Говоря обо всем периоде изучения дискуссии между Корниловым и Челпановым отечественными историками психологии (с конца 20-х до середины 80-х годов), следует выделить следующие существенные черты процесса изучения дискуссии. В работах отечественных исследователей 20-80-х годов мы узнаем совсем немного о взглядах Корнилова и Челпанова на проблему «психология и марксизм» и о дискуссии между этими учеными. Основной причиной такого положения дел является отсутствие конкретных исследований периода 20-х годов вообще и в частности первой их половины. Все авторы рассматривают борьбу между Корниловым и Челпановым исходя из более общего представления о содержании периода 20-х годов. Практически все авторы указывают на декларативность марксизма Корнилова, на эклектичность и традиционность его реактологии, на близость его психологических взглядов взглядам Челпанова. Но как оценивать сам марксистский лозунг Корнилова? Мы видим здесь две точки зрения. Первая – у Л.С. Выготского в 1927 г. и С.Л. Рубинштейна в 1935 г., вторая, противоположная, – в остальных работах и особенно у Рубинштейна в работах 1940 и 1946 гг.

Схема изложения дискуссии между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым в работах отечественных авторов 1927-1946 гг. выглядит следующим образом: в 20-е годы материализм в психологии борол-ся с идеализмом. Корнилов представлял (или даже возглавлял) лагерь (фронт) материалистический (или даже марксистский), а Челпанов – лагерь (фронт) идеалистический. Но сам марксизм Корнилова был не настоящим, а декларативным, его реактология была в основном продолжением идей эмпирической психологии, рефлексологии и бихевиоризма. В ходе борьбы идеализм в первой половине 20-х годов быстро сошел «со сцены», однако и сам Корнилов был раскритикован за свои ошибки в 1931 г.

Как мы могли наглядно убедиться, в работах 1927-1946 гг. авторы при изложении дискуссии движутся от общих представлений о периоде 20-х годов (борьба между материализмом и идеализмом и т.д.) к конкретным фактам, так что эти факты являются лишь иллюстрацией заранее данного ответа, наперед заданной жесткой схемы, включающей в себя совокупность исходных принципов описания и конечных оценок различных сторон дискуссии. Уже в работах 1927-1946 гг. мы обнаруживаем общие контуры схемы изложения периода 20-х годов как части всей истории науки. Общее представление о 20-х годах и неоднозначность в оценке взглядов Корнилова определяет в дальнейшем в работах советских авторов эволюцию схемы изложения дискуссии между Корниловым и Челпановым, а также постепенное по мере конкретизации нарастание внутренних противоречий в этой схеме.

В конце 40-х и в 50-е годы мы наблюдаем в отечественной историографии тенденцию к конкретизации всего периода 20-х годов и, в частности, дискуссии между Челпановым и Корниловым. Основы здесь были заложены работами Б.М. Теплова [72], Б.Г. Ананьева [2] и А.А. Смирнова [64]. Именно в это время мы обнаруживаем тенденцию к конкретному анализу аргументов сторон, к оценке взглядов Корнилова и Челпанова с учетом общенаучного и социокультурного контекстов. Но фактически взгляды Корнилова и Челпанова по– прежнему воспроизводятся и оцениваются вне связи друг с другом, и прогресс заключается в основном в более подробном, чем в работах предыдущего периода, цитировании соответствующих работ Челпанова и Корнилова.

В конце 40-х и в 50-е годы авторы работ, как и ранее, исходили из общего представления о 20-х годах как периоде борьбы материализма с идеализмом и победы материализма, утверждая, что Челпанов представлял (возглавлял) идеалистический лагерь-фронт, а Корнилов – материалистический. Но если, например, в партийной резолюции 1931 г. или у С.Л. Рубинштейна говорилось о том, что Корнилов фактически сочетал в своей реактологии позиции механицизма и идеализма, то теперь уже считается, что Корнилов боролся на два фронта, представляя собой, так сказать, третий, марксистский фронт в психологии. Кроме того, новизна в работах после 1947 г. заключается в признании огромной роли Корнилова– материалиста в разгроме Челпанова-идеалиста.

Следовательно, можно сказать, что линия, идущая от работ А.Н. Леонтьева и А.Р. Лурии [36], В.А. Артемова [4] и Н.А. Рыбникова [58], одерживает верх над линией С.Л. Рубинштейна прежде всего благодаря усилиям Б.М. Теплова [72].

