Глава двенадцатая
11 сентября 2015 г.
Новосибирская Зона Посещения,
особняк сенатора Шимченко
Гаечка выглядела нездорово: побледнела, осунулась, под глазами залегли тени. И все же она была живой и бодрой. Слишком живой для человека, которого недавно объявили покойником. И слишком бодрой, учитывая, что несколько дней назад ей прострелили навылет грудную клетку.
– Что ты, Костыль, все смотришь? – спросила, усмехаясь, Гаечка. – Думаешь, сон снится? Вот, иду по твоим стопам – согласилась сотрудничать с представителем власти.
– Жива – и слава богу, – сурово ответил Садовников. Его сильно трясло – как после жуткого похмелья.
Нервы и адреналин выходили боком. Хотелось завернуться в одеяло, выпить чего-нибудь горячего и отключиться, подобно машине с севшей батареей. Он бы о многом расспросил свою бывшую стажерку, но общаться с Гаечкой сейчас – означало взвалить на себя неподъемную эмоциональную ношу. Потом! Потом у них будет вдоволь времени, чтобы все обсудить…
– Я, кажется, еще и с «экзо» слезла, – похвасталась она.
– Поздравляю. Новая жизнь впереди.
Садовников показал бывшей стажерке кулак с поднятым вверх большим пальцем. Затем перешел к сенатору. Шимченко прижимал к груди сына и рассеянно гладил его вихрастый затылок. Сам же задумчиво глядел вглубь «комариной плеши», где багровели свежие пятна.
– Это была моя жена? – спросил он, не поворачиваясь к сталкеру.
– Да, – ответил Садовников. – Можете считать это разводом.
Шимченко обернулся. Солнечный свет отразился в линзах очков. Наверное, первым порывом сенатора было поставить сталкера на место… но он снова посмотрел на сына и не дал волю гневу. Садовников извлек из-под футболки липкую от пота голубую папку:
– Это может быть вам интересно.
И он не ошибся. Сенатор освободил Виталика из объятий, жадно схватил папку и принялся переворачивать страницу за страницей, просматривая текст по диагонали. Подошел Филя, в его руках был обрезок алюминиевой трубы.
– Держи вот, – он протянул обрезок сталкеру. – Вместо трости сгодится. Выберемся из Зоны – купишь себе палисандровую. И «порш» на сдачу.
– Не умею я водить машину, – сказал Садовников, пробуя новую трость: она была слишком легкой, неухватистой и хлипкой.
– Значит – купишь вместе с водителем! – хохотнул Филя и хлопнул сталкера по спине, заставив того зашипеть от боли.
– Филя! – рявкнул Шимченко. – Принеси чего-нибудь… – Он показал жестом будто поджигает спичку.
– Папа. – Виталик дернул сенатора за рукав ветровки. – Пообещай, что ты возьмешь Костыля на работу!
– А он и так – мой сотрудник, – ответил Шимченко.
– Костыль сделает из меня настоящего сталкера! – убежденно произнес мальчишка.
Сенатор натянуто рассмеялся, положил руку сыну на плечо:
– Виталька! Не надоело тебе? У меня от Зоны – мурашки по коже. Как ты продержался здесь столько времени? Это – чудо. Настоящее чудо. И теперь ты говоришь, что собрался стать сталкером? Совсем не думаешь о старике-отце.
– Дети… – Садовников хмыкнул. – Нам еще предстоит долгий путь к Периметру.
– Действительно. – Шимченко кивнул. – Виталька, давай для начала выберемся отсюда, а потом хорошенько все обсудим.
– Но, пап…
– Ты уже парень взрослый… возмужал-то как! – Шимченко заулыбался, любуясь отпрыском. – И, думаю, сам сможешь решить, что тебе в этой жизни нужно.
– Ну ладно, – согласился Виталик, хотя по его лицу было видно, что он не особенно поверил отцу. – Спасибо, пап.
