Глава одиннадцатая
11 сентября 2015 г.
Новосибирская Зона Посещения,
особняк сенатора Шимченко
Садовников отпихнул дверь тростью. Створка попала в поле действия какой-то неизвестной аномалии: дерево мгновенно потемнело, обрастая серо-синей плесенью.
Из холла повеяло жарой и зловонием. Сталкер поводил перед собой тростью, словно слепой. Затем набрал в грудь побольше воздуха и перешагнул порог.
Помещение походило на сумрачный склеп. Паркет, стены, окна, потолок – все было покрыто тончайшим, почти прозрачным слоем темно-серой, смердящей жженым пластиком пыли. На оконных стеклах угадывались отпечатки ладоней и пальцев. Отпечатков было много. Эта картина могла бы напугать самого непрошибаемого отморозка, и Садовников боялся. Боялся как никогда в жизни. Свободная рука сама по себе тянулась к рукояти пистолета, но ее нужно было приберечь для гаек.
Сталкер ждал, пока глаза освоятся с полумраком. Хыча за его спиной переминался с ноги на ногу, как ретивый конь. Только было непонятно, в какую сторону он побежит, если дать ему волю. Вряд ли вперед.
Топка камина была забита несгоревшим хламом. Из этой кучи торчали ноги в берцах. Роскошное кресло сенатора поглотила «комариная плешь», шерсть расстеленной на полу перед камином шкуры белого медведя шевелилась, словно в ней копошилось сонмище личинок. На пыли, покрывающей стол, читались какие-то замысловатые закорючки, и воображение рисовало культистов в плащах с капюшонами, которые жгли здесь черные свечи и творили бесчеловечные ритуалы.
– Куда именно мы идем? – спросил Садовников.
– Сначала в подвал, – проговорил громким шепотом Большой. – За холлом – коридор. Лестница – поворот направо, не доходя до кухни. Вскроем сейф папика и заберем его барахлишко, чтоб он сильно не нервничал за его сохранность.
Само собой, сталкер не удивился, когда подтвердилось, что «спасательная операция» заключается в «спасении» секретов и репутации негодяя Шимченко. Все же сенатор добился своего: Садовников рискует жизнью ради чужих шкурных интересов. Что ж, игра уже идет, сталкер и сенатор по очереди повышают ставки, но время открывать карты пока еще не настало. То необъяснимое, что не позволило Садовникову погибнуть в «комариной плеши», дарило ему робкую надежду на благополучный исход авантюры с проклятым особняком.
Потому что секреты Шимченко – это только вершина айсберга. Никчемная шелуха, которую стремятся заполучить не совсем хорошие людишки для, надо думать, не совсем добрых дел, тогда как дом с аномалиями хранит множество вопросов и ответов абсолютно иного порядка.
– Сначала, стало быть, сейф… – повторил сталкер едко. – Так, а потом куда?
– Потом, по всем понятиям, надо попробовать найти Витальку или то, что от него осталось, – чуть смущенно, но все же с убежденностью добавил Большой.
Садовников оглянулся. Братки вытянули шеи, ожидая инструкций.
– Тогда предлагаю разделиться. Так мы сможем обыскать дом быстрее.
Хыча присел, точно ребенок, которого собрались насильно отвести от витрины в «Детском мире».
– Че ты гонишь, Костыль! – выдохнул он. – Я на такое не подписывался! Я тут тогда останусь!
Большой молча таращил глаза и шумно сглатывал. Было видно, что он солидарен с товарищем, хоть и пытается держать марку.
– Я пошутил, – пожалел братков Садовников и метнул гайку через зал. – Один на месте, второй – за мной шаг в шаг! – приказал он.
Хыча положил ему на плечо руку и двинулся, пригнувшись, словно спецназовец на зачистке здания. В деформированном оплывшем зеркале они отразились чудовищной человеческой многоножкой.
Стены и потолок коридора обросли шевелящимся мхом. Теперь это был темный ход, продуваемый горячим и сухим, как из сердца пустыни, сквозняком. По мху шли перистальтические волны, навевая мысли о сокращающемся пищеводе некого исполинского сверхорганизма.
Перед тем как пойти дальше, Садовников подозвал Большого.
– Жарко, – простонал тот, приблизившись. – Как в сауне.
Все трое блестели от пота. Одежда липла к телу, а под брониками зудела кожа.
– Кондиционер, типа, накрылся, – удрученно предположил Хыча.
За их спинами заскрежетало, точно кто-то провел острым железом по стеклу. Братки круто развернулись, заслонив собой сталкера, вскинули стволы. Но это всего лишь сквозняк захлопнул скрипучую дверь.
– Тут вам не пикник за городом, – проворчал Садовников, взвешивая на ладони гайку. – И к моху на стенках не прикасайтесь, подозрительный он какой-то.
Хыча, который собирался ткнуть пальцем в тянущиеся к нему, будто к солнцу, белесые жгутики, поспешно отдернул руку.
Брошенная вдоль по коридору гайка выявила «микроволновку». Сверкнула бело-синяя молния, по наростам мха забегали язычки пламени. Еще сильнее завоняло горелой изоляцией, мерная перистальтическая пульсация стен сменилась какими-то болезненными хаотичными рывками. Впрочем, огонь погас быстро, лишь добавив смрада и без того удушливой атмосфере.
Садовников бросил еще полдесятка гаек и в конце концов нащупал проход. Осторожно пошел боком, приставными шагами, тыча тростью то в воздух, то в пол перед собой. Братки, пыхтя от усердия и жары, старались не отставать.
Если бы кто-то, проходя узкий участок между «микроволновкой» и стеной беснующегося мха, додумался обернуться, то он увидел бы стоящую посреди холла женщину в коротких шортах и клетчатой безрукавке. Гладкие платиновые волосы струились по плечам, глаза с интересом и легкой иронией смотрели троице вслед. Высокая грудь была абсолютно неподвижна, – женщина не дышала.
Свет, пробивающийся сквозь запыленные окна, неожиданно, как это бывает в час солнечного затмения, померк. За стеклами сгустился тяжелый жаркий сумрак позднего летнего вечера.
– Что-то я на изжоге, – прошибло вдруг Большого. – Что-то не так.
– Все не так, – небрежно ответил идущий впереди Садовников.
Из приоткрытой двери слева тянуло жаром доменной печи.
– Что там? – спросил сталкер, заметив, что комната за дверью неестественно темна, и в этой тьме мерцает тревожный красный огонек – индикатор какого-то электронного устройства, а может – «рачий глаз».
Братки, само собой, ничего такого не заметили.
– Столовая, – ответил Хыча. – А лестница в подвал – за портьерой справа.
Садовников остановился. Коридор заканчивался еще одним открытым дверным проемом, за которым тоже поджидала чуть разбавленная беспокойной краснотой темнота.
Раздался звонкий удар, точно на кафель упала пустая кастрюля. Садовников машинально выставил перед собой трость, а Хыча и Большой, приглушенно матерясь, заводили стволами. Звук повторился, к нему добавилось то, что можно было принять за скрежет лопатки по дну сковороды.
– А там что? – поинтересовался Садовников, указывая небритым подбородком на дверь прямо по коридору.
– Кухня, – в один голос ответили братки. Зубы стучали у обоих.
– Спокойно, пацаны, – протянул сталкер. – Большой, возьми-ка кухню на прицел. Хыча, а ты прикрываешь меня. – Он потянулся тростью к портьере, закрывающей выход на лестницу. Ткань, едва ее коснулись, потекла, точно расплавленный полиэтилен. Садовников отдернул палку, но клейкая гадость все равно попала на дерево. Недолго думая, он очистил трость об шевелящийся мох, чем привел аномальную поросль в еще большее неистовство. В один момент сталкер уловил боковым зрением точеную фигурку, возникшую в примыкающем к холлу конце коридора. Обернувшись, Садовников увидел лишь бледный язык холодного пламени, который колыхался в поле действия «микроволновки».
