Глава 5
1
Не находя себе места, метался по палатам Рюрик Ростиславич Вышлобый, великий князь киевский. К нему рвались бояре, спрашивал отца Ростислав, наведывались посланные от Ольговичей - князь не желал видеть никого. Он то падал на колени перед иконами, то оседал на скамью, обхватив голову руками, то кидался к окну и замирал, боясь вздохнуть. Надо было что-то делать, но страх сковал его мысли, превратил решительного князя в перепуганного младенца.
Было от чего почувствовать растерянность и страх. Доносили ему, что подходит к Киеву Роман Мстиславич. Посылал на него Рюрик своих подручников Владимировичей - те не взяли Рюриковых дружин и умчались к Роману. Пробовал натравить чёрных клобуков - они не стали ждать приказа, а сами перешли на сторону галицко-волынского князя. Стояли по Днепру посланные на подмогу Всеволодом Юрьичем дружины - и те побросали оружие, приветствуя Романа. А киевские города, стоило показаться ввиду городских стен его стягам, открывали ему ворота, и старейшины градские с посадниками выносили галицко-волынскому князю ключи от города. Всюду в храмах шли молебны за здравие «самодержца всея Руси».
Нестроение было в самом Киеве. Недавно проезжали по Горе Ольговичи, спускались в Подол - отовсюду слышались взволнованные голоса: «Роман! Роман идёт!» Люди выбегали за ворота, собирались толпами на площадях, вооружались. Пробовал Рюрик напустить на бунтарей дружину, но воины завязли в толпе, кого-то побили, кого-то стащили с коней. Опасаясь народного волнения, Рюрик и Ольговичи с ближними боярами и дружиной затворились на Горе.
Тихо было в палатах. Плотно прикрыты окошки и двери. Ни единый лишний звук не нарушает тишины. Кажется, что терем вымер. Но вот - шаги…
Рюрик встрепенулся - кого ещё черт принёс?
- Эй, кто там? - крикнул он, услышав быстрый резкий стук в дверь.
- Батюшка?
- Чего тебе? - Рюрик узнал голос сына Ростислава.
Тот толкнул дверь, переступил порожек - тридцатилетний молодой князь, муж и отец, послушно-твёрдо взглянул на отца.
- Батюшка, со стены человек прибежал. - Ну?
- Романовы стяги над Днепром. - Где?
Оттолкнув сына, Рюрик бросился бежать.
Ольговичи уже толпились на всходе, спешили на крепостную стену Горы. Взлохмаченный Всеволод Чермный, тряся рыжими волосами, вертелся на коне, на Рюрика едва взглянул и, дождавшись, пока отворят ворота, первый галопом выскочил со двора.
Распугивая народ, проскакали к стене, поднялись, перескакивая через ступеньки, припали к щелям бойниц.
Киев расстилался далеко в стороны. Перед глазами князей широко раскинулся ремесленный Подол, на котором высилось много боярских усадеб. Далеко справа, отсюда почти невидная, шла новая стена, которую всего два года назад возвёл по личному приказу и на Рюриковы средства его друг зодчий Пётр Милонег, отделив город от высокой опасной Днепровской кручи. За стеной синел могучий Днепр, а по берегу его черным-черно было от войск.
Рюрик отпрянул, крестя лоб. То ли померещилось ему, то ли впрямь стоял над рекой Роман и смотрел на Киев - и на него.
- Домой, - прохрипел он, отступая от стены. - Поднимать дружину! Бить в набат! Враг у ворот!
* * *
Роман стоял над Днепром и любовался на Киев. Много лет прошло с той поры, как был он тут последний раз. Сперва привозил его отец мальцом, после довелось побывать в Киеве женихом Предславы. Дальше только проездом оказывался он в древних стенах, когда совокупно шли князья на половцев. Последний раз случилось ему въезжать в Золотые ворота семь лет назад, когда после смерти Святослава киевского Рюрик Вышлобый делил Киевщину и дарил зятю поросские города.
И вот он снова у древних могучих стен. Но не чувствует себя гостем. Хозяином пришёл он в великую столицу, пришёл взять своё.
Стояли вокруг него князья и ближние бояре. Светловолосый худощавый Ингварь луцкий по-мальчишечьи ахал - в Киеве он не бывал никогда и теперь дивился на его красоту. Мстислав пересопницкий просто не сводил глаз с золотых куполов Софии. Князья Владимировичи хмурились. Бояре то поглядывали на город, то вопросительно переводили взгляд на Романа. Все ждали его слов. А что он им мог сказать? Что не ему, великому князю, брать свой же город на щит? Что ему по чину встать тут и ждать, пока Киев сам склонит седую голову и распахнёт перед ним ворота? Про Рюрика и Ольговичей, засевших на Горе, он не думал. Не они были его противниками - сами кияне. Как они порешат - так и будет.
* * *
Вести о том, что к городу приближаются войска Романа волынского, пришли из Вышгорода. Сей град отворил Роману ворота, и боярин Чурыня, остававшийся в городе наместником Рюрика, послал киянам весть о приходе Романа. Новость передавалась из уст в уста, и когда наконец над Днепром встали дружины и заплескались на просторе стяги, Киев уже кипел и бурлил. В ремесленных слободах люди высыпали на улицы, кричали, передавая друг другу весть:
- Роман! Роман идёт!