Подошел Филя с цинковым ведром и канистрой, от которой несло бензином. Сенатор принялся комкать страницы с компроматом и отправлять в ведро.
– Можно же было в «плешь» бросить, – пробурчал Садовников.
– Не доверяю я «плеши», – ответил сенатор, шелестя бумагой. – Что такое «плешь»? Ты знаешь? Я – нет. Сегодня она здесь, а завтра – там.
Он закончил комкать компромат. Ведро заполнилось бумагой почти на две трети. Филя плеснул сверху бензина и зачиркал спичкой. Садовников отошел подальше от жарко вспыхнувшего пламени. На огонь было даже смотреть больно, не говоря уже о том, чтобы стоять рядом.
То, что было добыто из проклятого дома с аномалиями ценой неимоверных усилий, ценой жизни двух людей, в считаные секунды превратилось в прах. Сенатор удовлетворенно потер руки. Потом посмотрел, прищурившись, на особняк и велел Филе:
– Жги!
Филя бросился к окнам веранды. Стекло на сей раз разбилось так, как ему и полагалось: не было больше смол и попыток затянуть «рану». Помощник сенатора забросил внутрь канистру и сразу же побежал в гараж, Садовников помнил, что там хранилось вдоволь горючих жидкостей.
Вскоре Филя появился со второй канистрой и пятилитровой баклажкой с отработанным мазутом – деловитый и проворный, словно муравей.
– Отойдите все за забор от греха подальше! – прокричал он. – В гараже – баллоны с кислородом, рванет – будь здоров!
Гаечка уже стояла у ворот. Она курила и молча наблюдала за происходящим. Помогать Филе или каким-то образом участвовать еще сталкерша не собиралась. От нее этого никто и не требовал, в конце концов, она подписалась лишь на то, чтобы сопроводить заказчика из точки «А» в точку «Б» и обратно.
– Как же вы, сенатор, рискнули пойти в Зону? – поинтересовался Садовников. Вторую половину вопроса – неужто такие бумажки ценные? – он задал про себя.
– Зона… – Шимченко презрительно поджал губы. – Ты бы знал – каково работать в аппарате Госдумы. Вот там настоящий риск.
– Всякий кулик свое болото хвалит, – сказал Садовников, вспоминая перестрелки в охваченных пламенем коридорах и леденящий кровь хохот Ангелины. – Осторожнее, тут «зыбучка».
– Ага. – Сенатор обошел аномалию. – Моя проводница чего-то булки расслабила… Небось это ты так на нее подействовал.
Филя пронесся через двор большими скачками.
– Гори-и-ит! – сообщил он, сверкая глазами. – Уходим-уходим отсюда!
Заполыхало действительно знатно. Сначала огонь охватил веранду, через несколько секунд пламя загудело в гараже: Филя поджег для верности в двух местах сразу. Огненный фонтан взметнулся до неба. В окнах особняка загорелся свет: на сей раз он не был вызван действием аномалии – так прокладывал путь через коридоры и многочисленные комнаты пожар. Вскоре занялась крыша, а еще через какое-то время загрохотало в гараже. Вверх ударил новый фонтан огня – еще выше и ярче, чем первый.
– Пусть горит, – приговаривал Шимченко. – Пусть хорошо горит – дотла. Пусть старое уходит. Начнем с чистого листа. Начнем жизнь сначала. Все теперь будет по-новому, да, Виталька?
– Было бы неплохо, пап, – ответил ему сын.
Садовников смотрел на освещенные беспокойным пламенем лица сенатора, Виталика, Фили. Ему хотелось знать, действительно ли они верят, что этот поход в Зону что-то изменит в их жизни. Сенатор по-прежнему в прицеле внимания наших спецслужб и агентуры «западных партнеров». Уничтожены компрометирующие документы по нечистоплотной сделке, но ведь сам коррупционный механизм не остановлен. И сталкер полагал, что Шимченко вряд ли отступит от своих планов. «Начать с чистого листа» для него – быть может, чуть больше уделять внимания сыну да счастливо жениться на очередной длинноногой красотке. От «кормушки» такие, как Шимченко, не отказываются и на «жигули» не пересаживаются – не их стиль.
