36

Келли следовал за душистой очаровательной Лилией. Он неотрывно смотрел на ее высокую прическу, перламутровое шелковое платье и плавную походку, когда она грациозно выступала к французским дверям, ведущим на балкон. Здесь было довольно много таких полукруглых балконов, и все они выходили на маленькие сады с северной стороны гостиницы. Но, если не принимать во внимание громкий рев вертолета над головой, это место идеально подходило, для того чтобы избежать гудящей и толкающейся локтями толпы в бальном зале. На обратной стороне Парк Лэйн на фоне вечернего неба вырисовывались черные деревья Гайд-парка.

Посол Патрик Брикхаус Келли ощутил болезненный приступ вины.

Тиш и ребята были сейчас где-то на другом конце бального зала, брали автографы у звезды Иэна Флинна. Именно поэтому он выбрался сюда вместе со своей семьей, несмотря на все предостережения Джека Паттерсона. Зачем упускать шанс и держать взаперти ребят, когда они могут посмотреть мировую премьеру нового триллера про Ника Хичкока? И возможно, встретить самого Ника в исполнении Иэна Флинна? В конце концов, Паттерсон и его ребята из ДСБ смягчились. Ведь на премьере будет половина членов королевской семьи и, конечно же, вся их охрана.

Он бросил виноватый взгляд через плечо, ища глазами Тиш и мальчиков. Они наверняка сейчас фотографировались и размышляли, куда же запропастился папа. «Почему папа не хочет сфотографироваться вместе с Ником Хичкоком, мама?» — «Потому, что папа убежал перекинуться словечком со своей старой приятельницей, любимые мои».

Лилия остановилась рядом с дверями, намекая, что Келли должен выйти на балкон один. Франческа стояла к нему спиной, опершись локтями на широкую каменную балюстраду, и вглядывалась в темноту летней ночи. Ее пышные светлые волосы были собраны в шиньон, скрепленный блестящими алмазными заколками. Она что-то насвистывала или нашептывала бурундукам, играющим чуть ниже на ветвях каштановых деревьев.

Давно позабытые чувства вспыхнули вновь. Вспомнилась та неделя, которую он провел с ней наедине, затерявшись в святилище маленькой спальни. Келли, пережив песчаные бури и танковые сражения в пустынях к югу от Багдада, решил побыть неделю в Риме перед возвращением в Ричмонд. «Небольшая остановка, чтобы заправиться», — сказал он матери по телефону, и она посоветовала ему гостиницу «Хасслер». Уютная старосветская атмосфера гостиницы оказалась прекрасным лекарством от военных ран.

Это была его вторая ночь в Риме. Он ужинал в одиночестве в «Ля Карбонара», оживленной траттории, которую обнаружил на площади Пьяцца Кампо дель Фиоре. И в тот самый час молодой американский армейский капитан в первый раз увидел эту красавицу. Она работала в кухне, нарезая салями за массивным деревянным столом, и каждый раз, когда кухонная дверь качалась внутрь или наружу, он отчаянно пытался попасться ей на глаза.

В теплом, дымном свете кухни, наполненной лихорадочными поварами, помощниками поваров и официантами в черных сюртуках, она выглядела безмятежной, и, если не брать во внимание мерцающий в ее руке нож, даже ангелоподобной.

Она посмотрела на него, когда официант входил на кухню с подносом пустых тарелок; и он поймал ее взгляд, когда в дверь прошел другой, неся на подносе тарелки с дымящейся вермишелью. Наконец, последовала первая улыбка. Он не помнил, да и ему было все равно, кто улыбнулся первым. Он влюбился. И сначала думал, что она немного влюблена в него тоже.

«Кровь все еще бурлит», — сказала она ему после их первого раза. Это произошло вечером после двух или трех бутылок «Кьянти» в таверне в Тестевере. Она была легкоранима и склонна к внезапному гневу. Первый урок, который усвоил Патрик, заключался в том, что езда на танке «Абрамс M1-A» по иракским минным полям была детской игрой по сравнению со шрапнелью женских чувств, которая может убить любого.

Когда Франческа, спросив своего любовника о наградах, узнала, что они получены за недавние боевые действия в Персидском заливе, ее глаза вспыхнули праведным гневом.

Это закончилось ужасной ссорой, как раз перед его возвращением в Ричмонд. Он предложил невинный тост, поднимая бокал за павших товарищей из 100-й бронетанковой дивизии.