В самом Киеве Рюрик отдал приказ затворить ворота и поднять дружину. На Святой Софии и Десятинной церкви ударили в колокола, с амвонов попы закричали о нависшей над городом беде. Киево-Печерский монастырь тоже поспешил запереться, словно перед набегом половцев. Никто не знал, чего ждать.
Роман не спешил. Он знал Рюрика, его изворотливый переменчивый нрав, и теперь жаждал боя. Слишком долго копил он раздражение против великого киевского князя, прятал его сперва за сыновней почтительностью, потом показной рьяностью в польских делах. Срывая зло, карал бояр - и всё ради того, чтобы утвердиться, стать рядом с Рюриком и наконец померяться силами, как равный с равным. Час битвы настал. Роман был готов сойтись с бывшим тестем в честном бою, кровью отвоевать себе право занимать на Руси достойное место. Чем он хуже Всеволода владимирского? Только тем, что его Владимир-Волынский и Галич стоят на другой окраине Руси. Только тем, что он немного моложе и потерял много лет. Только тем, что по-прежнему связывал величие Руси с её древней столицей, в то время как его соперник за лесами возводил новые города и крепил северную окраину.
Роман ждал боя, его дружины держали оружие наготове, и, когда за стенами послышался гул и рёв толпы, Роман обернулся на своих воев и, поглубже надвинув на глаза шелом со стрелкой, сказал:
- Ну что, други? За землю Русскую!
И первым потянул из ножен меч.
Как воин, всегда готовый к бою, прижимался Киев спиной к высокому берегу Днепра, отгородившись от него новой стеной. В стороны от Горы, старого города, расползался Подол, выбрасывал направо и налево слободы и огороды. Кроме крепостной стены защищал город и Михайловский златоверхий монастырь - крепость в крепости, город в городе.
Великая князю честь - войти в Киев через Золотые ворота. Много было у Романа войска, сумел он охватить весь Киев кольцом. Отдал чёрным клобукам Лядские ворота, Владимировичам и городскому ополчению Подольские и Михайловские с Софийскими, сам встал против Золотых. Знал - их оборонять будут злее всех, и готовился к отчаянной сече.
Но уже когда был готов послать людей на приступ, издалека послышались крики, гул, рёв толпы и среди них голоса, зовущие его, Романа.
Размахивая руками, к нему верхом пробирался Ростислав Владимирович:
- Княже! Княже Романе! - Подскакал, тяжело дыша, с натугой сорвал с головы шелом, выпалил: - Кияне ворота открыли!
- Как? Что мелешь? - Роман уже был в бою, всё прочее мешало и злило.
- Кияне Подольские ворота тебе открыли! Тебя кричат! Князем своим зовут!
Удивлённый Роман опустил руку с мечом. Поравнялся воевода Вячеслав, похлопал по плечу:
- Это победа, княже! Подъехал и Заслав:
- Победа.
Роман закрыл глаза. Радостный шум толпы волной катился навстречу. Город звал его своим князем. Это было то, о чём он мечтал, что снилось ему долгими ночами, ради чего он был готов положить жизнь. Привыкнув к частой смене князей, к тому, что вокруг его золотого стола вечно толкутся охотники до власти, Киев переменчив и капризен, как девица на выданье. Но сегодня он - её повелитель и жених.
Всё ещё держа меч на отлёте - его бой ещё кипел, он ещё не остыл от битвы, - Роман тронул поводья коня и поехал к Подольским воротам навстречу ликующей толпе.
2
До ночи шумел Киев. Ликовал весь Подол, в слободах не смолкало веселье. То тут, то там вспыхивали огни. Ушедшие с Рюриком бояре с болью всматривались ночью в темноту, пытаясь определить, горит ли оставленный на Подоле терем. Но без пожаров обошлось, хотя на радостях кияне разграбили несколько усадеб и выволокли ИЗ медуш и бретьяниц мёд и брашно и устроили пир. Но жечь и зорить города Роман не позволил - Киев был его вотчиной, он не хотел власти над разорённым, разграбленным городом. Сам он провёл ночь в Киеве, в тереме боярина Чурыни. Здесь же на рассвете собрал своих бояр и подручников-князей и, посоветовавшись с ними, отправил к Рюрику послов.
Великий князь не спал эту ночь. Сжавшись в комок, сидел он на ложе. Сунулась было молодая жена - прогнал, топая ногами. Зачем-то заглянул постельничий - крикнул стражу и велел высечь мужика кнутом на конюшне. Был он напуган и зол и сперва набросился с кулаками на дворского, доложившего, что на Гору прибыли послы от великого князя Романа Мстиславича.
- Ишь ты! Самодержец всея Руси! Великий князь! - закричал Рюрик, топая ногами. - Псы! Псы поганые! Вот я вас! Всех запорю! В порубах сгною!
- Почто шумство? - широко распахнув дверь, к Рюрику нарочито-бодро вошёл Всеволод Чермный. Бледное лицо с пятнышками веснушек напряжено, зелёные глаза горят, борода и волосы кое-как приглажены, рука тискает рукоять меча, за спиной старший сын Михаил и двое сыновцев-Игоревичей.
