Крики Барриуса терзали мой разум еще несколько часов. Я до сих пор видел, как падало его тело, слышал последний вздох, чувствовал запах крови на булыжниках.

Обычно смерть курсантов настолько не поражала меня. Да и не должна была. Костлявая с косой – наша давняя подруга. В Блэклифе она следовала за нами неотступно и в какой-то момент настигала то одного, то другого. Но видеть, как умирал Барриус, было особенно тяжело. Потому и весь остаток дня на меня накатывала то рассеянность, то раздражение.

Мое странное настроение не осталось незамеченным. Во время боевой подготовки старших Мастеров я вдруг осознал, что Фарис в третий раз задает мне один и тот же вопрос.

– Выглядишь так, словно твоя любимая шлюха подцепила сифилис, – хмыкнул он, когда я пробормотал извинения. – Что с тобой, черт возьми, происходит?

– Ничего. – Я спохватился, услышав, как зло прозвучал мой голос, но было уже поздно. Такое никак не вяжется с Мастерами накануне выпуска. Должно быть, я не на шутку разволновался и меня прямо-таки разрывало от нетерпения. Фарис и Декс обменялись взглядами, полными скепсиса, и я сдержал на языке слова проклятия.

– Ты уверен? – спросил Декс. Он твердо следовал правилам. Всегда таким был. Каждый раз, когда он смотрел на меня, я чувствовал, что его мучает вопрос, почему моя маска до сих пор не приросла ко мне. «Отвали!» – так и хотелось ему сказать. Но я все же напомнил себе, что им движет отнюдь не праздное любопытство. Он – мой друг, и он на самом деле обеспокоен.

– Этим утром, – заговорил Декс, – во время наказания ты был…

– Эй, оставьте беднягу в покое, – сзади к нам подошла Элен, одарив улыбкой Декса и Фариса и обвивая рукою мое плечо. Мы вошли в оружейную. Она кивнула на стойку с мечами.

– Давай, Элиас. Выбери себе оружие. Я вызываю тебя, лучшего из трех.

Она повернулась к остальным и что-то пробормотала, пока я отходил.

Я взял тренировочный меч, взвешивая его в руке. В следующий миг повеяло холодком, и я ощутил ее присутствие за спиной.

– Что ты им сказала? – спросил я Элен.

– Что твой дед загонял тебя.

Я кивнул. Лучшая ложь та, что основана на правде. Мой дед – маска и, как многие маски, никогда не будет довольствоваться результатом, если не он превосходен.

– Спасибо, Эл.

– Всегда пожалуйста. Лучше соберись в знак благодарности. – Она скрестила руки на груди, глядя, как я хмурюсь. – Декс – лейтенант твоего взвода, и ты не воздал ему должное за поимку дезертира. Он заметил. И весь твой взвод это заметил. И во время наказания ты был… не с нами.

– Если ты имеешь в виду, что я не жажду крови десятилетних мальчишек, то ты права.

Элен прищурилась. Я знал, что это значит: какая-то ее часть сочувствует мне, даже если сама она никогда этого не признает.

– Маркус видел, что ты остался после наказания. Теперь они с Заком убеждают всех, будто ты считаешь, что наказание было слишком жестоким.

Я пожал плечами. Можно подумать, что меня волнует, что про меня болтают Змей и Жаба.

– Не будь дураком. Маркусу хотелось бы за день до выпуска опорочить наследника клана Витуриа. – Она упомянула официальный титул моей семьи, одной из старейших и уважаемых в Империи. – Он практически обвиняет тебя в подстрекательстве к мятежу.

– Он меня в этом обвиняет каждую неделю.

– Но на этот раз у него есть повод.

Наши глаза встретились, и на короткий миг я подумал, что Элен обо всем догадывается. Однако в ее взгляде не было ни гнева, ни осуждения. Только тревога.

Она перечислила по пальцам мои грехи.

– Ты был командиром взвода на посту, но не ты привел Барриуса. Твой лейтенант сделал это за тебя, а ты не воздал ему должное. Ты едва скрывал свое неодобрение, когда дезертира наказывали. Не говоря уж о том, что остался всего один день до выпуска, а твоя маска только-только начала сливаться с тобой.