— Выпьем за нас, за нашу победу, — заявил Келли. — Нет никого лучше нас, и так много тех, кто хуже!

Она опустила бокал и, криво улыбнувшись, опрокинула его на белую льняную скатерть. Стол пропитался вином, словно кровью.

— Кровь все еще бурлит, — сказала она, пристально глядя на расползающееся пятно темно-красного цвета. — Эта война не закончена. Она только начинается.

Патрик внимательно посмотрел в ее глаза и понял, что по-настоящему видит ее впервые.

— Расскажи о себе, — попросил он, и она рассказала.

Ее отец, будучи владельцем «Ля Карбонара», был римлянином в шестом поколении. Мать — сирийкой. Франческа выросла на задворках Дамаска. Ее родители всегда конфликтовали, обуреваемые яростными политическими и религиозными предубеждениями. Она слушала обе стороны и окончательно и бесповоротно решила примкнуть к матери в ее священной ненависти к нечестивым потугам капиталистических империалистов подчинить себе мир. Теперь ее бедная мать была мертва. Франческа ожесточилась и уверилась в том, что плохое обращение с ней отца было связано с его религией.

Тогда Келли решил, что после того как он исполнил свой долг в Заливе, где многие из его друзей погибли, якобы защищая свободу, ему не нужна неистовая исламская фундаменталистка в кровати. Они разошлись. Он больше не встречал Франческу. До этих пор.

Теперь, когда он вышел на балкон, его мозг был наполнен только воспоминаниями о ее теле в различных позах и игре света в старой кровати. Он почувствовал, как ускорилось сердцебиение.

— Франческа, — сказал он спокойно, сделав ударение на первом слоге, и она обернулась. Мягкий свет садовых фонарей на ее изящном лице, голых плечах и полуобнаженной груди был невыносимо жесток к давно женатому и очень счастливому в браке мужчине.

— Милый? — произнесла она, блистая своими большими, словно у олененка, карими глазами. — Да, это ты. Танк. Мой великий американский военный герой! Ну же, любовь моя, подойди ко мне! Разве командир танка больше не хочет поцеловать своего старого друга?

Она протянула руки. Келли хотел целомудренно поцеловать ее в щеку, но она не позволила. Женщина обеими руками обхватила его за плечи и притянула к себе; ее алые губы раскрылись, и поцелуй в этот чувственный рот стал просто неизбежен. Он хотел отстраниться, но в этот момент почувствовал острый укол чуть пониже левого уха.

Он мельком заметил, что на пальце ее правой руки был большой сапфировый перстень с серебряной иглой, выдвинувшейся из центра камня, и после этого не видел больше ничего.

— Он выскальзывает. Помоги мне удержать его, — прошептала Роза.

Лилия схватила руку Келли как раз в тот момент, когда откуда-то сверху на балкон опустился конец нейлонового шнура. Кто-то в парящем над ними вертолете, неотличимом от вертолетов прессы, отмотал веревку из бухты на сто футов. Общими усилиями женщины быстро перекинули петлю через голову Келли, затянув ее под мышками. Роза увидела, что из открытой боковой двери вертолета выглянул какой-то человек, и дала ему сигнал. Американский посол, находясь без сознания, взмыл в вечернее небо. Вертолет с большими синими эмблемами одного из телевизионных каналов взревел и понесся высоко над кронами деревьев Гайд-парка.

Роза глянула на часы.

— И десяти секунд не прошло, — сказала она Лилии. — Неплохо управились, да?

— Просто отличная работа, — кивнула Лилия, и что-то в ее голосе заставило Розу насторожиться. Лилия дотронулась рукой до своего пышного рыжего парика, украшенного изумрудами.

— Что ты… Что ты собираешься… — проговорила Франческа.

— У меня есть для тебя подарок, — сказала Лилия, вытаскивая из копны волос маленький черный предмет. — Прощальный подарок. От Паши. В память о твоей блестящей работе в храме сумо. Ты помнишь, любимая? Ты исполняла с ним роль второго плана?

— Нет, — сказала Роза, отступая, — не делай этого. Не делай этого.

— Конечно, ты знала, что случится, если ты станешь слишком близка ему. Паша убивает тех, кого любит, чтобы выжить самому. Если цветок вырастает слишком высоко, он срезает его. Чик-чик.