- Романко! Пёс поганый! Послов шлёт! - взвизгнул Рюрик. - Изгаляться вздумал! Да я его…
- Выслушай сперва послов-то, - негромко, но властно произнёс Чермный.
Рюрик зло скрипнул зубами. Сейчас он ненавидел всех - Романа, Ольговичей, киян, даже Всеволода - почто присланные им дружины не встали на защиту великого князя, а первыми распахнули ворота? Чермный смотрел на него так, что казалось - ещё чуть-чуть, и он тоже переметнётся на сторону волынского князя, разочаровавшись в киевском.
И Рюрик, вздохнув, тяжёлым шаркающим шагом направился в думную палату.
Послы уже были там. От Романа были воевода Вячеслав и молодой Мирослав Рогволодович, а также боярин Воротислав бельзский и князь Ингварь луцкий. Их встретили Ростислав Рюрикович и двое Игоревичей. Они молча расступились, когда Рюрик вместе со Всеволодом Чермным взошёл в палату.
Хоть и был бледен, хоть и залегли тени под глазами, а взгляд выдавал тревогу, Рюрик держался с достоинством. Не глядя на послов, прошёл к стольду, сел, хватаясь за подлокотники, помолчал. Послы поняли его молчание, поклонились.
- Откуда и с чем пожаловали, гости дорогие? - Рюрик еле заставил голос не дрожать.
Правивший посольство воевода Вячеслав выступил вперёд, отвесил почтительный поклон:
- Прибыли мы к тебе, Рюрик киевский, от князя нашего, Романа Мстиславича галицко-волынского со словом к тебе и союзникам твоим Ольговичам.
Рюрик метнул быстрый взгляд на Всеволода - слышал ли он. Чермный помалкивал.
- Спрашивает тебя князь наш Роман - здоров ли ты, князь?
- Здоров, - отрывисто бросил Рюрик.
- А княгиня и сыны твои…
- Все здоровы, - прорвалось-таки раздражение. - Сказывайте, зачем вас послал Роман.
Вячеслав покосился по сторонам и вздохнул.
- А слово Романове к тебе таково, - сказал он. - Сказывает Роман: «Хотел ты меня воевать, так вот он я. Коли желаешь войны - так выходи на бой. А не желаешь - уходи с дороги моей, а Киев мне оставь».
Удивлённый Рюрик повернулся к Чермному:
- Вот как? И Киев ему отдай? - с деланым изумлением вымолвил он. - А боле ничего не желает Романко?
- Боле ничего, - ответил Вячеслав. - Или выходи на бой, или оставь Киев князю моему.
Рюрик вздохнул. Больше не было сказано ни слова, но и так всё предельно ясно. Роман желал божьего суда - боя, ибо только так решались между князьями все споры с древних времён. Он был готов к бою и давал понять, что лишь в битве Рюрик может отстоять своё право на Киев. Но, отослав послов и взглянув в зелёные глаза Всеволода Чермного, Рюрик понял, что боя не будет.
И всё-таки он упрямился. Всё-таки ещё за что-то цеплялся - то ли надеялся, что одумается Роман, то ли ждал помощи от Всеволода и остальных Ольговичей, то ли уповал на Господа Бога.
В ожидании прошло несколько дней. Роман стоял в Подоле, Рюрик и Ольговичи затворились на Горе. А потом однажды в терем к Роману прискакал гонец - Ольговичи соглашались вступить в переговоры.
* * *
Разговаривали недолго. Понимал Всеволод Чермный - непрочно сидят Ольговичи в Киеве. Пригласил их Рюрик Вышлобый, а теперь его загнали в угол, боле он не киевский князь. Вот и выходило, что они, как незваные гости, должны убираться подобру-поздорову.
Роман не стал их удерживать. Посла Всеволодова, боярина Ольстина Олексича, выслушал внимательно и велел передать князьям:
- Я с вашим стрыем Ярославом был в союзниках. И ради старой дружбы и родства с тобой, Всеволод Святославич, родственной крови лить не хощу. Ворочайтесь в свою вотчину - преград чинить не стану и зла не держу.
Привыкли Ольговичи, что переменчиво их счастье. Всегда Мономашичи стоят над ними, очень редко - подле, и никогда никто из Мономашичей не ходил под Ольговичами. Так повелось ещё со времён Владимира Мономаха, так оно выходило и на сей раз. Быстро собрались князья и отъехали вместе с дружинами и боярами в Чернигов.
Оставшись без союзников, в как-то сразу опустевшем дворце, Рюрик недолго сопротивлялся. Добило его известие, что некоторые бояре по примеру именитого думца Чурыни отъехали в стан Романа Мстиславича. После того некуда было деваться Рюрику. Один оставался ему путь - назад, в свой родовой город Вручий.