Когда портьера исчезла – стекла на пол серой лужей, – Садовников увидел запертую дверь.
– Ломать? – спросил он, потыкав в полотно цвета мореного дуба тростью.
– На фига? – Хыча полез в борсетку, притороченную к поясу. – Ключи же есть!
Садовников хмыкнул и отступил. Хыча, растопырив ноги, чтоб не вступить в клейкую лужу, приник к двери. Заскрипело железо об железо. Пока Хыча возился, Садовников вытащил пистолет и взял под контроль дальнюю часть коридора. В бледном пламени, пляшущем в «микроволновке», на секунду мелькнуло искаженное лицо. Садовников не знал, кто бы это мог быть, однако выражение безумия в глазах «призрака» читалось так четко, что по коже забегали мурашки.
И еще это проклятое непрерывное шевеление мха со всех сторон. Иногда казалось, что просвет коридора стремится сомкнуться, стиснуть людей мшистыми мышцами, чтобы потом долго и со смаком переваривать-переваривать-переваривать вместе с оружием и скорлупками бронежилетов.
– Хыча! Ну долго ты там еще будешь шкурку гонять? – не выдержал Большой.
– Сцуко! – Хыча сплюнул. – Пацаны, тут замок вроде заклинил. Ща, я отмычкой попробую.
Садовников провел ладонью по лицу, размазывая пот и грязь. Он уже понимал, что особняк сенатора, а может – вообще Зона, не хочет, чтоб они продвигались дальше к цели. С ними пока играли: ставили подножки и били под зад, когда они не видели. Пружина закручивалась все сильнее, такой высокоточный прибор, как «чуйка», давно ослеп и оглох, поскольку опасность была повсюду. И степень этой опасности зашкаливала за мыслимые пределы. Садовникову казалось, что он уже в аду. Он знал, насколько губительными могут оказаться такие мысли в Зоне, но ничего не мог с собой поделать. Сталкерская привычка всякий раз, уходя в Зону, бросать вызов смерти, слышать скрип ее костей за спиной, ощущать ледяное дыхание на затылке – отступала. На ее место возвращалось то, что жило в каждом человеке со времен пещер и каменных топоров.
Сталкер прикурил дрожащими руками. Краем глаза он наблюдал за женской ладной фигуркой, что все настойчивее маячила у входа в холл. Хыча матерился, как сапожник, ломая отмычки. А еще он, кажется, всхлипывал.
– Пацаны! – Крик Большого ударил по нервам. – Гопа! Смотрите – Гопа!
И действительно: в дверном проеме кухни застыл крепкого вида браток. Низко опущенный козырек кепки закрывал его лицо, сполохи холодного света отражались на белых лампасах спортивных штанов.
Словно почувствовав на себе чужие взгляды, Гопа отступил в кухню. Опять загремели кастрюли. Послышалось нервозное бормотание: «Мать! Мать! Мать!»
Садовников вспомнил, что Гопа ругался именно так. Большой рванулся было к кухне, но сталкер вовремя поймал его за рукав:
– Стой, дебил!
Большой ошарашенно уставился на Садовникова.
– Это уже не Гопа! – заорал сталкер. – Если он вздумает приблизиться – расстреляй его к чертовой матери!
– Матьматьмать! – эхом донеслось из кухни.
Садовников повернулся к Хыче:
– Или ломаем дверь, или валим, пока…
Он не договорил. За спиной Хычи стояла та самая длинноногая девица с платиновыми волосами. Садовников вспомнил ее имя – Ангелина. Жена Шимченко. А за ней тревожными тенями застыли другие люди. Они были очень разными. Мужчины и женщины. Юные и пожилые. В одежде от дорогих брендов и одетые в униформу: поварские кителя, рабочие комбезы, строгие, но недорогие костюмы секьюрити. Их объединяла странная серость лиц и размытые, будто лишенные индивидуальности, черты.
– Хочу веселиться, – сказала, не размыкая губ, Ангелина.
Собравшаяся за ее спиной толпа будто ждала этих слов. Они двинули одновременно, с одинаково пустым выражением лиц, излучая дикий жар. Время замедлилось, поднимая пистолет, Садовников поразился той четкости, с которой он воспринимает детали происходящего в каждую миллисекунду безумного действа. Хыча обмочился, глядя круглыми глазами на Ангелину, он орудовал отмычкой с таким остервенением, будто та должна была открыть не всего лишь дверь на всего лишь лестницу, а врата в дивный новый мир, в котором каждый сможет находиться в безопасности, покое и неге до скончания веков. О винтовке Хыча, кажется, напрочь забыл.
Большой тоже почему-то тупил. Он бестолково крутил в своих огромных ручищах автомат, чуть ли не в дуло ему заглядывал, но не стрелял.
Пистолет Садовникова злобно рявкнул. Под белой шеей Ангелины образовалось аккуратное черное отверстие. И сразу же ее лицо заволокло дымкой, черты потекли, как снег под солнцем, на миг показался серый нечеткий череп, затем и он превратился в дым.
Сталкер бросил трость под ноги надвигающейся толпе, схватил Хычу за шкирку, как котенка, и швырнул, забыв удивиться откуда-то взявшейся силе, в приоткрытую дверь столовой. Не было времени пробрасывать путь гайками, не было времени тщательно изучать новое помещение, подмечая признаки аномалий.
Первый ряд атакующих взметнулся в воздух. Если это и был прыжок, то уж точно не человеческий. В воздухе тела вытянулись, теряя форму, вспыхнули, как раскаленное добела железо, становясь огненными молниями. Пылающие живые снаряды угодили туда, где секунду назад стоял Хыча. Взревело пламя, волна обжигающего воздуха впечатала Садовникова в подушку шевелящегося мха на противоположной стене.
Большой упал навзничь, и лишь это вывело его из ступора. «Калашников» разразился истеричной очередью. Свинцовый ураган прошелся вдоль коридора, прореживая толпу. Садовников тоже не остался в стороне. Он ощущал, как ерзает за его плечами мох, силясь опутать холодными и влажными жгутиками, а особенно наглые отростки пытались залезть под одежду и проникнуть в нос и уши. Тем не менее сталкер выпускал пулю за пулей, переводя ствол с одного силуэта на другой.
Но не прошло десяти секунд, как он понял, что все бесполезно: из холла в коридор снова вошла Ангелина, а за нею – те, кто был сражен пулями Большого, и еще те, кто превращал себя в огненные молнии.
Все были словно новенькие – ни царапины. Лишь глаза их изменились: теперь там было больше азарта, больше ликования хищников, идущих по кровавому следу раненой жертвы, больше предвкушения и потустороннего демонического голода.
Садовников вырвался из холодных объятий шевелящегося мха. Большой судорожно менял магазин, с перепуга пытаясь вставить его нижней стороной.
– Баловаться! И веселиться! – объявила Ангелина, с прищуром глядя на сталкера. В ее глазах сверкал лиловый огонь. И снова на людей хлынул поток «горничных», «охранников», «тусовщиков» разных полов.
– Сюда давай! – проорал Хыча, зазывая сталкера и Большого в столовую.
Садовников подцепил мыском ботинка ремень ружья, подтолкнул его к Хыче. Тот схватил оружие и скосил дробью ближайших бесноватых обитателей особняка. Снова вспыхнули и взвились огненные молнии. Кто-то оглушительно заорал, и сразу же ударила в нос вонь горелого мяса.