Подчеркивая значимость победы К.Н. Корнилова, историки волей-неволей были вынуждены детализировать взгляды на проблему «психология и марксизм» не только у Корнилова, но и Челпанова. Тем самым мы постепенно получаем все более полное представление о борьбе между Корниловым и Челпановым именно как о дискуссии, в которой каждая из сторон выдвигала свои аргументы и контраргументы, доказывая правильность своих взглядов и ошибочность взглядов оппонента. Основное внимание при этом уделяется изложению взглядов Корнилова.

Существенные изменения по сравнению с точкой зрения С.Л. Рубинштейна схема изложения дискуссии претерпевает в работе Б.М. Теплова [72]: если у Рубинштейна марксизм Корнилова носит декларативный характер («лозунг» в негативном смысле – как пустая фраза, «фразеология»), то у Теплова марксистские идеи Корнилова оцениваются позитивно: лозунг уже в положительном смысле, как «правильно намеченные задачи». У Рубинштейна Корнилов – это механицист, прикрывавший свою реактологию марксистскими фразами; у Теплова, наоборот, Корнилов – первый советский психолог-марксист, совершавший механистические ошибки. Вследствие этого в схеме изложения появляются следующие нюансы. Вводится тезис о том, что до 1923 г., в частности, в первом издании «Учения о реакциях» Корнилов был механицистом и т.д., но в докладе в январе 1923 г. Корнилов оказывается уже сторонником «новой, материалистической» [72, с. 11] психологии, которая «должна строиться на основе диалектического материализма» [72, с. 11]. Тем самым признается принципиальное изменение взглядов Корнилова от механистических в сторону марксистских, в связи с чем оценивается результат его борьбы с Челпановым: именно благодаря обращению к марксизму Корнилову удалось разгромить Челпанова. Кроме того, вводится тезис о том, что марксистские идеи Корнилова изначально содержали в себе внутреннее противоречие: правильным марксистским идеям-лозунгам не соответствовала их реактологическая конкретизация.

Таким способом Б.М. Теплову удается найти основание для компромисса, признавая, с одной стороны, значимость К.Н. Корнилова-марксиста в борьбе против идеалиста Г.И. Челпанова, но, с другой стороны, критикуя «марксистскую психологию» (реактологию) Корнилова за недостаточность в ней марксизма с позиций партийной резолюции 1931 г. Подчеркнем, что в эту схему неявным образом входят еще два тезиса: во– первых, признается, что в начале 20-х годов Корнилов как психолог был лучшим, что мог выставить «марксистский лагерь» в борьбе против эмпирической психологии; во-вторых, подразумевается, что до 1931 г., т.е. до «реактологической дискуссии», ошибки Корнилова никем не были вскрыты и Корнилова никто не критиковал.

Таким образом, изменения в схеме изложения дискуссии в работах послевоенного периода заключаются, во-первых, во все большем подчеркивании роли Корнилова в разгроме Челпанова и, во-вторых, во все более уверенном признании Корнилова марксистом (очевидно, оба утверждения логически взаимосвязаны). При этом роль Челпанова остается неизменной: он боролся против марксизма в психологии, отстаивая свою старую, идеалистическую, эмпирическую психологию. Это очень показательный момент: если Корнилов предстает фигурой со все более сложной, двойственной, противоречивой системой (системой ли?) взглядов, то Челпанов остается по-прежнему все той же однозначно-негативной фигурой.

В целом налицо естественная тенденция, заключающаяся в постепенном нарастании фактов, исторических подробностей, теоретических нюансов. Из последующих работ мы постепенно все больше узнаем о взглядах Челпанова и Корнилова на проблему «психология и марксизм», все больше узнаем общенаучный и социальный контексты этой дискуссии и постигаем закономерности эволюции взглядов сторон. Также постепенно все более законченный вид приобретает общая схема изложения дискуссии – прежде всего благодаря работам Теплова [72], [73]. В то же время при характеристике этой тенденции следует отметить неравномерность, скачкообразность в вопросе изучения дискуссии, резкие изменения в оценках (например, в 1931, 1947 гг.). В своих рассуждениях исследователи руководствовались общими представлениями и личными, субъективными оценками, но не результатами изучения дискуссии в ее конкретности. Подтверждением тому служит разноголосица в оценках содержания и эволюции взглядов Корнилова, которую мы обнаруживаем в нашем анализе. Схема изложения дискуссии, сформировавшаяся к середине 80-х годов, не только создает общую картину с множеством «белых пятен», но и является логически противоречивой. Данную схему можно свести к совокупности следующих утверждений, оценок и выводов.

