Глава двадцать вторая

Северо-восточные холмы терратоса Аканов всегда были отличным местом для тех, кто не любит лишнего внимания к себе, кто пожелал отдалиться от смога и угольной взвеси городов или просто для любителей пощекотать нервы и себе, и другим. Власти терратоса не особо следили здесь за порядком до войны, лишь дорожные жандармы до упразднения были единственными представителями закона, правда, только вдоль торгового тракта, который оседлали редкие деревушки и шахтные поселки. Единственный гарнизон охранного корпуса, стоявший близ медного рудника и охранявший каторжан, был разбит северянами в первые дни вторжения. Пока еще не было единого фронта по предгорьям, успевшие разбежаться каторжане от души повеселились на немногочисленных фермах и в маленьких поселках рыбаков. Быстро организовавшиеся банды с переменным успехом конкурировали с кочевниками, делая вид, что прислуживают северянам, и приняли новых хозяев. С начала войны в Северо-восточных холмах были расположены несколько маленьких гарнизонов северян, их солдаты занимались сбором провианта и фуража, но когда указом Дика Второго у этой местности появился новый хозяин, то генерал Гар распорядился оставить только один гарнизон, и то лишь для того, чтобы наблюдать за зарвавшимся союзником и новым владельцем земель.

– Хорошо, господин Толэ… ваша повозка, господин Толэ… наш бордель всегда открыт для вас, господин Толэ. – Едущий верхом красномордый здоровяк с пышными бакенбардами и усищами одной рукой придерживал поводья, а другой делал идиотские жесты в воздухе…

– Тебе не надоело? – Толэ покосился на попутчика и придержал лошадь.

– Надоело, господин Толэ, но мне надо соответствовать! Я же управляющий землями господина Толэ! А вдруг переговоры с представителями гильдий?

– Заткнись уже, Микт! С мордой налетчика из портового района Актура только переговоры и вести, – уже раздраженно сказал Толэ, привстал в стременах и повернулся назад.

По торговому тракту, запорошенному снегом, сотня всадников и несколько повозок медленно плелись позади. Толэ поднял руку, все остановились.

– Микт, возьми несколько человек, езжайте вперед, за поворотом должен быть старый пост дорожных жандармов, проверьте там все.

– Угу, сделаем. – Здоровяк выкрикнул несколько имен, и пятеро всадников ускакали дозором.

Спустя полчаса дозор вернулся…

– На посту никого, выше, на склоне, видна ферма, большая, печь топится… – доложил Микт, – отдохнуть бы всем, обогреться, горячего поесть. А?

– Да, – кивнул Толэ, почувствовав, как заурчало в животе, – едем на ферму, если понравится, то она станет на время моей резиденцией.

– Слушаюсь, хозяин! – радостно ответил Микт и хотел было стегнуть лошадь, но Толэ придержал ее за поводья…

– И не громить там ничего, людей не трогать, женщин тем более! Понял меня? Головой отвечаешь!

– Понял, – Микт явно расстроился.

– Запомни, теперь это люди моей земли, они будут нас кормить, платить подати.

– А-а-а-а, – протянул и дурацки улыбнулся Микт, – теперь понятно, чего ж непонятного.

Толэ отпустил поводья его лошади, и они поехали дальше.

Начавшаяся к вечеру метель загнала почти всех караульных у моста через Белую Ленту в кое-как сколоченную и обтянутую шкурами будку, заменявшую им караульное помещение. Лишь один северянин, ежась от холода и втягивая голову в поднятый воротник шинели, то и дело подпрыгивая в попытках согреться, нес службу.

– Ничего, – бубнил он себе под нос в такт прыжкам, – постоять до темноты – и смена, а в поселке – ужин, выпивка…

Внимание караульного привлекли появившиеся из белой мглы пурги несколько всадников, и он застыл, прекратив подпрыгивать и открыв рот. Разгоряченный галопом конь, выдыхая пар через раздутые ноздри, несся прямо на него. Караульный не успел отскочить, конь сшиб его грудью, и северянин полетел с моста в быстрые ледяные воды Белой Ленты. Следующие два всадника плеснули ламповым маслом на караулку и понеслись через мост, догоняя первого. Последнее, что увидел северянин, высунувшийся из караулки с недовольным видом, это перекошенное злобой лицо со старыми глубокими шрамами на щеке и от этого еще более жуткое. Сверкнул клинок, северянина впихнули внутрь караулки и следом в нее влетели трое, они, умело орудуя короткими палашами и штыками от винтовок, кололи, резали, били наотмашь, и все это молча, с каким-то звериным рыком.