Элен ждала ответа, и когда я промолчал, она вздохнула.

– Если ты не глупее, чем выглядишь, то должен понимать, как это смотрится со стороны, Элиас. Если Маркус доложит об этом Черной Гвардии, у них найдется предостаточно доказательств, чтобы нанести тебе визит.

От нехорошего предчувствия затылок закололо словно иголками. Задача Черной Гвардии – следить за преданностью поданных Империи. Их форма украшена эмблемой с птицей, а их командующий после избрания отрекается от своего имени и зовется Кровавым Сорокопутом.

Кровавый Сорокопут – правая рука Императора и второй по могуществу человек в Империи. Он имеет привычку сначала мучить своих пленников, а уж потом допрашивать. Если эти живодеры в черном явятся с полночным визитом, меня ждут две недели лазарета. Весь мой план пойдет прахом.

Я старался не выдать своих мыслей Элен. Должно быть, это приятно – так искренне верить, что Империя опекает нас с особым тщанием. Почему я не могу быть как Эл или как кто-то еще? Потому что моя мать бросила меня? Потому что первые шесть лет своей жизни я провел с кочевниками, которые научили меня жалости и состраданию вместо жестокости и ненависти? Потому что моими друзьями по детским играм были дети кочевников, маринцев и книжников вместо отпрысков знати?

Эл протянула мне меч.

– Встряхнись, – сказала она. – Пожалуйста, Элиас. Всего на один день. А потом мы будем свободны.

Верно. Свободны, чтобы стать преданными слугами Империи, чтобы вести людей на смерть в нескончаемых территориальных войнах с дикарями и варварами. Те из нас, кого не отправят к границам, будут командовать отрядами легионеров в городе и выслеживать бойцов Ополчения или шпионов-маринцев. Да уж, будем свободны. Свободны восхвалять Императора. Свободны, чтобы насиловать и убивать.

Странно только, что все это совсем не похоже на свободу.

Но я молчал. Элен права. Я и так привлек к себе лишнее внимание, а в Блэклифе это крайне рискованно. Кадеты здесь как голодные акулы, если дело касается подстрекательства к мятежу. Стоит им лишь запах учуять, как налетят толпой.

Весь остаток дня я изо всех сил старался вести себя так, как ведет себя маска накануне окончания Академии, то есть самодовольно и грубо. Словно покрыл себя грязью.

Когда выпало несколько драгоценных минут свободного времени и я вернулся в свою комнату, что больше напоминала тюремную камеру, то сразу сорвал маску и швырнул ее на койку. Я вздохнул от облегчения, когда жидкий металл разжал свои цепкие объятия. Увидев свое отражение в полированной поверхности маски, я скривился. Даже невзирая на густые черные ресницы, над которыми любят посмеиваться Фарис и Декс, глазами я так похож на мать, что во мне закипает ненависть каждый раз, когда смотрю на себя. Я не знал, кто мой отец, да меня это больше и не заботило, но в сотый раз пожалел, что мне не достались его глаза.

После того как я сбегу из Империи это не будет иметь значения. Люди, глядя в мои глаза, увидят меченосца, а не Коменданта. Многие меченосцы обосновались на юге: в основном торговцы и ремесленники. Я стану одним из них.

Снаружи колокол пробил восемь раз. До выпуска осталось двенадцать часов, тринадцать – до того момента, как церемония закончится. Еще час на обмен любезностями. Клан Витуриа – известная семья, мой дед непременно захочет, чтобы я пожал десятки рук. Но в конце концов я отделаюсь и затем…

Долгожданная свобода.

Никто из курсантов не дезертировал после окончания Академии. Зачем бы им это? Это адская жизнь в Блэклифе заставляет их бежать. Но после окончания нам вверят дела и дадут собственный отряд легионеров. Мы получим деньги, статус, уважение. Даже безродные плебеи смогут жениться на знати, если станут масками. Никто в здравом уме не откажется от всех этих благ, особенно после четырнадцати с лишним лет обучения.