20-е годы были периодом борьбы материализма с идеализмом. Материалистический лагерь возглавлял Корнилов, а идеалистический – Челпанов. Благодаря обращению к марксизму Корнилову удалось разгромить Челпанова, и идеалистическая психология быстро «сошла со сцены». Но взгляды Корнилова о сущности и содержании «марксистской психологии «были прогрессивными лишь относительно, что и было показано в ходе «реактологической дискуссии» в 1931 г., после которой уже реактология «сошла со сцены». Тем не менее, несмотря на некоторые механистические ошибки, следует признать Корнилова первым советским психологом-марксистом, поскольку он первый выдвинул целый ряд марксистских положений, ставших впоследствии в советской психологии «общепризнанными аксиомами». Челпанов был противником идеи внедрения марксизма в психологию вообще и корниловских идей в частности. В ходе борьбы Челпанов пытался доказать, что его взгляды соответствуют марксизму, а взгляды Корнилова являются вульгарно– материалистическими. Но «хитроумная тактика» Челпанову не помогла, ибо на стороне Корнилова было и «общественное мнение». В итоге Челпанов «сложил оружие».

Насыщая эту схему конкретными фактами и цитатами, исследователи, как нам представляется, все больше и больше демонстрировали изначально присущие ей внутренние противоречия, рассогласования и несоответствия (как между выводами, так и между отдельными выводами и фактами). В ходе нашего анализа мы уже не раз выходили на такие противоречия и неясности. Теперь мы укажем наиболее острые, с нашей точки зрения, вопросы относительно изложения и оценки дискуссии, требующие своего разрешения только путем конкретного исследования.

Как происходила борьба К.Н. Корнилова с Г.И. Челпановым? В чем она выражалась? В каких работах Корнилов и Челпанов спорили друг с другом? Когда началась эта борьба и когда закончилась? Как Корнилову удалось победить («разгромить») Челпанова, не владея «истинным марксизмом»? С помощью своей механистической и эклектической реактологии и ряда марксистских лозунгов?

В связи с последним вопросом стоит привести слова П.П. Блонского, который, указав в предисловии вышедший под его редакцией в 1925 г. книги Л. Джемсона [18] на ее недостатки, в заключение заметил: «Но, оценивая книгу, надо уметь взвешивать ее достоинства и недостатки. Нет никакого сомнения, что достоинства ее во много и много раз превышают ее недостатки, которых и не может не быть в столь еще незрелой науке. Но даже и в своем незрелом состоянии новая материалистическая психология слишком мощна для того, чтобы заглушить увядающие продукты старой психологии» [18, с. ХII]. Эта логика – новая марксистская психология была слаба, имела недостатки и т.д., но ее все же хватило для того, чтобы сокрушить «старую психологию», – сохранилась, как мы видим, и в последующие десятилетия. Что ж, мы согласны называть ту психологию, которую представлял и защищал Челпанов, «старой». Но тогда справедливости ради «новую психологию» у Блонского, Корнилова и других психологов-марксистов первой половины 20-х годов, по– видимому, следовало бы называть не просто «новой», а «детской» или даже «младенческой».

Можно поставить вопрос и о том, почему критика в адрес Корнилова была проведена только в 1931 г., а не в ходе дискуссии или сразу же после нее. Не означает ли это, что до 1931 г. теория Корнилова была лучшим, что мог дать марксизм у нас в 20-е годы? Интересно было бы выяснить в этой связи, не совпадают ли критические оценки, высказанные в адрес Корнилова в 1931 г. и в последующие годы, хотя бы частично с теми оценками, которые давал Корнилову Челпанов?

Неясно, как соотносятся предметно-логический и социально-научный аспекты дискуссии. Вытекало ли назначение в конце 1923 г. Корнилова на пост директора Психологического института вместо отправленного на пенсию Челпанова из результатов идейной предшествующей борьбы Корнилова против Челпанова? Если дискуссия действительно закончилась этим событием, то как тогда оценивать пять полемических брошюр Челпанова, вышедших позже, в период 1925-1927 гг.? Значит ли это, что дискуссия продолжалась, или же Челпанов спорил, уже будучи побежденным? Что можно сказать об эволюции взглядов и позиций обеих сторон в течение дискуссии? Менялись ли эти взгляды и позиции?

Насколько вообще правомерно определять взгляды Корнилова как материалистические (в пределах от вульгарно-материалистических, механистических до истинно марксистских), а взгляды Челпанова – как однозначно идеалистические? Насколько обоснованно считать взгляды, которые выражал Корнилов в первой половине 20-х годов, как проявление новой, научной и марксистской психологии, а взгляды Челпанова оценивать как относящиеся к психологии старой, метафизической, идеалистической, антимарксистской и реакционной?

Только непосредственное обращение к материалам дискуссии между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым позволит найти ответы на эти, а также множество других аналогичных вопросов, возникающих при внимательном изучении историографии дискуссии.