«Скорая» остановилась у белых колонн главного корпуса больницы. Николай Николаевич тотчас выскочил на раскалённый солнцем асфальт, требуя провести его к пациентам. С магическими травмами нельзя терять ни минуты, поэтому знаменитого хирурга и известного на весь мир исследователя последствий магических травм привезли в Подмосковье вертолётом, встретили на «Скорой» и с сиренами доставили в госпиталь реабилитации пострадавших от магических катаклизмов.

Нелли начальник отказаться от поездки не позволил. По обыкновению ворча, он объявил, что для такого мага работа в госпитале станет хорошей ступенькой вверх, а ему необходим мудрый и опытный помощник.

– Вы ведь фронтовик, Нелли Геворговна? – спросил он грозно.

– Но откуда… – опешила она, однако начальник только махнул рукой.

– Не стану я чудесами дедукции вас развлекать. Вижу, что фронтовик. Значит, от вида пациента, которому магией все кости растворило, а он ещё жив, в обморок не упадёте. Думаю, навидались на фронте всякого. Такая помощница, Нелли, на вес золота. Так что права отказаться у вас нет. Поедете со мною. Людей будем спасать.

В вертолёте болтало. Гул, проникший, казалось, в самые глубокие уголки мозга, не смолк, даже когда они пересели в машину «Скорой помощи» и на сумасшедшей скорости пронеслись в госпиталь. Благо дороги оставалось на полчаса, иначе в больницу они рисковали приехать не врачами, а пациентами, так Николай Николаевич торопил шофёра. Бедолага не мог ослушаться мирового светила и гнал на пределе возможного.

Нелли не слышала своих шагов. Может, натертый до блеска мраморный пол госпитального вестибюля поглотил их, мгновенно раздробив на тысячу бесшумных отголосков, потерявшихся среди белоснежных лестниц и кадок с разлапистыми пальмами. А может, вертолётный гул в висках всё ещё похищал часть звуков.

Николай Николаевич почти бегом рванул по коридору в реанимацию. В госпитале он бывал, здесь всё было знакомо хирургу. А Нелли замешкалась. Никто не удосужился обратить внимание на медсестру. Она заглянула в одну дверь, другую. Смутившись от недоумённых взглядов больных, поспешила по коридору, пока не вышла к очередной розе белоснежных лестниц и не остановилась, не зная, куда идти.

– Давайте, давайте, что вы встали! – раздался властный голос. – Бегом в машину. Вертолёты уже на площадках! Следующую смену пора забирать.

Нелли сама не ответила бы, почему повиновалась высокому мужчине в форме капитана. Было мгновение, когда что-то в его интонации, манере отдавать приказы напомнило Учителя. Она выскочила на крыльцо вместе с другой медсестричкой и запрыгнула в машину. Вновь головокружительная гонка, вертолёт. Медсестричка попыталась выяснить, что делает в госпитале незнакомая коллега, но Нелли, уже овладев собой, ответила ей, что прибыла с профессором Чижовым. Девушка глянула на Нелли недоверчиво, но, видимо, решила, что такими вещами не шутят, и её настороженность сменилась восхищением.

Ещё в небе Нелли почувствовала, что что-то не так. Она ощутила приближение магии – почувствовала, казалось, самим существом, кожей, нутром. Надеясь, что медсестричка не слишком сильный маг, Нелли провела магометрию по сокращённой цветовой формуле. Это была любимая формула их старосты – Сима вообще воспринимала магию в цвете. А Нелли, если бы её попросили определить, какой из показателей магического спектра ей ближе, назвала бы температуру. Может, благодаря такой своей особенности она меньше всех из девчат пострадала от температурных перепадов формулы. Магия и так то жгла её, то обдавала ледяным холодом. Врачебная магия была прохладной, как горная река, льдистый хрусталь её токов струился сквозь пальцы, не раня ни тела, ни сердца. А тут чувствовалась магия боевая, страшная, горячая. Точнее, не сама магия, а её след – словно огненный нарыв прорвался, выплеснув лаву. Поиск дал отчётливые шесть погасших очагов. И совсем рядом с ними глубинным ультрамарином зрели под землёй новые.