– Трофейщики! – крикнул Кинт, выйдя из караулки и вытерев палаш о свисающий над входом кусок шкуры. – Быстро! Собрать все!

От колонны, что проезжала через мост, отделились несколько человек, соскочили с лошадей и вбежали в караулку. Подъехал Ракэ и подал Кинту поводья лошади, которую он вел за собой, Кинт вскочил в седло и, достав подзорную трубу, попытался разглядеть недалеко стоящий поселок…

– Хорошо пуржит, не видно толком ничего, кроме пары огней.

– Погода за нас, – пробасил Ракэ.

– Только она и за нас… Ну что, все проехали?

– Все, – подтвердил Ракэ.

– Тогда можно подсветить нам дорогу.

– Понял. – Ракэ кивнул, достал из седельной сумки пузатую масляную лампу с полной колбой из зеленого стекла, несколько раз пощелкал подпружиненным огнивом лампы, и когда фитиль разгорелся, он подъехал к караулке и поджег ее.

Тем временем Кинт въехал на мост и, чуть наклонившись, полил одну из опор моста из бурдюка, потом перила… Караулка уже пылала, когда Ракэ подъехал к Кинту и шумно втянул воздух ноздрями.

– Столько отличного шанта извели, – с искренним сожалением покачал он головой.

– Не жалей, доберемся до Конинга, обещаю, лично тебе – бочонок шанта. А теперь бей лампу и поехали.

Ракэ размахнулся и разбил о доски моста лампу, занялось масло, с хлопком вспыхнул и загорелся синим пламенем шант.

– А что мне с той бочкой делать? У нас ведь в отряде не пьют.

– Примочки, – ответил Кинт, отшвырнул пустой бурдюк и поскакал вперед.

В поселке, где стоял гарнизон северян, огонь в стороне моста заметили не сразу, и когда зазвенел тревожный колокол, а к мосту прискакали три звена кавалеристов, то было уже поздно. Ветер хорошо раздувал пламя, трещало в огне дерево, а через некоторое время в воду рухнул и один из пролетов моста.

Отряд Кинта остановился на стоянку в глубокой расщелине недалеко от перевала, за которым, петляя через густой хвойный лес, старая дорога начинала спуск к морю, к небольшой бухте, где на берегу расположился непокорный северянам Конинг. Кинт сидел у костра в компании трех командиров: Локта, Ракэ и Григо. Ужин у отряда, относительно предыдущих двух дней, был просто сказочный – кипяток, немного закрашенный травяным настоем, сухари и по паре ложек каши из овса на трофейном вяленом мясе. Оставался еще один переход, и Кинт распорядился накормить лошадей остатками фуража, и для отряда на ужин немного зерна досталось.

– Локт, – обратился Кинт к командиру разведчиков, двумя руками держа помятую медную кружку с очередной порцией кипятка и, не моргая, глядел на языки пламени, – охранение проверил?

– Так есть.

– Что по тем следам?

– Кочевники, свежие следы собачьих упряжек занести пургой не успело, я послал двоих по следу, недавно вернулись, доложили, что на два часа пути – никого. Следы на запад ведут, в холмы.

– Хорошо, – зажмурившись, Кинт осторожно отпил из кружки. – Болье сказал, что отсюда, из низины, телеграф не сможет работать.

– Нужно выше?

– Верно, бери звено, помогите Болье собраться и на холм.

– Сейчас?

– Да, – Кинт повернулся к Локту и посмотрел на него каким-то новым, незнакомым и пугающим взглядом, – нам с рассветом выходить, не хватало еще, чтобы дозоры Конинга нас приняли за врага, а корабельная артиллерия дала пару залпов… На вот, я написал, что передавать.

Локт встал, забрал у Кинта клочок бумаги, надвинул поглубже шапку и направился к костру неподалеку, на ходу застегивая бушлат и поднимая ворот.

Вечером следующего дня отряд Кинта был встречен на дороге звеном кавалерии, возглавляемым полковником Моресом. Не скрывая эмоций, полковник стеганул лошадь, как только из-за поворота лесной дороги показались первые всадники отряда Кинта. Не доехав до них полсотни шагов, Морес осадил коня… Ему навстречу ехали люди, больше похожие на беглых каторжан или разбойников, лошади устало ступали по неглубокому снегу, того гляди падут. Седоки в старых форменных бушлатах, трофейных красных мундирах, накидках из шкур, как у кочевников… все вооружены, заросшие, с каменным выражением лица… Первые двое всадников поравнялись с Моресом и, не останавливаясь, поехали дальше, так и остальные – колонна с двух сторон объехала полковника и продолжила путь. Морес всматривался каждому в лицо, пытаясь найти Кинта…

– Приветствую, господин полковник.