Печален был день, когда покидал князь свой город. На несколько улиц растянулся княжеский обоз - увозил Рюрик с собой не только утварь и рухлядь, но и большую часть казны. Опустошил перед Романовым приходом клети и бретьяницы. Кабы мог бы, даже роспись на стенах домовой церкви сколупнул. Холопы с ног сбились, укладывая добро. Княгини Анна и Предслава охрипли, приказывая и распекая нерадивых слуг. А Рюрик злобной тенью бродил по дворцу, натыкаясь на мечущихся холопов, и злоба точила его изнутри. Хорошо бы напоследок подпустить красного петуха, чтоб выгорел дворец и Киев заодно, чтобы достались Роману одни головешки!
Он последним, ссутулившись и глядя в пол, вышел из терема, постоял немного на крыльце. Княгини и сыновья уже сошли вниз, ждала его дружина и холопы, били копытами осёдланные кони. Рюрик оглянулся на маковку домовой церкви, перекрестился. На паперти стоял священник Николай, смиренно крестил отъезжающего князя. Подумалось, что тем же вечером будет он благословлять здесь Романа, и такая взяла Рюрика злость, что и сказать нельзя. Сплюнув, он сошёл с крыльца и взглянул на домочадцев. Анна, поймав недовольный взгляд мужа, быстро отвела глаза, а Предслава задержала взгляд.
- Что, дура-баба, рада? - вскрикнул Рюрик визгливо. -Романко твой, пёс поганый, родного твово отца со свету сживает!
- Да что ты, батюшка, - отшатнулась Предслава. - Да Роман мне…
- Будто не ведаю - ревёшь ты ночами, обратно, в мужнину постель хощешь, - Рюрик полез в седло. - А у него таких, как ты, в кажном селе десяток и в Галиче полсотни.
Предслава всхлипнула и вслед за мачехой полезла в возок. Княжий поезд тронулся с Горы. Столпившись вдоль улиц и на Подоле, кияне провожали князя молчанием. И это ещё больше злило Рюрика. Проезжая мимо знакомых улиц, окружённый молчанием, он в душе клялся, что отомстит и Роману, и предавшим его горожанам.
3
Напрасно ждали Ольговичи и Рюрик, что Роман закатит трёхдневный пир, что выставит на улицы остатки медов из княжеских медовуш и поспешит объявить себя великим князем. Так бы поступил каждый на их месте, об этом грезили многие князья, кто ещё не потерял надежды по лествичному праву взойти на Гору. Даже Всеволод Юрьич, хоть и отрёкся вслед за Юрием Долгоруким и Андреем Боголюбским от борьбы за старшинство, свой стольный град Владимир помышлял не более не менее вторым Киевом. Пусть вторым - но Киевом же! А тут Роману Мстиславичу улыбнулась такая удача! Соединил он под своей рукой не только Волынь и Галич - вся Киевская земля отныне стала ему послушна. Силён он. Пожелает - так и со Всеволодом Большое Гнездо схватится. Призовёт вечно недовольных соседом рязанских князей, подымет Новгород - не устоять тогда Владимиру-на-Клязьме. А там и за Ольговичей возьмётся, чтоб не мешались под боком. Власть в Киеве даст ему такое право.
Так думали в те дни все русские князья. Но у самого Романа иные мысли бродили в голове.
Действительно, как и положено всякому князю, севшему на золотой великий стол, он сперва закатил пир для дружины, бояр и союзных князей. Угостил и киян, и чёрных клобуков, для чего пришлось ему опустошить окончательно Рюриковы бретьяницы, кладовые и медуши.
На другой день, как отшумели пиры, призвал он своих бояр, киян и союзных князей в думную палату. Сидели в полупустом тереме - столы и лавки Рюрик увезти не смог, но вот камчатые скатерти вывез, оставив только простые, будничные. И в ложнице не осталось ни перин, ни медвежьих полстей, и сундуки исчезли, и полавочники, и подсвечники, бедно смотрелись голые стены. Рюрик забрал даже ковры.
- Что, не по нраву на голых-то досках сидеть? - усмехнулся Роман, оглядывая собравшихся. Золотой стол тоже увёз Рюрик, для князя еле сыскали приличный столец, но он нарочно стоял, не садясь. - Всё забрал Рюрик, пожадничал - дескать, коль не моё, то пущай ничьим не будет. И казну увёз, и ествы с питьём забрал, сколько смог. Вы здесь три дня пировали, а на четвёртый я вас не позову - пусто в кладовых, а новину когда ещё подвезут.
Бояре и князья заворчали. Все поминали прижимистость Рюрика - дескать, пиры закатывал редко, киянам и вовсе скупился лишнюю бочку вина поставить. Роман слушал хулу на бывшего тестя молча. Он-то помнил, каково пировалось ему семь лет назад, когда хмельной Рюрик от широты душевной предложил ему пять поросских городов. Умел пить и гулять Вышлобый.