Лилия подошла вплотную, держа курносый револьвер на вытянутой руке и уткнула ствол в грудь Розы. Прозвучал выстрел. Из-за громкого рева летающих над гостиницей вертолетов и шума в бальном зале, его приглушенный звук был едва слышим. Роза упала, выбив оружие из руки Лилии, и ее тело рухнуло с глухим шумом на револьвер. Лилия перепрыгнула через балюстраду. Она пролетела добрых десять футов и упала прямо в руки ожидавшему ее водителю Рэду.

Рэд опустил Лилию на землю и начал ждать, когда с балкона спрыгнет вторая женщина, чтобы поймать и ее. Но Лилия схватила его за руку, оттаскивая прочь, и они поспешили по грязной узкой тропке между кривой стеной и густыми зарослями бирючины.

— Я думал, что вас было двое, — удивился Рэд, двигаясь вслед за Лилией с поразительной легкостью.

— Нет, — бросила та через плечо. — Только я. Нам надо спешить. Мы опаздываем. Самолет Паши прилетает в Гэтуик меньше чем через час.

Алекс Хок наблюдал, как в стакане Келли тает лед, и вдруг услышал какой-то подозрительный звук из открытых дверей. Приглушенный удар, который походил на звук падения стофунтового мешка муки на мостовую. Он быстро пошел к французским дверям, проклиная себя и инстинктивно зная, что все, вероятно, уже кончено. Все его внутренние сигнальные системы, обычно такие надежные, сработали на тридцать секунд позже.

И все равно он был не готов к тому, что увидел. На балконе ничком лежала итальянская кинозвезда, а вокруг нее расползалась лужа крови. Ни следа не осталось ни от старлетки, ни от Келли. Вот черт возьми! Он подбежал к балюстраде и поглядел по сторонам. Никого.

Алекс взял женщину за плечо и повернул лицом вверх. Прямо из-под сердца, из разорванной аорты, текли ручейки крови. Она стонала, ее дыхание было неглубоким и тихим. Хок понял, что долго она не продержится. У него было меньше минуты, возможно, несколько секунд.

— Кто стрелял в вас?

— О… как холодно…

— С вами все будет в порядке. Пожалуйста, скажите мне, кто стрелял в вас? Где посол? Скажите мне.

— Эта… сука. Лилия… она стреляла… они все предали меня…

— Кто? Кто предал вас?

— Все они… Паша и… я не хочу умирать…

— Американский посол. Куда они дели его?

— Посол? Келли…?

— Да. Келли.

— Синий Дворец… Синий Дворец… в горах…

Ее глаза закрывались.

— Побудьте со мной! Американцы, Франческа, кто убил американцев?

— Сней бин Вазир, — прошептала она, — Паша. Он… он убил и меня… еще миллионы… американцев… скоро… правосудие…

И она затихла.

Осторожно опуская ее на залитые кровью кирпичи, он увидел пистолет. Аккуратно обхватил его носовым платком. Пластмассовый. Рассчитан всего на один выстрел. Одного выстрела в сердце и было достаточно.

— О господи, мне позвать доктора?

Хок поднял глаза и увидел лорда Моубрея, зажигающего сигарету.

— Слишком поздно. Не могли бы вы позвать Джека Паттерсона? Это высокий американец, он там, у бара, слева от двери. В ковбойских сапогах. А еще позовите сюда агента из MI6. Можно любого, но желательно старшего по званию. Но не создавайте паники. Я должен поговорить наедине с женой посла Келли.

Когда Моубрей развернулся, чтобы выйти, в дверном проеме появился Паттерсон. Хок передал ему револьвер, обернув в носовой платок.

— Кто это? — спросил Паттерсон, становясь рядом с ним на колени.

— Франческа Д’Аньелли.

— Она мертва?

— Мертвее не бывает.

— Она ведь кинозвезда. Вот проклятье! Эту женщину мы пытались расколоть еще в Венеции. Три раза пытались, но так и ушли ни с чем. Она была со Стэнфилдом в ту ночь, когда он взорвался на Большом Канале. Это и есть Роза.

— Да, — сказал Хок. — И ее убила две минуты назад Лилия. Они схватили Кирпича, Джек. Они схватили моего лучшего друга, черт возьми.

— Она сказала тебе что-нибудь?

— Да. Очевидно, они намереваются угробить целую кучу американцев под руководством Снея бин Вазира.

— Иисус Христос, — переменился в лице Паттерсон. Казалось, что он в полном отчаянии. Он вынул телефон, раскрыл его и набрал секретный код для вызова госсекретаря Консуэло де лос Рейес. Спустя несколько секунд улицы Мэйфэйра и Гайд-парка наполнились пронзительным воем полицейских сирен.