Глава пятнадцатая. ПРЕВРАЩЕНИЕ ИЛЬИ

Встреча князей Ромодановских случилась только в конце апреля, спустя два месяца после приезда в Вильно отца Ильи. Василию удалось найти сына по чистой случайности. Вначале князь объехал все окраины Вильно и посады близ него. Во многих русских домах говорили, что был у них на постое купец с холопом, да съехали. Побродил князь Василий и по рынкам, и там торговые люди сказали, что молодой купец со слугой уехал в село Поставы. Князь Василий поспешил туда, однако и в Поставах дух Ильи уже выветрился. Но здесь-то и удалось князю Василию напасть на его след, который мог привести отца к конечной цели скитаний сына. Староста Филипп, у которого князь остановился на ночлег, узнав, чем он удручен, поведал ему за вечерней трапезой:

   — Ты, князь–батюшка, не печалуйся, найдешь своего блудного. Послушай, что скажу. В Вербное воскресенье, как быть мне с чадами во храме, пришли туда два человека, молодые и в силе. Выдали себя за торговых людей, да дьячок Савва, кому дано ясновидение, признал в одном господина, а в другом — слугу, о том до меня довели, и я вот, как с тобой, княже, толковал с тем молодым господином. Теперь вижу: твой облик в нем, князь–батюшка.

   — И что дальше? Куда он подался из Постав? — поторопил князь.

   — А то, батюшка, что твой молодец спрашивал, где тут поблизости мужской монастырь?

   — Того не может быть!

   — Да уж за сколько купил, за столько и продаю.

   — И что же ты ему ответил?

   — Как он спрашивал, так и ответил: «Иди, говорю, в Ошмяны. Там, в пуще, близ озера Ош обитель малая есть. Может, примут». Вот те крест, батюшка, а иного разговору и не было.

   — Выходит, на том ваш разговор и оборвался? А не пообещал ли он, что схиму намерен принять?

   — Нет, князь–батюшка, о монашестве он речи не вел, но про работных людей спрашивал: не нуждается ли в них монастырь?

   — А ты что ответил?

   — Я сказал, что нуждается, ежели ремесло в руках хорошее есть.

   — Спасибо, брат Филипп, — заключил князь беседу и выложил на стол пять золотых рублей. — Это тебе за радение ко мне. Завтра и проводишь меня до обители.

Наутро, чуть свет, князь Василий и староста Филипп покинули село Поставы и лесными дорогами ушли на Ошмяны. Приехали они в обитель, когда иноки завершили утренние молитвы и трапезу, расходились по кельям и на послушание. Появление в монастыре отца было для Ильи столь неожиданным, что он и спрятаться не успел и не знал, как поступить: то ли в ноги упасть, прощения просить, то ли убежать от отцовского гнева и расправы. Князь Василий погасил порыв сына доброй улыбкой:

- Да ты не пугайся, Илюша, я ведь к тебе с открытой душой и с замирением. Вот уж два месяца странствую в поисках тебя.

   — Спасибо, родимый! — воскликнул Илья и упал–таки на колени. — Вещало сердце, что ты не будешь меня казнить.

   — Не буду, сердешный. Ну, вставай, да позволь тебя обнять.

Когда обнялись и расцеловались троекратно, Илья признался:

   — И прячусь я больше от государевых слуг.

Встретились они в монастырской келье, в которой, кроме широкого лежака, застеленного соломой и рядном, налоя с открытым Евангелием и образа Божьей Матери с горящей лампадой пред ним, ничего не было. Осмотревшись, князь Василий спросил:

   — Зачем ты, Илюша, в обитель скрылся? Уж не схиму ли надумал принять? Тебе того нельзя делать, ты мой наследник.

   — Батюшка, не болей сердцем, схимы не будет. А спрятался я в обитель от Прокофия Скуратова: с государевым словом он на меня и охотится, как борзая.

   — Ныне живи вольно. Скуратову иное будет сказано государем. Через неделю–другую придет весть. Пока побудешь здесь, а после в город вернешься, поближе к княжескому двору. — Василий сел на лежак, сына усадил рядом, руку на плечо положил. — Матушку родимую увидишь. Она извелась по тебе. Мы с нею да с Федяшей на житье волею государя приехали.

   — То мне известно, батюшка. И матушку с Федяшей хочу увидеть. Токмо и впрямь, как ты говоришь, посидеть мне пока в Ошмянах.