– Это ведь – второй шанс, Виталька, – убежденно говорил сенатор, и в глазах его отражалось беснующееся пламя. – Для каждого из нас. Вот увидишь – все будет по-другому…
Впрочем, Садовников тоже желал перемен, и желательно – в лучшую сторону. Сталкер надеялся, что гонорар за эту ходку да плюс премиальные помогут мечтам осуществиться. Собственно, и мечты у него были нехитрые: не ходить больше в Зону, ибо он действительно ощущал себя слишком старым для новых приключений, подлечить ногу, привести в порядок домишко, заняться вплотную, наконец, книгой. Садовников был уверен, что лучшие главы его истории – впереди.
– А где эта баба? – забеспокоился вдруг Филя. – Ну проводница?
– Это ты у меня спрашиваешь? – проворчал Шимченко.
Сталкер часто заморгал. Гипнотическое воздействие бушующего огня сразу же сошло на нет.
– Гаечка! – позвал он, озираясь. – Гаечка!
Никто не ответил. Сенатор, Виталик, Филя – все принялись искать взглядами проводницу. Дым уходил вверх, и открытое пространство от забора до леса просматривалось превосходно, но Гаечки видно нигде не было.
– Шеф, она, наверное, за угол отошла и сейчас вернется! – с нарочитой беспечностью проговорил Филя.
– Заткнись! – зло бросил сенатор и повернулся к сталкеру: – Костыль! А ты что скажешь?
– Не понимаю, зачем вообще так беспокоиться… – вставил Филя.
– Я велел тебе заткнуться!
Сталкеру показалось, что Шимченко готов наброситься на помощника с кулаками.
– Костыль! Куда она пропала? – Лицо сенатора стало пунцовым от ярости, тонкие губы нервически дергались.
В следующий миг дрожь пробила и Садовникова. Он увидел лежащий на земле подсумок. Сенатор и Филя многозначительно переглянулись. Садовников поднял подсумок: внутри были гайки и болты. Воспользовавшись ими, сталкер обошел охваченное огнем поместье по кругу; он высматривал на траве следы и заглядывал в каждую «плешь» – не появились ли свежие кровавые пятна. Потом вернулся к ждущим у ворот сенатору и компании, беспомощно развел руками. Не оставалось сил что-то объяснять. Была – теперь нет. Словно сквозь землю провалилась. Отчего и почему – черт его знает, вроде постоянно мелькала в поле зрения… И домелькалась.
– Ну привет – приплыли… – Сенатор вздохнул, стянул с себя очки и принялся суетливо протирать стекла. – Если красавица решила нас кинуть, то пусть на гонорар не рассчитывает!
Филя закивал, почесывая висок.
– Надо уходить, – сказал тогда сенатор. – Костыль – ты наш новый проводник. Ну судьба у тебя такая… выходим как будешь готов.
– Пошли сейчас, – Садовников посмотрел на лес. – Нечего торчать битый час на открытой местности. Спрячемся под деревьями, там я и переведу дух.
На самом деле он надеялся, что Гаечка будет ждать их в подлеске. Мало ли по какой причине она покинула основную группу: не девочка уже – знает, что делает, и в Зоне не новичок. Может, побоялась, что столб дыма, видимый издалека, привлечет к особняку бандюганов всех мастей…
Но и в лесу Садовников не отыскал ни следа своей бывшей стажерки.
Похоже, на этом этапе действительно пришла пора брать паузу и кушать «твикс», иначе была большая вероятность свалиться от переутомления.
