибо… просто все столики заняты. – Кинт повесил на крюк на стене бушлат, сунув в его рукав шапку.

– Даже не знаю, – инспектор внимательно, но быстро осмотрел Кинта, – в прошлый раз твое появление здесь закончилось большим переполохом.

– В этот раз наоборот, сначала был переполох, и то не здесь, неделей пути, севернее, – ответил Кинт, тяжело опустился на стул, отодвинул клетчатую занавеску, пропитанную табачным дымом и от того желтого оттенка, и посмотрел в окно, – темновато на улице…

– Светомаскировка, – работая ножом и вилкой, ответил Талд, – сейчас уже редко суются, а пару месяцев назад покоя не было от налетов северян.

– Вроде не заметил я сильных разрушений.

– Это из-за кораблей в бухте, благодаря флоту и город уцелел и скреверам северян не давали спокойно летать.

– Привет, Кинт. – Гани, еще сильнее растолстевший, подошел к столу и стал выставлять с подноса миски, кружки, бутылки.

– Ого, ты что, своего брата съел? – попытался пошутить Кинт.

Поднос в руках Гани дрогнул, улыбка с его лица сошла, глаза потускнели и, выставив все на стол, он удалился.

– Мок погиб, – закончив с ужином, приложился к пиву инспектор, – на второй день осады. Сбежал от Дукэ в ополчение, шальной осколок в затылок, даже не в бою, помогал укрепления у Кривой речки строить.

– Да уж, погано пошутил, – нахмурился Кинт, хапнул со стола бутылку шанта, раздавил сургучную пробку, налил себе полную кружку, залпом выпил и накинулся на еду.

Инспектор с интересом и профессиональным любопытством смотрел на Кинта, а тот с удивительной скоростью разобрался уже с одной тарелкой, опрокинул еще кружку шанта и приступил ко второй порции. Измученный сухомяткой желудок Кинта напомнил о себе отрыжкой, которую Кинт успел прикрыть рукой…

– Извините, – уже захмелев, сказал он, откинулся на спинку стула и начал охлопывать карманы в поисках трубки, умудряясь уже который год не найти для нее постоянного места.

Инспектор достал медную плоскую коробочку и положил на стол.

– Угощайся, недавно из Актура, родственники передали.

– Не откажусь. – Кинт достал из коробочки небольшую, размером с винтовочный патрон сигару и с наслаждением закурил. – И как теперь в Актуре?

– Хуже, чем раньше, но порядок есть, заводы, станция, порт – работают.

– Ну вот… Гани меня подменит. – Дукэ присел за стол третьим и поставил глубокую миску с нарезанной на кусочки копченой вырезкой, политой острым соусом.

– Я узнал про Мока, сочувствую…

– Да, – Дукэ вздохнул, – лентяй же был такой и бестолочь, что небеса от стыда краснели, ну ты помнишь… и поди ж ты, сбежал в ополчение. Жаль парня.

Кинт молча открыл вторую бутыль и встал, но его пошатнуло, он с трудом удержался на ногах, успев схватиться за спинку стула и громыхнув им. Все в зале повернулись на неожиданный шум. Кинт, шатаясь, прошагал к камину у стены, отпил глоток, немного постоял, безмолвно шевеля губами, и плеснул шанта на огонь. Синие языки пламени облизнули сапоги Кинта, он поставил бутыль на камин и вернулся на место. В зале загромыхала мебель, разговоры и смех затихли, все стали подходить, делать глоток и, вспоминая погибших товарищей, плескать шант на огонь. Кто-то еще ставил бутыли на камин, Дукэ и инспектор тоже исполнили поминальный ритуал. На некоторое время в ресторанчике установилась тишина, кто-то молча закурил, играя на скулах желваками, у кого-то заблестели глаза… но постепенно снова начались разговоры, кто-то прокричал очередной тост за победу и стало как всегда, то есть шумно и весело.

– А что ты сказал про неделю пути севернее? – переспросил Талд, без стеснения плеснув в свою кружку из бутылки Кинта.

– Я это сказал? – Кинт притушил сигару в каменной пепельнице.

– Ну… может, мне послышалось.

– Может, – кивнул Кинт и, повернувшись к Дукэ, спросил: – А что с комнатой, где я жил, она свободна?

– Нет, Кинт, к сожалению, занято все.

– А где Ллодэ, он же всегда был не прочь сдать комнату в цоколе, под своим магазинчиком.

– Многое изменилось со времени твоего отсутствия, Кинт, – Дукэ разлил всем по кружкам, – он оставил письмо…

– А где он сам?

– Старик Ллодэ после того, как ты улетел с тем инспектором, прожил два месяца, а потом как-то не пришел на традиционный ужин по выходным, и я решил его навестить… он умер во сне, всем бы так. На тумбочке он оставил письмо, старик верил, что ты вернешься.

– Какое письмо?

– Оно в канцелярии ратуши, – вступил в разговор инспектор, – сам его туда отвез. Это, по сути, завещание, в котором он упомянул только одного человека – тебя.

– Меня? – Кинт приподнял бровь в удивлении, его взгляд уже был затуманен крепким алкоголем.

– Да, – кивнул Дукэ, – старик ведь проникся к тебе, все время вспоминал.

– И что там написано?

– Сам сходишь в ратушу и узнаешь. Его дом и лавка опечатаны… Предъявишь жетон гражданина и вступишь в права наследства… Единственное, отряды ополчения очень сильно проредили ассортимент, я и сам для карабина патроны брал. Очень помогла городу оружейная лавка старика Ллодэ, но все бралось под расписки, в моем присутствии, так что городской совет по предъявленным распискам все оплатит. Кинт, Кинт…

– Не буди, – Дукэ остановил Талда, – помоги, положу его до утра в кладовой.