Садовников ввалился в столовую, он продолжил стрелять с пола, паника заставляла его снова и снова стискивать спусковой крючок, пока ПМ не заперхал вхолостую. Пули уходили в клубы дыма и языки жирного пламени, вряд ли они причиняли неведомому врагу мало-мальский вред.
Как только пистолет замолчал, на линии огня появился Большой. Он захлопнул дверь, суетливо пихнул плечом статую Венеры, сбрасывая ее поперек прохода, а следом – рыцарский пластинчатый доспех, аквариум с дохлыми рыбками, кадку с карликовой пальмой, – в общем, что попадало под руку, то и использовал для возведения баррикады. Причем проделал все быстро, словно на новых батарейках.
Сталкер в завершение помог ему подтащить к дверям тяжелый обеденный стол. Потом же оба в изнеможении упали на пол. Только теперь Садовников смог оглядеться и как следует осмыслить происходящее вокруг. Из-за двери проникал дым и слышалась отчетливая возня. Ясный пень – дверь и баррикада долго не выдержат. Хыча извивался на паркете, силясь стащить разгрузку и чадящий бронежилет. Его босяцкое лицо рассекли алые полосы свежего ожога. Садовников отстраненно подумал, что Хыче следует помочь, но он абсолютно выбился из сил, в груди стучало так, что казалось, вот-вот сердце вывалится наружу.
За окнами особняка была ночь. А может, просто стекла поляризовались под действием какой-то аномалии.
Кстати, об аномалиях. В центре столовой медленно кружила полупрозрачная сеть, похожая на кровеносную систему. Энергия этой аномалии была столь велика, что ее структура и пульсирующие внутри токи стали видимыми.
– Кто… это был? – смог, наконец, проговорить Большой. Он дышал, как собака, разве что язык не вываливал. – Мутанты? – спросил, вспомнив о фантазиях Виталика.
– Вряд ли. – Садовников вставил в ПМ новый магазин. – Аномалии. Маскирующиеся под людей аномалии. Возможно, они сохранили часть личности или какие-то воспоминания…
– Я, блин, ранен, на! – с обидой в голосе перебил сталкера Хыча. – А ты какую-то пургу несешь, на!
Садовников и Большой на четвереньках подползли к страдающему спутнику.
– Чемодан! Они прожгли мне чемодан! – охал Хыча.
Грудь и живот братка покрывали багровые сочащиеся пятна. Большой присвистнул и обескураженно покачал головой.
– Что там? – заволновался Хыча. – Кишки на месте? Ливер на месте?
– Да цел твой чемоданчик! Такая знатная жировая прослойка, ее и пуля не пробьет! – Садовников утешил раненого, как мог. – Сало слегка поджарилось, но дырок нет.
– Больно, блин! – Хыча задрожал в беззвучных рыданиях.
– Да ты – крутой, братан! – попытался ободрить его Большой. – Мы бы сдохли, если бы не ты! Не парься – выберемся!
Дверь затрещала под натиском орды нелюдей. Стало жарко, как в духовке.
– Скучно! Скучно! – причитала с той стороны Ангелина. – Ну как же можно не любить клубнику?!
– Матьматьмать! – вторил ей Гопа.
– Попробуем через окно! – Садовников подхватил Хычину винтовку, по стеночке обошел кружащую в центре столовой аномалию и выстрелил. Стекло лопнуло с сухим хрустом, точно гамбургская вафля. Из сколов хлынула смолянистая дрянь, вроде той, в которую превратилась портьера, закрывающая вход на лестницу в подвал. Проклятый особняк Шимченко поспешно затягивал образовавшуюся в боку рану, запечатывал прореху зловонной липкой лимфой. Было ясно, что этот путь для угодивших в ловушку людей закрыт.
Садовников бросил взгляд на «кровеносную систему». Что-то она напоминала…
– Что наверху? – спросил сталкер.
– Паркетный зал, – ответил Большой.
– Елка?
– Елка, чтоб ее…
Сталкер снова поглядел на пульсирующую энергией неизвестную аномалию. На стенах столовой дрожали пугающие кровавые отсветы.
«Пустила корни, значит… – подумал он. – Вот ты какая – сосна из Зоны. Или то, что притворяется сосной…»
– А что выше? На третьем?
– Комната Витальки, – ответил Большой, странно посмотрев на сталкера.
– Заварили кашу, – проворчал Садовников, поворачиваясь к трещащей двери. – Хыча, идти сможешь?
– Попробую. – Хыча вцепился в плечо Большого и со стоном поднялся. – Дай-ка мне волыну. Оставь себе ружбайку, если че – вместо костыля сгодится.
– Ха-ха-ха, – хмуро ответил Садовников, протягивая братку теплый ПМ рукоятью вперед.
– Что будем делать, командир? – пролаял Большой. На его испачканном сажей лице блистали глаза, наполненные страхом и отчаянной решимостью драться до последнего.
– Стрелять, – ответил Садовников, наводя винтовку на ходящую ходуном баррикаду. – Визжать, бегать туда-сюда… в общем – жить, как в последние минуты. И ни в чем себе не отказывать.
Баррикада поддалась, дверь с грохотом отворилась. Затрещала электрическая дуга. В лицо пахнуло озоном, а потом – тошнотворно – горелой изоляцией. Сталкер увернулся от летящей в него гипсовой Венеры. В дымовой завесе, застлавшей дверной проем, появились силуэты.
– Пошел-пошел-пошел! – закричал Садовников, не уточняя – кто пошел и куда именно. Винтовка громыхнула, выплевывая дробь. Не подкачали и братки: застрекотал «калаш», отрывисто и зло затявкал ПМ.
– Вперед! – Садовников почти в упор снес голову дородной поварихе, вооруженной парой разделочных тесаков. Повариха и тесаки превратились в дым, чтобы меньше чем через минуту снова возродиться в холле.
– Мочи козлов! – заревел Большой.
И Хыча тоже что-то неразборчиво заголосил: было непонятно, то ли он клянет врагов, то ли просто вопит от боли.
Очистив путь, они рванули сквозь огонь и дым вперед. Садовников выпустил последний заряд туда, где, как ему показалось, серебрятся платиновые волосы Ангелины. Пространство разрезали раскаленные плазменные струи, выжигая остатки воздуха. Садовникову каким-то чудом удалось просочиться между двумя огненными молниями. Развернувшись, он подхватил Хычу, давая Большому возможность развернуться и расстрелять остатки магазина.
С лязгом захлопнулась очередная дверь, заскрежетал засов. Садовников с трудом удержался, чтобы не ссыпаться по лестнице, считая задом ступени. Большой и Хыча повалились на задымленной площадке, загремело по цементному полу оружие.
– Где мы? – спросил, кашляя, сталкер. Луч фонаря заметался по обшитым неокрашенным гипсокартоном стенам.
– Это лестница в подвал, – ответил умирающим голосом Хыча.
– Вот те на… – Садовников удивленно осмотрелся. – Лучше поздно, чем никогда…
– Слушай, Костыль. – Большой поднялся на руках. – Почему ты не сказал взять противогазы? Сталкеры в фильме Федора Бормачука были в противогазах! А ты даже не обмолвился!
– Ну потому, что у нас не чертов радиоактивный котел, как в Чернобыле!
– Да? – Большой со стоном поднялся. – А я вот не знаю, что убьет меня в первую очередь: жена босса, закадычный друган или чертов дым! Я в жизни больше не выкурю ни одной сигареты!
Садовников проглотил фразу, что остаток жизни может быть очень коротким. Даже микроскопически коротким.
– Пацаны! – проговорил жалобным голосом Хыча. – Они сто пудов опять повалят! Спустимся в бункер!
– Какой еще бункер? – не понял сталкер.
