Глава семнадцатая. ПРОВОДЫ–ВСТРЕЧА
В Нижнем замке в ночь накануне отъезда из русских воинов и челяди никто не спал. Ратники и челядинцы готовили в дальний путь коней, повозки. Кормщики собирали по клетям и амбарам съестные припасы. Слуги бояр и князей укладывали в тапканы и возки хозяйское добро. На дворах всюду горели факелы, светильники. Ночь стояла темная, звездная, и настроение у отбывающих было приподнятое. Им уже виделись родные просторы, дорогие сердцу лица, многих молодых ратников там, в подмосковных селах и деревнях, ждали невесты, матери. Короткая весенняя ночь пролетела скоро, но перед рассветом, когда все плавало в белесой дымке, ратников и челядь одолела усталость, и они, кому где пришлось, погрузились в сон. А спустя каких-то два часа, когда взошло солнце, все уже были на ногах, проверяли снаряжение и поклажу, трапезничали на дорогу и ждали повеления великой княгини двинуться к рубежам родимой Руси. Только ближе к полудню, когда все было готово в путь, к воинам пришла княгиня
Елена с немногими придворными. Она поклонилась ратникам за верную службу и пожаловала всех деньгами. Жалованье раздавал дьяк Кулешин с двумя подьячими. Каждый воин получил по пятьдесят грошей, а цена тем грошам была велика: и коня можно было купить, и корову с телкой.
Священники Пречистинского собора ходили между воинами и благословляли их в дальний путь. Был среди них и «монах» Илья. Пока воины и челядь считали его за паломника, который намеревался пристать к тем, кто возвращался на Русь. Он появился на хозяйственном дворе накануне, после того как Елена сказала воинам напутственное слово и с ними распрощался князь Александр. Илья видел Елену из толпы, и, по его мнению, она с честью сохранила свое достоинство, не позволив панам взять над нею верх и изгнать россиян из Вильно. «И для самих литовцев было важно, — размышлял Илья, — что русские уходили по доброй воле, что не случилась военная свара». Наблюдал же он на улицах Вильно ярость литовцев, кою они выплескивали на русских горожан, размахивая батогами и даже оружием.
Однако, следя за сборами россиян в дорогу, Илья волновался за Елену. «Неужели она всех отправит домой? Кто защитит ее, кто постоит за честь в роковой час, кто будет охранять покои?» — задавал себе вопросы Илья и убежденно отвечал на них: «Нет, наша государыня не безрассудна. Она оставит при себе и воинов и придворных, дабы они служили ей, а не литвины». Илья еще не знал, что так оно и будет, что волей судьбы он возглавит сотню воинов, которые останутся при великой княгине, и это будет для него праздником души. Он многажды поблагодарит Бога за великую милость стоять при государыне Елене.
А пока он, сам не понимая, под нажимом какой силы, приближался к Елене, чтобы насладиться зрелищем ее прекрасного лица. Как часто в прежние годы он видел ее бархатные темно–карие глаза, как часто она одаривала его улыбкой, показывая белокипенные зубы, как часто он замирал от восторга, когда она шла плавной походкой с гордо поднятой головой, а каштановые косы волнами сбегали к ее талии и сверкали вместе с золотым поясом! Ее точеные ножки в шитых жемчугом сафьяновых сапожках не несли ее по каменным плитам кремлевского двора, а она летела над ними. Но, живя воспоминаниями, Илья надеялся, что еще согреет свое сердце под ее любящим взором. Он нисколько не сомневался, что она отвечает ему взаимностью в сердечных чувствах. Да иначе и не могло быть, и никогда того не будет, чтобы она полюбила безвольного человека с рыбьей кровью. Он не выдумал, а слышал от литовцев, будто их великий князь пошел не в отца, а в бабушку по матери, такую же бесхарактерную и мотовку.