Вот поэтому завтрашний день будет идеальным для побега. В течение двух суток после выпуска будут проходить сумасшедшие вечеринки, обеды, балы, банкеты. Если я исчезну, никто и не подумает искать меня, по крайней мере, пока не кончатся торжества. Они решат, что я напился до беспамятства и отсыпаюсь у кого-нибудь из друзей.

Камин притягивал взгляд – за ним скрывался лаз, который вел в катакомбы Серры. Три месяца у меня ушло на то, чтобы вырыть его. Еще пара месяцев – на то, чтобы укрепить и спрятать от пытливых глаз наемных патрулей. И еще два – чтобы составить карту маршрута, ведущего через катакомбы из города.

Семь месяцев бессонных ночей, оглядок, попыток вести себя, не вызывая подозрений. Если побег удастся, то это все того стоило.

Ударили барабаны, извещая о начале выпускного банкета. Спустя несколько секунд в дверь постучали. Черт возьми! Я рассчитывал встретить Элен не в казарме, да и одеться еще не успел.

Элен вновь постучала.

– Элиас, кончай завивать ресницы и выходи. Мы опаздываем.

– Подожди, – ответил я.

Когда я стянул с себя униформу, дверь открылась и вошла Элен. Увидев меня раздетым, она вспыхнула и отвернулась. Я приподнял бровь. Элен видела меня обнаженным десятки раз, когда я был ранен, или болен, или во время жестких силовых упражнений. Но сейчас, глядя на меня голого она не просто закатила глаза, но и бросила мне рубашку.

– Ты не мог бы поторопиться? – пробормотала она, нарушив гнетущее молчание.

Я снял парадную униформу с крючка и быстро застегнулся, нервничая от того, что ей так неловко.

– Ребята уже ушли вперед, сказали, что займут нам места.

Элен потерла татуировку Блэклифа на шее сзади – четырехгранный черный алмаз с изогнутыми сторонами, который накалывают каждому курсанту Академии. Элен перенесла эту процедуру гораздо сдержанней, чем многие парни нашего курса, стойко и без слез, тогда как остальные скулили.

Пророки никогда не объясняли, почему они всегда выбирают только одну девочку на весь поток в Блэклифе. Не объяснили даже самой Элен. Но какой бы ни была причина, очевидно, что выбирали они отнюдь не наугад. Элен, может быть, и единственная здесь девушка, но вовсе не случайно она занимает третье место в рейтинге курсантов выпуска. Как не случайно и то, что задиры рано узнали, что лучше оставить ее в покое. Она умная, быстрая, беспощадная.

Сейчас, в черной униформе, с косой, венчающей голову, словно корона, она так же ослепительно красива, как первый снег. Я поглядывал на ее длинные пальцы, замершие на затылке, смотрел, как она облизывает губы. И вдруг подумалось: а что, если поцеловать эти губы, подтолкнуть Элен к подоконнику, прижаться к ней, выдернуть шпильки из волос и ощутить мягкость платиновых локонов меж пальцев. Каково это будет?

– Элиас?

– Хмм… – Я вдруг понял, что беззастенчиво разглядываю ее, и сбросил оцепенение. Фантазируешь о своем лучшем друге, Элиас. Какой конфуз! – Извини. Просто… устал. Пойдем.

Она взглянула на меня со странным выражением, затем кивнула на мою маску, которая так и лежала на кровати.

– Это тебе может понадобиться.

– Верно. – Появиться без маски – преступление, которое неминуемо влечет за собой порку. С четырнадцати лет я не видел ни одного Мастера без маски. Так же, как никто из них не видел моего лица, кроме Элен.

Я надел маску, стараясь не содрогаться от той ярости, с которой она припала к коже. Остался всего один день. Потом я сниму ее навсегда.

Мы вышли из казармы под вечерний бой барабанов. Голубое небо окрасилось лиловым, знойный воздух пустыни становился прохладнее. Вечерние тени смешались с темными каменными стенами Блэклифа, и теперь здания выглядели неестественно огромными. Невольно я обследовал тени, выискивая возможную угрозу, – привычка, выработанная у меня с пятого курса. На мгновение я почувствовал, будто тени тоже смотрят на меня. Но затем это ощущение прошло.

– Как ты думаешь, Пророки придут на выпуск? – спросила Элен.

