Глава 3. Государство и экономика:
правительство — ваш друг (и шквал аплодисментов в честь всех этих юристов)

Почему в 1998 г. я продал свою машину «Honda Civic»? По двум причинам: (1) в ней не было гнезда для чашки и (2) моя жена была беременна, и я стал бояться, как бы всю мою семью не сплющил какой-нибудь «Chevy Suburban». С отсутствием гнезда для чашки я бы как-нибудь смирился. Но ставить детское сиденье в машину, вес которой не превышал и четверти веса среднего американского автомобиля, — это был не лучший вариант. Итак, мы купили «Ford Explorer» и сами стали частью проблемы для всех тех, кто продолжал водить машины «Honda Civic» ).

Смысл этой истории таков. Мое решение приобрести спортивный полноприводный мини-автофургон-внедоржник и ездить на нем оказало влияние на всех прочих участников дорожного движения, хотя никто из этих людей не принимал участия в принятии моего решения. Мне не надо выплачивать компенсаций всем владельцам машин «Honda Civic» за то, что я создаю чуть больший риск для их жизни. Не нужно мне выплачивать и компенсаций детям-астматикам, которые страдают от выхлопов двигателя моей новой машины, образующихся, когда я разъезжаю по городу, сжигая галлон бензина на каждые 9 миль пути. И мне никогда не придется отправлять чек жителям Нового Орлеана, жилища которых в один прекрасный день уйдут под воду, потому что выбросы углекислого газа из двигателя моей машины способствуют таянию полярных льдов. А ведь все это — реальные следствия эксплуатации машины с менее экономичным двигателем.

Мое решение купить «Ford Explorer» порождает то, что экономисты называют эффектом внешних издержек. Этот термин означает, что частные издержки моего поведения отличаются от социальных издержек моего поведения. Когда мы с женой поехали в автосалон Берта Вейнмана, где продавали автомобили «Ford», и продавец по имени Энджел спросил: «Что мне надо сделать для того, чтобы усадить вас в этот автомобиль?», мы прикинули, во что нам обойдется эксплуатация «Explorer» по сравнению с эксплуатацией «Civic»: больший расход бензина, более дорогая страховка, более высокие платежи за машину. В наши расчеты совершенно не входили дети, страдающие астмой, таяние полярных льдов и беременные женщины, водящие машины «Hyundai». Сопряжены ли эти издержки с вождением «Explorer»? Да. Должны ли мы оплачивать эти издержки? Нет. Поэтому-то мы и не учитывали их при принятии нашего решения (разве что в форме смутного чувства вины, возникавшего при мысли о том, что мы скажем нашим родственникам, которые живут в Боулдере, штат Колорадо, и настолько озабочены защитой окружающей среды, что ради экономии воды лишь раз в день промывают унитаз).

Когда внешние издержки — разрыв между частными издержками и социальными издержками некоторых типов поведения — велики, у людей возникает побуждение добиваться преимуществ для себя за счет других.

Нерегулируемый рынок никак не устраняет эту проблему. Собственно говоря, рынок дает «сбой» в том смысле, что побуждает людей и компании «срезать углы» на пути к цели таким образом, что в результате убытки несет общество. Если бы это понятие действительно было столь скучным, каким оно выглядит в большинстве учебников экономики, то прокат таких кинофильмов, как «Civil Action» («Гражданский иск») и «Erin Brockovich» («Эрин Брокович»), не приносил бы миллионы долларов. По сути, обе эти истории — о внешних издержках: крупная многонациональная компания делает нечто, создающее угрозу местному водоснабжению и, возможно, отравляющее живущие в данной местности семьи. В этом случае рыночного решения проблемы нет. Проблемой является сам рынок. Компания, загрязняющая окружающую среду, может производить свою продукцию дешевле, чем ее конкуренты, выбрасывая отходы производства на пустующий участок земли поблизости, вместо того чтобы платить за их должную утилизацию. Потребители, которые в большинстве своем живут далеко от этого предприятия и не знают о загрязнении окружающей среды (или безразличны к нему), по сути дела, поощряют компанию, увеличивая закупки ее товаров, более дешевых, чем у ее конкурентов, поскольку последние платят за более ответственное хранение или утилизацию отходов. Единственный путь, которым жертвам компании в этих недавно выпущенных фильмах (сценарии обоих фильмов основаны на подлинных историях) удается добиться хоть какого-то возмещения, — это использование нерыночного механизма — судов, пользующихся поддержкой государства. И разумеется, Джон Траволта и Джулия Роберте хорошо смотрятся в роли носителей правосудия.

Рассмотрим историю более банальную, но вызывающую ярость у большинства городских жителей. Владельцы собак не убирают за своими любимцами. В совершенном мире мы все ходили бы со шприцами для уборки собачьих экскрементов, потому что были бы заинтересованы в таком ответственном поведении. Но мы живем в несовершенном мире. С точки зрения некоторых любителей погулять с собаками, проще (или, как говорят экономисты, «дешевле») не обращать внимания на кучки, оставленные их питомцами, и беспечно гулять прямо по ним. (Для тех, кто думает, что это тривиальный пример, сообщаю, что, по данным «New York Times», в Париже ежегодно в среднем 650 человек ломают кости или попадают в больницу из-за того, что поскользнулись на собачьем дерьме ). Решение владельцев собак брать с собой на прогулки специальные шприцы для уборки за животными, можно смоделировать так, как моделируются и все прочие экономические решения; владельцы собак взвешивают издержки и выгоды ответственного поведения, а потом либо убирают за собаками, либо нет. Но кто выступит в защиту женщины, которая утром бежит, чтобы успеть на автобус, делает один неверный шаг и внезапно получает очень скверный день? Никто, и именно по этой причине в большинстве городов есть законы, предписывающие владельцам домашних животных убирать за ними.

По счастью, существует нечто, затрагивающее самые широкие массы населения: одна из главных функций государства в рыночной экономике — урегулирование внешних издержек, т. е. тех случаев, когда поведение людей или компаний имеет широкие социальные последствия. В главе 1 я отметил, что все рыночные сделки являются добровольными обменами, которые приносят выгоды стогнам, участвующим в этих сделках. Это утверждение сохраняет свою силу, кроме слова «участвующие», что оставило мне некоторое пространство для маневра. Проблема в том, что не все лица, на которых оказывает воздействие рыночная сделка, сидели за столом при ее заключении. Наш сосед Стюарт, с которым у нас общая стена, страсть как любит поиграть на барабане бонго. Уверен, что и он, и владелец магазина музыкальных инструментов были довольны, когда Стюарт недавно купил новый комплект этих барабанов. (Судя по шуму, который производит это приобретение, Стюарт, вероятно, даже прикупил что-то вроде высокотехнологичного усилителя.) Но я-то совсем не в восторге от этой сделки.