Сталкер проспал до утра. Все это время Шимченко не смыкал глаз и психовал. Сенатор не был приспособлен к Зоне, хоть и пытался хорохориться. Повезло, что ночью их не накрыло какой-нибудь хитро замороченной аномалией – в виде «ответки» на негативное мышление папика. Несмотря на то что сенатору не спалось, стоять в дозоре до рассвета все равно пришлось Филе. Похоже, что, кроме сталкера, нормально отдохнуть повезло только Виталику.
Гаечка не появилась и утром. Ну что ты поделаешь с этой девицей… лови теперь ветер в поле. Снова, наверное, подалась к «мичуринским». Как было ни тяжело, Садовников попытался отвлечься от тоски и беспокойства. Безумное задание выполнено и перевыполнено, гиблое место зачищено. Пацанов погибших, конечно, жаль, но такова се ля ви. Мальчишку спасли – и слава богу, ему ведь еще жить и жить. Может, в будущем и выйдет из него какой-то толк, тогда жертвы окажутся ненапрасными.
* * *
Назад шли бодро. Филя пытался хохмить, Виталик со щенячьим восторгом смотрел по сторонам и осыпал Садовникова вопросами. Сталкер отвечал как на духу. Это помогало отвлекаться от мыслей о Гаечке. Сенатор был угрюм и постоянно оглядывался: то ли потерю проводницы он воспринял как личный провал, то ли просто прощался с родными местами, в которые ему больше не вернуться.
Садовников шагал мерно, как автомат. Новая алюминиевая трость погнулась, проку от нее не было почти никакого. В обход мимо затаившихся аномалий и пустырей, черных от «порчи». С долгими остановками перед любым мало-мальски подозрительным участком.
Виталик, возомнивший себя подмастерьем, ни на шаг не отступал от Садовникова. Даже с отцом он общался меньше, чем с небритым хромым сталкером в драной, прожженной одежде. Все ему было интересно: и следы бродячих «жарок» на траве, и трепет «серебристой паутины», и беспокойное веретено «веселого призрака». Холодные огни, зажигающиеся над деревьями и обросшими «мочалом» столбами ЛЭП. Необъяснимые звуки, доносящиеся из чащ.
Зона ослабляла хватку. Садовников как никогда остро ощущал приближение ее границы.
В полдень они прошли затянутый серым туманом окаменевший лес. Место прошлой стоянки оказалось под порослью молодой «черной колючки». Действительно, в этих краях нельзя было пройти одной дорогой дважды.
С обедом решили повременить. Нормальный лес был так близко, что ветер доносил его запах. Виталик и Филя приободрились, Садовников тоже почувствовал, что открылось второе дыхание. Лишь Шимченко был мрачнее тучи, он уже ни с кем не разговаривал, шел, погрузившись в размышления.
Поэтому для всех стало неожиданностью, когда раздался его утомленный скрипучий голос:
– Мне всегда везло с командой… если бы не команда, я бы не заработал и половины своего состояния.
Все остановились. Шимченко смотрел вперед: на ветви серого, болезненного вида дерева сидел дятел. Зона снова незаметно переходила в обычный лес, и граница была всего в десяти метрах.
– Там, дальше, – наша новая жизнь. – Сенатор выдержал паузу; теперь голос его окреп, и говорил он словно на митинге. – Новая жизнь и, неизбежно, – очередные ошибки, ведь без них – никак. И, чтобы начать совершать новые ошибки, прежде всего нужно исправить старые. Сын, я думаю, со временем ты поймешь, что я был прав, и сможешь простить меня… Филя!
Помощник сенатора ударил Садовникова финкой с тем же преданным собачьим выражением на лице, с которым он внимал шефу секундой ранее. Сталкер парировал удар машинально. Если бы у него была старая трость, то он бы сломал Филе запястье. Алюминиевой палкой удалось лишь слегка ослабить удар, не позволить лезвию погрузиться в плоть по самую рукоять.
Виталик закричал – так же пронзительно, как в те минуты, когда Ангелина убивала Большого. Затем мальчишка кинулся на Филю. Драться он не умел, но колотил кулаками и царапался столь отчаянно, что свалил помощника сенатора с ног.