Хотелось бы ответить нет. У наших святых есть дела и поважнее, как например запереться в пещере и гадать на овечьих кишках.

– Сомневаюсь, – только и сказал я.

– Думаю, это будет утомительно после пятисот лет, – вымолвила Элен без малейшего намека на иронию.

Я сморщился от явной глупости подобного высказывания. Как может кто-то такой умный, как Элен, всерьез верить, что Пророки бессмертны?

Хотя она не одна такая. Меченосцы верят, что Пророки завладевают душами мертвых и в этом кроется секрет их силы. Маски же в особенности почитают Пророков, ибо они решают, кто из детей меченосцев будет учиться в Блэклифе. Они же преподносят нам маски. Так же нас учат, что именно Пророки основали Блэклиф пять сотен лет назад.

Их всего четырнадцать, красноглазых ублюдков, но, когда они появляются, что бывает крайне редко, все считаются с их мнением. Многие первые лица Империи – генералы, Кровавый Сорокопут, даже Император – ежегодно совершают паломничество к горной берлоге Пророков, ища совета по государственным вопросам. И хотя любому, кто обладает хоть крупицей здравомыслия, абсолютно ясно, что они лишь горстка шарлатанов, Империя восхваляет их не только за бессмертие, но и за то, что они якобы могут читать чужие мысли и предсказывать будущее.

Большинство курсантов Блэклифа видят Пророков лишь дважды за все время обучения: когда поступают в Академию и когда получают свои маски. Но Элен всегда особенно привлекали эти святые, поэтому не удивительно, что она надеется увидеть их на церемонии выпуска. Я уважал Элен, но в этом вопросе не мог с ней согласиться.

Мифы меченосцев настолько же правдоподобны, насколько и сказки кочевников о джиннах и Князе Тьмы. Мой дед один из немногих, кто не верит в эту чушь о Пророках, и мысленно я повторил его мантру. Острие меча – мой пастырь. Танец смерти – моя молитва. Смертельный удар – мое освобождение. Мантра – это все, что мне было нужно. Пришлось собрать волю в кулак, чтобы сдержать язык за зубами. Элен это заметила.

– Элиас, – сказала она. – Я горжусь тобой.

Ее голос звучал удивительно торжественно.

– Я знаю, что ты старался изо всех сил. Твоя мать… – Она оглянулась по сторонам и понизила голос – шпионы Коменданта рыскали повсюду. – Твоя мать обращалась с тобой жестче, чем с любым из нас. Но ты доказал ей. Ты работал усердно. Ты все делал правильно.

При этом она говорила сейчас так искренне, что я дрогнул. Через два дня она изменит свое мнение. Через два дня она возненавидит меня.

Помни Барриуса. Помни, что тебе предстоит сделать после выпускного.

Я легонько толкнул ее в плечо:

– Что это вдруг за телячьи нежности?

– Забудь об этом, нахал, – она шлепнула меня по руке. – Я просто старалась быть милой.

Мой смех прозвучал нарочито бодро.

Мы вошли в столовую, и нас чуть не сбила с ног какофония звуков – смех, хвастовство, приглушенная болтовня трех тысяч молодых людей. В присутствии Коменданта так шумно не бывает, поэтому я немного расслабился, радуясь, что удастся избежать ее присутствия.

Элен потянула меня к одному из десятков длинных столов, где Фарис угощал остальных байками о своей последней вылазке в прибрежный бордель. Даже Деметриус, который со дня смерти младшего брата всегда выглядел подавленным, слабо улыбался. Фарис многозначительно взглянул на нас.

– Вы двое не торопились.

– Витуриус прихорашивался как раз для тебя, – Элен отодвинула гигантское тело Фариса, и мы сели. – Пришлось оттаскивать его от зеркала.

Остальные, кто сидел за столом, начали улюлюкать. Затем Леандр, солдат из взвода Элен, попросил Фариса закончить историю.

Рядом со мной Декс спорил со вторым лейтенантом Элен Тристасом, серьезным, темноволосым парнем с большими обманчиво-невинными голубыми глазами. На предплечье он носил татуировку с именем его невесты, Аэлии.

Тристас наклонился вперед.