- Не о том речь моя, бояре, - молвил он наконец, - а лучше подумайте - почто Рюрик ныне всё, что мог, вывез? Не потому ли, что Киев считал своей вотчиной? Эдак он у себя во Вручем распоряжаться может, а Киев не его город. Киев - Руси сердце. Он не Рюриков, не Всеволодов, не мой. Киев - общий. А князья наши того понять не могут. Бьются из-за него насмерть, крамолу куют. И на чужие уделы завидущий глаз бросают. Думают только о том, что у соседа кусок жирнее, да и норовят в свои щи чужой кус мяса заполучить. То из-за княжений, то из-за волостей все свары идут, а половцы приходят и грабят. Да и не только половцы - с запада угры, с севера свей и латиняне, с востока булгары. Со всех сторон теснят Русь - а мы силы на усобицы тратим. Не так давно меня самого Рюрик с Ольговичами хотели со стола скинуть. Они его не добывали, кровь свою не проливали - им, вишь ты, завидно, что у меня земли поболе. А то, что сами они не безземельные, что у них есть свои вотчины, никто не помыслил. Вот и покарал их Господь за корыстолюбие.
- Так, княже!.. Истинно так, - закивали киевские бояре, спеша понравиться новому князю. - Ты есть великий князь и самодержец всея Руси! У тебя сила и правда! Любит тебя Господь, печатью своей отметил…
Роман нетерпеливым жестом прервал боярские славословия. Дома лести не терпел и тут не собирался, ибо были у него на Киев свои виды.
- Ведаю я, каково на Руси князья живут, - продолжал он. - Всеволод под себя Русь собирает, расстраивает города, укрепил свою вотчину лесами и засеками - не пробраться к нему половцу. Новгород торговлей силён и боярским советом, там своя вольница. Ольговичи со всех сторон Мономашичами зажаты, вынуждены так и эдак крутиться, чтоб не попасть, как кур в ощип. Полочане - те с литвой и ятвягами заодно, у них своя жизнь. Волынь моя и Галич, а также Киевщина и Переяславль-Русский стоят на порубежье. От нас зависит, спокойно ли спать будут прочие русские земли. Потому и жизнь здесь должна быть другой, ибо если не будет Киев силён, придут половцы и завоюют его. Не буду я сидеть в Галиче - и подпадёт Червонная Русь под власть угров и ляхов. Потому и решил я, что новый нужен порядок княжения на Руси. Ныне все наши нестроения от того, что бьются князья за право великого княжения и чужие волости. А я задумал сделать так, чтобы у каждого князя вотчина была своя. Каждый род своей землёй бы владел и на чужую не замахивался. И было бы в тех землях не по старинному лествичному праву наследование, но от отца к старшему сыну и лишь в случае кончины его бездетным власть отходила к сыну младшему. И чтобы было шесть уделов на Руси - Чернигов, Смоленск, Полоцк, Владимир-Волынский, Владимир-на-Клязьме и Рязань…
- А Киев как же? - раздались со всех сторон голоса. - Киев-то кому? Уж не тебе ли, княже? Иль велишь Ольговичам отдать?
- Киев же не будет ничьим, - ответил Роман. - А выбирать нового князя будут шесть старших в роду от шести главных княжений. Кого изберут, тот Киев под свою руку и возьмёт. А умрёт он - и сызнова соберутся князья. Так я задумал, и таковое слово своё хочу донести до остальных князей земли Русской. Что скажете, бояре?
Те вопросительно переглядывались. Киевские бояре косились на волынских и галицких. Приглашённые на совет Романовы подручники напряжённо думали.
- А наши уделы что? - наконец подал голос Ингварь луцкий. - Оставить?
- Ваши уделы вам и отойдут, - кивнул Роман. - Станут меньшие князья владеть ими, как прежде, и отдадут их старшим сыновьям своим. А делить уделы пущай никто не делит, чтобы Русская земля не умалялась.
- Это как же - не делить? - воскликнул Ингварь. - Это какой же отец согласится одному сыну оставить всё, а остальным ничего? И какой же князь станет подручником у своего брата? Это что же - сколько же безземельных князей сразу на Руси появится?
- Не бывать такому! - почти хором подхватили безземельные князья Владимировичи. - Каждый князь должен иметь свой удел. А велик он или мал - так то по роду его пущай будет положено.
- Вот и станет всяк мыслить, что его род лучше, нежели у соседа, - оборвал Роман. - И пойдёт на соседа войной, чтоб к своему клоку земли лишнее болото с лягушками прирезать. А после придут половцы, иль угры, иль ещё кто - и передавят нас поодиночке. Нет! - стукнул кулаком по подлокотнику - Будет, как я сказал!
И полетели по Руси во все княжества гонцы, везя Романовы грамоты к остальным князьям. «Радея о земле Русской и видеть её обильной и мирной желая, - писал Роман, - зову я вас на снем, дабы новый ряд утвердить. Каждый да держит отчину свою, и отчину свою не делит меж сынами и сыновцами, но после кончины отдаёт старшему сыну, чтоб и тот сыну своему передал, дабы Русская земля не умалялась. А земель пущай будет шесть -Полоцкая земля, Рязанская земля, Волынская земля, Черниговская земля, Смоленская земля и Владимиро-Суздальская земля. А Киев пущай будет един для всех и шестеро сих князей пущай решают, кто из них будет держать стол до своей смерти».
Получив грамоту, Всеволод Большое Гнездо долго сидел в своих покоях, запёршись и напряжённо раздумывая.
