Карп Олексин, получив грамоту от великого московского князя к князю рязанскому, зашил её в поясной кушак, обернувшись им несколько раз, поверх надел кафтан, поклонился ранним утром при выезде из Фроловских ворот Дмитрию Солунскому на иконе и тронул легонько каблуками своего саврасого.

Конь вынес Карпа к яблоневым садам на Глинищах, а оттуда - к церкви Алексия-митрополита, которую по велению князей Дмитрия Ивановича и его брата Серпуховского назло новому митрополиту Киприану стали строить из белого камня…

Еще при жизни митрополита Алексия князья да и сам он, чувствуя приближение смерти, начали подыскивать будущего владыку. Предложили стать митрополитом игумену лавры Сергию Радонежскому, но тот твердо сказал: «Нет!» Поначалу князья и святитель Алексий были огорчены отказом, но, представив старца из Маковца с его загорелым обветренным лицом, ладонями в мозолях от лопаты и топора, в ослепительно-белых ризах, окруженного сонмом подобострастных священников, согласились с его решением.

Зато по-настоящему огорчились князья, когда на место митрополита Алексия прибыл из Киева болгарин Киприан, известный своим расположением к литовским князьям…

Чтобы не вызывать подозрений, Карпу решили не давать охрану.

- Как вручишь сие послание князю Олегу Ивановичу, не спеши покидать Рязань. Поживи, но не как в прошлом разе под видом мастерового, а как посланник великого московского князя… Подмечай все, а особливо за настроением рязанского князя следи… В послании указано, что хочешь ты почтить долгою памятью святых мучеников-братьев Бориса и Глеба и помолиться в их храме: поэтому надобно тебя определить на жительство при дворе Олеговом… Все понял?

- Понял.

- А теперь ступай.

Карп поздоровался с десятским, который начальствовал над рабочими, строившими церковь Алексия-митрополита, пожелал Бога в помощь каменотесам, улыбнулся, вспомнив, как сам с Игнатием Сты-рем тесал на Рязани камни. «Постой, постой… Игнатий-то, друг мой, почти брат названый… - вдруг задумался Олексин. - Я про Стыря и не вспоминал вовсе. Где он? Ведь его князь Олег Иванович в Орду посылал. Сколько времени прошло, он давно на Москве быть должен! На Яузе-реке его матушка живет. Как она там? Заскочу-ка к ней, а в пути на добром коне наверстаю время».

Подумав так, Карп направил коня почти в противоположную сторону. Будто Дмитрий Солунский надоумил: потому как, повернув, тем самым Олексин избежал засады, которую устроил ему племянник Тохтамыша как раз по дороге на Оку, на Коломну. Не знал, конечно, Акмола, что свернет со своего пути Олексин, и подавно предположить не мог, что место, выбранное для засады, - возле Васильевского луга, в сосновой роще, при впадении небольшой речки Рачки в Москву-реку скоро войдет в историю Руси. Здесь в честь павших русских воинов в битве с золотоордынцами будет заложена церковь Всех Святых на Кулишках в 1380 году. И по этому Васильевскому лугу будут идти на Куликово поле русские ратники и возвращаться обратно с победой.

Вторая засада ожидала Олексина возле Девичьего поля у Коломны. Здесь августовским утром великий князь Дмитрий Иванович и князь Владимир Андреевич устроят смотр своим войскам. «Русские же сынове поступиша поля Коломенския яко невместно быть никому же зрети очима от множества силы», так запишет летописец.

Карпу Олексину надо было проехать холмистую местность, что называлась Три горы, тропинкой выбраться к ручью Кокую, который брал свое начало из лесного островка и вливался в Сосновую реку, или Яузу. У ручья Карп слез с коня, напился и, присев, загляделся на зеленый, в цветах, лесной островок.

Конь шумно щипал высокую сочную траву. Звучно пели птицы. А на душе Карпа от невеселых дум было муторно. Предчувствовал он нелегкую встречу с матерью пропавшего друга.

Наконец Карп взял за узду коня и вскоре вышел на берег Яузы, на котором стояло село. Сразу увидел избу, топившуюся по-белому, со слюдяными окнами, даже не избу, а дом - как-никак живет мать княжеского дружинника. Возле дома - береза. «Все, как говорил Игнатий… Особливо про березу сказывал, что посадил еще его прадед, ходивший с князем Невским на север воевать немца и шведа…»

Завидев человека, одетого по-походному, рослого, широкоплечего, явно воина, ведшего на поводу коня, из изб стали выходить люди. Вот и на крыльцо дома вышла худенькая чистенькая старушка, сложила ковшиком ладонь и поднесла ко лбу, чтобы лучше разглядеть незнакомого ратника.

Карп привязал к березе коня, шагнул навстречу старушке и сказал растерянно:

- Здравствуй, матушка!.. Не пугайся, не привез я тебе плохих вестей. Друзья мы с твоим сыном, по его просьбе заехал. Не горюй, он скоро вернется!

Карп и сам поверил, что скоро войдет в этот дом его друг Игнатий, а еще - будто это и в самом деле его родная давно умершая мать, постаревшая и поседевшая…

«Эх, беда, беда», - вздыхал Олексин на всем пути от дома Стыря до самой столбовой дороги на Коломну.

А в это время на поляне слуги Акмалы ели сырое мясо - костра не разжигали, боясь спугнуть княжеского посланника. Вдруг из-за кустов показался в лисьем малахае, хотя была середина лета, ордынец.