– Личное хранилище папика, – пояснил Большой, поправляя засов на двери. – Туда мы и должны были попасть. Тебе, Костыль, понравится: бункер проще оборонять.
Винтовку теперь можно было использовать действительно лишь вместо трости. Патроны остались в Хычиной разгрузке, а разгрузка – в столовой. Садовников забрал у теряющего силы братка пистолет, сунул за пояс. Снова пришел черед гайкам, и снова выявились аномалии: мелкие «плеши» и «изнанки», выворачивающие гайки резьбой наружу. Это Большому могло показаться, что бункер легче оборонять – его уверенность основывалась на воспоминаниях о прежнем, неизмененном подвале особняка, – теперь же хранилище Шимченко могло оказаться той еще мышеловкой.
Сейф был маленьким. Много секретов в нем поместиться не могло. Садовников почувствовал себя обманутым: он рассчитывал увидеть нечто вроде деньгохранилища Скруджа МакДака из «Утиных историй». Доступ к сейфу перекрывала панель из пуленепробиваемого стекла, которая запиралась на электронный замок.
Садовников постучал в стекло костяшками пальцев.
– Как думаете открыть?
Большой почесал репу.
– Надо запустить запасной генератор. Для этого сначала найдем топливо, новые свечи, гаечный ключ, кусок кабеля…
– Шутишь, блин? – Сталкер с неодобрением поглядел на Большого.
– Ты разве никогда не играл в такие игры? – усмехнулся браток.
– Чайником поехал? – Садовников покрутил пальцем у виска.
– Не одному же тебе над четкими пацанами глумиться, – отозвался Большой. – Подбери челюсть, и идем искать генератор: я не шутил.
Они оставили Хычу охранять коридор, хотя боец из него был уже неважный. Садовников сделал ему инъекцию промедола, но все равно раненый был очень плох и постоянно норовил потерять сознание.
– Что это за катакомбы? – удивился Садовников, обводя лучом фонаря пустые, похожие на тюремные камеры комнаты. В них не было ничего, кроме голых стен из ноздреватого бетона и кафельных полов. – Где «качалка»? Где сауна? Где подпольное казино?
– Тебе оно надо, Костыль? – пробурчал Большой. – Меньше знаешь, лучше спишь. Это – особый подвал для особых случаев. Сюда можно было спускаться только по личному разрешению папика. Сауна, бассейн, спортзал, кладовая и ледник – под другим крылом дома.
– А есть какой-нибудь тайный ход? – полюбопытствовал сталкер. – Чтоб отсюда – и сразу в лес?
– Голяк, – вздохнул Большой. – Знали бы, как говорится, куда падать придется… кажется, тута! – Он отвел в сторону створку раздвижной двери.
Генератор выглядел неважно: корпус в несколько слоев оброс «ржавым мочалом». И пахло от него настораживающе: не солярой, не бензином, а какой-то сладковатой химией. Большой без энтузиазма потянулся к стартеру, но Садовников перехватил его руку.
– Бесполезно все – забей, – сказал он. – Нам отсюда не выбраться. Даже если мы запустим генератор и откроем сейф – секреты Шимченко не помогут нам уйти живыми.
Луч фонаря выхватил красное, в пятнах ожогов и потеках пота лицо братка. Большой молча глядел на Садовникова, лишь сквозь стиснутые зубы с присвистом вырывалось тяжелое дыхание. Затем луч переместился на серые стены неуютных комнат, в которых некогда творились какие-то темные делишки, на низкий потолок узкого коридора. Садовников с рассеянной полуулыбкой двинулся в сторону лестницы. Шум со стороны двери нарастал. Был слышен треск, похожий на работу сварочного аппарата, и то, как скрипит терзаемая сталь.
Садовников смотрел по сторонам и думал, что в таких неприглядных казематах закончится его хромоногая жизнь. Впрочем, все смертны, а многие, как говорил классик, – внезапно смертны; тем более это справедливо в отношении сталкеров. Усталость, боль от ран, темнота и каменные стены – вот и все, что он нажил; вот и все, с чем ему придется уйти. Впрочем, он осознавал степень опасности авантюры. Знал, что она может очень плохо закончиться.
Зажегся свет. Был он тусклым и красноватым. Лампы над головой заунывно гудели, словно раздосадованные тем, что их все-таки заставили работать.
– Ты включил генератор? – спросил сталкер, круто повернувшись к Большому. Тот в ответ развел руками, мол, ничего не трогал. Садовников вспомнил, как он отсиживался в смотровой яме в гараже, а над его головой сами по себе заводились двигатели сенаторских тачек.
Происходил выброс энергии. И, очевидно, для пряничного домика Шимченко это явление не было в новинку. Что за энергия? Чем может быть ее источник? В другое время сталкер бы обязательно задумался над этими вопросами, поломал бы мозги, выкуривая сигарету за сигаретой, гоняя мышью по экрану курсор, разглядывая фотографии милой Гаечки…
Но не сейчас. «„Трубка“ – есть сосуд истины, наполненный золотом света благодати…» – начал было нашептывать бесплотный голос Старого, но почти сразу же заткнулся: дверь на лестницу сорвало с петель. В коридор подвала хлынула лавина раскаленного, дымного воздуха. Большой вскинул автомат, Садовников же поднял пистолет ленивым движением потерявшего волю к жизни, изнуренного долгим и неравным боем человека.
Они открыли стрельбу, как только узкий просвет коридора заслонили полускрытые жарким маревом силуэты. Грохот выстрелов и визг рикошетов вытеснил все остальные звуки мира. Брызнула пламенная струя, Садовникова обдало адским жаром, по стене за его спиной заплясали обжигающие языки, хотя, казалось бы, гореть там ничего не могло.
Когда автомат Большого замолк, Садовников услышал натужный гул электромоторов. Пуленепробиваемая панель, за которой находился сейф, неспешно отъезжала в сторону. У ожившего замка стоял, покачиваясь, Хыча. Сталкер и Большой проворно отступили в открывшуюся нишу, за ними ввалился, придерживая подпорченный «чемодан» двумя руками, раненый. Снова раздался гул, и панель встала на место. Коридор по ту сторону стекла затопило густым, непроглядным дымом, затем электричество вырубилось.
Садовников рассмеялся: они все-таки загнали себя в тупик. Все эти перемещения, отчаянные попытки прорваться хоть куда-нибудь привели к тому, что всякий раз он и братки оставляли себе все меньше места для маневра. А теперь – вообще алес капут, шах и мат. В их распоряжении – аквариум, примерно два на два метра. Осталось лишь догадываться, что первым убьет их в каморке за непреодолимой преградой: жажда, нехватка воздуха… или они сами прикончат друг друга, свихнувшись от безнадеги.
Сталкер смеялся до тех пор, пока Большой не двинул ему кулаком в ухо. Тогда Садовников включил фонарь. Луч уперся в пуленепробиваемую панель. По другую сторону «аквариума» их ждали: из дыма тянулись руки – горничных, поваров, водителей, тусовщиков – их было много, очень много. Руки призывно и с нетерпением били в стекло, но внутрь «аквариума» не проникало ни звука. Затем дым озарили ярчайшие вспышки, ударили в разные стороны огненные молнии. Перед стеклом остался лишь один силуэт, он напоминал очертаниями античную амфору. Это была Ангелина. Она подошла к стеклу вплотную, нарисовала тончайшим пальцем на стекле сердечко. Призывно посмотрела на оказавшихся в западне мужчин, затем вспыхнула, словно факел, и в одно мгновение превратилась в столб густого дыма.