Внешние издержки составляют корень всевозможных политических проблем — от самых приземленных до тех, что в буквальном смысле угрожают существованию планеты:

• «The Economist» однажды несколько ворчливо предложил обязать семьи, путешествующие с малыми детьми на самолетах, занимать места в задней части салона, чтобы другие пассажиры могли наслаждаться комфортом «зоны, свободной от детей». В редакционной статье журнал отметил: «Дети, точно так же, как сигареты и мобильные телефоны, с очевидностью являются для находящихся рядом людей негативными внешними издержками. Каждый человек, претерпевший 12 часов полета рядом с плачущим младенцем или изнывающим от скуки подростком, который злобно пинает спинку впереди стоящего кресла, поймет это с той же быстротой, с какой он был бы рад свернуть шею этому подростку. Вот явный случай, когда рынок дает сбой: родители не несут всей полноты издержек (в действительности младенцев перевозят бесплатно), поэтому они готовы тащить свое шумное потомство в путешествия. Где оказывается „невидимая рука“ как раз тогда, когда она должна дать хорошую оплеуху?» .

• Пользование мобильными телефонами подвержено более строгому контролю как в общественных местах вроде ресторанов и пригородных поездов, где люди ведут себя поразительно раздражающим образом, так и в транспортных средствах, где разговоры по мобильным телефонам провоцируют многочисленные аварии.

• Мэр Чикаго Ричард Дейли пытался установить налог в размере 1 цента на каждые два доллара стоимости еды, взятой на вынос, утверждая, что такой «мусорный налог» возместит городу расходы на уборку мусора, значительную часть которого составляют выброшенные контейнеры из-под фаст-фуда. Экономические соображения мэра были здравыми (мусор — классический вид внешних издержек), однако судья постановил, что распоряжение мэра неконституционно, так как оно «расплывчато и лишено единообразия», поскольку касается разных видов контейнеров для фаст-фуда.

• Глобальное потепление в ближайшем будущем станет одной из самых тяжелых проблем, с которыми столкнется мировое сообщество, в значительной мере потому, что компании, выбрасывающие в атмосферу большие объемы создающих парниковый эффект газов, оплачивают лишь малую долю издержек, сопряженных с этими выбросами. Действительно, даже страны, в которых расположены эти предприятия, не компенсируют в полной мере потери от загрязнения окружающей среды. Сталелитейный завод в штате Пенсильвания выбрасывает в атмосферу углекислый газ, который однажды может вызвать наводнение в Бангладеш. (А пока кислотные дожди, вызванные выбросами американских предприятий, губят леса в Канаде.) То же самое справедливо в отношении всех предприятий во всем мире. Таким образом, любое решение проблемы глобального потепления должно привести к повышению выплат, связанных с выбросом вызывающих парниковый эффект газов, причем в обязательном для всех предприятий, загрязняющих планету, порядке, а это задача не из самых легких.

Заметим, что возможны и позитивные внешние издержки; поведение отдельного человека может иметь положительное воздействие на общество, которое полностью не компенсирует оказанную ему этим человеком услугу. Окно моего кабинета выходит на стоящие на противоположном берегу Чикаго-ривер Ригли-Билдинг и Трибьюн-Тауэр — два самых прекрасных здания в городе, славящемся своей архитектурой. В солнечный день вид горизонта и этих двух зданий в особенности явно вызывает вдохновение. Однако я никогда не платил за пользу, которую извлекаю из этой прекрасной архитектуры. Я не посылаю чек в компанию Tribune всякий раз, когда выглядываю из окна. Или приведу пример из сферы экономического развития: некая компания может вложить средства в забытый Богом район таким образом, что это привлечет в него другие инвестиции. Однако эта компания не получает компенсации за то, что, возможно, стало экономическим возрождением, а это является причиной, по которой органы местной власти часто предоставляют субсидии за такие инвестиции.

У некоторых видов деятельности есть и позитивные, и негативные внешние издержки. Сигареты убивают курящих. В этом нет ничего нового. Ответственные взрослые люди сами делают выбор: курить или не курить. Но сигаретный дым может причинять вред и людям, находящимся поблизости от курящих. По этой-то причине в большинстве офисных зданий курение считают занятием чуть менее приемлемым, чем бегание по коридорам нагишом. Между тем все 50 штатов предъявили иски табачной промышленности (и впоследствии получили крупные возмещения) на основании того, что медицинское обслуживание курильщиков требует дополнительных расходов, которые ложатся на власти штатов. Другими словами, налоги, которые плачу я, уходят на оплату удаления легкого какого-то курильщика. (Частные страховые компании избавлены от этой проблемы; они взимают с курящих страхователей дополнительные деньги в виде более высоких страховых премий.)

В то же время курящие приносят остальным выгоду. Они умирают молодыми. По данным Американской пульмонологической ассоциации, среднестатистический курильщик умирает на 7 лет раньше, чем среднестатистический некурящий. А это означает, что курящие платят в фонд социального страхования и в частные пенсионные фонды в течение всей своей трудовой жизни, но не задерживаются на этом свете достаточно долго для того, чтобы получить накопленные на их счетах средства. Таким образом, некурящие получают долю дополнительных средств, которые появляются в результате досрочного ухода курильщиков в мир иной. Добрые люди из компании Philip Morris даже подсчитали эту нашу выгоду. В 2001 г. Philip Morris издала доклад о курильщиках Чешской республики (как раз тогда, когда чешский парламент обсуждал вопрос о повышении налогов на сигареты), в котором было показано, что ранняя смерть от курения сберегает чешскому правительству примерно 28 млн дол. в год пенсионных расходов и дотаций на жилье для престарелых. Чистая выгода, которую приносит курение государству и которая определяется суммой налогов на табак за вычетом из нее расходов на здравоохранение, составила, по этим подсчетам, 148 млн дол. .