- Ишь, чего выдумал! - снова и снова возмущался он, пробегая глазами ровные строки грамоты. - Землю переделить. Киев общим сделать. Да ещё и по-новому землю наследовать. И уделы оставить в наследование. Это что же выходит - всяк князь имеет свой удел, передаёт его своему сыну по наследству и никто над ним не властен. Каждый у себя будет хозяином, а до большой земли ему и дела нет! И потом - кто у нас на Руси великий князь? Я или этот галичанин?
Не хотел Всеволод соглашаться с Романом. И не только потому, что боялся перемен, - мечтал он собрать вокруг себя всю Русь, чтобы сделать Владимир новой столицей Руси взамен стареющему Киеву. Потому так зорко следил за остальными князьями, не давал никому усилиться сверх меры, чтобы князь тот не вырвался из-под его власти. Рязанцы ныне все по его указке живут, Новгород тоже усмирён, на юге есть его вотчина - в Переяславле-Русском княжит сын Ярослав, - остались Чернигов, Смоленск и Галицко-Волынская земля. Не хотел Всеволод усиления других князей, для этого и воевал с ними, и друг с другом стравливал, и роднился с соседями. Не любил он Рюрика, не мог желать ему добра, потому и не помог ему против Романа Мстиславича. Но и усиления волынского князя не желал, понимая - этот противник вряд ли окажется ему по зубам.
- Не указ ты мне, Романко, - бормотал князь. - Я - старейший князь на Руси, и коли ты этого не понял до сей поры, пришло время понять!
Кликнул слугу, велел подать перо и чернила и до позднего вечера сидел, склонившись, у свечи, писал. А на другое утро призвал своего милостника Кузьму Ратшича, коему всегда доверял особые дела, и, вручая ему грамоту, сказал:
- Скачи, Кузьма, в Киев, послом ко князю Роману. Отдай ему эту грамоту и на словах передай: дескать, не может Всеволод принять приглашения и прибыть на снем, поелику не хощет преступить обычай отчич и дедич.
Кузьма Ратшич поклонился и вышел.
4
Знал Всеволод, что делает. Слишком давно он начал собирать вокруг себя Русскую землю. Прочие князья привыкли к нему, считались с силой и мнением владимиро-суздальского князя. Рязанцы смотрели в рот, новгородцами правил ставленный Всеволодом владыка, и среди бояр были его сторонники. Смоляне все были свои, все Мономашичи. Ольговичи тоже были повязаны ротами и родством. Получив свои грамоты, они все вопросительно обернулись в сторону Залесья - как поведёт себя Всеволод, так и они поступят. И поскольку тот не тронулся с места и ответил отказом, то и они остались дома, каждый при своём, не желая и боясь перемен.
Кузьма Ратшич прибыл в Киев в конце лета, со свитой, как и положено послу великого князя. Роман встретил его достойно - после отъезда Рюрика княжеский дворец успели привести в пристойный вид. Ради Кузьмы приказал накрыть столы, пошире распахнул ворота детинца.
Кузьма не стал заводить долгих разговоров. После обычных посольских расспросов передал Роману Всеволодову грамоту и отошёл, ожидая ответа.
В письме был не только отказ. Не был слеп Всеволод и понимал, что ежели рассердить Мстиславича, то Роман может, собрав рати, двинуться на север. И вчерашние враги Ольговичи станут ему союзниками только потому, что появится возможность посчитаться с Владимиро-Суздалем. А это означает не только новую усобицу - это означает, что придётся тогда ему на склоне лет потерять всё, что приобрёл с таким трудом.
Понимал Всеволод, что Роман ныне силён и выгоднее иметь его в союзниках. Отказываясь принять и утвердить новый порядок княжения, он писал:
«Тако мыслю я, что Киева ныне не надобно ни мне, ни тебе. У обоих нас есть отчины, ты и я оба радеем об усмирении Руси. Потому, брат, вот тебе моё слово - Киев ты оставь, а сам иди к себе на Волынь. Рюрик из града ушёл - так надобен ему новый князь, а какой - про то помыслим особо. Но ни тебе, ни мне в нём не сидеть».
Опустив руку с письмом, Роман взглянул на смирно стоявшего Кузьму Ратшича.
- Не желает Киева Всеволод, - сказал он. - Но и мне его не даёт. Ряда мово принять ему не можно, поелику не желает он преступать старину. А сам по ряду же и поступает - хощет дать Киеву князя по своей воле. Как собака на сене сидит Всеволод - ни тебе, дескать, Киева, ни мне!
Кузьма Ратшич смиренно опустил глаза. Он был много наслышан о буйном нраве Романа. Обычно волынский князь в гневе заикался, топал ногами и, случалось, поколачивал бояр. Вот и сегодня загорелся в его тёмных глазах опасный огонёк. Кузьма сказал со всей невозмутимостью и смирением:
- То воля Князева, не моя.
- Ловок твой князь, - Роман помолчал, сжав губы. - Ладно. Ступай. Да будь вечером на пиру. Я после ответ дам.
Едва Ратшич вышел, Роман велел кликнуть своих бояр и просидел с ними до самого вечера, пока не пристало идти пировать.
