Глава 16. ДОМА НАД ЯУЗОЙ И В БАЛЧУГЕ
Примерно за месяц до этого события в доме над Яузой, чистеньком и ухоженном, двое мужчин тихо беседовали.
Судя по одежде, один из беседующих был десяцкий, а другой - сотский. Разговор у них шел о битве на Куликовом поле.
- То, что Храбрый оказался в Засадном полку - не случайно, он там свое дело хорошо содеял. Было бы все по-другому, если бы поставили его командовать Передовым или Сторожевым полком. Так быстро не уничтожили бы ордынцы эти полки и не обошли бы левый фланг Большого…
- Т-с-с, - приложил к устам палец собеседник. - Стены тоже имеют уши.
- Ты прав… Хотя эти стены мои, с детства родные.
- Князю Владимиру Андреевичу прозвище Храбрый, или Батыр, дали сами ордынцы, враги его кровные, а это значит больше, чем если бы так прозвали его свои, русские.
- Человек, достойный во всех отношениях…
- Но у него в последнее время с женой не ладится. После битвы он в Москве долго не задерживался, укатил в свой Серпухов.
Уже закрадывались сумерки. В дом вошла старая женщина, сняла чоботы; от печки, в которой полыхали дрова, зажгла лучину, встала на лавку и поднесла огонек к лампадке под образами. Обложенные позолотой лики Спасителя и Божьей Матери ярко осветились.
Женщина перекрестилась, и лицо у неё приняло умиротворенное выражение.
- Матушка, ты бы посидела с нами, отдохнула, а то все хлопочешь.
- Только мешать, а вы, чай, давно не видались. Улыбнулся тот, что был постарше и поздоровее:
- Игнатий, со вчерашнего дня…
- Сынок, а где же твой второй дружок, что наезжал сюда и все утешал меня, что вернешься скоро. Высокий такой, светлый.
- Васька, это она про Карпа Олексина спрашивает… - сказал Игнатий сидевшему за столом напротив товарищу.
- Карп как в воду канул… Ни слуху, ни духу. После Куликова поля те, кто остался в живых и отличился в битве, были щедро награждены: Игнатий Стырь получил под начальство десяток и стал де-сяцким, а Тупику дали целую сотню.
Семена Мелика, почти вернувшегося с того света, вместе с рындами до конца защищавшего великокняжеский стяг и чудом оставшегося в живых, произвели в князья. Владимир Серпуховской и Семен Мелик стали близкими друзьями - водой не разольешь…
И об этом говорили за столом, пока снова не перебила матушка Игнатия.
- Да еще, сынок, хотела спросить тебя про мальца, которого ты к нам в дом привозил… Он-то где?
- Он, матушка, в Великом Новгороде. Помогает Феофану Греку иконы писать.
- Это хорошо! Дай Бог ему помощи в этом деле…
- Вот приедет к нам как-нибудь и тебе в память иконку напишет, - засмеялся Игнатий.
- Дай-то Бог! - перекрестилась старушка.
В небе уже появился месяц, окрасившись в красный цвет; привязанные к крыльцу лошади стали тревожиться, жеребец Тупика куснул кобылицу Игнатия, та с испугу ударила кованым копытом по витому столбу.
- А лошади словно что-то чуют? - высказал догадку Стырь. - Пойдем, заведем в стойло, овса дадим. Все равно до утра уже никуда не тронемся.
Они вышли на крыльцо. Осенний ветерок освежал; в реке то тут, то там всплескивала крупная рыба, где-то в стороне, видимо, в болотце, квакали лягушки. Все было тихо и мирно, лишь в конце села при свете месяца запоздало тюкали плотники - хотели успеть возвести стропила над срубом, поставленным на месте сгоревшего дома.
- Слава Господу, избавились от супостата…
- Поговаривают, что второй хан, который засел в Сарае, тоже собирается на Москву.
- Тохтамыш?