– Виталий Всеволодович! – недовольно бубнил Филя, прикрывая голову от града ударов и пряча лезвие ножа так, чтоб мальчишка не поранился. – Ну что ж вы, право, делаете! Будет вам! Ну будет!
Юный Шимченко кричал и бил, как берсерк, на его перекошенных губах выступила пена.
Тогда вмешался сенатор. Он жестко захватил шею сына сгибом локтя, оторвал от Фили.
По земле протянулась цепочка кровавых следов: раненый сталкер уходил, петляя, снова в Зону. За стволами деревьев мелькала его ссутуленная спина.
– Зачем?! – кричал Виталик. – Не убивайте Костыля! Ты ведь обещал, что он будет работать на тебя! Не убивай его!
– Филя! – гаркнул сенатор, продолжая удерживать сына. – Что за понты с ножом? Нельзя было сработать чисто из автомата?
Помощник вскочил, отряхнул со штанин сухую листву.
– Я чисто сработал, шеф! – Он с шумом понюхал лезвие финки, – Мм! Желудочный сок! Костыль с такой раной далеко не уйдет!
– Добей его, олух! – безжалостно распорядился Шимченко.
Филя схватил автомат и кинулся по следам сталкера.
– Не-е-ет! – Виталик отчаянно пытался вырваться из рук отца. – Ты обманул! Ты всегда обманываешь! Не убивай! Костыль, беги! Беги!
– Ты пока не понимаешь! – Дыхание сенатора ожгло Виталику ухо. – Ты всегда был слишком мягкотелым, чтоб это понять! Но ты вырастешь и сможешь понять…
– Нет! Папа, нет! Папа! – Виталик перестал биться, как рыба в сети, и безвольно повис на отцовских руках. – Зачем, папа? – Мальчишка горько расплакался. – Зачем ты такой?
Шимченко поморщился:
– Подбери сопли, юноша! В этом мире либо ты хищник, либо – жертва. И третьего не дано! Выбирай: или ты со мной – хозяин жизни! Или ты тупая бесхребетная овца, которую сожрут с потрохами!
– Нет, папа, – с ненавистью проговорил Виталик. – Ты не хищник. Ты – падальщик хренов.
Сенатор отпустил сына, развернул к себе лицом, крепко встряхнул за плечи:
– Посмотри на меня, молокосос! Дело нашей семьи под угрозой! Наше благополучие, состояние, авторитет, наше будущее, наши жизни, в конце концов! Или до тебя не доходит? Слишком многие хотели бы видеть всех Шимченко мертвыми, а лучше – униженными и беспомощными. Я приказал убрать этого сталкера, потому что он слишком много отсвечивал. Его «пасли» сразу несколько контор, в надежде таким образом добраться до меня! А сколько протянешь на этом свете ты, если меня не станет?
– Я выжил в Зоне, – зло проговорил Виталик, – когда ты считал меня мертвым!
– Да, не бывает худа без добра. Эта передряга пошла тебе на пользу – ты возмужал, – признал сенатор. – Ладно-ладно, больше никаких убийств! Отвечаю!
Садовников слышал, как кричит Виталик, призывая его бежать. Он был бы рад припустить со всех ног, но не мог. Филя ударил в середину живота, и нож оставил глубокую рану. Сталкер крепко зажимал ее двумя руками, ощущая, как между пальцами просачивается и утекает жизнь.
От адской боли сводило челюсти, перед глазами висела муаровая пелена. В ушах шумело. Садовников слышал навязчивое «ом-м-м» людей-аномалий, уничтоженных вместе с проклятым особняком, сквозь этот гул доносился взвинченный голос жены: Оксанка, как всегда, за что-то его отчитывала. Впрочем – поделом. Если бы не его дурная голова, всего бы этого не случилось. Где-то неподалеку бубнил басом Большой, и Хыча то и дело оглашал Зону босяцким гоготом. Монотонно хныкала Гаечка, и Садовников запутался: кто из них ранен? Вроде бы – она…
А болит у него.