Крепко обижен был Роман на Всеволода, но - странное дело! - не потому, что натолкнулся на решительный отказ. Он чуял, что Всеволоду не по нутру его усиление. Он сам с неменьшей тревогой следил несколько лет назад, как ловко укротил владимиро-суздальский князь котору меж Мономашичами и Ольговичами и как рядился из-за него с Ярославом черниговским. Всеволод был себе на уме. Не Роман был его главным врагом, а те же князья, что тянут каждый в свою сторону и не видят дальше своего носа. Двое их было - Всеволод на севере и Роман на юге Руси - сильных князей. Сила нашла силу. И оценила её по достоинству.
А потому Роман, хоть и недовольный - его детище, его снем и новый порядок княжения на Руси почил в бозе, ибо все князья смотрели Всеволоду в рот, а он не желал ничего менять! - но всё же шёл на пир с твёрдым решением, которое было по нраву ему самому. Удоволит оно и Всеволода, и всех, кроме Рюрика Ростиславича… Но вот его-то ни Роман, ни Всеволод утешать не хотели.
На пир были приглашены все - не только бояре и владимирские послы, но и до сей поры обретавшиеся в Киеве князья: Ингварь Ярославич, Мстислав Немый, двое из четырёх братьев Владимировичей. Ближе к Роману сидели Кузьма Ратшич, как посол, и князья. Бояре и знатные думцы чуть подалее.
Как обычно, первую чару подняли за старшего князя, после пили за Всеволода Большое Гнездо и всех присутствующих князей по отдельности. Киевские бояре старались вовсю, выслуживаясь перед новым князем, - выхвалялись, клялись в верности. Боярин Чурыня пожелал поднести князю в дар лучшего коня своего табуна. Сдеслав Жирославич от полноты чувств обещал умереть за Романа и клялся, что коли тот поведёт их на половцев, половину своей добычи отдаст князю без спора. Выслушав речи бояр, Роман встал, поднял перед собой наполненный вином турий рог.
- Братья-князья и вы, бояре волынские и мужи киевские! - молвил он, и застолье понемногу стало стихать. - Хощу поведать вам о своём решении. Любо мне сидеть в Киеве, любо быть вашим князем. Сие есть великая честь для меня. И то, что приняли меня мужи киевские, и то, как обласкан я был киянами, - я сего не забуду. Любы вы мне.
- Ты наш князь! - закричали бояре. - Тебе верны до скончания века! Живот положим за тебя! Только ты и достоин княжить в Киеве!
- Мономахов корень! - басом провозгласил боярин Чурыня. - Владимир Мономах воскрес в тебе, княже!
- И сие зело лестно мне слышать, - кивнул Роман. - Но покажу я себя более достойным, ежели уйду из Киева.
В палате повисла изумлённая тишина, а потом её нарушил гул голосов.
- Да как же это, княже? Да на кого ж ты нас бросаешь? - загалдели все. - Да как же мы без тебя? Останемся яко овцы без пастыря! Неможно Киеву без князя!
- Да как же без князя-то? - улыбнулся Роман. - Даю я вам князя. И не худого гнезда сокола - своего подручника Ингваря Ярославича луцкого. Встань, Ингварь Ярославич! Пущай поглядят на тебя кияне!
Тот сидел по левую руку от Романа, между Мстиславом Немым и Ростиславом Владимировичем и, услышав своё имя, застыл столбом. Понукаемый князем, он встал, смущённо хлопая глазами и отказываясь верить. Отец его, Ярослав Изяславич, умер, не побывав на золотом столе, и сын его был уверен, что всю жизнь и проживёт в Луцке, служа двухродному брату. И тут такая несказанная удача. Ингварь и верил, и не верил.
А Роман повыше поднял турий рог и, громко провозгласив:
- Здоровье Ингваря Ярославича киевского! - выпил до дна.
Спеша выслужиться, бояре стали один за другим поднимать свои чаши. Смекнули они - нет у Ингваря своих советников. И ежели кто ловок да удал, сумеет при таком князе взлететь выше, чем мечталось.
А Роман, допив рог, покосился на Кузьму Ратшича и подмигнул ему - вот, мол, как я сделал. И Всеволода уважил, уйдя из Киева, и дал городу в князья своего подручника, тем самым присоединив Киев к Галицко-Волынскому княжеству.
5
Всеволод удовольствовался таким решением, но не смирился Рюрик Ростиславич. Обозлённый на весь мир, он желал отомстить и, прознав, что в начале осени Роман Мстиславич воротился в Галич, к жене и сыну, понял, что его час настал.
На Руси у него больше не было союзников - связываться с неудачником и пытаться отвоевать для него Киев, споря с сильнейшими князьями Руси, Романом Мстиславичем и Всеволодом Юрьичем, охотников не находилось. И Рюрик решил прибегнуть к средству, к которому обращались многие князья и до него.
Выехав осенью с малой дружиной и небольшим, доверху груженным дарами обозом, Рюрик устремился в степь. Далеко обходя большие города и торные дороги, стараясь не попасть никому на глаза, чтобы раньше времени не подняли тревоги, он шёл на поиски половцев.
В дороге его застигла осенняя распутица, пришлось задержаться. Дороги размыло, колеса подвод вязли в грязи по ступицу, волы и кони выбивались из сил. Но вскоре подморозило, пошёл первый снег, а когда раскинувшаяся перед Рюриком равнина покрылась снегом, дозорный увидел у самого окоёма чёрные точки - половецкие разъезды.