– Императору почти семьдесят, и у него нет сына-наследника. В этом году, возможно, Пророки выберут нового Императора. Новую династию. Я разговаривал об этом с Аэлией…

– Каждый выпуск кто-нибудь думает, что как раз в этом году такое случится, – закатил глаза Декс. – И этого никогда не происходит. Элиас, скажи ему. Скажи Тристасу, что он – идиот.

– Тристас, ты – идиот.

– Но Пророк сказал…

Я коротко хмыкнул, и Элен бросила на меня укоризненный взгляд. Держи свои сомнения при себе, Элиас. Я положил еду в две тарелки, одну протянул ей.

– Вот, – протянул я. – Отведай помоев.

– И правда, что это? – Элен ткнула в пюре и нерешительно понюхала содержимое тарелки. – Навоз?

– Не нойте, – сказал Фарис с набитым ртом. – Вот кого жаль, так это пятикурсников – им приходится возвращаться к этой бурде после того, как четыре года они грабили фермы.

– Вообще жаль всех студентов первого уровня, – заметил Деметриус. – Можешь себе представить еще двенадцать лет здесь? Или тринадцать?

Большинство первокурсников в столовой смеялись, как и все остальные. Но некоторые поглядывали на нас с завистью, словно голодные лисы на львиный прайд.

Но мне представилось, что половина из них погибнут, их тела остынут, смех умолкнет. Впереди их ждут годы мук и лишений. И столкнувшись с этим, они либо беспрекословно все примут, либо будут задавать вопросы, либо выживут, либо умрут. Тот, кто задает вопросы, обычно и умирает.

– Не похоже, чтобы они грустили по Барриусу, – слова вырвались у меня прежде, чем я успел сдержать себя. Я почувствовал, как рядом со мной напряглась Элен, точно вода превратилась в лед. Декс неодобрительно нахмурился, умолкнув на полуслове, и за столом воцарилось молчание.

– А с чего бы им грустить? – вмешался Маркус, что сидел через стол от нас вместе с Заком в компании дружков. – Этот подонок получил то, что заслужил. Мне бы только хотелось, чтобы это длилось дольше, чтобы он подольше помучился.

– Никто не спрашивал твоего мнения, Змей, – ответила Элен. – В любом случае, умер ребенок.

– Повезло ему, – Фарис приподнял вилкой неаппетитное варево и плюхнул обратно в железную тарелку. – По крайней мере, ему больше не придется это есть.

По столу прокатился тихий смешок, и разговор возобновился. Но Маркус уже почуял кровь, его злорадство, казалось, отравляло воздух. Зак пристально посмотрел на Элен и пробормотал что-то своему брату. Маркус не обратил на него внимания, уставившись на меня глазами гиены.

– Ты так расстроился сегодня утром из-за этого предателя, Витуриус. Он что, был твоим другом?

– Отвали, Маркус.

– Тоже проводил кучу времени в катакомбах.

– Что это ты хочешь сказать? – Элен потянулась к оружию, и Фарису пришлось взять ее за руку.

Маркус пропустил ее слова мимо ушей.

– Ты тоже собираешься дать деру, а? Витуриус?

Я медленно поднял голову. Это всего лишь догадка. Он предположил наобум. Он не мог этого знать. Я был осторожен. Осторожность, проявляемая в Блэклифе, может показаться большинству людей паранойей.

Над нашими столами повисла тишина. Отрицай это, Элиас. Они ждут.

– Ты руководил караулом сегодня утром, не так ли? – продолжал Маркус. – Должно быть, ты встревожился, узнав, что предатель сбежал. Ты должен был поймать его. Скажи, что он заслужил это, Витуриус. Скажи, что Барриус заслужил свое наказание.

Это должно быть легко. Но я так не считал, вот в чем дело. Губы одеревенели. Слова не шли с языка. Барриус не заслужил того, чтобы его забили до смерти. Он был ребенком, мальчиком, запуганным настолько, что не мог остаться в Блэклифе, что рискнул всем, лишь бы сбежать.

Молчание постепенно распространялось по столовой. Некоторые из центурионов, сидевших за главным столом, начали посматривать на нас. Маркус встал. И мгновенно, точно течение быстрой реки, настроение присутствующих изменилось. Чувствовалось напряженное ожидание и любопытство. Сукин сын.