Вертолёт начал опускаться в отдалении от опасной территории. Нелли почувствовала, как от страха пересохло во рту. Формула была знакомая, слишком знакомая. Как могли её девчата попасться здесь, на Украине, как их могли за какие-то считаные дни сбить здесь в кучу, заставив трансформироваться, запечатать в глубине? Как могла проблема в Карманове привести их сюда? Сима, Маша, Лена, Нина… Кто ещё? Оля? Юля? Поленька?

Лихорадочно придумывая, как бы пробиться к месту прорыва магии и выяснить, кто из девчат попался в ловушку военных, Нелли выскочила из вертолёта, пригибаясь, побежала вслед за второй медсестрой.

– Принимайте, – буркнул полевой хирург, стараясь не смотреть на носилки. – Подпитка магощита. Третий уровень. Время контакта – два часа четырнадцать минут. Магический ожог правой и левой кисти и предплечья. Болевой шок. Блокирован воздействием профессора Виноградова, кости укреплены вербализацией по Пирогову.

Нелли почти не прислушивалась к тому, что говорит хирург, – медсестричка торопливо строчила в блокноте анамнез морби. Однако упоминание вербализации по Пирогову вывело её из задумчивости. Нелли склонилась над раненым, осмотрела кисти.

– Отчего вы ограничились Пироговым? Почему не обработали наговорами? Вы же понимаете, что теперь ни один хирург пироговского крепления без вреда для нервных окончаний не снимет. Вы же советский человек! Как можно так?

– Да кто вы, собственно… – начал хирург, но девушка-медсестра одними губами произнесла: «это ассистентка Чижова», и хирург умолк.

Нелли потребовала ножницы. Протянула руку, не оглядываясь, как делал Николай Николаевич. Кто-то вложил ножницы в руку, и Нелли быстро разрезала рукава выше локтя, обнажила руки пациента.

– Сами Пирогова вербализовали?

– Младший лейтенант Сизов! – прикрикнул хирург.

– Я только на правую Пирогова прямо вербализовал, – оправдываясь, проблеял лейтенант за плечом Нелли. Видимо, он и подал ножницы. – А на левую я наговор сделал. Потихонечку. Уж больно скверная рука, вот-вот кость сыпаться начнёт.

– Вы молодец, младший лейтенант, – похвалила парня Нелли. – Хоть вы и в поле, быстро надо работать, только торопливость порой человеку жизни стоит.

Наговор был наложен скверно, но всё-таки дал некоторую подушку, и укрепляющая вербализация не слишком задела мягкие ткани и нервы. Наложенный впрямую на правую Пирогов дал закономерный результат – кисть отливала сливовым, предплечье напоминало сплошной синяк, из-под которого проглядывала чернота магической травмы.

Нелли применила охлаждающее, так что пальцы немели от прикосновения к ледяной коже раненого, вырвала из рук медсестрички химический карандаш и принялась ровными строчками покрывать кожу пациента рунами.

– Тоже мне, ассистентка Чижова! – фыркнул хирург. – Контрастные руны! У него же кожа полопается, и хорошо, если только кожа. Как держит вас Чижов, головотяпку? На обгоревшую конечность – разогревающее сочетание рун, да ещё такое.

– Пирогова вашего разогнать, – резко ответила Нина. – Если вы заметили, любезный, я руны на максимальное охлаждение делаю.

– Дальше ему часов шесть, а то и восемь массажа постоянного нужно. А мы тут в поле, массироваться некогда. – В голосе хирурга послышались нотки обиды и стыда.

– Ничего, массаж начнём на борту. – Нелли махнула военным, мол, заносите раненого в вертолёт. – До скорого свидания, товарищи.

Она не выпускала из рук кисти пациента, всю дорогу продолжая массаж. Левая, наговорённая, поддавалась легко. Правая при посадке начала кровоточить – руны рвали истончившуюся кожу, но Нелли, сосредоточившись, наложила воздушные бинты по так называемому «калмыцкому» методу, не снимая охлаждающего заклятья.

– Где вы были, Нелли Геворговна?! – сердито накинулся на неё Николай Николаевич, но тотчас, переведя взгляд на раненого, умолк и принялся растирать ловкими белыми пальцами левую руку, пока Нелли делала массаж правой.

– Как же вы на фронте командование слушали, Нелли, если вот так прыгнули в вертолёт и улетели? Нехорошо, – Николай Николаевич сердито фыркнул, но Нелли сразу почувствовала, что он больше не сердится.