Как рыночная экономика справляется с внешними издержками? Иногда государство регулирует деятельность, сопряженную с внешними издержками. Федеральное правительство ежегодно издает тысячи страниц правил, регулирующих все — от загрязнения подземных вод до проверки куриного поголовья. У штатов есть свои регулирующие органы. Например, в Калифорнии существует свод жестких стандартов на выхлопы автомобильных двигателей. У местных властей есть законы о зонировании, которые запрещают частным собственникам посягать на права соседей посредством строительства зданий, которые могут быть небезопасны, не подходить данному району по стилю или быть просто Уродливыми. На острове Нантакет разрешено использовать для внешней окраски построек лишь несколько определенных цветов, чтобы безответственные собственники не использовали неоновые краски, которые разрушат оригинальный облик острова. Я живу в историческом квартале, где на любое изменение внешнего вида наших домов, от цвета новых окон до размеров цветочного горшка, надо получать разрешение комитета по архитектуре.

К проблемам внешних издержек существует и иной подход, которому экономисты в некоторых случаях склонны отдавать предпочтение. Этот подход заключается не в запрете поведения или действий, сопряженных с внешними издержками, а в обложении их налогом. Я признаю, что мой «Ford Explorer» представлял угрозу для общества. Как отметил Роберт Франк, экономист из Корнеллского университета, в статье, опубликованной в редакционной колонке «New York Times», мы попали в капкан гонки за обладание спортивными полноприводными мини-автофургонами-внедорожниками. «Любая семья может выбирать лишь размер своей машины, но не может диктовать, что следует покупать другим. Любая семья, которая в одностороннем порядке приобрела автомобиль поменьше, возможно, подвергла себя риску одностороннего разоружения», — писал Франк . Он изложил эти чувства до того, как Daimler-Chrysler объявила о планах производства модели «Unimog» — мини-автофургона, который будет весить более шести тонн, или примерно столько же, сколько весил крупный тираннозавр и сколько весят две машины «Chevy Suburbans». Следует ли запретить мини-автофургоны-внедорожники? Надо ли приказать автомобилестроителям из Детройта производить более безопасные машины с более экономичными двигателями?

Экономисты, в том числе м-р Франк, станут, пожалуй, доказывать, что этого не стоит делать. Главная проблема с мини-автофургонами-внедорожниками, как, впрочем, и со всеми автомобилями, состоит в том, что их эксплуатация обходится слишком дешево. Директор компании Daimler-Chrysler сказал об «Unimog»: «Даже мамочки из Скоттсдейла, штат Аризона, захотят поехать на этой машине в бакалейную лавку. Это машина с передним приводом» . Расходы по поездке на «Unimog» в бакалейную лавку, которые несет владелец этой машины, определенно и намного меньше издержек, которые ложатся в результате этой поездки на общество. Так повысьте расходы владельца этой машины. Как пишет м-р Франк, «принимая во внимание неоспоримый факт того, что вождение огромных, загрязняющих окружающую среду машин причиняет ущерб другим, единственное практическое средство решения проблемы — создание у нас побуждения к учету этого ущерба при принятии решения о том, какие машины покупать». Если реальные издержки, которые несет общество в результате того, что по дорогам ездит «Explorer», равны 75 центам за милю пробега этой машины, а не 50 центам, в которые обходится этот прогон владельцу такой машины, то надо установить налог, который уравнял бы расходы владельца машины с реальными издержками, которые несет общество. Этой цели можно достичь, увеличив налог на бензин, или введя налог на вес машины, или как-то скомбинировав эти два налога. В результате поездка на «Unimog» в бакалейную лавку станет куда менее привлекательным делом.

Но тут мы вторгаемся на чужую территорию. Не стоит ли разрешить некоторым водителям платить за привилегию ездить на таких больших машинах, что они могут расплющить автомобильчик «Hyundai», да так, что при этом из стоящего в гигантском гнезде кувшина, содержащего 64 унции прохладительного напитка, и капли не прольется? Да, стоит. И стоит по той же причине, по которой большинство из нас едят мороженое, хотя оно вызывает болезни сердца. Мы сопоставляем вред, который нанесет нашему здоровью порция мороженого «Starbucks Almond Fudge», с божественным сливочным вкусом этого лакомства и решаем изредка позволить себе пинту мороженого. Мы полностью не отказываемся от мороженого, но и не едим его всякий раз, когда садимся за стол. Экономика говорит нам, что охрана окружающей среды, как и все прочее в жизни, требует определенного обмена одного на другое. Следует повысить расходы на эксплуатацию мини-автофургонов-внедорожников (или любых машин) для того, чтобы эти расходы отражали подлинные социальные издержки, а затем позволить водителям самим решать, есть ли смысл в проезде 44 миль до работы и обратно на машине вроде «Chevy Tahoe».

Обложение налогом поведения, генерирующего негативные внешние издержки, создает много хороших стимулов. Во-первых, такое налогообложение ограничивает поведение, вызывающее внешние издержки. Если стоимость езды на машине «Ford Explorer» дойдет до 75 центов за милю, то на дорогах будет меньше этих машин. Столь же важно и то, что людьми, которые все же будут по-прежнему ездить на этих машинах, оплачивая при этом полную стоимость общественных издержек, станут те, кто больше всего ценит езду на мини-автофургонах-внедорожниках, возможно, потому, что эти машины действительно могут перевозить большой груз или ездить по бездорожью.

Во-вторых, налог на выбросы из автомобильных двигателей увеличивает поступления в бюджет, а запрет определенных машин не даст этого результата. Генерированные этим налогом доходы бюджета можно использовать в качестве оплаты некоторых издержек глобального потепления (вроде исследований в области альтернативных источников энергии или, по меньшей мере, строительства водоотводного канала вокруг Нового Орлеана). Или эти средства можно было бы использовать для снижения некоторых других налогов типа подоходного налога или налога на фонд заработной платы, подавляющих деятельность, которую следовало бы поощрять.

В-третьих, налог, который в основном ложится на тяжелые, пожирающие много горючего машины, даст стимул автомобилестроителям Детройта к производству машин, потребляющих меньше горючего, причем в данном случае стимулом будет не кнут, а пряник. Если федеральное правительство по своей прихоти запретит автомобили, которые расходуют более галлона бензина на 18 миль пробега, не повысив при этом стоимость эксплуатации таких машин, то не удивляйтесь, если в Детройте произведут много машин, которые будут расходовать чуть меньше галлона бензина на 18 миль пробега. Обратите внимание: новые машины будут расходовать галлон бензина не на 20, не на 28 и не на 60 миль пробега, которые машины могли бы преодолеть благодаря новым технологиям использования солнечной энергии. В то же время, если потребители столкнутся с налогом, основанным на расходе горючего и/или весе автомашин, при посещении автосалонов у них появятся совершенно иные предпочтения. Производители автомобилей быстро откликнутся на новые предпочтения, и «Unimog» отправится туда, где ему самое место, — в какой-нибудь музей промышленных продуктов-мутантов.