В полдень великий князь не пришел вместе с Еленой на хозяйственный двор. Поздним вечером он нашел повод уйти от супруги к своим панам и вместе с ними поднялся в Верхний замок. Там они провели ночь в застолье, отмечая «победу» над Русью. А близко к полудню в Нижний замок пришел постельничий Александра Иван Сапега и сказал Анне Русалке:
— Иди к государыне и предупреди ее, что великий князь на проводы воинов не придет…
Анна Русалка остановила торопливого Сапегу:
— Я такие вести государыне не ношу. Иди сам и поклонись ей в ножки.
В эту минуту Елена вышла в приемную залу, увидев Сапегу, усмехнулась и спросила:
— Ну что, твой господин опять головушкой мается?
— Мается, государыня. Ты уж не взыщи с него. Вчера он, как малое дитя, вновь попал в руки своих вельможных панов. Прости его.
— Господь ему простит, пан Сапега. Так и передай. А воинов мы и без него проводим, — ответила княгиня.
Илье было приятно видеть Елену без Александра. По крайней мере он не попадет под чужой глаз, не оставит следа в памяти государя. А если его увидит княгиня, то это будет ему во благо. Возможно, она угадает в белобородом «старце» своего прежнего телохранителя и спасителя, а угадав, улыбнется удивленно. Увлекшись досужими размышлениями и не спуская глаз с Елены,
Илья подходил к ней все ближе и, наконец, оказался в нескольких шагах от нее, за спинами двух дюжих ратников.
Однако Илья напрасно тешил себя надеждой на то, что Елена узнает его в согбенном седобородом старце. Княгиня видела его и даже подумала о «святом отце»: дескать, почтенный старец пришел из дальних мест и может быть приятным собеседником. Но сейчас ей было не до благостных бесед. Она должна была досмотреть, как ратники собрались в дальний путь, все ли, что нужно в дороге, у них есть. А тут пришел служитель от канцлера и доложил Елене:
— Государыня, пан Монивид просит вас неотложно принять его. Где ему найти вас?
— Скажи канцлеру, чтобы шел в мои покои и ждал. Скоро приду.
Елена не поинтересовалась, по какому поводу Монивид добивался встречи с ней. Ей это было безразлично. А повод был прост. Монивиду нужны были деньги, чтобы рассчитаться с ливонскими рыцарями, которых паны пригласили «защищать» город от русских. Вернувшись во дворец, Елена застала канцлера в своих покоях. Откланявшись, Монивид без обиняков начал:
— Государыня, городской управе нужны деньги, чтобы заплатить рыцарям за бережение Вильно от беспорядков.
Елена удивилась, потому как не могла понять, от кого должны были рыцари защищать порядок. Она спросила:
— Разве кто-нибудь из моих людей — ратники, челядь — нарушали порядок?
Канцлер без какого-либо смущения сказал нелепицу:
— Но русские горожане готовились к бунту. Они заполонили весь город, и мы были вынуждены позвать рыцарей.
— Полно, граф. Беспорядки могли произойти по вашей вине, еще по вине панов рады и гетмана Радзивилла. Все вы намеревались изгнать моих людей. Вот вы и заплатите, но не из городской казны, а из своих карманов, — сухо ответила Елена.
— Но тысячи горожан свидетели того, что русские готовились учинить бунт, — продолжал утверждать Монивид.
Канцлер годился Елене в отцы, но она не проявила к нему ни почтительности, ни тем более жалости.
— Не могут они того учинить. Я проезжала через город, была на площади и не видела скопления россиян. Это вы искали со мной ссоры и продолжаете искать. А теперь и в вымогательство пустились. Неблагородно это, граф.
— Но, государыня, мир для нас дороже всего. Он же ради вашего блага сохранялся. И рыцари требуют своего, они не хотят покидать город, — пытался выбраться из неловкого положения канцлер.
Княгиня не была намерена продолжать бесполезную словесную баталию, к тому же подумала, что лучше вместо ссоры с ливонцами она попытается заполучить их дружбу. Почему-то она верила, что ливонские рыцари еще послужат ее двору, и сказала канцлеру:
— Граф Монивид, попросите зайти ко мне барона Манфреда. Кажется, он у рыцарей старший.