– Вы ж мне сами велели людей спасать, – улыбнулась она.

– Хотите сказать, вы за столько километров почувствовали, что человеку на обугленную кость без наговора Пирогова ляпнули? Вот уж не поверю. В операционную! – крикнул Чижов подоспевшим санитарам и, снова обернувшись к Нелли, шепнул: – Умница, но безответственная женщина. Просто безобразие. А этот офицер просто обязан на вас жениться. Потому что вы, милочка, своим безответственным поведением ему руку спасли. Привези мне его с кривым пироговским воздействием на голую кость – я бы не магией, а пилкой уже работал.

– А можно мне за следующим раненым снова с ними лететь? – решительно попросила Нелли, надеясь, что это будет не слишком скоро и она успеет придумать, как выяснить, кто из девчат попался в ловушку.

Матюшин остановил «Победу» на самом краю леса. Сима помнила, как проделала тот же путь пешком в день, когда не стало Саши. Сдавило тисками сердце. Игорь бросил взгляд на свою спутницу и тотчас встревоженно подхватил под руку.

– Серафима Сергеевна, присесть? Болит что?

– Ничего, Игорь, ничего, – отмахнулась Сима. – Сашу вспомнила.

– Мы её тоже каждый год с Машенькой поминаем, – тихо проговорил председатель. Они неторопливо шли вдоль узкой полосы леса, что ручейком вливалась в зелёное море заповедной кармановской чащи. Болото скрывалось в глубине, и от него до холма было с полчаса ходу. Тогда, вытянув из трясины Сашино тело, Сима в какой-то момент обессиленно подумала, что надо бы оставить его там, среди мха. Там быстрее приберёт его в бездонные закрома природа. От Саши и так почти ничего не осталось – худенький полудемон, обтянутый обугленной кожей. В этом жалком искалеченном существе никто не узнал бы прежней смешливой девочки. Обгорели русые волосы, белки слились с радужкой – словно вся глазница была заполнена янтарём. Даже мёртвая, Саша смотрела глазами демона. Не сумела, не смогла побороть в себе нечеловеческое. Первая сдалась формуле. Может, потому, что оказалась слабее остальных девчат: в отличницах не ходила, да и в лекциях у неё всегда было больше рисунков, чем записей. А может, осталась Сашка единственной жертвой формулы по той же причине, почему вернулась Сима отдать Учителю её крест, – любила. Сима знала, как можно было так любить его – больше гордости, больше совести, больше самой себя. Но Сашка – та любила больше жизни.

За эту любовь, связавшую их как сестёр, и не могла Серафима оставить Сашу там, на болоте. В проклятом месте, отнявшем будущее «героической седьмой». Хотелось – напоследок – дать Сашке, нет… хорошо, не ей, так хоть той её части, что ещё не рассталась с телом – душой ли назови её, астральным телом или сгустком праматерии, – хотелось дать хоть один глоток покоя. Поэтому Сима и похоронила её на холме. Шарахнула с раскрытой руки боевым в землю, так что мощный широкий луч вырвал дёрн и выжег на темени холма глубокий лаз, похожий на лисью нору. Опустила туда тело, забросала землёй и долго сидела – ждала, когда кончатся слёзы…

– Вам-то к чему на проклятое место ходить? – спросила Серафима, поднимая глаза на спутника. Игорь замялся, подыскивая верные слова.

– Так ведь… и наш это день. Вы тогда Машу мне вернули, а когда вы в лес ушли, мы и решили всёмежду собой, – смущённо проговорил Матюшин. – Вот и поминаю каждый год день, когда она… – он бросил взгляд на холм, – … умерла, а мне заново жить судьба позволила.

– Романтик ты, Игорь Дмитрич, – улыбнулась Сима. – Даже не знаю, кому из вас больше повезло. Знаю, что Маша за тебя готова жизнь отдать…

Матюшин опустил голову.

– …а ты, чтобы уберечь её, готов на всё… Скажем, мшаника из болота вызвать…

– И это знаете?! – резко обернулся Матюшин.

– Знаю, – отозвалась Сима, взяла замершего в нерешительности председателя за руку и потянула к холму. – След твой увидела, когда мертвеца смотрела. Так что скрываться от меня уже поздно. Не стану говорить, что на твоей совести – сам знаешь.