   — Что еще тебя остерегает, сынок?

   — Уж не знаю, батюшка, как и поведать, — замешкался Илья, но успокоился и продолжал: — Была у меня встреча с полоцким наместником Яном Заберезинским, ты его знаешь. Сказал он мне: ждите от панов рады гонения из Вильно.

   — Сие мне ведомо, — заметил князь Василий. — Еще что сказал?

   — Ничего. С теми словами и ушел. Вот я и хочу, батюшка, отсюда посмотреть, как и что будет. Тут монастырская братия одни русичи и за Русь болеют с нами заодно. Как беда подступит к великой княгине, так рядом буду.

   — Ой, Илюша, непосильный крест на плечи берешь — идти против рады и епископов. Что ты можешь один?

   — Не один, батюшка, не один! Две трети Литвы — это Русь. Искру зарони, как трут и возгорится.

   — Дай-то Бог! Дай-то Бог! — выдохнул князь Василий и погладил сына по спине. — Мое тебе слово одно: благословляю. Мы, князья Ромодановские, всегда были верными слугами государей.

В тот же день отец с сыном расстались.

   — Матушке поклон низкий. Пусть за меня не беспокоится. И братцу поклон, — сказал Илья, обнимаясь с отцом.

   — Все передам, всем порадую, — уже озабоченный другим, ответил князь Василий.

Старый князь спешил в Вильно. Проведя много дней в поисках Ильи, он теперь боялся, что без него в Вильно все уже случилось, и княгиня Елена могла попасть в беду. Он помчал в стольный град, не жалея лошадей.

Илья провожал отца с грустью. Щемило от предчувствия сердце. Оно вещало долгую разлуку или иную какую беду, Илья не понимал. Однако ему было тяжело, как никогда ранее. Но князь умел собраться и загнал вглубь души своей горести и печали, рьяно взялся за монастырские дела. Еще в те дни, когда в Вильно продавал московские товары, он понял, что под личиной торгового человека ему долго не утаиться. Тогда же он пришел к мысли, что надо искать другой лик. Как ему жить дальше, подсказали монахи. Он встречал их на улицах, в храмах, на рынках во множестве, и чувствовали они себя вольно. Даже православные иноки не испытывали гонения от властей, от горожан. И князь Илья решил найти русский монастырь, в котором мог пожить, перенять монастырские привычки, усвоить устав жизни обителей. Еще он подумал, что должен выучить литовский язык, разговорную речь. Она показалась Илье простой и доступной, и он счел, что знание ее сослужит ему большую службу. Все это осмыслив, Илья начал искать русскую обитель и православного литовца. В Вильно, однако, ему не удалось найти ни того, ни другого, да и опасно было оставаться в стольном граде под боком праведного боярина Прокофия Скуратова.

После того как Илья сбежал из застолья и скрылся из Нижнего замка, он в ту же ночь покинул Вильно и двинулся на восток. Так он приехал в село Поставы. Там Илья познакомился со старостой Филиппом. Тот встретил его по–отечески и во всем вразумил. Филипп же нашел князю молодого и толкового литовца.

   — Положись на Ведоша, он тянется к православию и чтит россиян, — сказал Илье староста, когда сидели за вечерней трапезой.

Из Поставы уже втроем отправились в Ошмяны. Ведош вырос в семье священника, где мать была литовкой, а отец русским. В свои двадцать лет Ведош был грамотным, смышленым и крепким парнем. Илья нанял его учителем литовской речи с условием, что они вместе будут жить и работать некоторое время в монастыре. Ведош согласился. Игумен Ошмянского монастыря, Довмонт, охотно принял в трудники троих крепких мужей, и дело для них нашлось.

   — Будете послушно трудиться, и обитель станет для вас родным домом, — сказал Игумен Довмонт в беседе с Ильей.

Как раз начались полевые работы, и они взялись пахать землю. В монастыре их никто не спросил, откуда они, что привело их сюда. Илья выдал себя и Карпа за простых паломников. Лишь позже, когда пахали, монастырский келарь привез на пашню трапезу, увидел на распахнутой груди Ильи золотой крест с драгоценными каменьями и подумал, что Илья не простой россиянин, о чем и поведал игумену. Довмонт не нашел нужным докучать «паломнику», потому как он исправно выполнял работу. И впрямь, Илья находил в работе забвение, избавлялся от тягостных размышлений и испытывал от жизни в монастыре удовлетворение. Как сказал ранее Довмонт, обитель поделилась с «паломниками» теплом домашнего очага.