- Едет! Тише! - Он приложил палец к губам. Все вскочили. И, держа в одной руке лук, а другой прижимая к бедру колчан со стрелами, крадучись побежали в ту сторону, откуда уже явственно доносился стук кованых копыт. Судя по тому, как размеренно раздавался этот стук, всадник ехал медленной рысью.

Олексин покачивался в седле, тихонько посвистывая. Конь вдруг всхрапнул, перешел на шаг и за-прядал ушами. «Волки?» - хватаясь за луку седла, Олексин резко потянул с бедра колчан со стрелами.

Саврасый, привыкший к чистоплотности, учуял запах немытых тел и вовремя предупредил своего хозяина. В этот миг рядом стрела впилась в вековой дуб. «Засада!» - У Карпа гулко застучало сердце, он ударил в бока коня, тот прыгнул вперед, ломая кусты, и помчался к реке.

Ордынцы, вскочив на своих лошадей, гортанно гикая, кинулись в погоню. Карп оглянулся: ломался в дубраве мелкий кустарник - стоял шум и треск.

- Помоги, саврасый! - взмолился Олексин. Не за себя взмолился, знал прекрасно, почему засада: за грамотой князей московских охотятся…

И точно понял конь - в один миг вымахнул на крутогор, с которого открылась водная гладь Оки, где сновали рыбацкие лодки.

Как только первый ордынец выскочил из леса, Карп пустил стрелу. Всадник резко откинулся на круп коня, запутавшись в стременах, и поволочился за ним. Олексин довольно усмехнулся, но тут сразу две стрелы впились в задние ноги его коня, - убийцы явно целились не в Олексина: попади в него, Карп упал бы под откос в воду. Можно выловить труп, но что будет с посланием, побывавшим в воде?!

Конь Олексина заржал от боли и рухнул на бок. Карп еле успел высвободить ноги из стремян и прыгнул вниз, к реке. На той стороне Оки засечные стражники, увидев ордынцев, выскочивших из леса, и всадника, потерявшего лошадь, замахали руками, закричали. Сразу несколько рыбаков, находящихся близко к берегу, бросились на помощь Олексину. И вовремя; когда ордынцы появились на берегу, Карп был уже в одной из лодок. Не раздумывая, он схватил лежащий на корме щит, сбитый из досок, и прикрыл им себя и сидящего в лодке гребца. Тут же в щит впились несколько стрел. Но они не причинили никакого вреда, лодка быстро удалялась от берега.

Щиты лежали, как правило, в каждой рыбацкой лодке. Было время набегов, частых мелких стычек с разбойниками.

Нападали и небольшие группы ордынцев с Дикого поля и свои тати, грабившие крестьян, купцов и поместья бояр. Завидев лодку, плывущую по реке, они обычно пускали в неё стрелы с берега, и тогда рыбак бросался на дно, прикрывая себя щитом.

Узнав, по какому делу московит оказался в рязанской земле, ему отрядили в сопровождение из засечной сторожи двух ратников и выделили коня. Олексин поскакал в Рязань.

По пути он пришел к выводу, что его выследил кто-то из ордынцев, живущих в Москве. «Соглядатаи за каждым углом, - отметил с горечью, а потом и про себя подумал: - А разве ты не соглядатаем снова едешь к князю Олегу Ивановичу?.. А разве, «плотничая», не следил за ним, не высматривал, что да как?! Видно, так уж будет идти жизнь, пока в ней будут враги и недруги. И ничего не изменишь…»

На Олеговом дворе Олексин был принят хорошо, будто в прошлый раз ничего не было… Рязанский князь, прочитав грамоту, поблагодарил великого московского князя и его брата в присутствии Карпа, потом наказав верному слуге, дядьке Монасею, следить за ним денно и нощно.

Олексину отвели помещение на Олеговом дворе с выходом через княжескую гридницу на площадь, выложенную тесаным камнем и окруженную постройками из крепкого дуба: не проскользнешь незамеченным… Даже в храм Бориса и Глеба Карп ходил теперь крытой галереей, соединяющей церковь с княжескими хоромами.

«Вот Олег Иванович мне тюрьму сотворил… Эх, крылья бы!» - думал Олексин, глядя в окно на клочок синего безоблачного неба между постройками.

Однажды, сидя перед окном, он смотрел по обыкновению на небо, потом перевел взгляд вниз и ахнул: во дворе кормила голубей Алена с маленьким сыном Олегова зятя. Та, которая в Мещере проживала…

Первая мысль была - выбежать, за руки красавицу взять, в глаза глянуть. Но вовремя одумался: тайком надо свидеться.

Стукнул в окно, приник к нему лицом. Алена обернулась, увидела и всплеснула руками. Заколотилось сердце: значит, не чужим он стал ей. Вечером нашли возможность свидеться - в темном углу гридницы. Олексин узнал, что Шкворень умер, пожалел Алениного мужа, но в глубине души возрадовался - теперь ничто и никто не послужит препятствием для их любви.

- А как ты на Олеговом дворе оказалась? - спросил Карп Алену.

- Так вот и оказалась. Как умер муж, княгиня Ефросинья пригласила меня за внуком доглядывать. Вроде мамки. Ведь в Мещере у меня никого не осталось из родных и близких.

- Аленушка, я теперь тебе и родной и близкий, - нечаянно вырвалось у Олексина.

- Пока не надо, Карп… Не говори так. Я ведь по мужу еще и сороковины не справила… - Но слова словами, а глаза Алены вспыхнули радостным огнем.