– Осуждаете меня, Серафима Сергеевна? – глухо спросил Матюшин.

– Мне ли? – невесело усмехнулась Сима. – Юля наша, вон, считает, что я саму себя и всех девчат предала, когда Витю простила. Может, и так. Поэтому пожалеть я тебя могу, а осуждать не стану. Давай лучше попробуем теперь, товарищ председатель, начистоту поговорить. Расскажи, как началось всё? Отчего ты решил, что это Маша людей на болоте губит?

Матюшин остановился, немного не дойдя до развилки дороги – один рыжий песчаный рукав тянулся дальше в глубь березняка, второй сворачивал к холму, сплошь покрытому пожелтевшими листочками земляники.

– Там всё началось, – проговорил он, глядя себе под ноги. – Может, слышали, в прошлом году пассажирский на этом участке пути с рельсов сошёл?

Сима покачала головой. Виктор всегда следил за тем, что происходит в Карманове. Она думала, случись что тревожащее, Учитель отреагирует. Видимо, крушение поезда его не насторожило. А самой Симе казалось достаточно того, что пишут ей «серафимы». О крушении Маша не писала. И ясно, отчего.

– Когда состав с рельсов сошёл, мы здесь были. На этом холме. – Игорь потёр ладонью шею, так что на загорелой коже остались красные полосы. – Маша хотела принести цветов на Сашину могилу. Мы их на вершину холма положили, сели, ждали поезда. Машенька ещё девчонкой любила ходить на поезд смотреть. А потом… Я даже ахнуть не успел, Серафима Сергеевна. Скрежет, визг, свист какой-то. Вагоны повалились на полном ходу. Грохот. И тут только вижу, Машенька моя пальцы сплетает. Горелым запахло, платье у неё на плечах лопнуло, перья чёрные пробиваться стали. Я кинулся к ней, но она только крикнула: «Не трогай! Людей надо спасти!» Пока я через поле бежал, всё уже кончено было. Маша поезд остановила, три вагона в одиночку подняла и удержала. Где магией, где демонской силой. Я бежал – думал, сердце от страха выпрыгнет. Как же я в тот миг боялся, что она не сумеет обратно вернуться…

Матюшин спрятал лицо в ладони, так что следующей фразы Сима не расслышала. Переспрашивать не стала – подошла к Игорю, притянула его голову к себе на плечо и обняла, позволив спрятать нежданные слёзы.

Как же долго пришлось этому мужчине, честному и прямому, как подросток, держать в себе свои тревоги: страх за жену, бессильное отчаяние от невозможности помочь, жгучий стыд и неизбывное чувство вины, что приходится скрывать следы преступления, смотреть в глаза родным тех, кто погиб на болоте.

– Не мог я иначе, Серафима Сергеевна, – проговорил, наконец, председатель, справившись с собой. – Все те годы, что её не было рядом… Когда я не знал, жива ли моя Рыжая, что с ней, человек ли она… За все эти годы понял я только одно – что, если она вернётся, больше не отпущу. Всю вину на себя возьму! До последней капли. Только бы защитить её.

Игорь отвернулся, замер, глядя больным взором в синеющею даль. Туда, где полз по мосту неторопливый товарняк. Зелёные цистерны сытой тлёй плыли по рельсам, меж ними то и дело попадались синие, большие и тяжёлые, как грозовые тучи.

– Как узнал-то ты, что это она? Видел что-то? – собравшись с силами, стала выспрашивать Сима.

– Да поначалу не видел ничего, – грустно покачал головой Матюшин. – Мы же стольких врачей уже объездили. Говорили, что Машу на фронте магическим снарядом зацепило. Надеялись ещё поначалу, но и в столице говорили, что последствия такой магической травмы – они навсегда. Не будет у нас детей. Маша сначала крепилась, да и я тоже старался виду не подавать, но потом, когда тот поезд случился, будто пролегло между нами это. Словно река под тонким льдом – сделать бы шаг навстречу, а страшно этот хрупкий мостик совсем сломать. А тут ещё люди пропадать начали, а Маша уходить стала куда-то. Говорила, кино смотреть. Я с ней не навязывался, чувствовал, что надо ей побыть одной, с поисковыми отрядами в лесу пропадал. Но как-то передвижная кинобудка на подъезде к городу сломалась, я за механиками «ЗиЛ» посылал тогда. Не было киносеанса, а Маша вернулась как обычно, словно из кино. Рассказывать стала, как фильм ей понравился…

Серафиме невыносимо было слушать, как рвёт себе сердце воспоминаниями кармановский председатель, но она не остановила Игоря, потому что память эта нужна была им сейчас как воздух. Чем больше информации будет в руках у магов, тем выше шанс спасти Машу, да и других вместе с нею.