Является ли налогообложение внешних издержек идеальным решением? Нет, это решение далеко от совершенства. Один пример с автомобилями содержит в себе ряд проблем, самой очевидной из которых является определение величины налога. Ученые пока не пришли к полному согласию относительно того, насколько быстро происходит глобальное потепление, не говоря уж о его возможных издержках. Среди ученых нет согласия даже по намного более приземленному и простому вопросу о том, какова реальная стоимость одной мили пробега автомобиля «Unimog». Должен ли налог составлять 0,75, 2,21 или 3,07 дол.? Нам никогда не найти группу ученых, которые пришли бы к согласию по этому вопросу. Тем более не найти такого согласия в конгрессе США. Есть еще проблема справедливости. Я совершенно правильно сделал оговорку о том, что если повысить стоимость эксплуатации мини-автофургона-внедорожника, люди, которые ценят эти машины, все равно будут ездить на них. Но мерой того, насколько мы ценим нечто, является наша готовность платить за это нечто, и богатые всегда способны платить больше других. Если стоимость эксплуатации автомобиля «Explorer» дойдет до 9 дол. за галлон бензина, богатые люди, которые ездят на этих машинах, будут, возможно, по-прежнему возить на них вино и сыр на пляжные вечеринки на Нантакете, а подрядчик из Чикаго, которому надо возить лес и кирпич, будет вынужден отказаться от своего автомобиля «Explorer». Хотя кто ценит эту машину больше? (Мудрые политики могут обойти проблему справедливости, использовав налог на выхлопы автомобильных двигателей для снижения какого-нибудь налога, который особенно тяжким бременем ложится на средний класс, скажем, налога на фонд заработной платы, и в этом случае наш подрядчик из Чикаго будет больше платить за эксплуатацию своей машины, но меньше по другим налоговым статьям.) Наконец, процесс поиска внешних издержек и обложения их налогами может выйти из-под контроля. Любая деятельность генерирует какие-то внешние издержки на определенном уровне. Любой вдумчивый политический аналитик знает, что некоторых людей, которые носят одежду из спандекса в общественных местах, надо облагать налогом, если не сажать за решетку. Я живу в Чикаго, где в первый же день, когда температура поднимается выше 50 градусов по Фаренгейту , орды страдающих ожирением людей, сиднем просидевших все зиму дома, вываливают на улицы, приодевшись по этому случаю в тесные одежки. У тех, кому доводится увидеть это зрелище (а детям это зрелище нельзя видеть ни в коем случае), оно вызывает ужас. Но налог на спандекс, вероятно, практически невозможен.

Однако я отклонился от первоначальной, более важной темы. Всякий, кто скажет вам, что свободные, нерегулируемые рынки всегда благотворно влияют на общество, несет полную чушь. Рынки, предоставленные сами себе, не могут улучшить наше положение в тех случаях, когда существует большой разрыв между стоимостью определенных видов деятельности, которые оплачивает отдельный человек, и издержками этих видов деятельности, которые ложатся на общество. Разумные люди могут и должны обсуждать всевозможные подходящие средства и способы решения таких проблем. Нередко в эти дебаты втягивается и государство.

Однако вернемся ненадолго назад. Государство не просто сглаживает острые грани капитализма; прежде всего оно делает возможным существование рынков. Если вы станете утверждать, что государству просто надо убраться с дороги и тогда рынки принесут процветание всему миру, вы удостоитесь множества одобрительных кивков на вечеринке с коктейлями. Действительно, против государственного вмешательства в экономику проводятся целые политические кампании. Всякий, кто когда-либо выстаивал в очереди в Управлении регистрации транспортных средств, подавал заявку на получение разрешения на строительство или пытался заплатить налог за няню, согласится с тем, что государство нельзя пускать в экономику. В настрое, царящем на вечеринке с коктейлем, есть лишь одна проблема: он ошибочен. Хорошее государство делает возможным само существование рыночной экономики. Точка. А плохое государство или отсутствие государства вдребезги разбивает корабль капитализма о скалы, что является одной из причин, в силу которых миллиарды людей во всем мире живут в крайней нищете.

Начнем с того, что государство устанавливает правила. Страны, в которых нет дееспособных правительств, не являются оазисами процветания, которое приносит с собой свободный рынок. Вести даже самый простенький бизнес в этих странах дорого и трудно. Нигерия обладает крупнейшими запасами нефти и природного газа, однако компании, пытающиеся делать здесь бизнес, сталкиваются с проблемой, которую в Нигерии называют BYOI — по первым буквам английских слов «Bring Your Own Infrastructure» («привези собственную инфраструктуру») . Ангола богата нефтью и алмазами, однако ее богатства пошли на финансирование не экономического процветания, а гражданской войны, длившейся более десяти лет. В 1999 г. правители Анголы потратили на приобретение оружия 900 млн дол., полученных в виде доходов от добычи нефти. Неважно, что один ребенок из каждых трех не доживает до пятилетнего возраста, а ожидаемая при рождении продолжительность жизни — 42 года — просто пугает . Причем Нигерия и Ангола не относятся к странам, где рыночная экономика обнаружила свою несостоятельность. Это страны, в которых государство не смогло развить и обеспечить существование учреждений, необходимых для поддержки рыночной экономики. Один из недавно опубликованных докладов Программы развития ООН возлагает значительную долю вины за нищету в мире на плохие правительства. Без хорошего управления никакие стратегии экономического развития, блага которого постепенно достигают самых низших слоев общества, не действуют, заключают авторы доклада .

Реальность состоит в том, что хотя все и выступают против суперарбитра, без него нельзя играть матчи мировой серии. Итак, каковы правила действующей рыночной экономики? Прежде всего государство определяет права собственности и защищает их. Вы — собственник дома, машины, собаки, клюшек для гольфа. В разумных пределах вы можете делать со своей собственностью все, что пожелаете, — продать, сдать в аренду или заложить. Важнее всего то, что можно делать вложения в свою собственность и быть совершенно уверенным, что прибыль на эти инвестиции будет принадлежать тому, кто их сделал. Вообразите, что вы все лето ухаживаете за посевами кукурузы, а затем ваш сосед пригоняет свой комбайн, жизнерадостно убирает урожай и забирает себе все деньги от его продажи. Эта история звучит как-то неестественно? Возможно, если вы музыкант, поскольку это очень напоминает реальную историю о том, как компания Napster разрешила людям прослушивать звукозаписи, не уплатив компенсации записавшим их музыкантам или компаниям звукозаписи, обладающим авторскими правами. Звукозаписывающая отрасль предъявила Napster иски за содействие пиратству и добилась их Удовлетворения.