С Ведошем Илья общался полный день. Чуть свет проснувшись, Илья говорил ему: «День добрый». Ведош отвечал ему своей речью, и все их разговоры велись на литовском и русском языках. Илья говорил: «Ведош, запрягай лошадей». Тот отвечал по–литовски: «Илья, запрягаю лошадей». Уже к концу второй недели дотошный Ведош обращался к Илье по–русски, а упорный Илья откликался по–литовски, и все у него получалось.

Как только завершились весенние полевые работы, игумен Довмонт решил послать Илью и его друзей в Вильно за товарами для обители.

   — Пришел час тебе в миру показаться, сын мой. Там неспокойно, и тебе это надо знать, — пояснил Довмонт.

   — Спасибо, святой отец. Я давно ждал сей день, — поблагодарил Илья и спросил: — Когда нам отправляться?

   — Завтра после молитвы и в путь.

В первые наезды в город жизнь в нем ничем не насторожила Илью и текла обыденно. Довмонт держал в Вильно монастырский двор и дом, и это было очень удобно для приезжающих иноков. В своей монашеской одежде Илья чувствовал себя спокойно и уверенно. Он ходил по городу, по многолюдному рынку вместе с Ведошем, прислушивался к разговорам и узнавал даже кое-что из того, чем интересовался больше всего. Иногда Илья появлялся близ Замковой горы и Нижнего замка, но вел себя осторожно, опасаясь встречи с цепким на лица боярином Скуратовым. По скупым слухам, которые Илья добывал возле замков, он узнал, что жизнь в великокняжеских палатах хотя и протекает без бурных событий, но назвать ее мирной нельзя.

После встречи с отцом Илья провел в обители полторы недели. Однажды, проснувшись до рассвета, Илья почувствовал, будто какая-то сила влечет его в город, и он поддался этому влечению. Оставив в монастыре Карпа, Илья и Ведош уехали в Вильно. Накануне Илья и Карп наловили в озере корзину крупных карасей. Теперь они, переложенные крапивой, ждали своего часа в возке. Илья еще не знал, кому они достанутся на обед, но был уверен, что ловил не напрасно. Покинули Илья и Ведош обитель с благословения игумена Довмонта. Восход солнца застал их на полпути к городу. Апрельский день обещал быть погожим. В природе уже все ликовало, на лугах вдоль петляющей Вилейки рябило в глазах от разноцветья. Воздух был чист и свеж, дышалось легко, и ничто не предвещало буйства стихий. А среди людей в это раннее апрельское утро уже бушевали страсти. На последнем холме перед Вильно Илье надо было бы остановиться и присмотреться, что происходит на улицах города. Может быть, он и насторожился бы. Но лишь острый и тонкий слух мог бы уловить за версту с лишним гудение толпы горожан, которые собрались на площади Свенторога перед земляным валом, опоясывающим Нижний замок. Но Илья и Ведош ничего этого не слышали. Убаюканные мерным бегом коня, они подремывали в возке на мягком сене. Спустившись в долину, они подъехали к мосту через Вилейку и очнулись.

Путь через мост им преградили вооруженные стражники. «Вот оно и проявляется мое предчувствие», — мелькнуло у Ильи. Он попросил Ведоша узнать у своих земляков, что случилось. Ведош тотчас спрыгнул с возка и подошел к стражникам.

   — Панове, зачем закрыли путь? — Он пояснил: — Мы едем с даром в собор Святого Станислава. Там ждут нас.

   — Подождут. Не до вас ныне, черноризцы. Возвращайтесь в монастырь. Для вас же лучше, — ответил молодой, но не по годам строгий стражник.

   — Ты уж пропусти нас, а то святой отец обидится на монастырь, — настаивал Ведош.

Илья в это время успел рассмотреть все кругом. За мостом, близ городских ворот, кучно стоял отряд воинов — не меньше полусотни. На стенах за дубовым острокольем тоже были воины. На лугу по левому берегу Вилейки паслись оседланные кони. Там же несколько ратников сидели возле костра, который, похоже, развели еще ночью, и теперь он угасал. На правом берегу Вилейки, по ту и другую сторону от моста сбились в кучу многие возы крестьян, торговых людей, ехавших на рынок. Костров они не жгли, но простояли табором всю ночь, потому как виднелось некое подобие шатров.