* * *
Садовников проснулся, или, точнее – очнулся, когда Большой открыл сейф. Щелкнул замок, скрипнула дверца. Хыча застонал, оставаясь в беспамятстве. Сталкер разлепил воспаленные глаза, поднял голову над бронежилетом, который использовал вместо подушки, и какое-то время в свете фонаря флегматично наблюдал, как Большой выгребает из сейфа папки, бумаги, пластиковые контейнеры, диски, конверты. Весь этот теперь ничего не стоящий мусор падал на пол.
Сталкер сделал глоток из фляги, потом спросил:
– Что ты задумал?
– Хочу посмотреть, ради чего все было, – ответил Большой. На его круглом, красном от ожогов лице поблескивали очки в тонкой оправе.
– Антоха, оно тебе надо? – пробурчал Садовников, поворачиваясь на другой бок – лицом от света. – Наплюй. Давай лучше мы этот сейф вместо туалета будем использовать.
– Ага, – рассеянно ответил Большой. – Очень скучно. Почитаю малеха.
Хыча всхрапнул, потом снова застонал. Садовников попытался понять, сколько времени они уже томятся в «аквариуме». Мысли были темные и густые, как застывающий гудрон, и он снова провалился в тревожный сон.
Садовников увидел себя дома, за столом перед компьютером. Он хотел поработать над книгой, но экран был покрыт слоем копоти, из-под которого едва-едва просвечивала чистая страница «ворда», а клавиатура – присыпана жирной сажей. И еще – в доме находился кто-то кроме него. Садовников догадывался, что это Старый, – пропавший сталкер прятался в густой тени, не желая показываться на глаза. Изредка доносилась его возня и полоумное бормотание: «Мы долго шли, а потом пришли… долго шли и пришли…» Садовников опустил руку и погладил шелковистую шерстку сидящего у ног Хабардала. «Хороший котик!» – проговорил он. «Какой я тебе котик?» – обиделся Хабардал и взмахнул рыжим беличьим хвостом.
* * *
На сей раз Садовникова разбудил шелест страниц. Большой, усевшись по-турецки, увлеченно читал, подсвечивая себе пока еще ярким фонарем. Почувствовав взгляд сталкера, он приподнял очки и спросил дрожащим от возбуждения голосом:
– А хочешь, я скажу тебе, кто на самом деле «заказал» Немцова?
Садовников закряхтел, поднимаясь на локтях:
– А может, там еще написано, как нам отсюда выбраться?
– Не-а. – Большой снова нацепил очки на бугристый от волдырей нос. – Зато есть много чего о самолетах. Ты в теме – это ведь из-за них нас сюда прислали! – Браток показал папку в нежно-голубой обложке.
– Теперь, выходит, в теме, – ответил со вздохом Садовников.
– Тут распечатки электронных писем, копии некоторых документов… оказывается, фраер из авиаконцерна, который саботировал передачу самолетов по указке Шимченко, уже на дне Рейна! Вот это я понимаю – четко работают люди!
Садовникову это было неинтересно. Он повернулся к прозрачной стенке «аквариума» и невольно вздрогнул: с той стороны на них глядел человечек в большой, не по размеру, камуфляжной куртке и спортивных штанах с оттопыренными карманами. На лице у него был потрепанный респиратор, а на ногах почему-то – домашние тапочки. За спиной у человечка было нечто смахивающее на карабин СКС, а в руках – лыжная палка с изломанным, грубо заточенным концом.
Он совсем не походил на беснующихся людей-аномалий, одержимых жаждой разрушения. Хотя лицо его было закрыто маской, но в движениях угадывалась растерянность. Он выглядел слишком по-человечески в этом кишащем смертельными опасностями месте.
– Смотри! – бросил Садовников Большому.
– Это же Виталька! – Браток потянулся к стеклу. – Виталька! Ты нас слышишь?
Человечек замотал головой. Судя по всему, он что-то говорил. Садовников помахал ему рукой и улыбнулся. Пробудившаяся было надежда угасла почти сразу. Если этот пацан – не «муляж», не аномалия, не иллюзия, не любое другое порождение Зоны, даже если предположить, что он каким-то непостижимым образом смог выжить в проклятом особняке, то чем он мог помочь им – запертым за пуленепробиваемой заслонкой?
– Виталька! – Большой поскреб ногтями по стеклу. – Виталька…
Садовников неожиданно понял, что браток плачет.
Сын сенатора осмотрел панель, беспомощно потыкал в нее лыжной палкой, почесал затылок. Затем мальчик приподнял борт куртки, и из-под него забрезжил золотистый свет. Садовников открыл от изумления рот, Виталик же круто повернулся и побежал по коридору дальше.
Большой беззвучно рыдал, привалившись лбом к стеклу. Садовников его не трогал. Хыча пришел в себя и попросил воды. Сталкер помог раненому напиться.
Внезапно вспыхнул яркий электрический свет. Садовников прикрыл глаза ладонью, Большой отлип от стекла и удивленно уставился на происходящее по ту сторону «аквариума». К панели подбежал Виталик. Он уже был без маски. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Мальчик посмотрел на запертых людей, указал на электронный замок, умоляюще свел ладони и подпрыгнул от нетерпения.
– Напиши ему код! – крикнул Садовников Большому.
– Есть авторучка? – невинно поинтересовался браток.
– Да! Паркер золотой! – вспылил сталкер. Думать было некогда, он подхватил первую попавшуюся страницу с компроматом международного уровня, обнародование которого, несомненно, привело бы к Третьей мировой войне, сорвал зубами с указательного пальца ноготь, взвыл от дикой боли и просипел: – Говори код!
– Три-два-один-ноль-один-два-три!
– Что это за код такой? – проворчал Садовников, выводя поверх компромата окровавленным пальцем цифры.
– У папика плохая память на большие числа, – сказал Большой.
– Удивительно! Как же он тогда считает бабло? – Садовников показал страницу с цифрами Виталику. Пацан кивнул и бросился к замку.
– Братва! – простонал Хыча. – У меня же маркер есть! Люминесцентный, типа, метками путь отмечать. Вам надо?
– Нет, спасибо, дружище, уже не нужно, – зло ответил сталкер и стряхнул с пальцев кровь.
Панель поползла в сторону. Большой заулюлюкал, сграбастал в объятия Садовникова, а потом проскользнул за не полностью отъехавшую прозрачную стену и прижал к себе Виталика.
Хыча приподнял голову и заулыбался, глядя на эту трогательную сцену. Садовников подошел к мальчишке, протянул ему руку:
– Ну, здравствуй, юный сталкер! Как же ты сумел протянуть здесь столько времени?
Виталик пожал сталкеру испачканную кровью и сажей ладонь.
– Что вы здесь делаете? – сурово спросил он.
– Как это – что, Виталюня? – делано удивился Большой. – Тебя спасаем! – И он сунул за резинку драных шортов папку с материалами по самолетам западного концерна.
– А по-моему – наоборот, – справедливо заметил мальчишка. – Нужно уходить, они скоро вернутся.
Большой и Садовников подхватили кусающего губы Хычу с двух сторон, поставили на ноги. Виталик пошел впереди, благо путь был пробросан гайками, и даже мальчишка мог найти безопасную дорогу. Они шли мимо покрытых нагаром, побитых пулями стен. Садовников старался ни о чем не думать, лишь внимательно смотреть по сторонам и под ноги, однако мысли постоянно возвращались к волшебному золотистому свету, который носил младший Шимченко за пазухой, а голос Старого талдычил одно и то же: «А что у него во внутреннем кармане? Проверь, что у него в кармане!»
В коридоре первого этажа стоял чад, все невольно закашлялись.
– Быстрее же! Быстрее! – суетился Виталик. – Они скоро вернутся! Они всегда возвращаются, когда наберутся сил!
«Спроси, что у него в кармане! Спроси!»
– Костыль, возьми ствол. – Большой передал автомат сталкеру. – Стреляй по всему, что движется, а братуху я сам вытяну. Слышишь, Хыча? Вытяну!