— Хорошо, если так изволите…
Монивид, откланявшись, ушел.
Спустя час барон Манфред с богатыми дарами княгини Елены увел ливонских рыцарей из Вильно. А после полудня настало время расставания русичей. Провожать большую часть придворных и ратников вышли все обитатели Нижнего и Верхнего замков. Красное крыльцо заполонили вельможные паны вместе с великим князем, в котором пробудились некие благородные чувства. Теперь он стоял возле Елены. К ним поднялись князья Ромодановский и Ряполовский, дьяк Курицын. Елена и отец Фома благословили их в путь. Князь Ромодановский сделал знак Елене, чтобы приблизилась, и прошептал:
— Сын мой тебе послужит, матушка. Он здесь, он рядом…
— Спасибо, батюшка–княже. Сердце вещало, что он близко, — отозвалась Елена. — Батюшке моему скажите, чтобы ни в чем не сетовал на меня и чтобы не пребывал в досаде на князя Илью. Надеюсь, что он меня поймет.
— Все передам, как должно, матушка–княгиня. Да хранит тебя Господь Бог, — откланялся князь Ромодановский и ушел.
Мимо крыльца, поблескивая стальными щитами, прошли строем сотни конных ратников. За ними потянулись тапканы и повозки придворных, дальше — возы с челядью и кормом. Замыкала поезд небольшая группа воинов. Вот уже огромные дворы замка опустели, лишь справа, ближе к дворцу, неподвижно застыла сотня ратников — личная охрана княгини Елены. Там же, в гуще воинов, Елена могла бы увидеть князя Илью, и на этот раз она узнала бы его. На нем уже не было монашеского одеяния и белой бороды с усами. Он постриг их, оставив только молодую черную поросль. Сегодня он надел привычный суконный кафтан, темно-вишневую шелковую рубашку. Это преображение не было случайным. Илья счел, что если Елена увидит его в этом обличье, то обязательно вспомнит подземелье Арининского монастыря, крутой берег Москвы–реки и их первые поцелуи. Может быть, тешил себя надеждой Илья, что из сердца Елены не выветрилась первая девическая любовь и она ощутит в груди волнение.
Вот княгиня спустилась с крыльца, в сопровождении лишь дворецкого Дмитрия Сабурова подошла к сотне воинов, долго всматривалась в их лица, и когда увидела Илью, то смутилась и опустила лицо. Вскоре она пришла в себя и приблизилась к нему мимо расступившихся воинов. Они долго стояли молча, их лица, казалось, ничего не выражали. Но это была только видимость. Все их чувства сосредоточились в глазах. Княгиня была удивлена, но ее бархатные глаза излучали и радость. Во взоре Ильи таились тоска и нежность. Когда Елена заговорила, в ее голосе проявился страх.
— Верные люди сказали мне, что ты принял постриг.
— Они ошиблись, матушка, я был всего лишь трудником в монастыре.
— А теперь как будешь жить? Ты видишь, что здесь произошло? Может, вернешься в Москву?
— Ни о какой Москве я и думать не хочу. Я готов служить тебе, великая княгиня.
— И послужи, послужи, любый, — почти шепотом произнесла Елена. — Вот рядом с нами воины стоят. Они остаются при мне верными стражами, и тебе быть сотским над ними, ежели не возражаешь.
— Как можно возражать, государыня. Я готов…
— Коль так, помни, Илюша: ты поставлен мною и нет надо тобой властных. Ни великий князь, ни его воеводы тебе не указ. И тогда мне за тобой будет, как у Господа Бога под крылом. А теперь скажи своим ратникам, что я буду говорить с ними.
Илья повел плечами, сбросил остатки сутулости и стал на голову выше тех, кто находился поблизости. Сотня перед ним была налицо, и он, вскинув руку, громко сказал:
— Слушайте, ратные люди, великую княгиню!