Князь Илья спустился с возка. Всегда стройный, крутоплечий, на этот раз он сильно сутулился. Под капюшоном, закрывавшим лицо, трудно было угадать молодого и сильного воина. По стати Илья скорее походил на согбенного старца. А чтобы сходство было подлинным, он три дня назад отваром чистотела, хвои и шафрана отбелил бороду и усы. Подойдя поближе к стражникам и низко поклонившись, Илья сказал, шепелявя:

   — Дети мои, во имя вашего покровителя, святого Станислава, пропустите нас, посланцев обители, в город. Мы везем к столу епископа Войтеха Табора свежую рыбу, и он ждет нас.

Илья был уверен, что имя главы виленской церкви возымеет действие. А правда ли то, что епископ их ждет, вряд ли кто додумается проверить. Выслушав Илью, молодой стражник побежал к городским воротам. Там он что-то объяснил, показывая на Илью. Поклонившись своему начальнику, стражник вернулся на правый берег Вилейки и велел Ведошу:

   — Показывай свою рыбу!

Ведош вернулся к возку, сноровисто откинул сено, развязал пестрядину ткани, поднял слой крапивы.

   — Вот она, панове, золотистая и свежая, к столу владыки.

   — Так и сохраните. Да не мешкайте! Вперед! Вперед! — крикнул стражник.

Илья и Ведош не заставили воина кричать еще раз. Взяв лошадь под уздцы, Семеня «старческими» ногами, Илья поспешил к мосту. Ведош, держась за оглобли, бежал с другой стороны возка. Так они миновали отряд воинов и оказались за городскими воротами. За ними было безлюдно, но, по мере того как путники приближались к площади Свенторога, на улицах становилось все больше и больше горожан.

   — Иди узнай, что происходит в городе, — попросил Илья Ведоша.

Ведош лишь кивнул головой и поспешил к площади. Увидев двух горожан, стоявших близ дома, он подошел к ним.

   — Славные Панове, скажите бедному монаху, что за гроза разразилась над городом? С товаром едем, сможем ли продать что-то на рынке?

   — Вези обратно в монастырь, пока не отобрали. Ныне никакой торговли нет. А все из-за них! — Молодой горожанин погрозил в сторону Нижнего замка суковатой палкой.

   — Так не война ли с кем? Вот уж без надобности Бога гневим!

   — Война и есть. А Бога мы не прогневим, потому как он с нами, — отозвался горожанин постарше.

   — Да ты скажи, сын мой, за кого молиться бедным монахам? — спросил подошедший Илья. — Может, свей на рубеже?

   — Негоже о том спрашивать, — строго отозвался старший. — Святым отдам должно знать, за кого молить Деву Марию.

   — То верно, сын мой, — согласился Илья.

Князь понял, что горожане и сами не знают, кого оборонять и на кого ломиться силой хотя бы и с палкой в руках. Но он не долго был в неведении. Сложив то малое, что увидел, услышал и узнал, Илья уяснил, что внешние враги Литве не угрожают и в Вильно их просто не было. Потому выходило, что кто-то с кем-то схватился внутри города. Кто с кем? И тут Илья понял: ведь если горожане сочли его литвином, он должен молиться за них, и получалось, что литовцы вступили в некую борьбу с иным народом. Что уж тут прятать от себя правду! Илья вспомнил слова Яна Заберезинского. Ясно же, что на жизненном пути литовцев вновь возникли московиты, которые тысячной ратью пришли в Вильно и от которых надо избавиться. В таких размышлениях Илья пребывал недолго. Он отправил Ведоша к повозке, сам поспешил к площади Свенторога и там ахнул от изумления. Половина площади была забита горожанами. Многие из них были вооружены, настроены боевито. А дальше стеной высились конные ливонские рыцари, закованные в латы и шлемы. Лесом торчали копья. Сколько было рыцарей, сказать трудно, но Илья счел, что их не меньше трех сотен. «Кто позвал их в город? » — задал себе вопрос Илья. За рыцарями до самых ворот замка лежало свободное пространство площади. На земляном валу, окружающем замок, тоже было сотни две пеших литовских воинов. Над площадью стоял сплошной гул голосов. Молодые горожане, пробившись сквозь людскую толпу, подошли вплотную к рыцарям и пытались проникнуть туда, куда доступ им был закрыт. Суровые рыцари отгоняли слишком рьяных горожан, кричали им: «Прочь! Прочь!»