На кухне снова стучали кастрюли, наполненный тоской голос повторял на одной ноте: «Матьматьмать…» В холле мерзко копошились тени, что-то там назревало, и без боя этот участок было не пройти.
Виталик обошел «микроволновку», в которой по-прежнему висело лоскутом северного сияния лиловое пламя. Садовников следовал за мальчишкой, он был готов открыть огонь в любую секунду. Незаметно для себя сталкер уступил главенство в отряде сыну сенатора, и в его не самой доверчивой душе даже не возникло тени сомнения, что юный Шимченко сможет провести их целыми и невредимыми мимо ловушек Зоны.
«Все-таки, Шустрый, что он прячет в кармане куртки?»
Из холла грянуло назойливое «ом-м-м», словно не менее полусотни глоток затянули одну и ту же заунывную ноту.
– Костыль! – гаркнул Большой.
– Я готов! – Садовников уже глядел на выход в холл через мушку. В царящем там мраке угадывался платиновый блеск волос Ангелины.
– Направо! На лестницу! – выкрикнул Виталик. – Поднимайтесь! Живее!
Сталкер машинально принял вправо, пропустил Большого и Хычу. Следом за ними попытался вписаться небритый малый в рабочем комбезе и с садовыми ножницами в обеих руках. Его пришлось осадить выстрелом в грудь. Работяга стал дымом, однако за ним уже перли остальные обитатели особняка.
– Костыль! – раздался голосок Виталика. – Поднимайся! Они не пойдут за тобой! Скорее!
Садовников кинулся по ступеням вверх. Позади полыхнуло, спину обдало жаром, могучий поток воздуха буквально подбросил его на площадку второго этажа. Он оказался перед дверью Паркетного зала. Створки были приоткрыты, и сквозь проем виднелась та самая сосна. Вернее – то, чем она стала.
Объекту, извлеченному сталкером из Зоны в декабрьскую ночь, больше не было необходимости маскироваться. Теперь он выглядел как гигантская выпотрошенная и засохшая куколка насекомого. Ветви стали элементами внешнего скелета, а окостеневшие иглы – клочьями рыжего хитина. Особенно трогательно смотрелись так и не распечатанные коробки с подарками у подножия этого чудовищного сооружения.
К плечу сталкера прикоснулись. Садовников отскочил к перилам, вскинул автомат. Перед ним стоял, опираясь на лыжную палку, Виталик. Взгляд мальчика был направлен вглубь Паркетного зала.
– А помнишь, какая она была красивая? – спросил мальчик тихим голосом.
«Что у него в кармане?»
– Почему они не идут за нами? – Садовников опустил автомат, с опаской перегнулся через перила и поглядел вниз. Лестница была пуста, но монотонный, изнуряющий «ом-м-м» продолжал давать на психику.
– Это ведь мутанты, – сказал мальчик, ковыряя заточенной палкой пол. – У них изменился мозг. Они плохо ориентируются в трех измерениях. Это слишком… слишком мало для них, понимаешь?
– Нет, – признался Садовников, в тот момент он лишь понимал, что приход Костлявой в очередной раз отсрочился, и, кто знает, возможно, даже выдастся несколько минуток отдыха.
– Они легко идут вниз, – решил растолковать Виталик. – Вверх – с трудом. Но они будут пытаться. А еще они реагируют на шум. Ангелина – самая опасная. Несколько раз у нее получалось подняться до третьего этажа.
Садовников кивнул, пристально глядя сыну сенатора в глаза.
«Выясни, что у него в кармане!»
– Они привязаны к месту, где стали мутантами, – продолжил Виталик, поигрывая лыжной палкой, будто это была трость; Садовникову показалось, что мальчишка подражает ему. – Я наблюдал за ними и делал записи. Как думаешь, мои данные можно показать кому-нибудь в Институте?
– Каким ты стал умным, Виталик… – Садовников шагнул к мальчишке.
«Переверни его вверх тормашками и вытряхни из карманов все! Ты ведь знаешь, ЧТО он прячет в своей грязной куртке!»
– В самом деле? – Не выдержав пристального взгляда сталкера, юный Шимченко отвернулся и зашмыгал носом.
«Что ты с ним возишься! Отбери то, что принадлежит нам!»
– Умненький Виталя. – Садовников схватил мальчишку за грудки.
«Вот так! Теперь забирай!»
– Ой, вы это чего? – всполошился тот.
– Давай! Покажи, что ты там прячешь! – потребовал сталкер громким шепотом.
– Ничего!
«Он врет! Забирай!»
– Кому ты звездишь! Я все видел!
– Отпустите!
Виталик рванулся, выскользнул из захвата Садовникова и выставил перед собой лыжную палку. Сталкер, внезапно почувствовав себя изможденным, грузно осел на пол. Виталик отпрыгнул, повыше застегнул на куртке молнию.
«Не дай ему уйти! Слышишь, Шустрый? За ним!»
– Я всего лишь хочу всем нам помочь! – проговорил Садовников убежденно. – Ты обладаешь опасным артефактом очень большой силы! Слишком большой!
Сын сенатора, пятясь, двинулся по ступеням вверх.
– Если бы я мог забрать это… – Садовников протянул Виталику руку. – Ну хотя бы на какое-то время…
– Виталюня! Костыль! – прокричал с третьего этажа Большой. – Вы там живы, в натуре?
– Живы! Не кричи! Всех мутантов всполошишь! – рявкнул в ответ Виталик.
Садовников пулей метнулся вперед. Скрутил мальчишку, как щенка. Прижал его к стене. Не обращая внимания на приглушенные вопли, расстегнул молнию на камуфляжной куртке, оттянул борт, сунул руку во внутренний карман. Пальцы ощутили тепло и стеклянную гладкость корпуса неизвестного артефакта.
– А врать-то нехорошо, Виталюня… – выдохнул Садовников. – Нехорошо!
– Не тронь! – Мальчишка извивался, как уж. – Это мой подарочек на Новый год!
Тяжелая лапа опустилась Садовникову на загривок.
– Костыль! Ты чего удумал? – изумился появившийся будто из ниоткуда Большой.
– Антоха, ты… это… – попытался было объясниться Садовников, но не тут-то было: браток скрутил его так же легко, как сам сталкер до того обездвижил мальчишку.
– Крыша съехала, да? – приговаривал Большой, играючи отбирая у Садовникова автомат и стискивая ему глотку похожей на экскаваторный ковш пятерней. – Ты чего беспредельничаешь? Ты понимаешь, чей это сын?
– «Трубка»! – выпалил сталкер. – У пацана «трубка»! Она опасна! Это – Зерно Зоны!
Большой глядел недоверчиво, хватку он не ослаблял.
– Поверь, Антон! – твердил Садовников. – У мальца есть то, что ему принадлежать не может…
Сталкера перебил истошный, почти девичий крик Виталика:
– Большой!
Взметнулись платиновые волосы. Сверкнули лиловым светом глаза. Ангелина вцепилась Большому в плечи. Вокруг ее кистей вспыхнули венцы красно-черного пламени, и браток заорал раненым зверем. Садовников увидел, как руки Ангелины погружаются Большому в спину, прожигая одежду, бронежилет, слой жира и могучие мышцы. Он закричал тоже, а с ними заголосил, что было духу, и Виталька.
Изо рта Большого выплеснулись языки пламени, а затем, вместе с последним выдохом, – облако черного дыма и поток горячей, будто вулканическая лава, крови. Садовникову же, наконец, удалось освободиться из захвата умирающего братка. Он проскользнул вдоль стены, развернулся и кинулся на Ангелину в отчаянной попытке оттащить ее от Большого. Ничего не вышло: мраморно-белая кожа бестии дышала столь сильным жаром, что Садовников, даже еще не прикоснувшись к ней, ощутил будто погрузил руки в кипяток.