Только не было слышно больше Старого и Хабардала. Даже находясь на грани смерти, сталкер отчетливо понимал, что теперь они замолчали уже навсегда.
В Зону! Поглубже – в Зону! На одной лишь «чуйке»! Словно раненый зверь, который стремится спастись от охотника в дремучей чаще, но одновременно понимает, что оттуда ему уже не выйти.
Филя преследовал сталкера до полосы серого тумана. Там видимость серьезно ухудшалась, к тому же цепочка кровавых пятен на земле стала прерываться. В то же время на глаза Фили то и дело попадалась трепещущая на ветру «серебряная паутина» и уродливые кляксы вдавленных в землю «плешью» деревьев. «Шевелящийся мох» тянул к помощнику сенатора жгутики, а комья «пуха», которые возникали будто из ниоткуда, из воздуха, так и норовили спикировать за шиворот.
Сначала Филя сбавил ход, а потом в нерешительности остановился. Его окружали мертвые деревья, туман пульсировал, глуша звуки. Он был один, и его окружала таинственная бесчеловечная Зона. С каждым шагом продвижение вперед становилось все опаснее.
Филя лихорадочно размышлял. Взгляд его маленьких крысиных глаз бегал по переплетению похожих на кости мертвецов ветвей, по стволам, обжитым беспокойно дергающимся мхом.
«И чего шеф потащил в Зону меня? – думал он. – Взял бы своего начальника охраны: ведь это Зурабову платят, чтоб он бегал со стволом и отстреливал „куропаток“!»
Решение пришло в голову быстро. Помощник сенатора поднял оружие стволом вверх и пальнул в воздух. А потом повернулся и поспешил назад. Весь обратный путь он ощущал направленный в затылок тяжелый взгляд. От этого тряслись поджилки и немело сердце.
Сенатор ждал помощника на кромке Зоны, прохаживаясь туда-сюда на безопасном пятачке. Виталик сидел на земле, отвернувшись от отца. Появление Фили он проигнорировал – даже не поднял головы.
– Все о’кей, шеф! – торопливо отчитался Филя. – Он был уже готов, но я сделал контрольный.
– Отлично-отлично, – похвалил сухим голосом сенатор, а потом вынул из кармана ветровки «вальтер» и выстрелил Филе в лицо.
Виталик вскочил на ноги. Уставился дикими глазами на бьющегося в агонии человека, затем – на отца, замершего с дымящимся пистолетом в вытянутой руке. Он не сказал больше ни слова, просто повернулся и побежал назад в Зону. Как и сталкер, мальчишка мчал наобум, как зверь, интуитивно обходя «порчу» и аномалии.
– Виталька! – заорал ему вслед Шимченко. – Как же ты не понимаешь! Стой, дурак! Филя так же опасен, как и сталкер! Он тоже слишком много знал! Ну хочешь, мы еще раз все обсудим? Как отец и сын?
Филя упорно цеплялся за жизнь, он сдавленно мычал, закрывая ладонями то, что осталось от лица. Шимченко порывисто шагнул к нему и пятью выстрелами превратил голову верного помощника в месиво.
А после, отдышавшись, сенатор снова заорал в сторону Зоны:
– Беги, трус! Беги, предатель! На тебя никогда нельзя было положиться! Знать больше не желаю! А если заявишься – кончишь как и твой приятель Костыль! Нет у меня больше сына!
В ответ ему не донеслось ни звука. Зона молчала. Сенатор постоял еще несколько минут, бестолково переминаясь с ноги на ногу, затем он чертыхнулся, повернулся на пятках и пошел быстрым шагом – назад, в нормальный лес, в сторону скрытого от посторонних глаз мини-отеля «Зебра».