- Вроде…
Вдруг за кустами фыркнул чужой конь - Василий скинул с плеча лук, Игнатий схватился за меч.
- Это я, братцы… Карп Олексин… Не порешите случаем. Прошу вас не выдавать меня. Приехал в Москву как тать какой-то, еле дядьку Попова упросил отпустить. Вы, братцы, Алену не видели? Знаю, что она живой с поля вернулась…
- Что она жива, и мы знаем… Дак думали, что ты, Карп, уже и свадьбу с ней справил. Дом-то её в Мещере, там бы и искал.
- Искал! И в Мещере, и в Рязани на Олеговом дворе, где она служила мамкой. Нетути.
- Постой… А может быть, она к князю Даниилу в Пронск поехала? Чего ей - одна теперь, Шкворень помер, детей нет. Как горлица, куда вздумала, туда и полетела…
- Был я и в Пронске, спрашивал, нету её и там.
- Вы хоть о чем-то с ней договаривались?
- Слово на дала, как справит по мужу сороковины, то моей женой станет. И вот исчезла…
- Не расстраивайся, найдем мы твою Алену. Не иголка в стоге сена. А скажи, ты где бывал? Вроде на поле Куликовом мы тебя не видали.
- У меня история особенная получилась… Как отправился я с грамотой по велению московских князей к Рязанскому Олегу Ивановичу, попал под замок - пришлось Алену в Москву налаживать. Но вы об этом знаете. Уговор у Олега Рязанского с Дмитрием Ивановичем был - не дать Ягайле соединиться с ханом. А под замок меня упекли, может, думали, чтобы я не проболтался. Потом Олег меня с собой взял: вот и шел я с его отрядом, иногда вступали в схватки с литовцами, а когда заводили их в такие места, где они застревали надолго. И сделали так, что восьмидесятитысячное войско Ягайлы так и не сумело встать под знамена Мамая…
- Да, если бы и литовцы подошли на Куликово иоле, туго бы нам пришлось, - задумчиво сказал Тупик.
- А ведь многие думали: раз рязанец не пришел на поле битвы, значит, предал нашу землю… А вон как все обернулось, - добавил Стырь. - Ты, Карп, как рассветет, вскакивай на коня и дуй на сторожу к Попову, а мы тут про твою Алену поспрошаем.
В доме на Балчуге давно не слышно разгульных песен Семена Мелика - пить он стал меньше и пиров почти не устраивал. Поговаривали на Москве - это оттого, что Мелик князем стал.
Да не обо всем могли догадаться люди. Семен не хотел привлекать к своему дому внимание, здесь с некоторых пор поселилась красавица Алена, которую напрасно искал Карп Олексин. Но не Мелик её привез сюда, а сам князь Владимир Андреевич; и ни в какой Серпухов он не уезжал, а тихо жил в этом же доме.
Жили они с Аленой порознь, у князя даже в мыслях не было приставать к молодице: ему достаточно было видеться с нею каждый день, любоваться её лицом, походкой, красивым станом…
Привезли к Мелику её надежные люди, из рынд; к такому делу Владимир Андреевич своих дружинников не привлекал, вот почему и не знал, где находится красавица-молодица, даже такой доверенный князю человек, как Игнатий Стырь…
Все было обставлено с большой тайной. И не только потому, чтоб не узнала жена Серпуховского Елена. Главное, Владимир Андреевич не хотел, чтобы об этом похищении проведал Дмитрий Иванович или Боброк Волынский. Особенно последний.
Спроси у Владимира Андреевича, что такое с ним происходит, он бы толком не мог объяснить. Дотоле ясное видение всего озаряло князя - он любил своих детей, даже Елену, которая до определенного времени вела себя благоразумно, с братом его объединяло чувство ответственности за русскую землю, за неё он был готов жизнь отдать, и вдруг все будто пошло прахом. Целыми днями князь сидел неподвижно, следил за перемещениями по двору Алены и только думал о том, чтобы её никто из посторонних не увидел… Он не подходил к ней, не надоедал. Алене это тоже казалось удивительным, и наконец она решилась откровенно поговорить с князем.