Права собственности касаются не только домов, машин и прочих предметов, которыми можно набить чулан. Некоторые из самых важных прав собственности распространяются на идеи, произведения искусства, изобретения и даже хирургические операции. Эта книга — хороший пример любого из этих прав. Я написал текст. Мой агент продал его издателю, который подписал контракт, предусматривавший издание и распространение книги. Книгу продали частным магазинам, в которых по найму работают охранники, управляющие потенциально неуправляемыми массами покупателей, пытающихся заполучить экземпляр с автографом автора. На всем этом пути взаимодействуют лишь частные стороны. Их взаимодействие могло бы показаться чисто рыночными сделками; государство может лишь мешать такому взаимодействию. Действительно, оно достойно лишь проклятий за то, что облагает налогами мои доходы, продажи книги и даже жалованье, которое я плачу няньке, присматривающей за моей дочерью, пока я пишу.

На самом деле вся цепь сделок возможна благодаря одной вещи: закону об авторских правах, который является очень важной формой права собственности для тех, кто черпает средства к существованию из написания книг и статей. Правительство США гарантирует, что, после того как я вложу время в написание рукописи, ни одна компания не сможет украсть мой текст и опубликовать его, не заплатив мне компенсации. Любой преподаватель, снимающий копии с книги для того, чтобы использовать ее в классе в качестве учебного материала, должен сначала заплатить роялти издателю. Собственно говоря, правительство в принудительном порядке обеспечивает аналогичные права на программное обеспечение компании Microsoft и близкое по сути право собственности, патентное право, фармацевтической компании, которая изобрела виагру и запатентовала ее. Пример с патентами интересен тем, что их часто представляют в ложном виде. Ингредиенты, входящие в таблетку виагры, стоят сущую ерунду, но поскольку Pfizer имеет патент на виагру, который предоставляет ей монополию на продажу этого средства в течение 20 лет, компания продает таблетки виагры по 7 дол. за штуку. Это огромная наценка, которая сопоставима с наценками на новые лекарства от ВИЧ/СПИД и другие спасающие жизнь средства, и о ней часто говорят как о своеобразном проявлении социальной несправедливости, совершаемой ненасытными корпорациями. Речь идет о тех самых «больших фармацевтических корпорациях», о которых Эл Гор в ходе своей президентской кампании отзывался как об «исчадиях ада». Что могло произойти, если бы другим компаниям разрешили продавать виагру или если бы Pfizer принудили продавать виагру дешевле? Цена упала бы до уровня, близкого к себестоимости виагры. Действительно, когда срок действия патента истекает и аналоговые заменители становятся законными, цена обычно падает на 80–90 %.

Так почему Pfizer разрешают обирать людей, покупающих виагру? Потому что, если бы виагра не получила патентной защиты, Pfizer никогда не стала бы вкладывать крупные средства в создание новых лекарств. Истинная стоимость новых чудодейственных лекарств складывается не из расходов на производство таблеток по уже открытой формуле, а из расходов на исследования и научные разработки, включая прочесывание тропических лесов в поисках коры экзотических деревьев, обладающей лекарственными свойствами. Все это справедливо и в отношении лекарств от всех прочих заболеваний независимо от того, насколько они серьезны или даже смертельны . Средняя стоимость «раскрутки» нового лекарства равна примерно 600 млн дол. А на каждое успешно разработанное лекарство приходится много дорогостоящих исследовательских проектов, заканчивающихся неудачей. Есть ли способ, позволяющий сделать лекарства доступными беднякам в США и во всем мире, не подрывая при этом стимулов к разработке таких лекарств? Да, есть. Государство должно выкупить патент в момент изобретения лекарства. Правительству следует выплатить компании авансом сумму, равную доходам, которые она должна была бы получить за 20 лет действия патента. Сделав это, правительство стало бы обладателем права собственности на лекарство и смогло бы устанавливать на него ту цену, которую сочло бы подходящей. Это дорогостоящее решение, которое влечет за собой ряд новых проблем. Например, какие патенты на лекарства следует выкупать правительству? Является ли артрит болезнью, достаточно серьезной для того, чтобы оправдать расходование государственных средств на снижение цены на новое лекарство от артрита? А что сказать об астме и лекарствах от нее? И все же этот план по меньшей мере совместим с экономической реальностью: люди и компании вкладывают средства только тогда, когда имеют гарантии того, что они в буквальном или переносном смысле пожнут то, что посеяли.

Недавно я наткнулся на любопытный пример того, как разночтения в правах собственности могут удушить экономическое развитие. Я писал для «The Economist» длинную историю об американских индейцах. Посетив несколько резерваций, я обратил внимание на то, что в них очень мало частных домов. Члены племен живут либо в домах, которые построены на средства федерального правительства, либо в трейлерах. Почему? Одна из главных причин этого — трудность, а то и невозможность получения индейцем, живущим в резервации, обычной ссуды под залог недвижимости, поскольку земля в резервации находится в общинной собственности. Члену племени могут выделить участок земли для пользования, но он не становится собственником такого участка — земля принадлежит племени. Для коммерческого банка это означает, что в случае неисполнения условий займа под залог недвижимости эту недвижимость нельзя забрать. Если банку отказывают в этом неприятном, но необходимом варианте, то банк как кредитор остается без всякого реального залога под выданный им кредит. Трейлер — совсем другое дело. Если человек, приобретший трейлер в кредит, не справляется с выплатами, компания может в один прекрасный день прислать своих представителей и вывезти трейлер из резервации. Но трейлеры, в отличие от обыкновенных жилых домов, не способствуют развитию местного строительства. Дома тысячами собирают на какой-нибудь фабрике, находящейся бог знает как далеко от резервации, куда их потом привозят. Этот процесс не обеспечивает работой кровельщиков, каменщиков, мастеров-отделочников и электриков из числа местных жителей, т. е. лишает индейские резервации в Америке того, в чем они более всего нуждаются.