Морес посмотрел на остановившегося седока, Болье было совершенно не узнать, от холеного штабного жандарма не осталось ничего. Осунувшийся, с черными кругами под ввалившимися глазами, рваная, не по размеру шинель, из-под меховой шапки выглядывает грязная перевязочная лента с давно запекшейся кровью – Болье досталось при артобстреле на холме, но, к счастью, осколок задел по касательной.

– Небеса… Болье! А Кинт? Где Кинт Акан? Болье молча повернулся и кивнул назад.

Кинт и Локт замыкали колонну, в хвосте которой ехали также Сарт, Зар и пара лошадей, навьюченных разобранным скорострельным орудием.

– Кинт… – открыл было рот Морес.

– Потом, полковник, – Кинт остановил лошадь, – где я могу разместить и накормить людей?

– На станции, едем…

– Вы их сможете сопроводить?

– Конечно… Нам надо поговорить, я хочу…

– Еще как надо, – Кинт наклонился и сплюнул на землю, – но потом… простите, полковник, но я очень сильно сдерживаю себя, чтобы не вцепиться вам в горло…

– Кинт, я…

– Потом, полковник, – Кинт поднял руку и отвернулся, – разместите людей, пожалуйста, а завтра вы найдете меня у Дукэ… Его заведение цело?

– Да.

– До завтра…

Обгоняя свой отряд, Кинт поскакал вперед, лошадь, словно почуяв состояние седока, понесла его галопом вниз, к бухте.

Конинг изменился очень сильно, он действительно превратился в город-форт, город-крепость. На станции раскинулся большой палаточный городок, также строились щитовые казармы, конюшни и склады, в которые принимались грузы, прибывающие морем в последние дни навигации. На улицах оказалось неестественно многолюдно для осеннего Конинга, но это были в основном солдаты, а если и попадался кто из местных, то он тоже был вооружен до зубов и имел тряпичную повязку на рукаве с номером отряда ополчения. Бухта была забита баржами и военными кораблями, недалеко от пирсов, у причальных башен застыли два транспортных дирижабля, а чуть в стороне на расчищенной от леса площадке тесно, почти прижавшись крыльями друг к другу, разместился десяток скреверов, еще несколько скреверов разгружали баржи новым портовым краном, чадящим на всю бухту силовой установкой.

У «Пятого колеса», как всегда по вечерам, не протолкнуться. У коновязи полно лошадей и повозок, чуть в стороне даже пара моторных повозок, их механики – явно армейцы, деловито рассказывают одному из возниц, что остановил повозку рядом, о преимуществах нового транспорта. Возница, крепкий парень высокого роста, внимательно слушая, обошел одну из машин, хотел что-то сказать собеседникам, но его взгляд уткнулся в знакомый силуэт человека, который пытался пристроить лошадь у коновязи, но в конце концов плюнул на это бесполезное дело и, просто перекинув поводья через голову лошади, бросил их, снял с седла ранец, карабин и направился к входу в ресторанчик при гостинице.

– Кинт! – крикнул Маар на всю улицу и побежал к нему.

Кинт остановился, уже поднявшись на открытую веранду, и повернулся.

– Кинт? – Маар, с трудом узнавая друга, замедлил шаг. – Ты откуда?

– И я рад тебя видеть, Маар… давай потом.

– Давай, – кивнул Маар, настороженно посмотрел на Кинта и, оглядываясь, пошел обратно, к своей повозке.

А в ресторанчике было весело, армейцы праздновали победу в прорыве осады, судя по громким тостам. В нос Кинту ударил устойчивый запах пива вперемешку с запахом табака и еды. Никто не обратил внимания на вошедшего посетителя, не на что смотреть – неоднократно штопанный бушлат дорожного жандарма с рукавами, на которых запеклись какие-то пятна, обшитые мехом расползающиеся сапоги, засаленная меховая шапка, лицо, заросшее почти до глаз. Никто не обратил внимания, только Дукэ, наливая очередную порцию пива, бросил короткий взгляд на гостя, но потом замер и медленно поднял голову… пиво потекло через верх кружки…