Перед Ильей стояли хорошо обученные воины. Они поняли, что к ним обратился человек, наделенный властью. Не прошло и нескольких мгновений, как они выстроились в квадрат и замерли, устремив взоры на великую княгиню. Елена полюбовалась ими. Все они были как на подбор: рослые, широкоплечие, отважные. Многие из них уже побывали в сечах с татарами, постояли на береговой службе. Княгиня осталась довольна своими воинами. За спиной таких витязей, считала она, ей не страшно, к тому же если сотским у них будет любезный ей князь Илья.
— Славные русичи, — произнесла она, — перед вами князь Илья Ромодановский. Вам он известен. Отныне он ваш воевода. Милостиво прошу вас и его послужить своей государыне, не щадя живота своего.
Воины ведали, что сказать, и отозвались дружно:
— Не щадя живота!
Это была их клятва на верность.
Трудно было предвидеть, каким окажется их жребий, но то, что нести его будет нелегко, они знали доподлинно. Видели они ливонских рыцарей, готовых свирепо обнажить мечи против кого угодно за горсть флоринов . Видели и бесноватых польских шляхтичей, которых привел в Вильно гетман Острожский. Да и литовские бароны, сверкающие волчьими глазами, встречались им многажды. Но ратники Елены не задумывались над ожидающими их опасностями. Сознание того, что они служат любезной им государыне, умножало их силы, укрепляло дух, и они смотрели в будущее мужественно и спокойно. Елена не сомневалась в преданности воинов и ответила на их клятву:
— Я верю вам, славные. И помните: ежели паче чаяния кому-то будет невмоготу служить на чужбине и его потянет в отчину, я отпущу того ратника. Однако надеюсь, что вы крепки стойкостью и духом.
Княгине Елене не хотелось уходить от ратников, от Ильи. Здесь она чувствовала себя уверенно, и душа ее отдыхала, ей не надо было думать о постоянной борьбе с кем-то, во имя чего-то. Здесь Елене не нужно было размышлять о своем супруге, он как бы не существовал для нее. Но над государыней тяготел долг, и она не могла оставаться среди воинов столько, сколько ей хотелось бы. Пожелав ратникам еще раз успешной службы, она покинула хозяйственный двор.
Подойдя к замку, она ощутила, как на плечи ей навалилась усталость. Сказалось напряжение сил, какое она испытывала в течение двух суток. Ей захотелось уединиться. Но тщетным оказалось ее желание. Войдя в замок, она увидела в нем многолюдье.
Придворные Александра и прежде всего епископ Адальберт Войтех жаждали лицезреть Елену, и все, кто внес смуту в мирную жизнь великокняжеского двора, встретили ее в трапезной зале замка. Они уже забыли о своей прежней роли и играли иную. Все почтительно улыбались государыне. Епископ и великий князь поспешили навстречу Елене, и Войтех, опередив Александра, сказал:
— Дочь моя, государыня, от имени церкви выражаю вам преклонение за мудрость, достойную великих мужей. Отныне в Вильно и во всем великом княжестве будут царить мир и покой. В храмах мы вознесем хвалу твоей прозорливости.
Елена слушала епископа, а сама смотрела на великого князя, потому как не могла видеть этого лицемера. К Адальберту Войтеху Елена почувствовала неприязнь с первой их встречи, и эта неприязнь нарастала. Теперь она была уверена в том, что только влияние властного епископа на ее супруга стало причиной отчуждения Александра от нее. Очевидно, поняв, что она не изменит православию, что сам Александр не способен повлиять на супругу, дабы она отступилась от своей веры, будучи духовником великого князя, Войтех умышленно добивался, чтобы пропасть в ее отношениях с супругом углублялась. Пылкое воображение Елены рисовало ей картину беседы епископа и князя. Наверное, он не раз твердил Александру, что истинному католику не должно смириться с тем, чтобы его жена оставалась в вере схизматиков. «Иди к цели твердо и упорно, сын мой. Помни, что вода точит камень, и ты добьешься своего, склонишь супругу войти в римскую церковь». Так, казалось Елене, Войтех убеждал Александра. Видела Елена, как Александр соглашался с Войтехом и закреплял свое согласие одной и другой чаркой вина, после даже давал клятву, что введет супругу в католичество. Скорее всего, видение Елены было правдивым. Но за несколько минут до того, как Елене войти в замок, Войтех, уединившись с Александром, наставлял его в ином. Жестко и без тени почтительности епископ в который раз напоминал великому князю:
— Ты, сын мой, вновь забыл о своих супружеских правах. Привезя из Руси жену, ты не стал ее господином, каким надлежит быть истинному католику. Она даже приданое от тебя до сих пор скрывает. А там, на возах, что стоят в конюшне и амбарах под охраной ее воинов, одно лишь оружие, коим она намерена вооружить горожан–руссов.