Далее, государство снижает издержки ведения бизнеса в частном секторе во всех отношениях. Оно обеспечивает соблюдение единых правил и норм вроде договорного права, искореняет мошенничество, поддерживает нормальное денежное обращение. Государство создает и поддерживает инфраструктуру — дороги, мосты, шлюзы и дамбы, в результате чего снижаются издержки частной торговли. Возможно, электронная торговля — одно из чудес современного мира, но не будем упускать из виду того факта, что после сделанного вами заказа книги на сайте Amazon, заказанную книгу доставят в автофургоне по межштатному шоссе № 80. В 1950–1960-х годах новые дороги, в том числе связующие штаты скоростные автомагистрали, составляли крупную долю нового капитала, создаваемого в США. А инвестиции в инфраструктуру связаны со значительным ростом производительности в отраслях, интенсивно использующих автотранспорт .

Эффективное регулирование и строгий контроль делают рынки более надежными и внушающими большее доверие. Благодаря усердию Комиссии по ценным бумагам и биржам теперь можно покупать котируемые на NASDAQ акции новых компаний с разумной долей уверенности в том, что ни эти компании, ни биржевые маклеры, работающие на фондовой бирже, не мошенничают. Короче говоря, государство несет ответственность за господство закона. (Нарушения господства закона — одна из причин того, что в развивающихся странах столь распространены кумовство, Плановость и другие формы поведения, ориентированные на семью; в отсутствие обязательных договорных соглашений сделки в бизнесе могут быть гарантированы только определенными личными отношениями.) Джерри Джордан, президент Federal Reserve Bank of Cleveland, недавно предался размышлениям о явлении, достаточно очевидном, но которое слишком часто принимают за само собой разумеющуюся данность: наши совершенные институты, как государственные, так и частные, позволяют совершать сложные сделки с совершенно незнакомыми людьми. Джордан отмечает:

Пожалуй, Шекспир посоветовал бы нам избавиться от юристов, но он был драматургом, а не экономистом. Реальность состоит в том, что все мы жалуемся на юристов до тех пор, пока с нами не случится беда. А когда с нами приключается беда, мы бежим нанимать самого лучшего юриста, какого только можем найти. Государство ужесточает правила разумным, справедливым и эффективным способом. Совершенно ли государство? Нет. Однако позвольте мне вместо того, чтобы петь хвалы американской системе правосудия, просто привести пример противоположного свойства, взятый из жизни Индии. Абдул Вахид возбудил судебное дело против своего соседа, молочника по имени Мохамед Нанхе, который проложил несколько дренажных линий по краю своего участка, сделав сток на передний двор м-ра Вахида. Вахид намеревался пристроить третью комнату к своему бетонному жилищу и опасался, что сточные воды вызовут протечки в помещении. Это и было причиной его иска. В июне 2000 г. суд г. Морадабад, что находится близ Нью-Дели, рассмотрел дело .

В данном гражданском деле есть одна существенная деталь: иск был подан 39 лет назад. И м-р Вахид, и м-р Нанхе к моменту рассмотрения их дела умерли, и оно перешло к их родственникам по наследству. По одной из оценок, если в Индии перестанут возбуждать новые судебные дела, то на рассмотрение накопившихся в судах дел уйдет 324 года. Среди нерассмотренных дел не только гражданские иски. В конце 1999 г. из калькуттской тюрьмы был освобожден семидесятипятилетний старик, который 37 лет дожидался суда по обвинению в убийстве. Его освободили потому, что все свидетели по делу и следователь умерли. (В 1963 г. судья объявил подозреваемого невменяемым, которого нельзя судить, но это решение где-то затерялось.) Имейте в виду: по стандартам развивающихся стран Индия имеет сравнительно хорошие государственные институты. В Сомали, например, суды вообще не занимаются рассмотрением подобных дел.

Кроме того, государство обеспечивает соблюдение антитрестовского законодательства, которое запрещает компаниям сговариваться в целях уничтожения конкуренции. Ситуация, когда есть три авиакомпании, которые втайне сговорились об установлении тарифов на авиаперевозки, ничуть не лучше ситуации, когда существует одна распоясавшаяся монополия. Капитализм опирается на все эти государственные институты — своеобразные рельсы, по которым он мчится вперед. Томас Фридмен, обозреватель внешнеполитической рубрики «New York Times», подчеркнул этот момент в одном из своих недавних комментариев. «Знаете, сколько заплатил бы среднестатистический гражданин России Джоэлу Клейну и Джанет Рено за неделю их работы по ниспровержению олигархов и монополистов?» — спрашивает Фридмен . Он отметил, что, хотя экономика многих стран мира, особенно развивающихся, поражена эндемичной коррупцией, иностранцы часто завидуют американцам — осторожно, не разлейте ваш кофе оттого, что сейчас услышите, — по поводу того, что У американцев есть такие бюрократы в Вашингтоне, «то есть наши институты, наши суды, наша бюрократия, наши военные и наши регулирующие ведомства — Комиссия по ценным бумагам и биржам, Федеральная резервная система, Федеральное управление гражданской авиации, Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, ФБР, Федеральное агентство по защите окружающей среды, Налоговое управление США, Служба иммиграции и натурализации, Патентное управление США и Федеральное агентство управления в чрезвычайных ситуациях».

Государство выполняет еще одну крайне важную роль: оно предоставляет широкий спектр так называемых «общественных благ», которые улучшают наше положение и которые не предоставил бы частный сектор. Предположим, я решаю приобрести противоракетную систему с целью защитить себя от ракет, запущенных государствами-агрессорами (такая система была бы похожа на тарелку спутникового канала DirectTV, только намного дороже). Я спрашиваю соседа Этьена, не хочет ли он принять участие в финансировании такой системы. Этьен говорит «нет», хотя отлично понимает, что моя система противоракетной обороны защитит и его дом от всех ракет, какие может выпустить по нам Северная Корея. У Этьена, как и большинства моих соседей, есть мощный стимул к тому, чтобы бесплатно воспользоваться возможностями моей системы. Между тем я не хочу полностью оплачивать ее. В результате у нас не будет системы противоракетной обороны, хотя нам всем, возможно, было бы лучше, если бы такая система была.