Она вошла в его светлицу, когда князь готовился ко сну и стоял в одной рубахе, спускавшейся до пят. Он с изумлением взглянул на неё и присел на кровать, ожидая, что она скажет. Алена заговорила быстро и горячо:
- Ох, мужики, что же вы облепили меня, как водяные жуки лилию; подгрызают коренья, не дают цвести, и сами же гибнут… Был у меня муж, от чахотки сгинул, полюбила Карпа Олексина, да, видно, через твою волю сгинет и он. Власть-то у тебя, князь, великая. И надо мной ты тоже властен, да только не властен ты над моим сердцем. Над телом - да, но не над любовью…
- Что же я должен сделать, Аленушка, чтобы ты полюбила меня?
- Не полюблю. Отпусти меня… Вот прямо из этого терема, без коня, пешком, через лес пойду.
- И будешь искать Карпа?
- Буду, княже…
- А если я прикажу раздеть тебя? Положу в постель и снасильничаю?
- Ты прикажи, я сама разденусь и сама лягу. Только не знаю, что из этого получится. Ты, наверное, с пленницами так был, много ли они тебе удовольствия приносили?.. Без любви-то…
- Хорошо, отпускаю тебя… Свидимся ли когда, не знаю. И передай Карпу своему, пусть ни о чем не думает, не пострадает он от власти моей…
- Благодарствую, княже» - Алена шагнула вперед, поймала руку Серпуховского, хотела поцеловать.
- Ну, ну, вот этого не надо. Завтра я прикажу найти Стыря, он отвезет тебя на сторожу к Попову и сдаст на руки Карпу Олексину. А уж ему далее решать… Если жениться захочет, передашь ему вот этот кошель. Пусть домом обзаводится на московском подоле. Ну, чего уставилась - иди спать. А то передумаю.
Когда Алена наутро вместе со Стырем отъехала от Балчуга, то спросила:
- Игнатий, а не передумал бы он?
- Нет. Дважды Владимир Андреевич не повторяет, что решил, то единожды.
- Теперь я понимаю, почему люди любят его… - задумчиво проговорила Алена.
- Не тронул он тебя? - бесцеремонно спросил Стырь.
- Если бы захотел, отдалась бы, - усмехнулась Алена. - Но сказала - оттого, что возьмешь меня, хорошо не будет. Без любви-то все равно, что с рабынями… Тебя приказал разыскать, чтобы везти к Карпу. Боюсь, что он не поверит.
- Поверит, сердце подскажет. А хошь, я скажу.
- Глупые вы, мужики… Ты что со свечой стоял?.. Или в щелку подсматривал?..
- А Олексин тебя тут разыскивал. Приехал в Москву, да мы его с Васькой Тупиком уговорили вернуться в сторожу. Ежели схватили бы, не только его одного наказали, но и дядьку Попова, который отпустил. Опять строгие времена грядут. Говорят, Тохтамыш уже на полпути к Москве…
- Господи, когда же они уймутся?! Ни мужикам, ни бабам нет никакого роздыху…
Лошади уже въезжали в лес Рясско-Рановской засеки. Пошел снег - крупный, мокрыми хлопьями; он быстро залепил морды коней и сделал из всадников снежных истуканов - хорошо, что до сторожи Попова оставалось недалеко.
Говорить уже нельзя было - снег забивал рты, молча доехали.
Алене Карп поверил во всем и сразу. Справили свадьбу, посаженным отцом был Андрей Попов. На деньги князя купили дом по соседству с домом Игнатия, только чуть похуже, чем у десятского.
По просьбе Стыря Олексина зачислили в дружину князя Владимира Андреевича. Серпуховской, узнав, как вел себя Карп по отношению к Алене, рад был иметь в дружине смелого и чистого душой человека.