– Я сперва подумал, что разлюбила она меня, – горько вздохнул Игорь. – Даже следить за нею думал. Не стал. Стыдно это – настолько родной душе не доверять. Только каждый её уход был – как ножом по живому. Вот и запомнил я всё. Сопоставил – и понял: слишком уж часто совпадает Машенькино «кино» с исчезновениями людей. А потом я тело нашёл и сразу след «ангела» разглядел…

Такое отчаяние отразилось в глазах председателя, что Сима не вытерпела:

– Перестань, Игоряш, не мучай себя. И так знаю. Ты мшаника разбудил… – Игорь кивнул, подтверждая. – И мертвеца ему скормил. У Маши пытался узнать, куда она ходит?

– Пытался, – отвёл глаза Игорь. – Обиняком, чтобы подозрений моих не выдать. Порой мне кажется, она и сама не знает, что оборачивается. Идёт-то в кино, а по дороге… Не могу я её по пути перехватить. Демона я один не удержу и… – Игорь устало опустил плечи, – не могу я ей сказать, что она людей убивает. Она и так себя замучила, что виновата передо мной, раз детей дать не может. Да, на войне мы убивали, только там враги были, а здесь свои, кармановские, кого с детства знаем.

– А не думал ты, что не Маша это? – высказала Серафима с замиранием сердца, что грохотало, казалось, громче идущего мимо поезда.

– Как – не Маша?! – Краски сползли с лица председателя. Видно, помутилось в глазах, потому что он покачнулся, а потом опустился на корточки.

– Ну что ты, Игоряш? – перепугалась Сима, бросилась к нему, попыталась поднять и тотчас почувствовала, что прихватило сердце.

На этот раз пришлось уже Игорю, всё ещё белому как полотно, подхватить старосту «героической седьмой» и перенести на холм.

– Вы что же это говорите, Серафима Сергеевна? – прошептал он дрожащими губами, когда вернулась способность говорить. – Как «не Маша»? Кто это ещё может быть?

Сима не сумела побороть слабости и, свернувшись, боком прилегла на траву.

– А если это кто-то другой? – проговорила она. – Скажем, не могут в Карманове… других «серафимов» тренировать? Ведь знал бы ты об этом, Игорь, случись такое?

Ярость вернула Матюшину силы. Он вскочил.

– Знал бы? Я, Серафима Сергеевна, здесь с рождения каждый куст и каждый дом знаю. Если бы появились в лесу новые «ночные ангелы» – неужели бы я проморгал?!

Резкий гудок поезда заставил их вздрогнуть. Острым кольнуло сердце. Сима хотела прижать руку к груди, но словно приросшая к земле ладонь не слушалась. Страх захлестнул Серафиму, расползаясь по мышцам судорогой.

И тут она почувствовала магический захват. Даже не захват в том понимании, что вкладывают в это слово маги-практики. Скорее – неумелую или неловкую попытку накинуть призывающую петлю. Тело отказалось подчиниться хозяйке, и Сима с ужасом почувствовала, что кто-то пытается, почуяв слабость, взять над ней верх. Но самым странным и пугающим было то, что за этим колдовским нападением Сима не почувствовала человека. Она легко считывала токи стихийной магии, обрывки вполне профессиональных заклятий, но отчего-то применены они были как-то нелепо, словно тот или то, что их использовало, шло ощупью, забыв истинное назначение воздействий и символов. И логика эта не была логикой мага, человека. Это словно были чистые токи исконной силы, которые кто-то нечаянно наделил волей. Эта чуждая, непостижимая воля и стучалась сейчас в разум Серафимы, ломая её саму в попытке подчинить себе. Сима почувствовала резкую боль, знакомую, некогда почти привычную. Выгибало суставы, сдавливало мышцы и органы. Память тотчас участливо воскресила перед глазами тот вечер, когда это было впервые.