Стадо выгоняют рано. Привык Баян до солнышка подниматься.

Выбежал он из избы, прихватя кнут да кошель с едой, а на крыльце Благомир сидит.

– Кошель пригодится, кнут оставь.

Одет волхв по-дорожному, сума через плечо. Посох в руках.

Пошли ходко, лесом. Баян, чтоб поспевать, поскакивал, попрыгивая. Да ведь и холодно, тень в лесу густая, земля студеная.

Выбрались наконец из лесу, а солнце уж поднялось. Светлынь в лугах несказанная. Трава в росе как в парче. Ветерки порхают теплые, духмяные.

– Не проголодался? – спросил Благомир. – Потерпи. Видишь, как мокро. Обвеется, тогда и отдохнем, хлеба-соли поедим.

В лесу волхв шагал принахмурившись, а тут руки раскинул, развеселился:

– Ой, простор – поднебесье пресветлое! Посвети ты мне в сердце, прогони тьму с полутьмою! Отвори душу мне, словно оконце, отпусти слова, как птиц, Дажбогу святоярому послужить. Погляди, Дажбог, и ты на внучат своих, на Русь, светоносицу, на народ свой русский, в тебя, Дажбог, прямодушный да светлокудрый.

Поглядел на Баяна, на восторженное личико его.

– Видишь, как легко слова-то с языка порхают на просторе! Никогда себя не сдерживай славу богам петь. – Улыбнулся. – Ты слушать слушай, а как твое-то сердечко встрепенется, всколыхнется – тоже пой! На меня не гляди. Мы теперь как две птицы. Таких птиц нет, чтоб одна пела, а другая помалкивала… Силой слово не гони из себя, а коли полетит, не держи в клетке души, чтоб не разбилось в кровь. Для заветного не жалко крышу снять – лишь бы явилось на белый свет.

Дорог в степи не было. Шли в просторы неведомые, синей дымкой по горизонту сокрытые от зорких поглядов. Благомир сказал, вздохнув:

– Скоро! Страх берет, как скоро понадобится земле нашей милой вещее слово, а его нет. Где оно? Где? – Волхв вскинул руки к небу, развел по сторонам. – От моего дедушки я слышал о богине Вяч. Она-то и есть слово. Дивная из дивных! Поклониться бы ей, да где она? Ее обитель в лоне океана и на звездах. Она покоится на белых вершинах гор и в этой вот траве. Всякому народу дает она свой язык, всякому зверю свой голос.

Сильный порыв ветра, нежданный в тишине и покое, поднял над головою волхва серебряную бурю, и стал волхв сам как буря.

– Это она, Баян! – крикнул Благомир, светясь радостью. – Это великая Вяч! Она тишина, но она и ветер. Она – любовь, но все обиды человеческие тоже от нее, от презирающей всякую душевную нечистоту.

Они шли и шли. И оказались над ложбиной. По дну ложбины журчал ручей.

– Трава высохла, – сказал Благомир, подавая отроку лубяной короб. – Принеси водицы. Хлебушка поедим.

Наклонясь над ручьем, отрок увидел змею. Змея встрепенулась и пропала из глаз. Была – и нет.

– Змея! – крикнул Баян, опасливо глядя на воду. – Она в воде сидела.

– Ручей не весь выпила? – спросил Благомир. – Чего-нибудь осталось?

– Осталось!

– Ну так черпай.

Волхв успел разложить на траве белый плат, на нем круглый хлеб, яйца, горку лущеных орехов.

Возблагодарил за пищу Сварога, положил на угол плата кусок хлеба и яйцо – Роду и пращурам.

Ложбина уходила в зеленый простор, было видно, как у горизонта она теряет берега, сливается с гладью степи.

– Словно кто борозду пропахал, – сказал Баян.

– Борозда и есть, – сказал волхв.

Баян тотчас вспомнил небесного пахаря, но услышал нежданное:

– Эту борозду оставил лед.

– Лед?

– В былые времена земля не знала зимы, но Чернобог хотел породниться с Белобогом. Хотел дочь свою, Марену – смерть, за него отдать. Белобог не пожелал такой жены, не взял Марену в свой пресветлый дом. Чернобог обиделся, столкнул гостя в колодец, колодец завалил горой. Черно стало на земле. Холод объял мир. Видишь камень? И там, далеко. Гор нет, а камни откуда-то взялись. Камни эти священные. Они принесены льдами с Рипейских гор.

Баян приложил руку к глазам, чтоб разглядеть Рипейские горы, но волхв улыбнулся:

– Святая гряда – на краю земли, там, где камень Алатырь.

Баян отвел руку от глаз и указывал в степь, не зная, как назвать увиденное.

– Да ведь это сам батюшка тур с семейством! – изумился волхв Благомир.

По другой стороне ложбины шел, лоснясь и светясь золотыми боками, огромный бык. Могущество его было столь неоспоримо на всю эту неоглядную степь, что казалось– небо над ним выше. Бык остановился, чуть поворотил голову на коров и телят, щипавших уж больно сладкую траву. Поворачивая голову, тур увидел людей и коротко рявкнул.

– Сиди спокойно! – услышал Баян быстрый шепот Благомира.

Тур смерил ленивым взором ложбину, отделявшую его от врагов, и отвернулся. Рога на полнеба, могучее тело покойно, а хвост с черной густой кистью так и хлещет по бокам.

Коровы и телята паслись беззаботно, тур стоял, ждал, пока его семейство съест вкусную траву, и пошел наконец, ни разу не оглянувшись. К большой воде повел стадо, на водопой.

– Любимец Дажбога! – с восторгом сказал Благомир. – Дивный зверь. Когда Дажбог родился и погнал лед из стран полуденных в полунощные страны, а льды были высотой до облаков, снега от них оставалось на земле много. Тогда Дажбог и родил туров. Они шли за льдами, поедая снег.

Баян посмотрел на облако.

– Неужто было столько льда? Уж и бело же было!

– Земля сверкала ярче алмаза. – Благомир катнул отроку яичко. – Ешь. Наш путь нынче долог. Белая земля, Баян, для богов, зеленая для людей, ибо она живая. Куда ни посмотри – звери, птицы, пчелы, муравьи, но слова, Баян, у людей.

– Еще осы, – сказал отрок.

– Осы? – удивился волхв.

– Ты сказал про пчел, про муравьев, про ос не помянул. Не придумал я заговор на ос. По-всякому говорил. Не слушают.

– Вещее слово дается тому, кто его ищет. Не отступает. Смотри.

Благомир опустил голову, руки. Все в нем стало расслабленно. Казалось, его колышет, как траву. И тут все суслики, какие только были в степи, выскочили из нор и засвистали друг перед дружкой.

Благомир посмотрел на Баяна, улыбнулся:

– А ведь я им шепнул всего два слова. Но искал я эти два слова всю мою жизнь.