– Это поэтому твоя маска до сих пор к тебе не приросла? – не отставал Маркус. – Потому что ты не один из нас? Скажи это, Витуриус. Скажи, что предатель заслужил свою судьбу.

– Элиас, – прошептала Элен. Ее глаза молили. Уступи. Всего на один день.

– Он…

Скажи это, Элиас. Ничего не изменится, если ты скажешь.

– Он заслужил это.

Я холодно встретил взгляд Маркуса, и он ухмыльнулся, будто знал, как дорого дались мне эти слова.

– Это было очень тяжело, ублюдок?

Я даже обрадовался, что он оскорбил меня – это дало мне повод сделать то, чего так сильно хотелось. Я ринулся на него с кулаками. Но мои друзья ожидали этого. Фарис, Деметриус и Элен тут же вскочили на ноги и удержали меня, заслоняя будто стеной проклятую ухмыляющуюся физиономию Маркуса.

– Нет, Элиас, – сказала Элен. – Комендант выпорет тебя за то, что ты начал драку. Маркус этого не стоит.

– Он – ублюдок…

– На самом деле ублюдок это ты, – отозвался Маркус. – По крайней мере, я знаю, кто мой отец. Меня не воспитывала горстка воняющих верблюдами кочевников.

– Ты – плебейская шваль…

– Старшие Мастера, – главный центурион подошел к нашему столу. – Какие-то проблемы?

– Нет, сэр, – ответила Элен. – Иди, Элиас, – пробормотала она. – Иди подыши. Я все улажу.

Кровь во мне еще бурлила. Я протиснулся к дверям столовой и вышел во двор, направившись к колокольне прежде, чем понял, куда иду.

Как, черт возьми, Маркус вычислил, что я собираюсь дезертировать? Как много он знает? Не так уж и много, если меня до сих пор не позвали к Коменданту.

Будь он проклят! Я близко. Так близко.

Я миновал двор, пытаясь успокоиться. Жара в пустыне спа́ла. Низко над горизонтом висел полумесяц, тонкий и красный, как улыбка каннибала. Вдали тускло сияли огни Серры, десятки тысяч масляных ламп казались ничтожными по сравнению с необъятной чернотой окружающей пустыни. На юге пелена дыма приглушала блеск реки. Повеяло запахами стали и кузницы – главные запахи города, известного исключительно своими солдатами и оружейными мастерскими.

Хотелось бы мне увидеть Серру в прежние времена, когда она была столицей Империи книжников. Во времена их правления большие здания служили библиотеками и университетами, а не казармами и тренировочными залами, как теперь. На улице Рассказчиков стояли подмостки и театры вместо оружейных рынков, где если и рассказывали истории, то только о войне и смерти.

Глупое, конечно, желание, все равно что хотеть летать. Невзирая на все свои знания астрономии, архитектуры, математики, книжники пали под натиском Империи. Красота Серры давно исчезла. Теперь это город меченосцев.

Свет далеких звезд слабо озарял небосвод. Давно забытая часть меня понимала, что это красиво, но удивляться этому, как когда-то мальчишкой, я уже не мог. Тогда я взбирался на колючее хлебное дерево, чтобы стать ближе к звездам, уверенный, что несколько футов помогут мне лучше их рассмотреть. Тогда весь мой мир состоял из песка, неба и заботы кочевника Саифа, который спас меня, обреченного на верную гибель. Тогда все было по-другому.

– Все меняется, Элиас Витуриус. Ты теперь не мальчик, а мужчина. У тебя есть обязанности мужчины и право выбора мужчины.

Я сжал в руке нож, хоть и не помнил, когда успел достать его, и приставил к горлу человека в капюшоне, так внезапно оказавшегося рядом со мной. Годы тренировок сделали мои руки твердыми как камень, но в мыслях царило смятение. Откуда взялся этот человек? Я мог бы поклясться жизнью каждого солдата своего взвода, что буквально секунду назад его здесь не было.

– Кто ты, черт возьми?

Он опустил капюшон, и ответ на мой вопрос предстал предо мной.

Пророк.