Виталик бросился вверх по лестнице. Садовников выругался, в последний раз взглянул на Большого, которому было уже не помочь, затем побежал за сыном сенатора.
Поперек коридора третьего этажа, опираясь спиной на стену, лежал Хыча. Раненый был в сознании, он встретил сталкера пристальным, затуманенным взглядом. Хыча явно держался из последних сил.
– Где ПМ? – выкрикнул Садовников.
– ПМ был у Тохи. Возьми вот. – Хыча подал сталкеру свернутую трубкой голубую папку.
Садовников едва не рассмеялся. Сдалась ему эта «мухобойка»! Ангелину ею не остановить. Но, чтобы не расстраивать умирающего, он все-таки забрал папку и сунул ее под футболку. Эта преданность до гробовой доски сенатору, который без угрызений совести отправил их на убой в ад, готовность защищать его интересы обескураживала сталкера.
– Я задержу, – пообещал Хыча. – Уходи. Помоги Виталюне!
«Ага, как же – задержишь…» – подумал Садовников, но вслух ничего не сказал. Он кивнул, затем переступил через ноги раненого и кинулся дальше по коридору.
Виталик взлетел по стремянке, откинул легкий люк и выбрался на чердак. Садовников последовал за ним. Младший Шимченко, пригнувшись, пробежал под нависающими ребрами стропил, упал за штабелем деревянных ящиков со старой посудой и впавшим в немилость барахлом Ангелины. Мальчишка распахнул куртку, потянул через разрезанный карман артефакт, спрятанный под подкладкой.
Пространство под крышей заполнило золотистое свечение. Вместо того чтобы спрятать артефакт, как и собирался, мальчишка залюбовался его простой красотой. Таким – потерявшим связь с реальностью, восхищенно хлопающим ресницами – его и нашел сталкер.
«Трубка» была около тридцати сантиметров длиной. В глубине ее стеклянистого корпуса угадывались некие ажурные структуры, вызывающие ассоциации с катодом, анодом и нитью накала почти исчезнувших ныне радиоламп и, одновременно, – с органеллами живых клеток. Ее излучение действовало умиротворяюще: глядя на золотистый свет, Садовников ощутил, как его отпускают страх и боль, тревоги и горечь от потерь, отчаяние и предчувствие приближающейся смерти.
Потом начали происходить странные вещи, но Садовников, опьяненный благодатью, которую щедро излучала «трубка», уже ничему не удивлялся. Все шло так, как и должно было.
Он погладил Виталика по голове и отполз, улыбаясь, к кирпичной колонне дымохода.
Одновременно он стиснул на «трубке» грязные пальцы левой руки, потому что правая оказалось почему-то беспалой и короткой.
Он видел, что над Виталиком нависает однорукий сталкер в черной кожаной куртке.
И одновременно глядел на испуганного мальчишку глазами однорукого.
Что-то мягкое потерлось о бедро.
– Хабардаааал… – протянули, точно пытаясь успокоить. – Хабардаааал…
Роскошный хвост скользнул по заросшей щетиной щеке. Мохнатая морда ткнулась Садовникову в бок, как бы призывая сидеть и ни во что не вмешиваться.
– Зачем вы пришли? – процедил с беспомощной злобой мальчишка. – Вы же все испортите… отдай! Отдай! – Он попытался отнять «трубку», однако та была все равно, что в тисках.
– Это не принадлежит тебе, – сказал однорукий сталкер сухим безжизненным голосом.
– Я хотел… – Виталик готов был разреветься. – Чтоб Зона… везде – Зона… мутанты… интересно…
– Когда-нибудь – да, – сказал однорукий. – Когда-нибудь – обязательно, крепко запомни это, мелкий! Неизбежно. Но не в этот раз.
«Трубка» начала медленно гаснуть, однорукий впитывал ее золотистый свет с умиротворенной улыбкой на морщинистом лице. Зерно Зоны, готовое породить новое Расширение, разряжалось. Колоссальная энергия, накопленная в продолговатом корпусе, утекала, точно вода – в никуда, в небытие, из которого явился однорукий сталкер доделать то, что не удалось ему при жизни. Виталик жалобно заплакал.
– Старый! – позвал Садовников. – Старый! Дурак чертов!
Однорукий не отвечал. Он застыл изваянием в восходящем потоке энергии.
– Стой, Гена. – Хабардал боднул Садовникова в бедро, его голос звучал ровно и бесстрастно. – Не мельтеши. Без тебя разберутся.
– Заткнись, – отмахнулся Садовников. – Ты – «белочка». Ты не существуешь.
– Я всего лишь твое зеркало, твой выдуманный друг, – флегматично пояснил Хабардал. – Тебе больше остальных должно быть известно, как часто в Зоне мысли становятся материальными.
– А он?.. – Садовников снова рванулся к Старому.
– И он – тоже. – Хабардал поставил лапу сталкеру на колено. – Успокойся. Отдохни.
Садовников откинулся спиной на стену дымохода и, кажется, потерял сознание. Но совсем ненадолго.
Когда он открыл глаза, Старый и Хабардал исчезли. «Трубка» валялась среди барахла, артефакт выглядел как невзрачный кусок пластмассы.
Вместе с тем что-то изменилось в воздухе, в полу и стенах. Мрачная, тягостная аура, царившая в особняке Шимченко, ослабла. Силы, некогда бушевавшие под этой крышей, утихомирились. Многоголосый гул, который доносился из холла и стал привычным фоном, прекратился.
В сказках со смертью колдуна рассеиваются его чары, и рушится возведенный посредством злого волшебства замок, а армия скелетов рассыпается прахом, то же самое, примерно, произошло и сейчас. Особняк утратил свою темную сущность и стал всего лишь еще одним необитаемым строением в Зоне.
Но он по-прежнему был опасным.
Виталик стоял перед сталкером. В руках мальчишки была лыжная палка. Ее заточенный конец дрожал у кадыка Садовникова.
– Знаешь что, дружище, – начал сталкер устало, – ты вроде не промах. Я даже допускаю, что ты в натуре сможешь всадить эту палку мне в горло. Я знаю, как чертова «трубка» может действовать на мозги. Она погубила Старого, она почти погубила меня… да и тебя тоже. Хочешь ударить – попробуй. Рискни. Только кто тебя выведет из Зоны? Сколько ты еще сможешь робинзонить? «Чуйка» у тебя есть, ты – прирожденный сталкер, и это не отнять. Но одного таланта мало, нужен опыт. А опыт лучше получать под руководством наставника. Я обещаю, если мы только отсюда выберемся, я научу тебя всему, что знаю сам. Я буду водить тебя в Зону до тех пор, пока не пойму, что ты сможешь справиться и без меня. У меня уже были ученики… ученица… очень талантливая… – Он потупил взгляд, потому что глаза затянуло влажной поволокой. Потом снова поглядел на мальчишку. – Ну что? Пожмем друг другу руки?
По щекам Виталика градом катились слезы. Он молчал, острие все еще царапало Садовникову кожу.
– Послушай, – продолжил сталкер. – Я не хотел, чтоб так вышло. Я не хотел идти за этой дурацкой елкой. Как чувствовал, понимаешь? Я не хотел, чтобы погибли люди. Я не хотел связываться с «трубкой», даже слышать о ней не хотел! На моих глазах сошел с ума Старый, поэтому я знал, чего бояться. Я не хотел возвращаться в это гиблое место! Не хотел, понимаешь? И дело не в том, что твой папик сказал, а мы – подчинились. Нам кажется, будто мы пользуемся Зоной, исследуем ее или просто грабим. На самом деле она играет нами! Нашим судьбами! Ты знаешь, каково это – когда Зона на тебя «кладет глаз»? Нет? Салага… А я – знаю. Мы ничего этого не хотели, но Зона так решила, врубаешься? Ваш особняк стал чем-то вроде раковой опухоли Зоны, и она поспешила от нее избавиться – излечиться от болезни. Зона использовала доступные инструменты – нас. Тебя, меня, Хычу и Большого… Понимаешь? Успокойся и убери эту гадость от моей шеи.