— Полно, святой отец, зачем чернишь моего тестя? Он, хотя и жаден, но не безрассуден и честен. То, что в договорной грамоте, — все при Елене, — возражал Александр.
— Видит Бог, ты уподобился малому дитяте или шуту и ждешь, когда тебе поднесут ларец с чудесами. Повели ей сегодня же открыть возы и сундуки, поставь к делу писцов, чтобы все перечислили и записали в книги. Нужное возьми в казну, церковь католическую порадуй вкладом, выплати долги шляхтичам за службу, — давил Войтех на Александра недюжинной силой слова пастыря.
Александр не обладал красноречием, и возражения его иссякли. Единственное оправдание своему поведению застряло в горле. Даже своему духовному пастырю он не мог признаться, почему не требует у супруги отчета в приданом. Сам он должен был дать ей отчет чести. Его пожирал стыд от воспоминания о том, что еще ни разу не прикоснулся к прекрасному телу супруги, не испытал вожделения. С той ночи, когда он пролежал рядом с Еленой до утра и сбежал от нее, он испытывал страх мученика от одной мысли о том, что ему вновь нужно идти к ней в постель и доказывать свое право называться супругом. А самое страшное заключалось в неуверенности, что он добьется своего. Потому-то Александру оставалось безропотно исполнять волю властного духовного отца.
— Все так и будет, святой отец, все так и будет! Завтра же я потребую передать в казну все достояние, которое Елена привезла из Москвы, — заверил епископа Александр и добавил более твердо: — Коль моя государыня сегодня уступила в одном, завтра уступит и в другом, и тогда, святой отец, твоя церковь получит все, что ей должно получить.
— Целуй же крест, сын мой, и будет сие твоим клятвенным заверением, — потребовал Войтех и поднял к лицу великого князя крест.
Вскоре после этого разговора и появилась государыня перед супругом и его окружением. Слова похвалы в ее честь не пробудили в сердце ответного доброго чувства. Она уже знала двуличие Войтеха и все-таки дала всем понять, что не желает углублять вражду. Да, она сознавала, что это взбесит до предела государя всея Руси, если до него дойдут слухи о ее уступках. Ее отец поймет случившееся в Вильно как попытку установить полную власть над его дочерью. Что ж, она и это стерпит.
— Мир и покой — цветы божественные, — ответила на похвалу епископа великая княгиня. — Но вы должны уяснить, что за моей спиной стоит великая Русь и государь всея Руси не смирится с тем, что его дочь осталась беззащитной. Он даст вам знать, что на Руси великие княгини всегда держали дружину. Вот и пошлите вослед моим воинам послов в Москву, пусть они правдиво скажут, что вынудило нас отправить ратников домой.
— Мы согласны с твоим советом и отправим к государю Руси послов, — заявил канцлер Монивид.
— У меня нет возражений, граф. Я только хочу добавить, что мы потеряли тысячу воинов из литовского войска. Я их никогда не отделяла ни от себя, ни от Литвы. А ведь орда хана Менгли–Гирея не даст покоя нашей державе. Едва лето вступит в свои права, как ордынцы войдут в наши пределы.