Общественные блага имеют две устойчивые характеристики. Во-первых, цена, по которой такие блага предлагают дополнительным потребителям — пусть их будут тысячи или миллионы, — очень низка или вовсе равна нулю. Подумайте об упомянутой выше системе противоракетной обороны. Если я плачу за то, чтобы перехватывать и уничтожать в небе ракеты Саддама Хусейна, миллионы людей, живущих сравнительно недалеко от меня, в районе большого Чикаго, получают защиту от ракетного удара бесплатно. То же самое справедливо и в отношении радиосигнала, или маяка, или большого парка; если эти объекты существуют для одного, то могут служить тысячам без дополнительной платы за их службу. Во-вторых, очень трудно, а то и невозможно отлучить людей, которые не платят за пользование общественным благом, от пользования им. Как именно вы скажете капитану корабля о том, что ему нельзя пользоваться сигналами маяка? Вы заставите его закрыть глаза, когда он будет проплывать мимо него? («Эй, на борту корабля ВМФ США „Британника“: вы подглядываете!») Когда-то у меня в Принстоне был профессор, который начинал свою лекцию об общественных благах словами: «Ну, и кто же эти болваны, которые финансируют государственное радио?». (Примечание: ныне этот господин занимает важную должность в администрации Буша.)

Люди, пользующиеся благами бесплатно, могут парализовать работу предприятий. Писатель Стивен Кинг недавно предпринял попытку эксперимента: он предложил свой новый роман непосредственно читателям, разместив текст в Интернете. План был таков: Кинг станет предлагать читателям ежемесячные порции романа, которые можно будет скачать в обмен на платеж в 1 дол., взимаемый в качестве добровольно выплачиваемого гонорара. Кинг предупредил, что свернет эксперимент, если добровольные платежи сделают менее 75 % читателей. «Если вы станете платить, эксперимент продолжится. Если не будете, эксперимент будет прекращен», — писал Кинг на своем веб-сайте. Результат эксперимента оказался печально предсказуемым для экономистов, занимавшихся подобными проблемами. Проект был свернут. В момент, когда интернет-публикация романа «Завод» была предана забвению, только 46 % читателей расплатились за чтение последней главы, размещенной на веб-сайте.

Предоставление общественных благ вырастает в фундаментальную проблему в случае, если оно возлагается на частные предприятия. Компании не могут принудить потребителей к оплате подобных товаров независимо от того, какую пользу потребители извлекают из них и как часто пользуются ими (вспомните пример с маяком). А любая система добровольной оплаты становится Жертвой людей, стремящихся воспользоваться благами бесплатно. Приведем следующие примеры.

• Фундаментальные исследования. Мы уже говорили о мощных стимулах, которые создают прибыли фармацевтических и иных компаний. Однако не все важные научные открытия имеют непосредственное коммерческое применение. Исследования Вселенной, понимание механизма деления клеток человеческого организма или поиск элементарных частиц могут быть существенно отдалены от запусков искусственных спутников Земли, разработки лекарств, вызывающих разрушение опухолей, или открытия более экологически чистых источников энергии. Столь же важно то, что для максимизации ценности фундаментальных исследований их результатами надо безвозмездно делиться с другими учеными. Иными словами, на фундаментальных исследованиях, генерирующих знания, которые когда-нибудь смогут обеспечить существенный прогресс человеческого существования, не озолотишься. В большинстве случаев результаты таких исследований не позволяют даже покрыть расходы на их проведение. Большую часть фундаментальных исследований в Америке выполняют либо само государство в лице таких своих ведомств, как НАСА и национальные институты здравоохранения, либо исследовательские университеты, являющиеся некоммерческими учреждениями и финансируемые из федерального бюджета.

• Правоохранительная деятельность. В частных охранных фирмах нет недостатка. «Полицейские по найму» — вот как мы, будучи студентами, называли сотрудников этих фирм, которые агрессивно выслеживали двадцатилетних любителей пивка. Однако существует предел того, что могут сделать и будут делать сотрудники частных охранных фирм. Они будут лишь защищать вашу собственность от определенных посягательств на нее. Они не станут энергично выслеживать преступников, которые могут однажды вломиться к вам в дом; они не станут выслеживать крупных мексиканских торговцев наркотиками, или препятствовать въезду в страну преступников, или решать другие проблемы преступности для того, чтобы в конце концов бандиты не напали на вас. Все эти действия обеспечили бы вам и вашей собственности большую безопасность в долгосрочной перспективе, но всем им внутренне присущи проблемы массового бесплатного пользования. Если я оплачиваю безопасность такого рода, любой другой житель страны пользуется этими благами бесплатно. Повсюду в мире большинство видов правоохранительной деятельности выполняет государство.

• Парки и свободные пространства. Озерная береговая линия Чикаго — величайшая ценность этого города. На протяжении добрых 30 миль вдоль озера Мичиган тянутся парки и пляжи, принадлежащие городу и защищенные от частной застройки. Если это — наилучшее использование земли, а я твердо верю в это, то почему бы не разрешить частным землевладельцам использовать эту землю в тех же целях? В конце концов мы только что оговорили, что частная собственность на какой-либо актив гарантирует максимально производительное использование этого актива. Если бы я был собственником тридцати миль береговой озерной линии, то почему бы мне было не взыскивать плату с велосипедистов, людей, катающихся на роликах или просто устраивающих пикники, для того, чтобы получать изрядную прибыль на сделанные мною инвестиции? По двум причинам. Во-первых, патрулирование столь большой территории и взимание платы стали бы кошмарной организационной проблемой. Во-вторых, многие люди, ценящие берег озера, фактически не пользуются им. Они могут наслаждаться видом, который открывается из окна какой-нибудь квартиры, расположенной на верхних этажах высотного дома, или пока едут по Лейк Шор-драйв. Частный застройщик никогда бы ничего не содрал с этих людей и, следовательно, снизил бы ценность свободного пространства. Сказанное справедливо и по отношению ко многим естественным ресурсам Америки. Возможно, вы никогда не бывали в Принс Уильям Саунд на Аляске и, может быть, никогда не попадете туда. И все же вы почти наверняка почувствовали тревогу, когда танкер «Эксон Валдез» сел на мель и загрязнил эту территорию. Охраняя подобные ресурсы, государство может улучшить наше общее положение.