Инспектор и Дукэ подхватили Кинта и оттащили в кладовую, где уложили его на длинную лавку у стены, подставив пару бочонков, чтобы тот не свалился.

– Что скажешь? – инспектор кивнул в сторону кладовой, когда они с Дукэ вернулись за столик. Посетители уже расходились, Гани наводил порядок, а в ресторанчик вошел Маар.

– Скажу одно, – вздохнул Дукэ, – он опять, похоже, выбрался из какой-то серьезной передряги.

– А видели, как он смотрит? – Маар подсел за столик, бухнув по столешнице протезом.

– У многих теперь такой взгляд, – снова вздохнул Дукэ, – я, если честно, когда на станции пару недель назад увидел того инспектора тайной жандармерии, сразу почему-то про Кинта подумал.

– Господин Морес теперь полковник. – Талд разлил по кружкам остатки шанта. – Странный он, хочется держаться от него подальше… по три раза на дню в ратушу заявляется, все телеграммы в Латинг шлет.

– Похоже, этот город торгашей станет новой столицей. – Дукэ проводил взглядом последнего посетителя, покинувшего зал, и кивнул Гани на дверь, мол, закрывай.

– Помяните мое слово, – Маар сделал важный вид, – столиц будет несколько… ну, это смотря чем закончится эта война.

– Хоть терратос и распадается на провинции, но временное правительство в лице генералов и таких, как этот Морес, все же нашли способ поддержать армию и провести мобилизацию, так что немного потерпеть, и вышвырнем северян с предгорий. – Дукэ опрокинул стакан, как бы ставя точку в разговоре, и встал из-за стола: – Ладно, у меня дела еще.

Кинт проснулся от того, что явно почувствовал на себе чужой взгляд, открыл глаза, не поверил тому, что увидел, и, зажмурившись, повернулся на бок, желая продолжить сон. Но потом резко вскочил, выкрутил фитиль масляной лампы под низким потолком, уселся на лавке и снизу вверх осмотрел пилота скревера… Высокие, до колен сапоги, комбинезон с меховым подкладом, подпоясанный закрытой кобурой с пистолетом, шлем пилота с поднятыми очками, из-под которого выбиваются светлые волосы…

– Ты? – с трудом произнес Кинт, почувствовав, как пересохло в горле.

– Я, – Маани грустно улыбнулась, села рядом, сняла перчатки и прикоснулась к щеке Кинта, – какой ты стал…

– Да уж. А ты все такая же. – Кинт прижал ее руку к своей щеке.

Они сидели так неподвижно несколько минут, пока на кухне кто-то не громыхнул посудой.

– Мне надо улетать, полковник Морес заходил, сказал, что могу тебя здесь найти… сначала не хотела идти, но все решилась посмотреть на тебя.

– Не на что смотреть, расскажи лучше, как ты сама?

– Летаю с первого дня вторжения, – Маани продолжала рассматривать лицо Кинта, словно искала что-то, попутно надевая перчатки, – отец исчез несколько лет назад. До войны с мужем и… и сыном жили в доме отца. Потом, во время беспорядков в столице, дом сожгли, и пришлось уехать на юг, в поместье родителей мужа.

– Он хороший человек, этот твой муж?

– Хороший, добрый… он врач, сейчас в госпитале, снова в Актуре. – Маани встала, достала хронометр из маленького кармашка комбинезона на груди. – Мне надо идти, Кинт, время лететь.

– Спасибо тебе за тот полет в грозу, ты помогла не только мне. – Кинт поднялся, их глаза снова встретились.

– Ты же мне очень дорог, Кинт, я не могла по-другому, когда узнала о тебе. – Глаза Маани заблестели, и она ткнулась лицом в грудь Кинта.

– От тебя пахнет углем и маслом. – Кинт нерешительно обнял ее за плечи.

– А от тебя костром и диким зверем. – Маани резко отвернулась, шмыгнула носом и, выйдя в зал, добавила: – Прощай, береги себя.

– И ты себя береги! – громко вслед ответил Кинт, стоя посреди кладовой; он все еще ощущал на щеке тепло руки Маани и где-то далеко в сознании эхо ее голоса.

Через несколько минут еще в предрассветных сумерках над Конингом загудели скреверы и с воем улетели на юг. Кинт прибавил света в кладовой и рассеянно снова начал охлопывать карманы в поисках трубки. Трубка и остатки трофейного горького табака нашлись в бушлате, что висел на крюке у двери. Закурив, Кинт опустился на лавку и уставился в одну точку, прижавшись спиной к стене, его мысли неслись далеко от Конинга, на годы назад, галопом по восточным лугам за прекрасной всадницей, изящно держащейся в седле, она громко смеялась… затем по широким коридорам художественного университета, вслед за светловолосой девушкой в роскошном платье, и тут, словно черная тень, меж ними встала фигура Арка… Кинта словно ледяной водой окатило и выкинуло из дремы, в которую он провалился, предавшись воспоминаниям.

– Вот дьявол, – вслух выругался Кинт.

– Что, ты меня звал? – в кладовую заглянул Гани.

– Точно не тебя… Гани, ты прости меня за вчерашнюю шутку.

– Ладно, ты же не знал. Дукэ котел натопил, сам к перевалу, на дежурство с ополчением уехал, сказал, что ты можешь в его комнате ванну принять, и вообще пока там расположиться…

– То, что нужно! – Кинт встал и нагнулся за ранцем, но остановился: – Вот же… Мне и переодеться-то не во что.

– Так все, что ты тут оставил, когда торговца из себя изображал, улетая с тем инспектором, все Дукэ сохранил, ты поднимайся к нему в комнату, котел остывает, а я сейчас принесу…