Канцлер Монивид усмехнулся, в его глазах заблестело лукавство. Он нашел зацепку перевести разговор в пользу казны и церкви.
— Вот вы сказали, что вашей державе не даст покоя орда. Но вы-то истинная ли государыня? Почему не сделаете вклад в казну на содержание войска, почему не поможете укрепиться церкви? Ведь вы же богаты, и пусть простит меня великий князь, но он у нас пока пребывает вне супружества.
Елена поняла всю бессовестность выпада канцлера. За такое злословие дают пощечины и вызывают на поединок. Монивид давал повод вельможам подвергать осмеянию ее отношения с супругом. Княгиня сочла, что нельзя позволять этому самовлюбленному вельможе запускать пальцы в кровоточащую рану.
— У нас с государем все впереди, и как придет час, он скажет, истинная ли я супруга. Вам же, канцлер, не следует ворошить недозволенное. Лучше постарайтесь навести порядок в державе по сбору налогов, податей, пошлин. Тогда и казна не будет пустовать и церковь из нищеты выберется. Мне известно, что всюду большие недоимки, а служилые люди — мздоимцы. Вот о чем крепко подумайте. — Елена обратилась к Александру: — А сейчас, мой государь, скажи вельможам, что они свободны, и проводи меня.
Александр еще сомневался, сказать ли свое «твердое» слово, когда епископ Войтех вновь напомнил о себе. Он подошел к Елене очень близко, его черные глаза сверкали, как показалось Елене, драчливо.
— Дочь моя, государыня, видит Бог, что разговору нашему положено лишь начало. Мы обязаны его продолжить сейчас. Твои дворецкий Сабуров и казначей Кулешин молчат о том, как выполнил Иван Васильевич договорный ряд. Отчего бы тебе, дочь моя, не показать свое приданое и не сдать в державную казну все то, что там должно храниться? Вот мы все собравшиеся и государь с нами просим твоей милости, коя должна последовать за нашим волеизъявлением, если не жаждешь гнева Господня. Помолись же Господу Богу и исполни наше законное требование.
Откровенность нажима епископа и всех вельмож вкупе заставила Елену задуматься. Они были во многом правы. Но потворствовать им она не собиралась. Елена хорошо знала, какое щедрое приданое она получила от батюшки и матушки, от многих сродников. Все они позаботились о том, чтобы в бедной Литве она ни в чем не испытывала нужды и была в состоянии исполнить любую свою прихоть, даже купить у Монивида его дворец, если он пожелает продать. Она могла купить город, селение, земли. Уже сейчас по ее воле Федор Кулешин покупал в Трокском воеводстве имение у пана Петра Язычина, и оно будет передано в дар Пречистенскому собору. Елена считала, что православная вера в Литве должна крепнуть не только духовно, но и благодаря церковному достоянию. Потому пусть паны требуют что угодно, но она попытается сохранить свою независимость и, насколько позволят житейские повороты, свое богатство. Да и Александр свое получит, решила она. При исполнении супружеского долга он имеет право владеть ее приданым. «Он ведь беден, казна пуста, и скоро ему останется заложить ростовщикам последний кафтан», — подумала Елена с горькой иронией.
Елена знала, что многие вельможи значительно богаче великого князя. Те же Николай Радзивилл, Влад Монивид, Хребтович. Они способны были держать наемное войско. А с князем Михаилом Глинским никто в Литве и Польше не мог сравниться. Лишь по поводу епископа Войтеха Елена ничего не знала, а он был тоже богат. И всех их вместе объединяла жажда наживы. Они были готовы добывать богатство любыми путями, их не пугал ни людской, ни божий суд.