Виталик подчинился. Но руки, само собой, подавать не стал.
– Не так все было. – Он покачал головой и заговорил, то и дело всхлипывая: – Окна моей комнаты выходили на Зону. Я был всегда один. И по ночам смотрел на Зону. Я мечтал там оказаться. И Зона сама ко мне пришла. Это мои мысли стали реальностью.
Садовников фыркнул:
– Может, ты и прав… Знаешь, в чем главная особенность Зоны?
Сенаторский сын вопросительно поглядел на сталкера.
– Зона не дает ответов, – назидательно проговорил Садовников. – Иногда кому-то в Институте, в Академии наук или в правительстве порой начинает казаться, будто он что-то понял о Зоне… ага! Звездеть ведь – не мешки ворочать! Факт в том, что Зона до сих пор никому не раскрыла своих тайн. И когда сталкер мнит, будто он чего-то там понял, то ни к чему хорошему, обычно, это не приводит. Так что – хорош дискутировать, надо проверить, что там с Хычей, и рвать отсюда когти.
– Я согласен, – кивнул Виталик. Он уже почти успокоился, только красные глаза все еще влажно блестели.
Они повернулись к выходу и увидели над люком Хычину голову. Браток смотрел на них из-под полуопущенных век, лицо его было точно вылепленным из воска, а губы кривились в сардонической усмешке.
– Куда тебя понесло с твоим-то подпаленным брюхом! – пожурил его Садовников. – Немедленно слезь со стремянки! Мы уже идем к тебе.
Хыча, очевидно, наоборот, вознамерился забраться на чердак. Голова приподнялась над люком, и Виталик сдавленно охнул: оказалось, что, кроме головы, от Хычи ничего больше нет. Из страшной раны на шее торчали огрызок позвоночника да патрубки порванных артерий. Голову держала за затылок тонкая рука, прикрытая у плеча обгорелой тканью. Показалась вторая голова. Она представляла собой один сплошной ожог. Из почерневших мертвых тканей торчали несколько чудом уцелевших длинных прядей цвета платины.
За спиной Садовникова хлопнуло. Бросив взгляд назад, он увидел, что Виталик распахнул створку слухового оконца и собирается вскарабкаться на крышу.
Ангелина поднималась, точно большая длиннорукая и длинноногая паучиха. С видимым усилием она перебросила искалеченное тело через закраину люка. Темная суть, наделявшая живую аномалию сверхъестественными способностями, канула вместе с зарядом «трубки», от Ангелины осталась лишь оболочка, опаленная собственным пламенем. И эта оболочка шла на сталкера с исступленностью зомби, сверкая белыми зубами на почерневшем лице. В мутных рыбьих глазах не угадывалось ни намека на разум. Демон стал смертным, но от этого его злоба не уменьшилась.
Она шла и гортанно смеялась. Она разводила руками в угрожающем и одновременно кокетливом жесте. Она не спускала со сталкера глаз, выжидая удобного для атаки момента.
Садовников схватил ящик с пыльными бутылями, швырнул Ангелине в голову. Существо парировало удар рукой. Ящик развалился на рейки, брызнула стеклянная шрапнель. Ангелина, не прекращая хохотать, метнулась к сталкеру, расчетливо ударила его стопой по больной ноге и, когда Садовников взвыл, вцепилась двумя руками в горло.
Прикасаться к существу было неприятно. Под ладонями сталкера лопалась обожженная, сочащаяся лимфой плоть. Клыки Ангелины щелкали у самого лица Садовникова.
Он смог развернуться и толкнуть бестию к колонне дымохода. А потом несколько раз с силой приложить ее спиной о кирпичную кладку. Когда же хватка на горле немного ослабла, сталкер выгнулся дугой и ударил Ангелину лбом в лицо. Освободившись, он кинулся к слуховому оконцу, за которым что-то кричал Виталик.
Ангелина следовала за ним по пятам, в руках у нее теперь было по большому осколку стекла.
– Костыль! Сюда! – позвал Виталик.
Недолго думая, Садовников протиснулся сквозь узкий проем и очутился на довольно крутом скате крыши. Мальчишка сидел еще выше: оседлав конек, придерживаясь за дымовую трубу. Садовников пополз к нему. Битумная черепица под действием сил Зоны обросла чем-то вроде чешуи, стала твердой и шершавой. Высоты Садовников обычно не боялся, но падать, если что, было метров десять – двенадцать, да на бетон, поэтому без мандража не обошлось.
С треском вылетела оконная рама, и ее обломки угодили в поле действия «комариной плеши». На скате появилась Ангелина. Садовников попытался карабкаться проворнее, но не тут-то было. Черепица поехала под ногами, и вместе с ней – сталкер. В один миг он оказался на той же высоте, что и преследовательница.
Ангелина ударила Садовникова скрюченной пятерней в поясницу. В ее пальцах оказался лоскут, выдранный из футболки, вместе с куском кожи сталкера. Почти сразу бестия изогнулась и впилась зубами Садовникову в плечо. Сталкер, наплевав на то, что нужно как-то держаться, выдернул лист черепицы и принялся бить существо по голове и шее. А затем рванул изо всех сил вверх по склону, частя руками и ногами.
Голень сдавило железным обручем. Садовников оглянулся: Ангелина по-прежнему была рядом, крепко держала его за ногу. Она тяжело дышала, то и дело заходясь отрывистым смехом. В ее стеклянных глазах сталкер прочитал свой приговор.
Грянул выстрел. Ангелина застыла. Затем судорожно, под хруст костей, выгнулась, потянулась к спине, словно собралась поправить застежку лифчика. Садовников рывком развернулся и ударил существо двумя ногами.
Ангелина сорвалась со ската, перевернулась на краю через голову. Там, внизу, ее ждала ненасытная глотка «комариной плеши».
Садовников, распластавшись на скате, полез за сигаретами. Кое-как прикурил дрожащими руками. Голова кружилась, и сил не оставалось совсем. Хоть прыгай вслед за Ангелиной. Наверху, обнимаясь с асбестовой трубой, что-то тараторил Виталик.
– Сейчас, Костыль! Сейчас организую лестницу! – прокричали во дворе.
Он осторожно поглядел вниз.
Седобородый человек, стоящий возле гаража, чувствовал себя явно не в своей тарелке. Это было непривычное для него ощущение, поэтому седобородый психовал и постоянно шипел указания своему помощнику.
Помощник суетился. Автомат на длинном ремне стучал его по спине. Вот мужичок побежал в одну сторону, затем кинулся к открытым воротам гаража.
Шимченко и Филя.
Садовников подумал, что он сошел с ума и у него галлюцинации. Как могли две кабинетные крысы оказаться в глубине Зоны? Бред, да и только…
Но вот в край крыши уперлась приставная лестница.
Значит, не бред. Садовников подал знак Виталику спускаться, и мальчишка с опаской встал на скат.
Не всегда выходит так, что сталкер сталкера видит издалека. Проводника сенатора Садовников заметил в последнюю очередь. Он стоял у стены гаража и с любопытством глядел вверх.
Не он, а она.
Гаечка.
Садовников подумал, что Зона точно на него «положила глаз». А может, это потешалось над ним само мироздание.