Сердце богатыря
Белую кобылу с белым жеребенком пустили пастись со стадом коров, чтоб привыкли к новому месту.
Жеребенок скакал, приглашая побегать, но Баян помнил, как сиганул со скалы белый конь. Быть другом коню – счастье, да только верная дружба умысла не терпит.
На радость Баяну, приставили к стаду и Горазда. У Горазда была черная доска и кусок мела. Когда жеребенок подходил к матери, Горазд быстрыми легкими линиями делал рисунок.
– Княгиня Ольга прислала серебряную чашу. Наказала, чтоб на чаше были многие звери, но ежели волки, так чтоб волчицы со щенятами, а ежели кабаны, так кабанихи с поросятами… Мне дают лошадей вырезать.
– Княгиня Ольга с девичьих лет мудрой прозвана, – сказал пастух-гусляр. – Жили – не тужили, да сын-то у нее в совершенные лета входит…
Стадо паслось в ложбинке. Трава здесь была сочная. Коровы на сторону не смотрели. Солнце не жарило, скрывшись за грядой белых кудрявых облаков.
– Побегайте, ребятки! – разрешил пастух детям.
Баян и Горазд тотчас и помчались к дальнему, к высокому кургану. Влететь на вершину духа им хватило, а на вершине повалились. И услышал Баян – стучит! Внутри кургана: тук да тук, тук да тук.
– Ты слышишь? – спросил он товарища. – Стучит!
– Стучит, – согласился Горазд. – Сердце твое стучит.
– В кургане, внутри!
Горазд приложил ухо к земле.
– Нет, это кровь стучит.
– Невера ты, невера! – припал Баян к земле, дыхание затаил: тук-тук-тук.
– Ну и чего? – спросил Горазд.
– Стучит! Стучит! А кто в этом кургане?
– Богатырь. Волхвы говорят: приходил на нашу землю с несметным войском персидский царь Дарий. Богатырь как выехал из-за края-то земли! Конь головой облаков касается, а богатырь-то уж за облаками. Бежал Дарий без оглядки.
– А богатырь?
– Богатырь пожил-пожил да помер.
– А может, он еще проснется? – Баян опять прижался к земле.
Горазд рядом лег, согласился:
– Вроде и впрямь стучит.
– Может, раскопать курган-то? – предложил Баян.
Горазд руками на него замахал:
– Нельзя! Богатырь только глубже уйдет… Вечный сон нельзя тревожить. Вот если придут несметные полчища, тогда богатырь сам воспрянет.
– А я не хочу в земле лежать, – сказал Баян. – Когда жизнь моя кончится, я хочу сидеть на высоком кургане, петь славу богатырям да на гуслях играть.
– Ты ведь невидимым станешь.
– Пусть невидимым. Кто-нибудь да углядит, услышит… Дали бы мне Сварог с дедушкой Родом такую судьбу. Времена, как барашки, паслись бы вокруг кургана, а я бы пел да пел да гусельками звоны раскатывал.
Потянуло ветром, ковыль у кургана заходил волнами.
– А чего бы ты хотел? – спросил Баян Горазда.
– Я бы хотел такие фигуры резать, чтоб они двигались, как живые. Чтоб человек, вырезанный на чаше, и глядел бы, и сказать бы мог… Но такое и дедушка Род не сделает.
– А зачем тебе, чтоб вырезанные-то говорили? Пусть молчат! А кто посмотрит, тот бы и узнал, что словами не сказано, а сказано – молчаньем.
– Молчаньем?! – удивился Горазд.
Из белого облака посыпался вдруг серебряный дождик, будто овес из переметной сумы. Дождь кропил стадо, а на кургане было сухо.
– Если нас вымочит, все сбудется! – загадал Баян.
– Давай попросим дедушку Рода про себя! – шепнул Горазд, тут его и щелкнуло каплей в лоб.
Вышло солнце, и стало видно: сверкающие нити летят не из облака – со светила.
Отроки пустились в пляс. И Баян даже пятками слышал: стучит! Стучит богатырское сердце.