Наконец, государство перераспределяет богатства. Мы собираем налоги с одних для того, чтобы предоставить блага другим. Вопреки общественному мнению большая часть государственных Щедрот не предназначается бедным; эти блага предоставляются среднему классу в виде медицинского и социального страхования. Впрочем, государство имеет законное право разыгрывать из себя Робин Гуда; правительства других стран мира, например европейских стран, занимаются этим весьма активно. Что должна сказать по этому поводу экономика? К сожалению, немногое. Самые важные вопросы, касающиеся распределения доходов, требуют не экономических, а философских или идеологических ответов. Попробуйте-ка ответить на следующий вопрос: какое государство было бы лучше — то, в котором каждый житель Америки зарабатывал бы по 25 тыс. дол., чего вполне достаточно для оплаты насущных потребностей, или существующее ныне, при котором одни американцы безумно богаты, другие пребывают в горькой нужде, а средний доход составляет примерно 30 тыс. дол.? Второй ответ на этот вопрос подобен, в сущности, «более пышному экономическому пирогу»; а первый подразумевает «пирог поменьше, но нарезанный более равными кусками».

Экономическая наука не снабжает нас ответами на философские вопросы, касающиеся распределения доходов. Например, экономисты не в состоянии доказать, что доллар, силой отнятый у Билла Гейтса и отданный голодающему ребенку, улучшит совокупное благополучие общества. Большинство людей интуитивно верят, что это так, но теоретически возможно, что Билл Гейтс потеряет от отобранного у него доллара большую пользу, чем та, которую обретет голодающий ребенок. Это крайний пример более общей проблемы. Мы измеряем наше благоденствие в категориях пользы, которая является теоретическим понятием, а не показателем, который можно исчислить, сравнить с соответствующими показателями других лиц или совокупную величину которого можно вычислить для народа в целом. Например, нельзя сказать, что план налогообложения, выдвигаемый кандидатом А, даст 120 единиц пользы для народа или страны, тогда как аналогичный план, выдвигаемый кандидатом Б, генерирует только 111 единиц такой пользы.

Рассмотрим следующий вопрос, поставленный Амартьей Сеном, лауреатом Нобелевской премии по экономике 1998 г. . К вам пришли три человека наниматься на работу. У вас есть только одно рабочее место; работу нельзя разделить между всеми тремя, а их квалификация одинакова. Одна из ваших целей — сделать этот мир лучше, наняв того человека, который более всего нуждается в этой работе.

Первый из кандидатов — самый бедный из трех. Если вашей главной целью является повышение благосостояния человечества, то, надо полагать, именно этот человек должен получить работу. А может быть, и нет. Второй из кандидатов не самый бедный, но самый несчастный, поскольку впал в бедность недавно и не привык к лишениям. Предложив ему работу, вы станете причиной максимального обретения счастья. Третий кандидат не самый бедный и не самый несчастный. Но у него хронические проблемы со здоровьем, которые он стоически выносит всю свою жизнь, и его заболевание можно вылечить только благодаря заработкам, которые даст ему эта работа. Таким образом, предоставление работы этому человеку окажет самое глубокое воздействие на качество его жизни.

Кому следует предоставить работу? Как и следует ожидать от лауреата Нобелевской премии, м-р Сен может сказать много интересного об этой проблеме. Но на поставленный им вопрос, в сущности, нет правильного ответа. Что бы ни говорили политики, представляющие противоположные полюса политического спектра, то же самое утверждение справедливо и в отношении вопросов, связанных с перераспределением богатства в современной экономике. Пойдет ли на благо страны повышение налогов, предпринятое ради создания более совершенной системы социального страхования для бедных, но снижающее общие темпы экономического роста? Ответ на этот вопрос зависит от убеждений, а не от экономического опыта и экономических знаний. (Заметьте: администрация каждого президента может найти весьма квалифицированных экономистов, которые поддержат ее идеологическую позицию.) Либералы (в американском смысле этого слова) часто пренебрегают тем, что увеличение пирога, даже если он и поделен не поровну, почти всегда делает даже маленькие куски крупнее. Развивающиеся страны нуждаются в экономическом росте (которому существенно способствует международная торговля) для того, чтобы улучшить положение бедных. Точка. Одна из реальностей истории состоит в том, что государственная политика, явным образом ориентированная на нужды бедных, может иметь непреднамеренные последствия, которые снижают эффективность этой политики и даже приносят результаты, противоположные желаемым.

Между тем консерваторы зачастую жизнерадостно исходят из предположения, что всем нам следует бежать на улицу и приветствовать любую политику, которая стимулирует ускоренный рост экономики. При этом консерваторы пренебрегают тем обстоятельством, что существуют совершенно законные, основанные на здравом смысле причины для поддержки иных политических мер или курсов, таких как защита окружающей среды или перераспределение доходов, которые могут сокращать общий размер пирога. Действительно, некоторые недавние события заставляют предполагать, что наше чувство благополучия определяется, по меньшей мере столь же сильно, нашим относительным богатством, как и абсолютным уровнем нашего богатства. Другими словами, мы извлекаем пользу не только из обладания большим телевизором, но и из того, что наш телевизор такой же огромный, как у наших соседей, если не больше.

Хорошее государство — это очень важно. Чем изощреннее становится наша экономика, тем более утонченными должны быть наши государственные институты. Отличный пример дает Интернет. Двигателем роста электронной экономики будет частный сектор, но именно государство должно искоренять электронное мошенничество, обеспечивать юридическую обязательность сделок, заключенных в режиме он-лайн, сортировать права собственности (вроде прав на названия доменов), урегулировать споры и решать проблемы, о которых мы пока даже не задумываемся.

Горькая ирония судьбы, проявившаяся в событиях 11 сентября 2001 г. и последующих террористических атаках с применением возбудителей сибирской язвы, заключалась в демонстрации довольно примитивного представления о государстве, основанного на убеждении, что «налогоплательщики знают, как распорядиться деньгами, лучше, чем правительство». Отдельные налогоплательщики не могут собирать разведывательную информацию, отслеживать передвижение беглеца в горах Афганистана, вести исследования, связанные с угрозой биотерроризма, или защищать самолеты и аэропорты. Действительно, если уж правительство забирает часть заработанных мною денег, то оно должно обеспечить мне получение пользы, которую я не в состоянии приобрести иначе. Но столь же справедливо и то, что существуют вещи, которые улучшили бы мое положение, но которыми я сам не могу себя обеспечить. Я не могу создать систему противоракетной обороны, или защитить от уничтожения виды, находящиеся на грани исчезновения, или остановить глобальное потепление, или установить светофоры, или регулировать деятельность Нью-Йоркской фондовой биржи, или вести переговоры с Китаем о снижении тарифных барьеров. Государство и предоставляет нам возможность совместными усилиями выполнять указанные задачи.