В ту зиму хан Кончак зимовал в низовьях Днепра, на левом его берегу. В низине между двух холмов возле небольшой речушки беспорядочной толпой стояли юрты, между ними задирали к небу оглобли повозки, дымились костры, вокруг бегали ребятишки и бродили собаки. Скот и кони табунщики пасли в стороне, и Рюрик с дружиной сперва выехал именно на пастухов, перегонявших стадо на новое место. Они-то и упредили Кончака, что к нему пожаловали гости с Руси.
Хан скучал и приказал допустить урусов к себе. Он развалился на подушках в шатре, потягивая айран, справа и слева сидели младшие ханы и беки, а Рюрик и его советники расположились напротив. Поджав под себя ноги, морщась от непривычной позы, вручский князь терпеливо прихлёбывал из пиалы мутноватый кумыс.
Кивая головой, Кончак слушал через толмача его рассказ. Потом подумал, пожевав толстыми губами, бросил повелительно-неприязненный взгляд на рабыню-уруску, подававшую хану и гостям заедки, и молвил:
- Так ты хочешь, коназ, чтобы я пошёл войной на Русь? И куда же ты хочешь меня позвать?
- Великий Кончак, - Рюрик подался вперёд, - я зову тебя на Киев.
Кончак выпрямился, обвёл взглядом своих советников. Те качали головами, цокали языками, обменивались восклицаниями:
- Ой-ей! Киев-град!.. Харош град! Ой-ей! Харош град! Крепкие стены, много добра, много скота и рабов!.. Ой-ой!
Кончак лениво оглядывал советников. Он постарел, обрюзг, его стали мучить боли в пояснице и бессонница. В конце концов, ему было лень. У него выросли сыновья, уже подрастали внуки. Вон старший сын Отрок - сидит с горящими глазами, хоть сейчас готов в бой. Горяч и безоглядчив.
- Значит, ты зовёшь нас на Киев? - снова произнёс Кончак.
- Да, великий хан, - кивнул Рюрик. - Я дарю тебе этот город. Бери его.
- Идти на Киев опасно, - покачал головой Кончак. - Чёрные клобуки донесли - на его стол сел Роман волынский. У нас в степи знают князя Романа. Он ходил на нас недавно. Он разбил орду хана Котяна. Этой зимой он разогнал ханов, кочевавших между Бугом и Днестром. Я сам чудом избежал встречи с ним. А мой второй сын, Глеб, пошёл на помощь тамошним половцам и был разбит.
- Романа нет в Киеве, - увещевал Рюрик. - Он ушёл в свой Галич, оставив там своего подручника, Ингваря. Тот никогда ни с кем не воевал и не сможет встать против тебя. Ты легко возьмёшь этот город.
- Вот как? - Хан опять покосился на своих людей. - А что я получу за это?
Рюрик ждал этого вопроса. Он хлопнул в ладоши, а в шатёр, пригнувшись, вступили два отрока. С поклоном внесли и положили перед ханом две связки собольих шкурок и сверху - саблю в украшенных камнями ножнах. Такая же сабля легла перед Кончаковым сыном. От себя Рюрик добавил небольшой ларчик - с украшениями для жён и наложниц хана.
- Мало, - скривился Кончак.
- Великий хан, в Киеве ты возьмёшь намного больше, - заговорил Рюрик. - Ты возьмёшь всё, что захочешь. Ты сможешь даже сровнять город с землёй. Я не потребую из твоей доли добычи ничего. Мне хочется, чтобы ты обогатился.
- Я не верю! - Кончак резко сел. - Вы, урусы, всегда преследуете свою выгоду. Вы никогда ничего не делаете даром. И я хочу знать - что ты хочешь взамен?
Рюрик задержал вздох. Он не хотел говорить, берёг в себе, но тут против воли вырвалось. То ли виной был непривычный для русского кумыс, то ли взбесил его невозмутимо-презрительный взгляд половца:
- Я хочу мести! Кияне отвернулись от меня, предали меня - и я хочу предать их!
Толмач послушно перевёл. Но Кончак ничем не показал, что слушал. Набрякшие веки закрыли маленькие светлые глаза, замерла держащая на весу чашу рука. Ханы притихли, ожидая его слов.
- Ты отдаёшь мне свой город? - вдруг по-русски сказал Кончак. - Свой город и свой народ?
Спутники Рюрика похолодели. Сам Рюрик остался невозмутим. Он был готов на всё.
Долго пришлось ему уламывать Кончака. Задаривал он его сыновей и советников, посылал подарки жёнам, наложницам и дочерям не только хана, но и его приближенных. Младшему сыну хана, Гуюку, отдал своего угорского иноходца, едва тот похвалил жеребца. Он был готов унижаться, как только мог, чтобы переманить половцев на свою сторону. И его постоянные намёки, что в Киеве ханы могут взять всё, что захотят, сделали своё дело. В начале месяца просинца орда хана Кончака снялась с места и направилась вверх по течению Днепра к Киеву. А навстречу ей из Чернигова шла другая рать - Всеволод Чермный всё-таки решил помочь Рюрику отомстить.