* * *
…Виталик бежал до тех пор, пока его несли ноги. Затем он, выжженный изнутри тем, что довелось увидеть, загнанный и обессиленный, начал спотыкаться. Чтобы не упасть, он хватался за стволы мертвых деревьев, тревожа «шевелящийся мох», и ломал ветви.
Ноги отказали у границы обширной «плеши». Он падал в аномалию, осознавая этот факт, но не испытывая никаких эмоций. Ни страха, ни сожаления, ни желания жить.
Сильная рука подхватила младшего Шимченко в миллиметре от неминуемой смерти.
– Жизнь можно потратить впустую, а можно – на дело. Пусть мальчик решает!
Виталик очумело уставился на возникшего словно из-под земли человека.
На незнакомце, несмотря на летний зной, был длиннополый плащ. Лицо его скрывала потрепанная маска противогаза без окуляров, голову – низко надвинутый капюшон. На руках темнели кожаные перчатки, из-под них выпирали слишком густые и слишком длинные, чтобы это показалось нормальным, волосы. Такими же странными были и глаза – коричнево-черные, без намека на белки.
Человек был вооружен – на плече висело потертое гладкоствольное ружье «сайга», за поясом блестел охотничий нож с зазубренным лезвием.
Кроме того, этот странный тип в плаще был не один. Чуть в отдалении стояла девушка в заношенной «горке». Ее миловидное личико прикрывали огромные и непроглядно черные очки. Каким-то неведомым образом сын сенатора понял, что девушка слепа.
– Я знаю, кто вы, – неожиданно для себя сказал Виталик. – Вы – мутанты.
Человек скрипуче рассмеялся.
– Мы говорим – «дифференты». Или «дети Зоны». – Он протянул мальчишке руку и произнес без тени сомнения: – Нас много, и ты теперь – один из нас. Добро пожаловать в группу Громова!
* * *
…Сенатор брел, не выпуская из руки пистолет. Шимченко был разочарован и даже удручен собой из-за того, что работа сделана «грязно». Долбаная проводница слиняла, словно предвидела исход их вылазки. Труп Костыля он так и не увидел, приходилось полагаться на слово Фили, земля ему пухом. Да еще и Виталька учудил… щенок еще слишком зелен, чтобы понимать, насколько важно вовремя «подчистить хвосты». Нужно было уничтожить всех! Всех, кто хоть немного проник в тайны, которые некогда хранил особняк сенатора. Виталька вообще конкретно спутал карты своим внезапным воскрешением. У него был шанс остаться единственным живым свидетелем произошедшего – у Шимченко не поднялась бы рука на сына, – но мальчишка воспользоваться шансом не пожелал. Впрочем, сенатор был уверен, что Виталик вернется. Немного остынет – и обязательно вернется.
У «Зебры» сенатора ждали. Не особенно таясь, в то же время – не афишируя своего присутствия. Вряд ли он успел бы понять, что случилось, как оказался бы в руках людей, пришедших по его душу.
Если бы не женщина. Она выглянула из-за угла «Зебры» в явном нетерпении, и Шимченко, осматривая территорию мини-отеля сквозь ветви лещины, мгновенно узнал ее. Анна Грабштатте – штучка из UFOR, а скорее всего – не только из UFOR. Они не были знакомы, но Шимченко давно выяснил, кто копает ему яму в Новосибирском округе.
В планы Шимченко не входило быть арестованным «касками», тем более – если они действуют по инструкциям Госдепа. Глазом моргнуть не успеешь, как очутишься где-нибудь в Гуантанамо, в камере пыток. А это – билет в один конец. Шимченко не сомневался, что «западные партнеры», получив законные основания для ареста, живым его не выпустят.
Он стал осторожно отступать. Снова – в сторону Зоны, прячась за стволами и кустарниками.
– Добрый день, господин сенатор, – прозвучал за его спиной тихий вежливый голос.