Князь Илья тоже решил пробраться поближе к замку. Его интерес не был праздным. Он уже совсем утвердился в мысли, что литовцы затеяли злое деяние против русских. Илья вернулся к Ведошу.

   — Ты поезжай на монастырский двор и жди меня там. Да распорядись рыбой, как сумеешь.

   — А как же ты, пан Илья?

   — Вот как узнаю, с чего сыр–бор, так и появлюсь на подворье.

Илья покопался в сене на возу, достал короткий меч и, спрятав его под рясой, ушел в толпу. Он шел ссутулившись и негромко, однообразно твердил по–литовски: «Дева Мария, спаси и помилуй». Ему не пришлось протискиваться между горожанами. Хотя они и теснились друг к другу, но уступали «монаху» дорогу. Так Илья приблизился к ливонским рыцарям, и они позволили миновать их строй. Теперь он шел за конскими крупами, пробираясь к западным воротам замка.

Рыцари не обращали внимания на одинокого монаха, бредущего согбенно за их спинами. Кое-кто из них переговаривался с соседом. Илья не знал их речи, но в отрывистых словах, долетавших до его слуха, звенела угроза в чей-то адрес. Он знал не понаслышке про этих суровых воинов. В роду князей Ромодановских из поколения в поколение передавалось устное предание о том, как двести пятьдесят лет назад князь Даниил Ромодан участвовал в войне против Ливонского ордена. В той великой войне польско–литовско–русские войска разгромили железных рыцарей недалеко от литовского городка Жальгерис. Князь Ромодан тогда бился рядом с отважным великим литовским князем Витаутасом, возглавлявшим объединенное войско. Помнил Илья из преданий, как громили псов–рыцарей русские витязи Александра Невского на льду Чудского озера. «Что ж, у этих рыцарей есть за что таить зло на русских воинов, которые волей судьбы оказались в самом сердце Вильно», — подумал Илья. Но свои размышления он счел досужими. Князь пока еще ничего не знал, что происходило в замке, для чего позвали ливонских рыцарей, почему сотни литовских ратников опоясали великокняжеский дворец. Как много он дал бы за то, чтобы пробраться на подворье к своим воинам! Тогда бы он, князь Ромодановский, знал, что ему делать, дабы помочь россиянам, может быть, в предстоящей сече. Ныне Илье оставалось лишь ждать развития событий.

Прошел час, другой, но на площади Свенторога ничего не изменилось. Однако Илья терпеливо ждал исхода «противостояния». И горожане не расходились, и воины неподвижно несли стражу. Близко к полудню из крепости вылетел на рысях небольшой отряд шляхтичей и помчался вдоль строя рыцарей к городской управе. Впереди на красивом белом коне скакал виленский наместник, гетман Николай Радзивилл. Илья не знал его, но услышал, как горожане, выкрикивая, повторяли это имя. В те же минуты за спиной Ильи появилось шествие священнослужителей. Их было человек тридцать, и перед ними с большим крестом в руках шел глава русской православной церкви в Вильно митрополит Макарий. За ним шли иереи, псаломщики, звонари, все служители Пречистенского собора. В Илье пробудилось нетерпение. Когда они поравнялись с ним, он смекнул, что другого случая проникнуть в замок не будет, и пристроился к шествию. На него никто не обратил внимания, и он, подхватив псалом, который пели праведники, достиг вместе с ними ворот замка. Они вскоре открылись, и Илья оказался во дворе. Огромный двор перед дворцом и большой хозяйственный двор, где располагались конюшни, амбары, погреба, клети, — все было заполнено воинами, дворней, холопами. У коновязей воины приторачивали к седлам переметные сумы, холопы загружали возы, укладывали вещи в тапканы. Все это были русские, кои пришли с великой княгиней Еленой. Вдоль дворца и крепостной стены стояли литовские воины. Илья понял, что все ратники княгини Елены, все придворные и челядь собирались покинуть Вильно. Это еще больше озадачило князя Ромодановского. Он подумал, что ему стоит открыться и идти туда, где вершились главные события, они же, как уразумел Илья, происходили во дворце. Однако он сдержал свой порыв, зная, что ему не остановить происходящее. Да и характера его он пока не ведал, может, все делалось по доброй воле россиян. Оставалось по- прежнему запастись терпением и ждать своего часа, когда только он сумеет защитить от кого-либо великую княгиню, государыню его сердца.