Самым бескорыстным и честным в державе был великий князь Александр. Он не придавал значения деньгам. Если они у него были, он попросту сорил ими. Он любил роскошь, богатые одежды, обильную пищу, питал слабость к певцам и музыкантам, содержал их. Александр оказался страстным ценителем лошадей и за хорошего коня не жалел никаких денег. Едва вступив на престол, великий князь проявил несоразмеримую с его средствами расточительность. Он дарил своим вельможам, преуспевающим в лести, имения, земли, которые раньше приносили в казну доход, речные и озерные ловы, лесные угодья, где обитали ценные пушные звери. Слышала Елена, что Александр не любил многолюдных компаний, пиров, но был предан небольшому кругу кутил и их встречи всегда завершались попойками. Переезд княжны Елены из Москвы в Вильно совпал в ту пору со знаменательным событием: в государевой казне не осталось ни одной золотой монеты.
По молодости лет, может быть, Елена не придала бы значения тому, что ее супруг — мот. Однако, пройдя дома у матушки хорошую науку ведения дворцового хозяйства, она сочла за благоразумие сохранить свою казну до лучших времен. Невольно она включала в «лучшие времена» и появление наследника. Позже это стало ее главным козырем при отказе Александру и его вельможам в деньгах. Казначею Кулешину она наказывала:
— Ты, Федор, береги каждый грош как зеницу ока. У нас с тобой еще долго не будет доходов.
Дьяка Федора не надо было учить бережливости. Одним словом, был он скопидомом, тем и гордился. Он говорил Елене, высоко подняв голову, значительно и важно:
— Матушка–государыня, испокон веку Кулешины были хранителями княжеского добра, и никто их никогда не попрекнул, чтобы копейка сквозь пальцы утекла.
Поворошив в отважной головушке мысли, великая княгиня, не дрогнув бровью и не сочтя зазорным, ответила Войтеху и всем, кто стоял близ него и Монивида:
— Слушайте, вельможные паны и ты, епископ, мое слово. Из русской казны в литовскую казну ни одного флорина не ляжет, пока не будет она пополняться от доходов державы. Не хочу и не могу бросать батюшкины деньги на ветер. Казна моя перейдет только нашему наследнику.
С этими словами Елена сделала легкий поклон вельможам и вместе со своими приближенными направилась к лестнице на второй этаж. Такой ответ Елены пришелся вельможам не по душе, но они не успели возразить: великая княгиня ушла. Александр было двинулся следом за ней, но Войтех остановил его:
— Государь, сын мой, не уходи. Ты нам нужен.
Великий князь подошел к Войтеху и посмотрел на него с неожиданно вспыхнувшим гневом. Потом он прошел к столу, решительно взял кубок с вином и выпил его одним духом. Спустя мгновение он услышал то, что его окончательно взбеленило. Канцлер Монивид — умышленно или нет — достаточно громко сказал епископу и всем, кто был рядом:
— Святой отец, тебе лучше нас известно, что великий князь недомогает, и церкви должно его лечить.
После этих неучтивых слов князь Александр стукнул кубком о столешницу и с гневом спросил Монивида:
— Чем же я недомогаю, граф Влад? Это тебя одолела бешеная болезнь попрания государя!
Не дожидаясь ответной брани, великий князь покинул трапезную и быстро пошел наверх, в покои Елены. Он шел и еще не знал, зачем идет, что скажет при появлении в ее покоях. Ему просто нужно было видеть свою жену, позаимствовать у нее мужества и стойкости, которых ему так недоставало в постоянном борении со своими вельможами. В пути он встретил нескольких воинов государыни. Был час смены караула, и делал это сотский Илья. Увидев великого князя, Илья остановил ратников, приказав им застыть, и пока государь шел, они не шелохнулись. Александр обратил внимание на статных руссов, всмотрелся в их лица и задержал взор на Илье. Что-то в сотском удивило государя, но что — он не мог этого понять.
— Ты кто такой? — спросил Александр.
— Сотский ее величества, — ответил Илья.
Великий князь пожал плечами и прошел мимо. Позже во многие грядущие годы, до самой своей кончины, великий князь Александр сотни раз встречался с князем Ильей Ромодановским, верным рыцарем его супруги, любящим Елену и любимым ею. Но государь так и не понял, чем каждый раз удивлял его русский князь.