Шимченко судорожно обернулся. Перед ним, словно из-под земли, возник короткостриженый тип в камуфляже. Быстрый и точный в движениях, он бесшумно отобрал у сенатора пистолет и защелкнул на запястье браслет наручников. Второй браслет короткостриженый закрепил на своей руке и только тогда представился:
– Майор Шевцов.
– Я просто гулял в лесу. – Шимченко надул щеки. – Мне надо позвонить адвокату.
– Безусловно, – ответил майор. – В нашем управлении есть телефонный аппарат.
Они двинулись через лес по знакомой Шевцову тропе. К ним так же бесшумно присоединились еще семеро хорошо вооруженных людей в камуфляже.
Стояла прекрасная погода. Дул теплый ветер, шумели не по-осеннему зеленые кроны. Сквозь листву светило солнце, роняя на идущих людей золотистые блики.
* * *
…Садовников упал возле похожей на гигантского паука коряги. Теплый, пахнущий прелью туман обступил его со всех сторон и облапил влажными ладонями. Зона притихла, дожидаясь предсказуемого финала.
Стиснутые на животе руки сводило судорогой. Дыхание было натужным, прерывистым. Взгляд застыл на распростертых сверху паучьих лапах корней.
Хрустнула ветка, зашуршала сухая трава. Не было сил приподнять голову, чтобы посмотреть, кому вздумалось приблизиться. Да, в общем, сталкеру стало уже все равно.
Кто-то остановился рядом и, кажется, что-то произнес. Садовников не расслышал: голоса, звучащие в его голове, слились в «белый шум».
Кто-то задрал рукав его футболки и всадил в плечо иглу. Кто-то присел рядом.
Лишь когда инъекция подействовала, и в голове немного прояснело, Садовников узнал склонившуюся над ним Гаечку.
– Убери лапы, – потребовала она. – У меня здесь стерильная салфетка и бинты. Поставим заплатку на брюхо, а потом я тебя вытяну.
Садовников застонал, позволяя ей заняться раной. Дело у Гаечки шло споро, во время перевязки она курила и бормотала ругательства.
– Кто это так тебя? – спросила сталкерша. – Филя? Гаденыш… Я сразу поняла, что живыми нас не отпустят. Шла за тобой, чтоб помочь, но не успела: Зона!
– Все-таки ты ко мне неравнодушна! – слабо улыбнулся Садовников.
– Скажешь еще! Впарился ты мне, Костыль! – Гаечка отправила окурок в «комариную плешь». – Но ты – мой гуру. И человек вроде не совсем плохой, хоть и болен на всю башку. Не дам я тебе загнуться – будь спокоен!
– И на том спасибо, – ответил Садовников. – А можно еще чуть-чуть болеутоляющего?
Гаечка вытянула из рюкзака тускло серебрящуюся вещицу. У Садовникова быстрее забилось сердце: он узнал хабар из ботанического сада. Как артефакту так быстро удалось сменить владельца? Зона не дает четких ответов, она лишь ставит новые вопросы.
– А меня, кстати, зовут Маша, – сказал бывшая стажерка, и «серебряная устрица» в ее руке выпростала веер тончайших нитей. Садовников, прикусив губу, наблюдал, как нити тянутся к окровавленным бинтам, как по ним струятся волны чистого света. Все это он уже видел, когда стоял над умирающей Гаечкой, собираясь выбросить злосчастный хабар, а тот вдруг ожил, затрепетал, развернулся. Сейчас же доля поменяла Садовникова и сталкершу местами, но хабар снова делал свое дело: боль мгновенно отступила, а рана вроде перестала кровоточить. Эта штука была вроде «белого браслета», но гораздо сильнее и, наверное, интеллектуальнее.
«Серебряная устрица» раскрыла створки. Гаечка подставила руку, и на ее ладонь свалилась золотая жемчужина.
Крошечный Золотой шарик, способный исполнять только одно, но самое сильное желание любого человека.
Желание жить.
Назад: Глава одиннадцатая
На главную: Предисловие
